Николай Петрович Почтовалов
Чайный домик. Стихи

ISBN 978-5-4483-6580-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПОЖЕЛАЙ СЕБЕ УДАЧИ

Мы забыли

Мы ночами устали жить с тобой одиноко
под пустыми глазами занавешенных окон…

Мы забыли, что небо нам звездой улыбнётся,
мы забыли, что всё же нам с тобою поётся…

Мы забыли, что кто-то ждёт и нас в этой жизни,
мы забыли, что утро новым солнышком брызнет…

Мы забыли, что где-то бьётся сердце другое,
мы забыли, что это наши силы удвоит…

Мы не можем поверить этой ночью до света,
что не спится кому-то, как и нам, только где-то…

Мы забыли проститься, но… прощаться не надо,
просто ночью мы часто одиночеству рады…

В чистом поле

В чистом поле воет ветер,
продувая грудь насквозь…
Надоело всё на свете,
будто вовсе не жилось,
не страдалось, не любилось,
не хотелось, не моглось…
Ах, зачем, – скажи на милость, —
мне под сердцем эта злость?
Но струится вдаль дорога
в дымке утренней зари —
до родимого порога,
где свеча в окне горит.
Там тепло родного дома
сердце сможет отогреть,
там до боли всё знакомо,
там найти не сможет смерть…
В чистом поле воет ветер,
но… не выстынет душа.

Дай нам Бог надежду встретить, —
только б с ней не оплошать!

Вечер на память

Прощальный ужин на столе,
и мы с тобой сидим угрюмо:
есть время – до утра подумать,
чтобы – потом не сожалеть.
Бокалы с приторным вином
дрожат от соприкосновенья,
а тень моя с твоею тенью
как будто снова за одно…

Как громко тикают часы!
И за окошком кто-то бродит…
Хоть нам и кажется, что – вроде
все наши помыслы чисты…
что мы уходим без помех,
прощая все грехи друг другу…,
не зная, что… идём по кругу,
и грех – рождает… новый грех.

Бессонница

Мне бы в этой круговерти обрести покой.
Мне бы в жизни, да и в смерти – не болеть тоской.
Мне б на краешке Земли обустроиться, —
чтоб жена могла чуть-чуть успокоиться.
Мне бы солнышка в семье, – ну, хоть за тучами.
Мне б такие видеть сны – да, чтоб не мучили.
Мне б на краешке Земли обустроиться, —
чтоб жена могла чуть-чуть успокоиться.
Там, на краешке Земли, – не валяются в пыли
честь и верность, как на паперти копеечка.
Там – покой и тишина. Там бы – верила жена,
что наладится и в жизни помаленечку.

Мне бы сыновей своих – да, не в солдатики, —
пусть бы лучше послужили математике.
Мне б на краешке Земли обустроиться,
чтоб жена могла чуть-чуть успокоиться.
Мне бы жить в ладу со всеми, чтоб не каяться.
Мне б дышать весенним ветром и не маяться.
Мне б на краешке Земли обустроиться,
чтоб жена могла чуть-чуть успокоиться.

Но летят деньки-денёчки неразборчиво,
и судьба моя – подружка – не сговорчива…
Мне на краешке Земли – не пристроиться,
и жене моей вовек – не успокоиться.
Ну, хоть бы – горсточку земли,
где не валяются в пыли
честь и верность, как на паперти копеечка.
Я бы в душу к вам не лез, —
был бы видимый прогресс,
и наладилось бы в жизни – помаленечку.

Бомж-песня

Мне, бездомному, не сладко
жить на этом белом свете:
сам себе кажусь загадкой,
будто чёрт меня пометил.
Ветер всё в лицо да в душу,
дождь за шиворот без меры…
ночью, будто кто-то душит, —
видно, – я уже не первый…

Мне бы чистыми руками
по щеке тебя погладить;
мне б со свежими носками
жизнь семейную наладить…
мне бы спать в своей кровати
в тёплой комнате у стенки,
и всегда, – пускай некстати, —
твои чувствовать коленки…

Мне бы многого хотелось
в этой жизни безутешной:
чтоб душе пилось и пелось, —
без усилий и неспешно;
чтобы звёздочка в окошко,
чтобы дети и внучата,
чтоб удачи хоть немножко,
да, бутылочки початой…

Я бы жил на всю катушку,
а сегодня – в жизни тесно…
На глоток осталось в кружке…
Вот и… кончилася… песня….

