Ноэль Фицпатрик
Жить настоящим. Истории ветеринара о том, как животные спасли его жизнь (от звезды сериала «The SUPERVET»)

Коронавирусный локдаун заставил нас понять ценность настоящего, и это отчасти компенсировало все проблемы и неудобства. Семьи, которые оказались вынужденными жить плечом к плечу 24 часа в сутки семь дней в неделю, испытывали определенные проблемы. Но в то же время все мы поняли, как много значит для нас семья и любовь. Когда многие из нас не могли ходить на работу, ездить за покупками или отдыхать вдали от дома, ходить в спортивные залы, клубы, рестораны и пабы, нам пришлось придумывать себе простые занятия. Мы впервые в жизни задумались о своем общении друг с другом, с животными, с планетой. Нам не хватало соседей и коллег, но тем важнее стала для нас глубокая любовь наших животных-компаньонов, и это сделало нас более человечными, более добрыми, более способными к сочувствию и эмпатии. Мы стали лучше, живя настоящим вместе с ними. Мы должны запомнить эту соединенность, потому что мы делим одну планету. Когда все закончится, я надеюсь, что в суете повседневной жизни мы не забудем эту глубокую взаимосвязь.

В радости и печали, в хорошие времена и во времена плохие животные могут научить нас по-настоящему жить настоящим. Когда вы приходите домой после тяжелого дня и кошка начинает тереться о ваши ноги, а собака лижет в лицо, вы становитесь для них центром и смыслом жизни. В следующий раз замрите и не думайте, что у вас в холодильнике, забудьте о неотправленном письме и о том, кто нахамил вам сегодня днем. Погрузитесь в этот восхитительный момент общения со своим верным четвероногим другом – здесь и сейчас. Это чувство будет с вами каждый день вашей жизни. Оно поселится в вашей душе, если только вы сможете замереть на мгновение и с головой уйти в настоящее – и мохнатая лапа готова лечь в вашу ладонь и повести вас волшебным путем открытий.

3
Истина и доверие

”Политики должны доверять людям истину. Очень часто никто этого не делает“.

Лео Варадкар

Истина и доверие – фундаментальные столпы, на которых строится настоящая дружба и любые отношения. Истина – это кровь и плоть доверия: без крови нет жизни, без плоти нет действия. Без истины и доверия ни жизнь, ни действия не стоят затраченных усилий.

В мире фальшивых истин, альтернативных истин, полуправды и откровенной лжи мы часто теряем веру в публичных людей, которым должны были бы полностью доверять. У нас формируется иммунитет к властным фигурам, которые преподносят истину в собственных целях, отрицая доверие, опираясь на принуждение и страх. Стремление к власти и деньгам стало краеугольным камнем всего – от политики до преступного мира: в обществе, где предубеждения и ханжество победили честность и толерантность, наши политики играют на неуверенности и изоляционистской паранойе определенных слоев общества и игнорируют народное благо. Преступный мир часто становится последним прибежищем молодежи, которая тщетно ищет смысла, лидерства и признания, пусть даже ложного. Ненависть и насилие вытеснили любовь и цельность, а жестокость, наркотики, проституция и торговля любовью стали основой «доверия среди воров».

Я хирург, и главная моя ценность – доверие пациентов и клиентов. А вот в личной жизни вне профессии у меня все складывается не так хорошо. Положа руку на сердце, не могу сказать, что я всегда был абсолютно честен с собой и другими людьми. Мне всегда было трудно доверять собственному суждению и верить в людей. Думаю, что в этом отношении я не одинок, но я стараюсь измениться к лучшему.

Меня травили в школе, и детство мое было непростым. Неудивительно, что сегодня я с подозрением отношусь к мотивам окружающих. Я потерял веру в человека, и истина стала мне не важна, потому что, даже когда я рассказывал о травле нашим учителям, ситуация становилась только хуже. Для меня школа стала тюрьмой. Радость учебы и открытий омрачалась непрестанной эмоциональной, а порой и физической болью. Сердце мое разрывалось, когда я каждое утро входил в ворота школы. Я знал, что должен просто терпеть, учиться и надеяться на лучшее, когда я смогу свободно улететь в другие небеса, другие места и другое время. К сожалению, даже когда я уехал из родного дома в университет, мне было трудно доверять людям и находить друзей. Другие студенты веселились и развлекались, я же сознательно вел жизнь отшельника. Первые два года обучения в ветеринарной школе я ездил на велосипеде в кампус и домой, занимался карате и учился – ничего больше! Не лучшее начало для человека, который мечтает изменить мир и отстаивать права всех животных на земле.

