Олег Бондарев
Гриф и Гильдия

Мудрецы по всему Орагару постоянно спорили, сколько «простоит» Суфус во время осады. В итоге мнения разделились. Священники Силы утверждали, что, если даже под топором захватчиков падут Мусалим, 3алун и 3рег, Суфус сможет держать оборону хоть до второго пришествия Паладина. Служители Семи Обителей с этим утверждением были не согласны, потому как считали, что столица продержится лишь до Рагнарека. Третья сторона (совсем уж небольшая группа) смутно догадывалась, что эти события скорей всего совпадут, но предпочитала открыто не высказываться, боясь оказаться в оппозиции к первым и вторым.

Наверное, поеду по Столинскому, ведущему от 3рега прямо к Хейстримовым горам. Этот путь – наикратчайшая дорога к святилищу. Но при всех его плюсах мне придется несколько дней ехать по Степи, где каждую минуту ждешь нападения орков. Конечно, это лишь ошметки былого величия Орды, готовые любыми способами попортить кровушку своим главным врагам – людям и дремофорам. Конечно, с новым законом о расовом равноправии орки могут не опасаться нападения извне. Конечно, и я не последний тюфяк.

Но все эти «конечно» для орков – не более чем пустой звук. Как и закон о равноправии, кстати.

Я невольно поморщился, вспоминал пресловутое нововведение. Да, дремофоры, гоблины и прочие монстры теперь могли селиться в крупных городах, жить и работать там, не боясь наполучать тумаков за принадлежность к нелюдям. Они вроде бы даже получили права обычных граждан королевства.

Да и тумаки, к слову, продолжали получать… И в то же время и я, и все остальные орагарцы, и даже те же нелюди прекрасно знали: закон этот – обычная показуха, пустые слова, из разряда тех, которые сначала говоришь, а потом забываешь. Всего лишь еще одно бессмысленное обещание очередного короля, стремящегося задобрить народ. Наверное, напомни Штифу об этом законе сейчас, он бы ни за что не поверил, сказал бы что-то вроде «Это я, Штиф, такую глупость сморозил? Да не может быть!».

Впрочем, все это дворцовые интриги, мен z, обычного Ловкача, абсолютно не трогающие: нелюдем z пока что не стал, а остальное уж как-нибудь перетерплю. Хотя, если опоздаю, за мной, наверное, похуже, чем за любым нелюдем, охотиться будут.

Как по заказу, воображение послушно нарисовало перед глазами Фетиша с огромным мясницким топором. Разгильдяй замахивался, чтобы отрубить мне, заключенному в колодки пленнику, голову. От ужаса я скорее интуитивно мотнул головой. Фетиш мгновенно исчез, обольстительно улыбнувшись напоследок. Я нервно поежился и, опасливо оглядевшись по сторонам, вновь склонился над картой.

Все, хватит уже думать – еду по Столинскому! Положив карту в тубус, я легким и метким броском отправил его в раскрытый зев бэга. Следом отправились кошель с десятком медяков (так, для отвода глаз), Жужелица, колчан с болтами для нее (обычными и волшебными), три мешочка с пяточкой и даже пара дырявых носков «на смену». Небольшой нож, скорее кухонный, чем боевой, сунул за голенище сапога. Подумав немного, повесил еще метательных ножей на пояс: так, на всякий случай. Оценивающе оглядев мешок, остался доволен: он был забит всего наполовину. Значит, и нести легче будет. Остальное можно и на Кержа повесить.

Внезапно дверь второго этажа протяжно скрипнула.

Я замер, скорее рефлекторно, чем осознанно. Неужто привидение? Хотя нет, тому бы и дверь открывать не понадобилось. Но тогда кто?

Скрипнуло вновь; на сей раз стонали ступеньки, проседая под кем-то тяжелым и, по всей видимости, довольно ловким.

Я не стал ждать, пока лжепризрак спустится вниз и застанет меня, а значит и бумагу с заказом. Тенью скользнув в камин, я засел там, благо, дров в нем почти не было, и лишнего шума удалось избежать; да и вечер уже как-никак, осенью темнеет раньше, значит, если и заметят, то не сразу.

Как только спустится, огрею поленом по голове, а после буду расспрашивать, решил я, осторожно примеряя деревяшку по руке.

