Олег Александрович Сабанов
История двойника
– Разве его светлость не может хотя бы иногда поприсутствовать там? – однажды спросил я, о чем тут же пожалел.
– Не твое собачье дело, смерд! – взорвался Олимпиодор, вымещая на мне накопившееся раздражение. – Если я имею привычку разговаривать сам с собой при тебе, то это означает лишь то, что ты для меня сродни неразумному животному или бездушному предмету интерьера!
Мне было не привыкать к подобным выпадам в свой адрес, к тому же ради проживания в отведенном для меня прекрасном доме, полном еды, тепла и уюта, я готов был сносить их хоть ежедневно.
Должно быть по причине своего низкого происхождения благородной скукой я так и не захворал, зато с каждым днем мой молодой тридцатипятилетний организм все сильнее жаждал женского присутствия. Пока я был вынужден ежедневно в поте лица добывать кусок хлеба, часто недосыпая и недоедая, все его силы уходили на борьбу за выживание. Теперь же, когда такая необходимость отпала, а праздность сделалась образом моего существования, наружу стало выползать сначала во снах, а потом и наяву ранее подавленное нуждой и тяжким трудом естественное желание. Довольно скоро оно овладело всем моим естеством, определяя мысли, слова, а также поведение в целом, из-за чего я все чаще и настойчивее намекал своему хозяину на давно назревшую необходимость снять возникшее напряжение. Он обычно отмахивался от меня, как от назойливой мухи или делал вид, что пропустил сказанное мимо ушей, а когда наконец заметил, что я уже который день сам не свой, вроде бы сжалился и заявил:
– Допустим, приведу я сюда уличную девку, но ведь она тоже живой человек, созданный Творцом. Неужели тебе ее совсем не жаль?
– С какой стати ее нужно жалеть? – изумился я его странному ходу мысли. – За мной никогда не водилось стремления кого-либо истязать, будь то самый презренный тип или бродячая кошка.
– Господи, кому я пытаюсь втолковать очевидные вещи! – воскликнул Олимпиодор, посмотрев в мою сторону с презрительной жалостью. – Ладно, черт с тобой! – обреченно махнул он рукой. – Приведут тебе подругу, но только на сутки, поскольку нам вообще то надо работать, а не тешить себя. Но учти – грех сей исключительно твой, а у меня и своих столько, что за десять жизней не отмолить!
«Надо же, какой святоша выискался, – подумал я про себя. – Занимается по роду своей службы самыми мерзкими, богопротивными махинациями и вообще черт знает чем, а из-за сущего пустяка взбеленился, словно строго блюдущий целибат настоятель монастыря».
Проснувшись следующим утром от лошадиного ржания и стука копыт под окнами, я сел на кровати и по уже сложившейся привычке стал ждать появления облаченных в черное людей Сарантанелло, однако вместо них в спальне вскоре появилась стройная девушка лет двадцати. Ее тяжелые темные пряди волнами спадали на плечи и удачно контрастировали с длинным льняным платьем цвета топленого молока, чья высокая талия подчеркивала пышную высокую грудь, а узкие рукава и синий шелковый пояс делали образ удивительно грациозным.
– Что стоишь, как каменное изваяние? Присаживайся на стул, – невольно вырвалось у меня из-за возникшего волнения. – А лучше ступай в гостиную. Я сейчас оденусь и выйду к тебе.
Девица беспрекословно повиновалась, дав мне возможность сбросить ночную рубаху, обрядиться в легкий длиннополый халат с изящным орнаментом, после чего наскоро расчесать костяным гребнем растрепанные со сна волосы. Признаться, я полагал, что при появлении в жилище доступной мне особы женского пола разговор с ней если и будет, то предельно короткий, причем лишь после того, как более неотложное занятие будет доведено до конца. Однако из-за возникшего волнения я долго не решался даже просто войти в гостиную, а когда все же оказался в обществе прекрасной незнакомки, постоянно прятал глаза и без умолку нес сущую околесицу. Лишь когда все темы моей пустой болтовни исчерпались, я наконец осмелился спросить ее имя, и только после этого по-настоящему началось наше общение.