Когда я задумался о своих проблемах с доверием, то снова обратился к Кире и Рикошету, потому что, по моему мнению, животные могут научить нас быть честными с самими собой и с другими людьми. Они учат нас доверять даже в самых трудных обстоятельствах, когда мы совсем падаем духом. Насколько я понимаю, обычный домашний кот или пес никогда не станет лгать о своих чувствах. Кира и Рикошет всегда говорят правду и бесконечно мне доверяют, словно от этого зависит их жизнь (впрочем, так оно и есть). Точно так же относятся ко мне и все животные, которых я оперировал. «Папочка, я голоден, я прошу у тебя пищи». «Папочка, мне страшно, приласкай меня». «Папочка, идет дождь, и я не хочу гулять, давай лучше посидим на диване». «Папочка, я написал на ковер и прошу меня простить». «Папочка, мне хочется, чтобы ты покидал мне этот большой блестящий комок фольги – прямо сейчас!»

Если люди сами не научили животное не доверять им, собаки и кошки будут абсолютно доверять своим опекунам. А вот собаке, которую жестоко избивали, которой приходилось два года спать в собственных экскрементах, очень трудно научиться доверять людям – на это может уйти несколько лет. То же можно сказать и о людях: тем, к кому плохо относились, трудно научиться доверию. Боль предательства может оказаться столь невыносимой, что весь мир человека замыкается. В прошлом я был на обеих сторонах этого уравнения – мне причиняли боль, и я тоже причинял боль. Мои отношения с окружающими были в миллион раз труднее, чем с животными, сколько бы терпения и понимания ни требовали животные. Но труднее всего мне доверять самому себе – тут мне еще предстоит большая работа. Собаки и кошки, с которыми я работаю, всегда честно говорят мне о своем самочувствии. Они могут быть напуганными, ласковыми или обозленными, но всегда говорят правду, и их эмоциональные реакции обычно связаны с прежним обусловливанием. Каждый мой пациент смотрит мне в глаза перед анестезией, ему приходится полностью довериться мне как хирургу. На их примере я понял, что доверие требует честности. Кто-то скажет, что я глупец, раз думаю об этом, но я твердо уверен, что у собак и кошек, которых я оперирую, есть чувства и мысли. Они разумны. Я понимаю, что согласие за них дают опекуны так же, как и в педиатрии. Но я убежден, что если ветеринар или медсестра полны сочувствия и восприимчивы, то между ними и животными складывается интуитивное, а не когнитивное доверие.

В 2019 году я за неделю встретился с политиком, ведущим предвыборную кампанию, лондонским социальным работником, имеющим дело с преступным миром и наркоманами, и с заключенным, который ухаживал за курами в тюрьме в Дорсете. Это стало настоящим приключением и путешествием в мир личного доверия и истины. Я чувствовал, что политик скрывает истину, чтобы завоевать мое доверие. Поскольку он занимался благотворительностью, связанной с животными, то считал, что я буду ему преданно доверять, уважать его и априори считать его честным человеком. Он ошибся. Я не проникся к нему уважением и не счел его честным. Мне показалось, что он использует благотворительность для продвижения собственной программы. Я чувствовал, что он ничему не научился у животных, которым должен был бы помогать. Это главное в уважении и доверии: их нельзя купить за влияние и услуги, а можно лишь заслужить временем и усилиями. Павианы инстинктивно понимают это в дикой природе, и наши домашние любимцы – от хомяка до лошади – это тоже знают. Я сочувствовал социальному работнику, который изо всех сил старался заслужить доверие подростков и объяснить им истину: насилие и распространение наркотиков не ведут к долгой и счастливой жизни. Я надеялся, что смогу показать этим мальчишкам иной вид доверия и истины, рассказав о том, чему научился в отношениях с собаками. Мне хотелось бы, чтобы они получили такой же опыт. Опыт, основанный на верности, уважении и честности. Нам с тем социальным работником больше всего хотелось, чтобы молодые люди развили в себе эти качества, но в их жизненных обстоятельствах это было очень трудно. Все они росли в неблагополучных семьях, в бедности, в среде, где наркомания и насилие были нормой жизни. Мы хотели, чтобы они были верны самим себе и честно смотрели в будущее. А для этого им нужна была смелость и самоуважение – только так они смогли бы не стремиться к самоутверждению в преступной среде. Конечно, это легче сказать, чем сделать в среде, которая исключительно враждебно относится к истине и доверию.