Тихо скрипели ступеньки, возвещая о пребывании в доме кого-то чужого. Им не нравилось держать его на себе, но сопротивляться они, к сожалению, не умели.

Наконец ступеньки замолкли. Я чуть-чуть наклонился вправо, чтобы как следует разглядеть таинственного гостя, и в то же время стараясь, чтобы ему было невозможно обнаружить меня. А посмотреть было на что: у детины были огромные волосатые лапищи, могучий торс, облаченный в тонкую жилетку, толстые, будто стволы деревьев, ноги и бритая налысо голова. Такого не то, что поленом, – булавой семифутовой не осилишь: разве что еще одного бугая такого сверху уронишь!

Бритоголовый верзила огляделся по сторонам. Узрев лежащий возле дивана бэг, громила довольно улыбнулся.

– Вот она где, – прошептал лысый лжепризрак едва слышно.

«Ничего себе воры пошли! – со злостью думал я. – Такой кабан может даже не лазить по чердакам; только в дверь постучать, попросить денег да мешок подставить, чтобы потом по земле не ползать, собирая!»

А между тем громила уже подхватил мой несчастный бэг и собирался преспокойно покинуть дом, когда…

В дверь постучали. Настойчиво, даже немного нагло. Ухмылка мгновенно слетела с лица верзилы, и он, опустив бэг на прежнее место, пошел открывать.

Я немного ошалел от такой тупости (или наглости?): а если там вся королевская гвардия прискакала, а он – милости просим? Впрочем, это наверняка лишь кто-то из моих знакомых. Представив себе их лица, я едва сдержал злорадную улыбку: увидеть такого великана вместо меня, красивого, гибкого и ловкого – стопроцентный приступ.

Чертыхаясь, я снова начал подбирать полено для «черного дела».

Скрипнули петли.

Из камина было не разглядеть, кто ж таки пришел ко мне в гости, однако по голосу я с удивлением опознал кобольда, того самого, из таверны.

«И зачем я его спасал?» – мелькнуло в голове. Нужно было что-то сделать. Начнут эти двое тут драться – конец моей мебели и позапрошлогоднему ремонту. Я попытался бесшумно извлечь секач из ножен, но проклятый кинжал наотрез отказывался выползать из уютного дома. А, может, тоже великана испугался? Хотя это так, нелепая шутка. Плюнув, я проверил, на месте ли ножи (а куда б они делись?), и на цыпочках стал красться к дивану.

Между тем на пороге разыгрывалась настоящая драма с участием двух лиц…

– А… где?.. – пробормотал оторопевший кобольд, недоуменно глядя на громилу.

– Кто где? – грубо спросил здоровяк.

– Мастер… Гриф мне нужен! Где он сейчас?

– Не живет он здесь больше, – угрюмо сообщил верзила. – Съехал. Дом продал и в горы поехал. Лечиться.

– Да неужто? – вскинулся я. О, мой проклятый, длинный язык!.. Почему он ворочается, когда должен лежать? – Кто чего продал?!

Громила такого поворота событий явно не ожидал.

– Ты чего здесь делаешь? – удивленно просипел он, буравя меня взглядом.

– Вообще-то, живу! – хмыкнул я в ответ. Наглость никогда не была моим главным достоинством, однако сейчас пришлось расстараться, чтобы не выглядеть полным кретином. – А вот что здесь делаешь… – и осекся, лишь взглянув верзиле в глаза.

Маленький зверек, имя которому Страх, неожиданно стал огромным, и я крепко сжал челюсти, чтобы не видно было, с какой частотой они ударяются друг о друга. Впрочем, когда верзила вновь расплылся в гаденькой, злой улыбке, у меня еще и коленки затряслись. Ловкачи, как я говорил, вообще ребята не шибко храбрые, иначе бы в наемники подались, а так – только портки испоганишь, если ударить надумает!

– Я здесь живу. А если кто с тем не согласен, – в правой руке у громилы не слишком приветливо блеснул здоровенный нож, с ужасающе широким лезвием и гладкой стальной рукояткой, – я докажу!