Как выяснилось, звали девицу Арета, прибыла она в столицу герцогства с южных окраин, что и так было понятно по ее смуглой коже, смоляным вьющимся локонам, а также чуть раскосым зеленым глазам цвета первой весенней травы, в коих горел озорной огонек. О причинах своего выбора в пользу древнейшей профессии девица распространяться явно не хотела, зато дала понять, что на визит ко мне ее соблазнили небывало щедрым вознаграждением.
– Всегда презирал скупердяев, поэтому повелел своим слугам не скупиться, – заявил я, не моргнув глазом.
Арета внимательно посмотрела на меня, потом окинула взглядом со вкусом обставленную комнату и произнесла:
– Какой изумительный у тебя дом, аж зависть берет! Жить в таком, наверное, ни с чем не сравнимое удовольствие!
– Временное прибежище, – в ответ бросил я, скептически махнув рукой. – Подыскиваю себе гнездышко побольше, в центре города у соборной площади. А сюда буду наведываться время от времени ради конных прогулок на свежем воздухе, да охоты в окрестных полях и лесах.
Мне было не привыкать изображать из себя благородного господина, ведь уже несколько месяцев я играл роль самого герцога. И пусть мои выходы на сцену были краткими, а зрители тщательно подобраны, я все более гордился тем, что каждый раз вызывал в них безусловную веру в воплощенный образ. Однако сейчас в обществе доставленной мне для утех черноволосой южанки несмотря на паясничанье я ощущал какую-то фальшь вместе с внутренней скованностью. Уловив опытным чутьем блудницы мое напряжение, она вдруг встала со своего стула, приблизилась ко мне, обвила руками шею и шепнула на ухо:
– Достаточно разговоров, пора уже расслабиться. Время летит быстро, а мне уходить следующим утром. Или потом заплатишь мне еще за сутки также щедро?
Ее вопрос вкупе с пьянящим ароматом волос и ощущением плотно прижавшихся упругих грудей вогнали меня в еще большее замешательство, отчего я инстинктивно попытался высвободиться из объятий девицы, смущенно лепеча нелепейшие для столь пикантной ситуации восклицания:
– Отпусти! Успеем! Давай позже! Пойдем лучше перекусим!
Нехотя ослабив хватку, Арета чуть отстранилась, после чего вдруг со всего маха залепила мне смачную пощечину.
– Ты чего!? – словно ошпаренный кипятком только и успел взвизгнуть я, как сражу же получил еще более увесистую оплеуху по другой щеке.
От третьей затрещины мне удалось увернуться лишь благодаря отменной реакции. Из-за мгновенно вспыхнувшей ярости я вскочил на ноги и принялся выкручивать неожиданно взбесившейся чертовке руки, получая в ответ по всему телу багряные отметины в виде следов от ее зубов и ногтей. Причем весьма болезненные укусы, остервенелое царапанье и хватание за волосы сопровождались небывало мощным для женщины сопротивлением, вследствие чего наши тела сплелись в издающий нечленораздельные звуки клубок, хаотично мечущийся по гостиной и в итоге опрокинувший стол с разбившейся вдребезги хрустальной вазой. Затем мы сами рухнули на пол так, что брыкающаяся Арета оказалась подо мной, отчего вожделение тут же заявило о себе самым непосредственным образом, вздыбив сбившиеся полы халата с орнаментом. Плотно прижатая к полу ненормальная южанка, разумеется, тоже ощутила некоторое увеличение размеров моего тела и сразу же как по мановению волшебной палочки запал ее ожесточенного противодействия начал иссякать, пока не уподобился детской борьбе понарошку. Упускать такую возможность было бы противно природе, потому я судорожно задрал подол ее платья к животу, без труда развел в стороны уже податливые ноги, после чего стал проникать в Арету все глубже и глубже с каждым новым движением чресел. Правда очень скоро мое рвение сдулось из-за вырвавшегося наружу семени, переполнявшего меня последние месяцы и наконец нашедшего долгожданный выход.