* * *

Я снимал программу «Спасение животных» для четвертого канала. В этот период я побывал в мужской тюрьме в Шафтсбери. Тяжелые железные ворота на мощном гидравлическом приводе, высокие бетонные стены, стальные барьеры, блокирующие свет. Поверх стен двухметровый барьер из колючей проволоки. Зловещая обстановка для альтруистического предприятия. Прежде я никогда не бывал в тюрьмах. Пройдя через несколько кордонов, я взглянул на крохотный кусочек голубого неба между тюремными зданиями и подумал, что не хотелось бы мне оказаться запертым в этих стенах. Я встретился с тремя заключенными, которые присматривали за курами. Им повезло: они могли видеть облака, дышать свежим воздухом и заботиться о живых существах. Кур привезли с промышленных ферм, яйца поступали на тюремную кухню. Разговаривая с этими парнями, я не мог сдержать улыбки: они явно питали любовь к своим подопечным. Я понял, что это самые обычные люди, как и я. Они не были отъявленными злодеями и жестокими людьми, но в свое время они приняли совершенно неправильные решения и совершили преступления, которые и привели их к катастрофе. Они предали истину и доверие к самим себе и к окружающим и расплатились за это свободой.

Я сочувствовал этим людям, потому что истина и доверие к себе – самая большая наша ценность. В прошлом я сам зашел в тупик, когда не был честен с собой, утратил доверие и верность личным принципам. Хотя я не совершил ничего незаконного, но морально пережил полный крах. Я понял, что если не могу доверять себе и своим жизненным решениям, то не могу рассчитывать на доверие других людей. Истина и доверие живут не в вакууме – они нужны всем нам каждую минуту и каждый день. Яйца у кур появляются не случайно, а в результате продуманного спаривания. Позже я получил письмо от Дэвида, одного из тех заключенных. Он только что освободился. Дэвид писал, что наша встреча стала лучшим событием в его тюремной жизни, потому что я отнесся к нему с добротой и уважением. Мне хотелось бы думать, что именно так я отношусь ко всем – в своем поведении я не увидел ничего особенного. Дэвид писал, что ему нравилось работать с курами, эта работа приносила ему радость, покой и возможность почувствовать нормальность жизни. Куры зависели от него, и это помогало ему сохранить самоуважение. Уход за ними позволял Дэвиду и другим заключенным хоть на время вырваться из тягостного заключения и из стен тюрьмы. Дэвид благодарил меня за программу «Супервет», которая очень помогла ему «за тюремными воротами». На это я и надеялся – моя программа сможет пролить свет даже в самых мрачных обстоятельствах.

Прекрасный актер Том Харди, которого я впервые увидел в лондонском театре в 2003 году, куда пришел с моим другом и наставником Малькольмом Друри, однажды сказал: «Прежде чем перейти улицу с односторонним движением, я смотрю в обе стороны. Такова моя вера в человечество». Согласен. А сегодня, когда я постоянно выступаю по телевидению, еще сильнее, чем прежде. Я весьма скептически отношусь к мотивам человечества. Телевидение ставит тебя в центр внимания. Неожиданно всем становится интересна твоя личная жизнь, сексуальность, партнер, финансы, даже твое нижнее белье. Это безумие. Неудивительно, что я ищу убежища в обществе животных. В конце концов, моим пациентам нет дела до того, кто я – гей или гетеросексуал, с кем я целовался до встречи с ними и после, принц я или нищий. Они чувствуют мое истинное «я» и быстро понимают, стоит мне доверять или нет.

Похоже, человеческая природа такова, что мы всегда хотим чего-то от других, предлагают нам это или нет, готовы дать или нет. Те, кто отдает свое время и внимание из чистого альтруизма, весьма редки. «А что я с этого буду иметь?» – такое отношение более распространено. Апатия и недоверие делают нас настороженными эгоистами, это печально.