– Да ладно, что уж там, – пожал плечами я, понимая, что такого здорового парня да еще с таким огромным ножом одолеть мне вряд ли под силу. – Живи, коли больше негде! Я уже давно хотел себе новую хибарку поискать, вот и возможность представилась…

– Э, нет, гаденыш, – цокнул языком верзила, – тебя убить надо обязательно. И поросю тоже… – свинтус от такого оскорбления весь пошел пятнами, но, поймав на себе холодный презрительный взгляд лысого, тут же погас. – Сравняем ему зад с рылом, во потеха будет!..

Такого унижения уж никакая порядочная свинья стерпеть не может. Тем более столь знатная, как кобольд. Выхватив раритетный молот, степняк с криком «Убью!» бросился на обидчика.

Верзила нехорошо ухмыльнулся и влепил озверевшему свинтусу в пятак, забыв, видимо, что можно свободно и ножиком пырнуть. Бедолага отлетел к стене, больно (а, может, и нет – чему в его голове болеть?) ударившись затылком. Я мысленно чертыхнулся, понимая, что теперь кобольд мне вряд ли поможет, и, со скрежетом выудив секач из ножен, принял боевую стойку. Впрочем, боевой мою стойку мог назвать только слепой: правая нога впереди, левая – чуть сзади, колени чуть согнуты и постоянно вздрагивают, словно листья на ветру; обе руки на короткой рукояти кинжала… В общем, серьезный парень – что еще добавить?

Верзила при виде столь «грозного» оружия лишь громко расхохотался.

– Вот посмеюсь, когда накручу твои кишки на эту палку, – сквозь смех выдавил он из себя и вразвалочку двинулся ко мне.

Я напрягся, готовясь к короткому бою: либо громила подойдет вплотную и просто сломает меня напополам, как тростинку, либо кобольд хоть как-то отвлечет этого лысого домушника, и тогда оба ножа, висящие на поясе, окажутся в глотке великана.

Похоже, Один опять решил мне помочь: степняк зашевелился и, дрожащей рукой подняв молот, швырнул его в лысого.

Раритет отскочил от спины громилы, словно камешек от гранитной стены. У меня чуть глаза наружу не выпрыгнули, когда я это увидел. Великан лишь усмехнулся и демонстративно поцеловал висящий на шее оберег: наверняка от магии.

Впрочем, оставлять степняка за спиной и в сознании явно не входило в планы моего убийцы. Решив, что я вряд ли успею сбежать, великан повернулся к кобольду и пошел на него.

Что же он решил: что я буду просто стоять и ждать, когда он прирежет беспомощного кабанчика? Ха! Ловкач никогда не оставит в беде невинно обиженного, если от судьбы этого обиженного зависит его собственная жизнь!

Один из ножей, словно молния, рассек воздух и вошел лысому между лопаток. Второй, чуть запоздав, – точнехонько под затылок. Не долго думая, лысый рухнул на пол, стараясь, видимо, подмять обессилевшей тушей бедного свина, однако его коварный план не удался, и домушник просто растянулся во весь рост на пыльных досках.

Во какого великана завалил! Кому рассказать не поверят. Такого бы в нашу Гильдию – весь Тчар бы у королевских отвоевали. Впрочем, мозгами он явно удался в дальнего родственника, коим был булыжник.

Пока я полой великанского плаща оттирал лезвия ножей от крови, кобольд, кряхтя, поднялся с пола и поплелся к стоящему посреди комнаты дивану. Едва дойдя до него, степняк рухнул на мягкие подушки и блаженно застонал, довольный, что все вышло именно так.

Закончив возню с ножами, я снова повесил их на пояс (раз уже пригодились!) и обшарил лысого, надеясь найти хоть что-нибудь интересное в карманах его жилетки и брюк. В штанах, кроме пары сомнительного вида носовых платков и запасных трусов, не нашлось ничего интересного, зато жилетка преподнесла сюрприз: в нагрудном кармане обнаружилось маленькое золотое колечко, на котором красивым каллиграфическим шрифтом было выгравировано «Лысому от корешей».