Пароходик

Пароходик, пароходик
уплывает, уплывает…
только кажется, что – вроде —
где-то музыка играет,
ведь на палубе – оркестрик,
и смычку, и скрипке тесно…
Улыбается маэстро, —
уж ему-то всё известно…

Это – странный пароходик, —
может, – нет его на свете…
солнце всходит и заходит,
и поёт счастливый ветер,
ведь на палубе – оркестрик,
и смычку, и скрипке тесно…
Улыбается маэстро, —
Уж ему-то всё известно…

Проплывает пароходик
по волнам моих желаний…
жизнь приходит и уходит
среди встреч и расставаний, —
а на палубе – оркестрик,
и смычку, и скрипке тесно…
Улыбается маэстро, —
уж ему-то всё известно…

Пароходик, пароходик
уплывает, уплывает…
только кажется, что – вроде —
где-то музыка играет,
ведь на палубе – оркестрик,
и смычку, и скрипке тесно…
Улыбается маэстро, —
Уж ему-то всё известно…

Волюшка-воля

Загрустил казак по воле:
не блестят глаза в ночи, —
видно, выжженное поле
за околицей молчит…
В тишине станицы сонной
тяжелеет голова…
В небе звёздном и бездонном
затеряются слова:
воля-волюшка…
чисто полюшко,
позови к себе, успокой.
В радость и в беду
я к тебе приду,
если не уйду на покой.

Горе с болью вперемешку:
у беды своё лицо.
Под орлом российским решка:
не успело письмецо.
Мать-земля ответит стоном, —
только пуля и права.
В небе звёздном и бездонном
затеряются слова:
воля-волюшка…
чисто полюшко,
позови к себе, успокой.
В радость и в беду
Я к тебе приду,
Если не уйду на покой.

Казаку до слёз обидно:
шашка в ножнах на ковре, —
не нужна России, видно:
рак не свистнул на горе.
Спи, казак, за тихим Доном.
Русь пока ещё жива.
В небе звёздном и бездонном
затеряются слова:
воля-волюшка…
чисто полюшко,
позови к себе, успокой.
В радость и в беду
я к тебе приду,
если не уйду на покой.

Времена года

Когда в окно заглянет лето,
заполнив комнату теплом, —
весна потребует ответа:
откуда лето принесло?
А мы ответим откровенно:
не знаем, но – сомнений нет,
что лето просто неизменно
приходит много, много лет…

Когда осенними дождями
зальёт сентябрь весь белый свет,
а лето песенку затянет:
откуда вдруг осенний след?
А мы ответим откровенно:
не знаем, но – сомнений нет,
что осень просто неизменно
приходит много, много лет…

Когда за окнами завьюжит, —
от осени вопросов жди:
где листья жёлтые и лужи,
и где осенние дожди?..
А мы ответим откровенно:
не знаем, но – сомнений нет,
зима ведь тоже неизменно
приходит много, много лет…

Когда с весеннею капелью
зимы вопросы прилетят:
откуда эти март с апрелем?..
нам ночи длинные простят,
что мы ответим откровенно:
не знаем, но – сомнений нет,
весна ведь тоже неизменно
приходит много, много лет…

Годы

Смолчит испуганная осень
и вмёрзнет в зиму без труда,
свои одежды в поле сбросив,
оставив капельки стыда…
И я войду с осенней грустью
в замёрзший сад моих надежд.
Назад, конечно, не вернусь я,
устав от окриков невежд.

На тройке – весело и споро —
промчусь по снежной колее
и, потеряв на льду опору, —
очнусь в весенней полынье…
Сожгу в костре охапку листьев,
согреюсь, и – за солнцем вслед —
с букетом неуёмных мыслей
пойду встречать с тобой рассвет.

А днём – негаданно, нежданно:
нальётся вишня – вся в соку…
и лето, – как всегда желанно, —
изгонит из души тоску.
Открою окна, – жарко в доме…
а за окном – дожди висят.
И осень в мутном небе тонет —
Уже полсотни лет подряд.

Душа

Такая беспокойная душа,
что даже кажется кому-то странной…
Ей хочется творить, а не лежать
в объятьях старого протёртого дивана!

Ей хочется парить судьбе назло
над этим вечно захламлённым бытом!
Ей хочется дарить своё тепло,
и быть хоть кем-то в жизни не забытой!

Не запираться в душной тишине,
не прятаться под тёплым одеялом,
не восторгаться множеством монет,
не унывать, когда их слишком мало,

Ходить всегда по лезвию ножа,
безумствовать, советы отвергая,
куда-то вечно радостно бежать,
судьбой своей безжалостно играя!

И слышать вслед: безумно хороша!
И растворяться в розовом тумане…
Такая странная, но вольная душа,
Такую, и захочешь, – не обманешь!!!

Знакомая песня (песня чиновника)

Мы всё решаем порою ночной
за молчаливой, высокой стеной.
И не завидуйте нашим богам,
нашим большим волосатым рукам…
И не мечтайте, чтоб так же, как мы,
в лето уметь убежать от зимы…
Злитесь напрасно, друзья, – ерунда:
ваша беда – небольшая беда…

По пустякам поднимаете шум,
головы ваши распухли от дум;
тысячи дел перед вами встают, —
мы их решаем за пару минут!
Мы так мудры и собой хороши!
Мы – отражение вашей души!
Злитесь напрасно, друзья, – ерунда:
ваша беда – небольшая беда…

Если ж мелькнут у кого-то слова,
что загнивает у нас голова, —
мы всё услышим и – даже в ночи́ —
всё обмозгуем и – не промолчим.