Кошки и собаки же дарят свою абсолютную любовь и доверие сразу же, если только мы не дадим им повода пожалеть об этом.

Уверен, что большинство животных и людей не рождаются плохими: мы от природы склонны к альтруизму и доверию. Хорошие и дурные черты характера формируются в юном возрасте через взаимодействие с миром.

Я всю жизнь любил ветеринарию – с первой встречи с нашим местным ветеринаром мистером Макинерни. Он лечил животных на нашей ферме, когда я был ребенком. Я считаю, что нам очень повезло быть ангелами-хранителями бескорыстной любви животных-компаньонов. Я делал, делаю и буду делать все, что в моих силах, чтобы поддержать репутацию нашей профессии в обществе. Вот почему жалоба в RCVS так тяжело на меня повлияла. Если бы они решили, что я действовал не в интересах пациента, то попытка помочь Гермесу могла бы стоить мне лицензии и я лишился бы права помогать другим животным. Это были очень личные нападки. Больно было понимать, что люди хотят разрушить всю мою жизнь, перерезать мне артерии и вены. Ведь ветеринария была моей плотью и кровью, как для отца – земля и ферма. Жалобщики воспринимали истину совершенно не так, как я. Они не верили в то, что говорили и чувствовали я, мама Гермеса Хелен и ветеринар, лечивший черепаху. Из-за этих обвинений я почти полностью потерял веру в свою профессию.

Моя научная и хирургическая истина менялась по мере того, как я учился и приобретал новый опыт. Ставя диагноз, я тщательно изучал клиническую историю и обследовал каждого пациента со всех сторон. Если опекун говорил, что, по его мнению, у лабрадора Фредди проблема с задней левой лапой, и Фредди действительно поджимает дрожащую лапу, я не спешил восклицать: «Да, мистер Смит, я вижу, что вы правы. Похоже, это артрит пальца или инфекция когтевого ложа». Я исследовал все факты, чтобы определить свою истину. В силу опыта у меня сложилась целая мысленная картотека возможностей, и проблема с пальцем занимает в ней не первое место. У Фредди может иметься проблема хряща щиколотки, проблема с коленом – например разрыв крестообразной связки, дисплазия бедра или даже дегенеративная протрузия диска нижнего отдела позвоночника, которая привела к защемлению нерва. Правильно используемый опыт меняет истину к лучшему и укрепляет доверие. Для меня постановка диагноза – это доверие опыту, понимание собственных навыков и компетенций, вера в то, что я действую в интересах пациента и общества, храня верность своей клятве.

Истина – это не просто суть принятия хирургических решений, это основа любого научного предприятия. По опыту могу сказать: в ветеринарных клиниках слишком мало внимания уделяют не только этике, но и доказательности и эффективности лечения. Если бы Кире или Рикошету нужна была операция, я хотел бы знать все варианты лечения. Мне важно, сколько подобных операций провел специалист, насколько успешно, какова его профессиональная и специализированная подготовка. Важно знать и подробности послеоперационного ухода. Мне была бы важна полная прозрачность расходов: принадлежит ли хирургическое отделение той же клинике, где работает мой ветеринар, или другой. Я обязательно узнал бы, какое из мест предпочтительнее. Это вопрос истины и доверия, но, к сожалению, так бывает не всегда.

Сегодня мне приходится выполнять много повторных операций после лечения, которое почему-то пошло не по плану. Неудачи могут случиться всегда, но я твердо убежден, что, если говорить об этике и морали, разговор должен выходить за рамки высокотехнологичной помощи и охватывать все процедуры, в том числе и самые рутинные. Я могу усомниться в необходимости имплантации эндопротеза коленного сустава, потому что другой хирург или ветеринар уже провел несколько не самых удачных операций по поводу разрыва крестообразной связки. Мы должны рассматривать все подобные ситуации с точки зрения животных. Мы должны вести разговор на основе взаимной преданности, уважения и честности. Нужно быть честными друг с другом, чтобы наши клиенты твердо верили, что все ветеринары действуют исключительно в интересах своих пациентов, не стремясь получить больше денег, «испробовать нечто новенькое» или попасть на телеэкран, в чем обвинили меня и могут обвинить других. Давайте говорить открыто, потому что животные, которым мы служим, именно этого от нас и ждут. Истина хороша лишь настолько, насколько вы доверяете тому, кто ее говорит. Многие ли из нас верят тому, что пишут в газетах или Интернете? Только мы сами можем решить, кому и чему верить, но самое главное – это верить самим себе. Большинство из нас стараются окружить себя людьми, которые, по нашему мнению, говорят правду. Иногда мы окружаем себя «соглашателями», теми, кто толкает нас на путь, не соответствующий нашим основным ценностям. И это верный путь к заблуждению и катастрофе. Что, если истина изменится? Что, если вы обнаружите, что те, кому вы верили, на самом деле действовали в собственных интересах и оказались совсем другими людьми? Такое случалось с моими друзьями, которые вели публичную жизнь, случалось и со мной, до и особенно после того, как я стал публичной персоной.