Обывателю ношение кольца в кармане не показалось бы странным, пусть даже сие колечко и не свадебное, однако я тут же насторожился: почему бы не надеть подарок друзей на палец, как сделал бы любой нормальный человек? Боязнь карманников? Вряд ли: к этакой махине и подойти страшно, а уж красть у него – это только я, бездомный сирота, способен. Значит, либо Лысый просто опасался потерять его, что наиболее вероятно, либо не хотел, чтобы я это самое кольцо видел. Если первое, то понятно… А вот если второе, то тут же напрашивается новый вопрос: почему? Почему мне лучше было бы не видеть кольца?

И тут меня осенило: я ведь видел и кольцо, и Лысого раньше! Это было еще в начале лета, на тчарском рынке. Я тогда стибрил у забугрского торгаша знаменитый циркониевый браслет (тяжелый оказался, зараза; из-за него, пожалуй, и не взял я то кольцо, хотя и подметил), а один из телохранителей обворованного – этот самый Лысый – заметил пропажу.

Верзила искал меня по всему городу с таким вящим упорством, что в один прекрасный момент мне эта настырность просто осточертела и я познакомил его с толпою местных хулиганов. Уличные так надавали ему по голове, что бедолага две недели провалялся в кровати с опухшей физиономией да сломанным пальцем (с которого уличные так и не смогли стащить кольцо) и напрочь зарекся связываться с бродяжками. Когда он вернулся на пост, браслета, естественно, уже и след простыл, а меня от всего выпитого и съеденного на вырученные деньги так раздуло, что целых три дня пришлось валяться дома: я просто не мог встать с кушетки.

Неужто Лысый настолько злопамятен, что и спустя два месяца все же жаждет отомстить за поруганную честь? Или здесь что-то другое? Впрочем, иного объяснения визиту громилы в свой дом я пока не находил.

Обнаруженная во внутреннем кармане жилетки записка окончательно сбила меня с толку: на ней значился полный адрес моей хибарки и время, когда хозяин, то есть я, чаще всего бываю дома. Подчерк послания был мне незнаком, поэтому оставалось только догадываться, кто же тот умник, который разбрасывается моими данными направо и налево?

– Мастер Гриф, – голос кобольда отвлек меня от мыслей.

– Ну, что еще? – раздраженно бросил я, продолжая шарить по карманам жилетки. Черт! Больше ничего интересного!

– Дайте, пожалуйста, мой молот. Он где-то на полу

– Я тебе что, слуга, что ли? – недовольно буркнул я. Совсем распустился, свинтус: нашел оруженосца.

– У меня спина болит, мочи нет. Сделайте одолжение!

– Ну, ладно, – я наклонился и поднял оружие кобольда с пола. Невольно загляделся: настолько оно было прекрасно. – Где ты только такой молот нашел?

– Это реликвия рода, – пояснил кобольд, не поднимал головы. Со стороны могло показаться, что свинтус умер, однако постоянные колебания тела авторитетно заявляли: степняк еще попортит врагам кровь. Только отлежится… – Мне передал его отец две недели назад, в день моего совершеннолетия – по законам нашего племени, кобольд, которому исполнилось шестнадцать лет, становится мужчиной и получает право носить оружие.

– То есть ты только из Степи прибыл?

– Да. Позавчера вечером.

– Где же ты жил все это время?

– В «Доброй псине».

– Да? – усмехнулся я. – Видимо, после сегодняшнего случал Стопол тебя просто выселил?

– Не знаю, но я боюсь появляться В таверне.

– То есть ты хочешь сказать, что даже не забрал оттуда вещи? – я не поверил ушам.

– Ну да. А вы думаете, можно было? – кобольд приподнял голову с боковины дивана и удивленно посмотрел на меня, словно я был не человеком, а шестикрылым морским петухом, пышущим огнем во все стороны.

Я даже не нашелся, что ответить. По крайне мере, сейчас дергаться не имело смысла: предприимчивый Стопол уже наверняка спустил все состояние кобольда первому попавшемуся заезжему купцу. Впрочем, мне ли ломать об этом голову?

– Это, конечно, очень грустная история, и мне искренне жаль тебя, – просто так послать кобольда куда подальше я не решился, хотя и понимал, что следовало бы: помогать каждому встречному – не лучшее времяпрепровождение для вора, обремененного важным заказом. – Но зачем ты приперся ко мне домой? И как вообще узнал, где я живу?