Безвольно рухнув на пол рядом с южанкой, словно мешок с мукой, я некоторое время лежал в неотягощенном помыслами блаженстве и слушал, как выравниваются дыхание с сердцебиением. Но вскоре голова стала наполняться привычными для нее думами, одна из которых заявляла о себе настойчивее остальных, будто потешаясь надо мной: «И это все? Из-за трех минут комичных содроганий на уличной девке ты, позабыв обо всем прочем, днями не находил себе места, можно сказать, лез на стены и нижайше просил своего хозяина оказать содействие?». Безуспешно пытаясь прогнать прочь навязчивую мысль, я повернул лицо к лежащей с разбросанными по полу волосами Арете, встретившись с ней взглядом.
– Извини, пришлось изображать бешеную стерву, но иной возможности раскрепостить тебя не было, и мы бы до сих пор точили лясы, – спокойно произнесла она.
– Да ладно, пустяки. Мне даже понравилось! – быстро ответил я, и лишь после этого понял, что сказал чистейшую правду.
Насколько помню, жена всякий раз послушно удовлетворяла мое желание по первому требованию, беспрекословно повинуясь во время близости. Видимо, поэтому наши однообразные соития вскорости стали делом рутинным, даже несмотря на то, что случались все реже. Взбесившаяся же девица не просто освободила меня от присущей более отрокам скованности, но и возбудила в ответ на свои крепкие оплеухи вполне оправданную ярость, которая вкупе с голодным вожделением заставила мою животную суть испытать неведомое до сей поры упоение. Последующее отчаянное сопротивление окончательно разбудило во мне зверя, придав соитию охотничий азарт, а также неукротимый пыл, с какими дикая тварь преследует и после раздирает добычу. Подобное я ощутил впервые и где-то в глубине души сразу понял, что буду стремиться испытать открытое для себя переживание опять и опять.
Уже после того, как мы привели себя в порядок и с аппетитом откушали телятины с овощами, у меня появились свежие силы для повторения безумной забавы, о чем я намекнул Арете.
– Точно так же не выйдет, ведь тебе теперь известно, что это только игра, пусть и неистовая. Но раз ты так быстро окреп, то давай попробуем по-иному, – сказала она, взяла мою руку и увлекла за собой в спальню.
Подчинившись с плохо скрываемым удовольствием ее властному повелению, я сбросил одежды и улегся на кровать в предвкушении еще одного изысканного трюка сладострастия. Тем временем южанка тоже обнажилась, после чего стала ловко привязывать обе мои руки к дубовой спинке кровати своим шелковым поясом. Пока нагая Арета, что-то шепча про себя затягивала узлы, я весь покрылся мурашками и буквально мурчал от удовольствия, чувствуя приятное покалывание по всей коже. Наблюдая покачивающиеся прямо над моим лицом пышные груди, бросая взоры на соблазнительные бедра и стройные ноги, я вспоминал схожие формы виденных возле некоторых господских особняков мраморных изваяний, мертвенная белизна которых в отличие от смуглого тела южанки меня больше пугала, чем притягивала.
– Скотина! Мразь! Напыщенный индюк! Болван самовлюбленный! – вдруг зло прокричала Арета, больно хлестнув меня кожаной мухобойкой на длинной деревянной ручке. – Проси прощения, тварь, за свое распутство и никчемную жизнь!
Как мне следовало реагировать на подобный поворот, было неясно. Пользуясь моим замешательством, южанка несколько раз повторила свое требование, сдабривая его неслыханными ругательствами и продолжая сильнее хлестать меня по груди импровизированной розгой, пока она не разлетелась в щепки. Я мог попытаться высвободить руки, но не стал этого делать, так как жестокое унижение в виде грубых оскорблений и ощутимых побоев поразительным образом отзывалось во мне сладостным эхом, подпитывая вожделение.
– Похоже, горбатого лишь могила исправит! – заявила она, глянув на мое устремленное ввысь достоинство. – Пора начинать казнь!
С последними словами я был проворно оседлан Аретой, которая обхватила руками мою шею и на протяжении всей последующей сумасшедшей скачки то и дело сжимала пальцы. Вопреки приступам удушья или благодаря им в этот раз мне удалось продержаться довольно долго, а когда я наконец изверг успевшее скопиться семя, обессиленная южанка уронила голову на мою грудь, рассыпав свои густые локоны по нашим взмокшим телам.