В этом и заключена суть дилеммы доверия в медицине. То, во что мы верим сегодня, завтра может быть опровергнуто. То, что считалось лучшим методом в определенных обстоятельствах, может со временем измениться. Неизбежная эволюция медицины порождает новые истины через доказательность эффективности и этичности, причем процесс этот порой идет с удивительной скоростью. Многие ветеринары считают, что я слишком тороплюсь и иду на необоснованный риск. Но я уверен, что со временем все, о чем мы рассказываем в «Супервет», станет нормой жизни вне зависимости от критиков и «старых истин», потому что животным и тем, кто их любит, нужны решения медицинских проблем. Решения, которые мы можем дать уже сегодня. В конце концов, кто в медицине может точно определить, что есть «истина» и насколько ей можно доверять? Истинны научные публикации по доказательности и эффективности? Или истинны утверждения политиков и лоббистов? Или нужно думать об истине опекунов, членов семьи ребенка, или близкого человека, или кошки, или собаки? Или нужно доверять медикам и ветеринарам, не думая о мнении опекунов и общества?

Это ускользающая цель, поскольку доказательства постоянно обновляются на основании новых фактов. Нигде это не заметно лучше, чем в стремительно развивающихся знаниях о пандемии коронавируса. В начале глобального кризиса эксперты выдвигали теории о новой болезни, которые опровергались буквально через неделю. Медики, эпидемиологи, производители вакцин и лекарств, политики имели не только собственные взгляды, но и собственные интересы. Очень трудно понять, чьей истине можно доверять. Сегодня мы знаем больше, чем десять месяцев или десять лет назад, и наша «истина» изменилась. Когда я создавал свою клинику, то мечтал создать лучшую ветеринарную клинику в мире, где можно будет помогать всем и всегда. Речь шла не о зданиях из кирпича и цемента, построенных на банковский кредит, не о стрессах и бессоннице – речь шла о людях с честными сердцами и душами. Образцом для меня были доктор Уильям Уоррел Майо и его сыновья, Чарльз и Уильям Джеймс Майо, которые в 1914 году создали клинику Майо, всемирно известный американский медицинский центр. Они первыми признали ценность «суперспециалистов», потому что никто не может все знать и все делать хорошо, – вот почему Рикошета оперировал не я, а Лоран.

Чарли Майо писал: «Пожалуй, самым интересным периодом медицины были последние десятилетия. Развитие шло стремительно, новые знания появлялись буквально на глазах, и каждый год истина менялась под влиянием новых доказательств, что делало ее постоянно меняющимся фактором». Истина постоянно менялась в 1910 году и продолжает меняться 110 лет спустя. Брат Чарли, Уилли Майо, писал: «Мы считаем истину чем-то материальным, что можно измерить и взвесить, но достаточно появления нового факта и новой мысли, и вот уже родилась новая истина». Но последнее слово мы оставим за их отцом, доктором Уильямом Уоррелом Майо: «Объем медицинских знаний сегодня так велик и так стремительно нарастает, что один человек тщетно будет пытаться охватить их все. Глупо было бы предполагать, что это возможно, хотя иметь глубокие знания в определенной части целого не только можно, но и необходимо. Мы должны учитывать интересы пациента, только его интересы. Больной человек должен иметь возможность получить самое лучшее лечение, а для этого нам необходимо объединить свои усилия».

Я согласен с доктором Уильямом – старшим.

Объединение сил необходимо, и лучший союз – это союз человеческой и ветеринарной медицины в Единой медицине, где все доверяют друг другу, работают друг для друга и для всеобщего блага.