– Легко, – довольно хрюкнул кобольд. Похоже, потеря дорожного скарба ничуть его не беспокоила, и я еще раз пожалел, что не послал тупую свинью ловить раков в Истинском Море. – Мне гном в таверне все рассказал.

Пожалуй, единственным моим знакомым гномом, любящим посидеть в «Псине» за кружкой пива, был 3емлерой, старый приятель, много раз помогавший мне в продаже краденого. Коротышка никогда не подводил меня, и я не сомневался в нем ни на дюйм. Впрочем, рассказывать незнакомому кобольду о старом подельнике – это не есть красиво…

– Ладно, проехали. Скажи-ка лучше, зачем ты меня искал?

– Я думал, вы поняли, мастер Гриф, – пожал плечами кобольд.

«Понять-то понял, – зло подумал я, – а вот ты то сам понимаешь, что собираешься просить?»

– Позвольте мне переночевать у вас, мастер Гриф!

– И где ты спать собрался? – усмехнулся я. Смеяться над сирым и убогим нехорошо, но весело. – На коврике возле порога? Или, может, в конюшне, рядом с моим мерином? У меня в доме всего один диван, и он лишь мой и ничей больше!

– Я могу поспать и на полу! – поспешно заверил степняк.

– А я не могу позволить гостю моего дома отмораживать лучшее на холодных досках, – парировал я. Как говорится, и не таких бивали! – К тому же я завтра уезжаю из города. – Оп! Опять мой длинный язык…

– А куда? – тут же загорелся свинтус.

– Не твое дело, – сказал я, пытаясь замять прошлую ошибку. – Хотя, впрочем, это не секрет: я еду к своей бабуле – надо проведать старушку, по хозяйству помочь, то да се – болеет ведь она, сердешная… В общем, ты меня понимаешь?

– А где же живет ваша бабушка?

– Она живет… – тут я замялся: где может жить моя любимая бабушка, моя кормилица, оплот добра и света, если я, беспризорник и воришка, ее никогда в жизни не видел? Как и столь же любимых родителей, голоса которых не слышно вот уже двадцать пять лет? Я не питал бессмысленных надежд, что, когда мне исполнится двадцать шесть, мать и отец вдруг решат объявиться. Может, все дело в том, что я просто не знаю, когда точно день моего рожденья? – Подожди-ка, подожди-ка… Если это бабка по линии матери, то она как раз недавно переехала… в 3рег! Точно, вспомнил!

– Как же вы собирались поехать к бабушке, если даже не помнили точно, где она живет? – кобольд недоверчиво хрюкнул.

– Извини, дружище, но это уж точно не твое дело. Как говорится, задача не для особо развитых умов. Короче, я завтра еду в 3рег, а потому…

– Позвольте кое-что вам предложить, мастер Гриф! – перебил меня кобольд. Я послушно замолчал, Выжидающе глядя на степняка. – Если вы позволите мне переночевать у вас, то до Зрега я, Свэн из великого рода Свинкеров, – ваш верный телохранитель. С вашей прекрасной головы не упадет даже волос, даю вам слово! Только… Позвольте остаться! Всего на ночь. Зато – бесплатная охрана.

Приехали! Шестнадцатилетний сопляк из какого-то Одином забытого рода, только-только получивший право носить оружие и даже толком не умеющий им владеть, – пожалуй, самый плохой телохранитель, который вообще есть на свете!

Впрочем, бесплатная помощь еще никому не повредила. Главное – чтобы не мешала!

Минуту поколебавшись, взвесив все «за» и «против», махнул рукой:

– Согласен. – Радостный кобольд хотел было меня обнять, однако я ловко вывернулся и добавил: – Только до Зрега. И спать будешь на полу. И никакой самодеятельности: делать только то, что я скажу! И клячу я тебе тоже не дам – пешком пойдешь. И вообще…

Тут степняк все же добрался до меня и сдавил в своих медвежьих объятьях. Мне оставалось только протестующее булькать, не имея возможности сказать хоть что-нибудь членораздельное, а счастливый свинтус тихо шептал:

– Спасибо вам, мастер Гриф! Не дали погибнуть бедняжке…

Морлоки, молодой и старый, неспешно прогуливались по Холвилю. Юный Тиринь говорил без умолку, как и подобает любому юнцу, а мудрый Мунсень задумчиво теребил зеленую бороду, порой вставляя свое веское слово.

– Хорошо сейчас живется, мастер Мунсень, ей-богу, хорошо! Слава Одину, люди наконец поняли, что они не одни на Капаблаке!

– В чем же это выражается, мой юный друг? усмехнулся старик.

– Ну, как же?! Разве новый закон о равноправии – не шаг к примирению?

– О нет! Ты слишком молод, чтобы понять всю суть этого треклятого закона.

– Зачем мне его суть? Я знаю, что могу спокойно приехать в любой город, поселиться там, работать, и ни один человек не скажет мне: «Убирайся в свой занюханный Холвиль, уродец, здесь и без тебя мусора хватает!»

– Скажут. И не один раз.

– Но ведь закон…

– Толку с него – ноль. Что, не слышал историю с Мастаком?

– Ну, слышал, – нехотя согласился Тиринь.

– Ему мало того, что работы не дали никакой, так еще из города погнали, чтобы воздух не портил! И ты говоришь о равноправии? В Орагаре правят бал люди, давно пора с этим смириться! Скажи спасибо, что еще из Холвиля не поперли всех нас, хотя и это, чует моя борода, не за горами!

– Зачем же тогда законы, если они не действуют? – растерялся Тиринь.

– Чтобы показать свою власть. Думаешь, наш досточтимый король с детства мечтал освободить нас, нелюдей, от гнета? Простая показуха: мол, смотрите, как, я могу перевернуть обстановку в Стране. А на деле… Э-э-эх!.. – старик в сердцах махнул рукой. – Пропади оно все пропадом!

– Да ладно вам, мастер Мунсень. Пошлите-ка лучше в «Пьяного лосося», пивка хлебнем. И Мастака с собой прихватим…

– Не прихватим, – старик кивнул в сторону маленького домика мастера. – Работает он. А ты не хуже меня знаешь, что беспокоить его во время работы не след: яриться будет и все одно не пойдет!

– Да уж, знаю, – вздохнул Тиринь печально. – Ну да ладно, пойдем вдвоем!

И морлоки, тихо беседуя, скрылись в тени…

Да, Мастак работал. Находке его позавидовал бы любой механик; даже Силко Мерило, изобретатель парового танка, кусал бы локти, прознав о добытой Мастаком штуке. И где: на заброшенной делянке, где с пару сотен лет никто не работал!..

Мастак нашел голема. Правда, поломанного. Впрочем, не будь он таковым, вряд ли провалялся бы столько времени без дела.

Легенды об этих великих созданиях богов он слушал с замиранием сердца еще в далеком-далеком детстве, от покойной ныне прабабки. Впрочем, память всегда откладывает любопытную информацию в почти что бездонную кладовую, чтобы в нужный момент достать ее и помахать прямо перед глазами: вот чего есть!.. Память об этой легенде пришлась как нельзя кстати.

Големов создал великий Фрейр, бог плодородия и достатка, еще в Глухие времена, когда эльфы делили с дремофорами Вербронский лес. Бог подарил их людям, чтобы облегчить посев и сбор урожая.

Много лет големы-работяги славились по всей Капаблаке и были неоценимыми помощниками в хозяйстве.

Впрочем, как бы они ни были прекрасны и безупречны, сбой в их работе все же случился: сначала один голем восстал против хозяина, потом другой, третий, затем счет пошел на десятки и сотни. Тогда же выяснилось, что големов очень трудно сломать. Так что бедным хозяевам, решившим усмирить восставших, пришлось действительно туго.

Многие полегли, прежде чем Фрейр соизволил ответить на молитвы людей и уничтожить созданные им машины. Ему, как создателю, тяжко было видеть, как на его глазах големы обращаются в хлам, разваливаются один за другим, но еще тяжелее было слышать стон неповинно гибнущих селян.

Однако какие-то големы, по-видимому, все же не развалились, лишь потеряли возможность двигаться. Одного из таких и довелось найти Мастаку.

Целым голем оказался только снаружи. Внутри же царил полный хаос: шестеренки, болты, гайки – все было разбросано по внутренней коробке. Первопричину гибели искусственного человека морлок определил моментально – в подставке отсутствовал кристалл питания. Найти такой довольно проблематично, но на то он и Мастак, чтоб иметь в запасе самые редкие детали!