Это будет способствовать еще более стремительной эволюции новых истин, касающихся причин и последствий болезней.

Я не думаю, что человек, перенесший спасительную операцию шунтирования, замену коленного сустава, пересадку стволовых клеток, курс химиотерапии или замену позвоночного диска, думает о развитии человеческой медицины и о тех животных, которые отдали свою жизнь в экспериментах ради того, чтобы это лечение стало возможным. Такова невыносимая истина прогресса. Еще тяжелее думать о том, что прогресс в клинической ветеринарии невозможен без Первого Пациента. Цель моей жизни – справедливое отношение к животным за все, что они сделали для нас. Я давно выступаю за изучение всего, что было открыто в результате экспериментов на животных и применено для людей, за применение тех же достижений медицины к страдающим домашним животным. В 1946 году собакам меняли плечевые суставы в порядке эксперимента, чтобы в дальнейшем проводить эти операции людям. Но лишь в 2010 году я сделал первую подобную операцию собаке, Сьюзи, которая нуждалась в таком лечении не меньше, чем люди. Конечно, это была не первая операция, хотя в Книгу рекордов Гиннесса она вошла именно так. За нее меня и хвалили, и критиковали, а ведь я всего лишь хотел помочь собаке, страдающей артритом, точно так же, как человеку в таком же положении. Истина всегда зависит от истолкования «фактов» и степени доверия к источнику. Занимаясь лечением естественно возникшего рака, инфекции или артрита с использованием новейших приемов и совершенствуя их, ветеринары могут многое узнать и поделиться своими знаниями с другими ветеринарами и медиками. Знания эти можно применить в лечении пациентов – и людей, и животных, – страдающих теми же болезнями. Со временем мы сможем сократить, отточить и заменить многие экспериментальные модели. Таков традиционный клинический цикл информации. Такова суть Единой медицины, которая пойдет на благо и людям, и животным. Если мы используем технологию, которая развивалась в течение многих лет, и модернизируем ее для следующего пациента, то это будет актом «признанной ветеринарной практики», а не экспериментом. Это развитие процесса лечения конкретной болезни, что идет на пользу всем пациентам. Тем не менее меня в равной степени хвалили и критиковали за такой подход: многие считали это «экспериментами» на клинических пациентах, другие же были счастливы, что найдено решение для страдающих или умирающих животных. Вот что значит быть Суперветеринаром в реальной жизни.

Я считаю, что «истина» разных сторон этого сценария различна и формируется под влиянием системы убеждений. Я же могу лишь жить в соответствии со своей истиной и пригласить критиков в течение нескольких часов понаблюдать за моими консультациями и операциями. Вполне возможно, что их «истина» изменится под влиянием новой информации. Конечно, никто не захочет, чтобы его ребенку установили имплант или дали лекарство, безопасность которого не доказана, поэтому на протяжении многих лет методы лечения для людей проверялись на животных. Так проверяли эффективность и потенциальную токсичность новых средств. Сегодня современная технология позволяет нам заглянуть внутрь с помощью компьютерной томографии и анализов крови. Мы можем определить результаты, не убивая животное. Можно изучать методы лечения естественных болезней животных с последующим использованием этих методов для лечения людей, не прививая болезней здоровым животным и не убивая их для изучения. Здесь и кроется проблема: в том случае, если человеческая медицина будет учиться на опыте медицины ветеринарной, то процедуры, выполняемые ветеринарами, более не будут считаться экспериментами.

Я обсуждал этические проблемы рутинных и высокотехнологичных операций в ветеринарии со многими коллегами, в том числе с профессором Мэтью Алленом из Кембриджского университета. Мы оба твердо уверены, что использование имплантов – это необходимое развитие существующих методов с целью преодоления или неповторения прежних недостатков. И такие операции не должны считаться экспериментальными, если они проводятся в соответствии с этическими принципами и выполняются квалифицированным хирургом, получившим согласие семьи, ранее проинформированной. Процесс согласия должен включать в себя подробное разъяснение альтернативных методов лечения, потенциальных рисков и квалификации хирурга, выполняющего операцию. Такой прозрачный и полный подход можно считать оптимальным и для людей, и для животных. А полученные знания и опыт можно использовать в лечении следующих пациентов.