Старые ржавые шестеренки вставали на облюбованные места, и сборка доставляла мастеру ни с чем не сравнимое удовольствие. Там немного масла, там подкрутить, тут гайку на место поставить…

Сборка голема закончилась ближе к утру. Уставший, потный от проделанной работы, Мастак с удовольствием взирал на плод своего труда – иссусственный работяга сиял, как новенький, отливая в свете люстры всеми цветами радуги.

Морлок невольно залюбовался големом, однако тут же спохватился: с утра должен приехать обоз с товарами, в скопище которых даже такой привереда, как Мастак, сможет отыскать для себя массу полезных вещей.

«Пойду к Тириню, деньжат займу, – подумал морлок, накидывая старый потрепанный плащ. – Скажу, вещицу одну забабахал, как продам – верну. Эх, заживу!» – мечтательно вздохнул морлок, уже ощущая аромат заморского табачка во рту и ласковые руки наложниц на теле. Впрочем, сначала надо завершить сборку, но это уже завтра, завтра…

Бросив последний взгляд на стоящего в углу голема, морлок выбежал из дома…

Утро выдалось препоганейшее. Всю ночь лил дождь, и улицы превратились в сплошное болото. Пока водружал сумки на Кержа, сам весь перемазался и стал похож на болотного тролля, принимающего грязевые ванны. Верный Керж жалобно ржал, когда я за уздцы выводил его на улицу и привязывал к ограде.

«Куда тебя несет в такую погоду? – будто спрашивал он. – Я же точно простужусь!»

– Извини, Керж, работа ждать не любит, – я погладил конягу по голове и, сунув ему в рот заготовленную морковку, добавил: – Да и Фетиш тоже…

Керж только презрительно фыркнул: его такие проблемы не волновали.

– Хорошо тебе, дружище, – невесело усмехнулся я. – Служишь только мне, да и то – непосильного от тебя не требуется. А вот скажут твоему хозяину: достань звезду с неба! И придется доставать. А куда деваться? Есть-то хочется! А тут с Лин еще поругался. Вот скажи, Керж: твои кобылы требовали когда-нибудь серенад под окнами и цветы в постель?

Керж снова фыркнул, гордо задрав подбородок.

– Вот видишь – у вас, лошадей, все гораздо проще. А люди – это такие привередливые существа!.. Благодари Одина за то, что родился конем, а не человеком! Хотя, что я перед тобой распинаюсь? Ты ведь все равно ничего не понимаешь! Пойду я лучше в дом, будить нашу «спящую красавицу». Да и поесть тоже надо… Ну, ладно, жди меня и не балуй, я скоро!

Конь пристально смотрел мне вслед, видимо, дожидаясь, когда я уйду и можно будет всласть поржать над моими заморочками.

– Вставай, Свэн! – я бесцеремонно стащил со спящего кобольда подранный плед. – Утро уже!

Храбрый муж племени Свинке ров недовольно хрюкнул, почесался и сел. Мутным взглядом обведя комнату, он от души зевнул и проворчал:

– Чего так рано, мастер Гриф?

– Времени у меня нет, – сурово сказал я. – Бабушка и так уже заждалась. Небось, сейчас меня у ворот высматривает!

– Так вы ж говорили, что больна она!

– Ну, больна. И что с того?

– Да так, ничего… – пробормотал кобольд и снова зевнул.

Я пожал плечами и отправился на кухню. Старый хлеб не желал ломаться, но мне отступать было некуда: есть хотелось – аж жуть! В конце концов булке пришлось сдаться, и два большущих ломтя легли в старую, чуть треснутую тарелку. Сверху приземлились два ломтя холодного мяса. Сглотнув набежавшую слюну, я впился зубами в бутерброд. Живот громко заурчал, напоминая, что вчера вечером ему, кроме пива, ничего не досталось.

– О! Мясо! – Свинкер издал победный вопль и бросился к тарелке.

– Тише ты… – я едва успел отскочить в сторону. – Пить будешь?

– Угу, – промямлил свинтус с полным ртом. Я вытащил из-за шкафа небольшой кувшин и наполнил две кружки. Свэн разочарованно охнул: он, наверное, ожидал увидеть вино или, на крайний случай, пиво, но никак не обычную воду. Только вот зачем бы меня вчера понесло в таверну, если дома еще кувшинчик был бы полнехонек?

Однако разочарование свина длилось недолго: схватив кружку огромном лапищей, он жадно прильнул к ней губами. Опустошив посуду, степняк поставил ее обратно на стол и, довольно хрюкнув, смачно рыгнул.

– Ну, ты и свинья, – сморщился я.

– Простите, мастер Гриф, – смутился кобольд. – У нас в Степи считается, что отрыжка зависит от еды: если еда вкусная, каждый уважающий себя кобольд должен рыгнуть!

– Оставь эти обычаи при себе и не делай так больше, – наказал я ему. – Если я через каждые четыре часа буду слышать твою отрыжку и бесконечное чавканье, я точно двинусь мозгами! Ты меня понял?

Кобольд кивнул, но чавкать, тем не менее, не перестал. Я смерил его уничижающим взглядом, потом безнадежно вздохнул и вновь принялся за свой бутерброд. Пару минут спустя трапеза была окончена, и, смахнув с груди крошки, я жестом велел кобольду следовать за собой.

В прихожей нас уже ждали бэги. В одном щедрый хозяин (то есть я) поместил провизию для «дражайшего пятачкастого друга», в другом лежали мои собственные пожитки. Проверив, все ли на месте, я закинул бэг за спину (а все-таки легкий – не зря вчера разгружал!) и кивнул кобольду: мол, иди вперед.

Свэна два раза уговаривать не пришлось: толкнув лапой дверь, он, чуть пошатываясь под тяжестью мешка, вышел наружу: земля под ногами степняка мелко вздымалась пылью. Я вышел следом, мысленно умоляя Одина, чтобы соседи не увидели меня с проклятой свиньей, и, вытащив из кармана ключ, запер дверь на три оборота: за целый месяц хибарку на краю Тчара можно разобрать по камушкам, вытащить все изнутри и собрать вновь, еще лучше, чем было. А мне это совершенно ни к чему.

– Вот это, – я похлопал Кержа по крупу, мой конь. Следуй за ним, не отставая ни на шаг.

– Хорошо, – кивнул кобольд. Потом, видимо, прикинув перспективу пешей прогулки до самого 3рега, осторожно спросил:

– А, может, найдется какая-нибудь ма-а-аленькая коняжка?.

– Нет, – безжалостно отрезал я, в душе надеясь, что кобольд передумает и останется в Тчаре, избавив меня тем самым от постоянного нытья, хрюканья и чавканья со всеми прочими отрыжками.

Он заколебался. Я уже видел, словно наяву, как степняк в сердцах бросает мешок на землю, кричит «Пропади оно все пропадом!» и уходит… уходит…

Картинка задрожала, стала подпрыгивать, а потом и вовсе разлетелась на сотни сотен осколков: кобольд не швырял бэг на землю, ничего не кричал и уж конечно никуда уходить не собирался. Он просто досадливо хрюкнул:

– Тогда идем так. И пошел.

Я сплюнул коню под копыта и дал пятками по бокам, надеясь, что верный конь сейчас унесет меня к самым воротам, и кобольду придется попотеть, чтобы нагнать нас с Кержем там.

Однако и этого не получилось: конь переступал очень осторожно и медленно, то и дело брезгливо поглядывая себе под ноги – он тоже боялся испачкаться.

Пришлось сделать вид, будто так все и задумывалось, хотя я мысленно пообещал при первой же возможности устроить Кержу хорошую взбучку.

Так мы и шли до самых ворот: я, важно покачиваясь в седле чуть впереди, и кобольд, недовольно бурча чуть сзади.

– Если будем двигаться быстро, – говорил я негромко, – то к ночи прибудем в «Пивную долину». Там заночуем, а дальше посмотрим. Провизии у нас на три дня, так что заправиться тебе только в 3реге придется.

Кобольд быстро кивал, соглашаясь со мной, как с более опытным спутником, и не переставая хлюпал сапогами по размытой дороге.

Я посмотрел на небо: грозовые тучи уже ушли, и не по-осеннему яркое солнце свободно освещало землю – слава Одину, до «Кружки» не придется добираться вплавь!