Ветеринарные импланты сегодня не проходят такого же тщательного контроля, как импланты человеческие. На ветеринарный рынок постоянно приходят новые коммерческие импланты, не имеющие доказательной базы безопасности использования или информации от хирургов, использовавших новые устройства. Хотя большинство хирургов тщательно взвешивает все риски, прежде чем использовать новый имплант, но мы считаем, что каждый такой имплант должен получить этическое одобрение, а оперирующий хирург – соответствующую сертификацию. Клинические результаты первых операций должны тщательно документироваться и передаваться в соответствующие инстанции для подтверждения безопасности и эффективности. Только так можно понять, действительно ли новый имплант соответствует ожиданиям. Это будет справедливо по отношению ко всем хирургам, всем имплантам и всем пациентам. Первые процедуры установки новых имплантов – это не эксперимент. Экспериментом можно назвать только радикально новые хирургические приемы или материалы. В таких ситуациях следует применять более сложные юридические и этические принципы, сходные с теми, что используются для оценки новых препаратов – например онкологических или противоартритных. Такое лечение должно быть частью перспективных клинических испытаний, как это делается в медицине человеческой.

Пока что человеческая медицина не принимает информацию о клиническом лечении собаки или кошки, страдающей тем же заболеванием, что и люди. Результаты такого лечения не считаются прецедентом. Человеческая медицина игнорирует модель естественных болезней животных. За последние 200 лет развития медицины любое лекарство или медицинское устройство проверялось путем экспериментов на животных. Результаты таких экспериментов часто оставались недоступными для ветеринаров и не использовались для лечения ветеринарных пациентов, поскольку компаниям выгоднее продавать интеллектуальную собственность и «ноу-хау» в медицину человеческую, чем давать доступ к ней ветеринарам. И человеческая медицина, и ветеринария могли бы получить значительный импульс развития через Единую медицину, которая могла бы в немалой степени избавить нас от необходимости ставить опыты на животных. Но управляющие организации должны выработать юридически приемлемый путь для обеспечения безопасности и эффективности лечения пациентов-людей, а производители имплантов и лекарств и их акционеры должны понять, что это будет для них не менее, а даже более выгодно. Человеческая жизнь ценится выше жизни животных, поэтому на разработку имплантов и лекарств для людей денег тратится больше, чем на животных. Но я чувствую, что ситуация меняется. Общество все острее осознает ценность собак и кошек для жизни человека. И со временем общество потребует высочайшего уровня медицины для животных, как для равноправных членов семьи. Я считаю, что лучший путь развития ветеринарии – это всеобщее принятие Единой медицины, честного пути с двусторонним движением, с обменом информацией между человеческой медициной и ветеринарией. Это пойдет на пользу и людям, и животным.

* * *

С Денизой и ее котенком Пинатом я познакомился в апреле 2015 года. Оба они испытывали проблемы с доверием и истиной. Мать Пината была уличной кошкой, котят она родила в заброшенном амбаре. Сама она быстро сбежала, а Пинат оказался в ловушке тесной норы. Он не мог выбраться, потому что его передние лапки были серьезно деформированы. Писк котенка привлек внимание прохожего, и тот доставил Пината в центр спасения. Местный ветеринар вполне обоснованно предложил эвтаназию, поскольку спасти лапки было невозможно. Но в центре спасения решили не усыплять котенка. Дениза лечилась от рака легких и перенесла множество операций. Болезнь привела к осложнениям, курс химиотерапии был мучительным. Дениза находилась в смятении, она лишилась независимости, мечтаний и желания жить. Ей пришлось бросить работу. Тяжелая болезнь повлияла на личные отношения – муж Денизы нашел работу за границей и покинул ее. Перед отъездом он мельком сказал Денизе, что ей стоило бы завести котят, чтобы заполнить пустоту своей жизни. Дениза так и поступила – это было лучшим ее решением.

Пять котят доставили ей из центра спасения в одной корзинке. В другой корзинке сидел четырехнедельный Пинат. Денизу спросили, не согласится ли она присмотреть и за ним тоже. Пинат оказался мелким черно-белым плутишкой. Он родился с деформацией передних лапок – обе были искривлены и направлены внутрь из-за недоразвитости сухожилий и связок. Котенок сворачивался, как орешек арахиса, но упорно пытался передвигаться на локотках. И без того тонкая кожа на суставах истончилась еще больше, и на лапках котенка постоянно появлялись ссадины.