Так что не пробуй, не пробуй опять
Где-то прилюдно об этом сказать…
Только не злитесь, друзья, – ерунда:
ваша беда – небольшая беда…
Светит не вам, но – большая звезда!

Мы всё решаем порою ночной
за молчаливой, высокой стеной.
И не завидуйте нашим богам,
нашим большим волосатым рукам…
нашим большим волосатым рукам…

Карельские страдания

Где-то за туманами веселится лето,
а у нас за окнами хмурится июнь…
Если хочешь в лето ты достать билеты, —
перед сном через плечо за удачу сплюнь…

Где-то за туманами не желтеет осень,
а у нас за окнами в сентябре дожди…
Если хочешь осенью не промокнуть вовсе, —
лучше на диванчике дома пережди…

Где-то за туманами и зима не злая,
а у нас за окнами стужа и снега…
Если хочешь, чтобы снег в мае хоть растаял, —
надо, чтобы вдруг заныла левая нога…

Где-то за туманами и весной, как летом,
а у нас за окнами хмуро и темно…
Если же не хочешь знать ты про всё про это, —
никогда и ни за что не смотри в окно…

Где-то за туманами всё благополучно,
а у нас за окнами нет календаря…
Но зато в Карелии – не бывает скучно, —
значит, наши годики не проходят зря…

Кирзачи-кирзачики

По тропинке узенькой
мы идём с тобой.
У мальчишки усики
так и рвутся в бой…
Кирзачи – кирзачики…
Мы с тобой не мальчики, —
мы с тобой солдатики —
со своей судьбой.

От огня не плавимся, —
смертушкой пьяны…
Может, и состаримся —
до конца войны…
Кирзачи – кирзачики…
Мы с тобой не мальчики, —
мы с тобой солдатики —
нет на нас вины.

С кровью перемешана
дружба под огнём.
Мы с тобою грешные, —
но пока живём…
Кирзачи – кирзачики,
Мы с тобой не мальчики, —
мы с тобой солдатики:
нам нельзя живьём.

По весне отслужится, —
погоди чуток…
По закону мужества, —
я – с тобой, браток…
Кирзачи – кирзачики…
Мы с тобой не мальчики, —
мы с тобой солдатики:
знать, не вышел срок…

По тропинке узенькой
нам идти с тобой.
У мальчишки усики
Так и рвутся в бой…
Кирзачи – кирзачики…
Мы с тобой не мальчики, —
мы с тобой солдатики —
связаны судьбой.

Леди

Ах, эта прекрасная леди! —
Роскошные ручки да ножки!
Ах, эта прекрасная леди! —
Отдайте, я съем всю до крошки…
Ах, эта прекрасная леди! —
Ведь даже причёска игрива…
Ах, эта прекрасная леди!
Ну… как жигулёвское пиво…

Ах, эта прекрасная леди! —
Бела и румяна, – всё в меру…
Ах, эта прекрасная леди! —
Какие тут выдержат нервы?
Ах, эта прекрасная леди! —
С лениво-усталой улыбкой.
Ах, эта прекрасная леди! —
Как… к пиву солёная рыбка…

Ах, эта прекрасная леди! —
Маняще, кричаще, зовуще…
Ах, эта прекрасная леди! —
Не дебри, а – райские кущи.
Ах, эта прекрасная леди! —
На фоне любви к мерседесу.
Ах, эта прекрасная леди! —
На… стыке запойного стресса…

Ах, эта прекрасная леди! —
Не спрятаться, как и не скрыться.
Ах, эта прекрасная леди! —
Напиться и… к чёрту забыться…

Любить всегда

Прощальный стон своей судьбы
не замечаю и не слышу.
Я не устал и не забыл,
хоть колокольчик – тише, тише…
Случайный звук, случайный шаг,
случайный миг… вся жизнь случайна.
Случайный друг, случайный враг,
случайны встречи и прощанья…

Я в этой круговерти рвусь
на части от своих изъянов…
Во мне издёрганная Русь
бормочет про усталость пьяно.
А мне и грустно, и смешно:
не заблудись в лесу осеннем…
Любить на свете суждено —
и в первый день, и в день последний…

А на море

Беломорские качели:
то приливы, то отливы…
В нашей северной купели
волны больно говорливы…

Ветер северо-восточный —
и в лицо, и в бок, и в спину…
но всегда ходили кочи
в островную паутину.

За волной волна всё круче,
и взметает песню ветер,
и несут по небу тучи
всё, что помнится на свете…

От Поморья до Онего —
колокольный звон веками,
пробиваясь из-под снега, —
улетал над Соловками…

Мой город

У города своё лицо:
плывут над озером туманы,
леса на городе кольцом
свои зализывают раны;
звонят по ним колокола,
молитвы тонут в поднебесье, —
а город вертится в делах,
как на пластинке – чья-то песня.
Ворчит во сне пенсионер
и матерится работяга…
натянут до предела нерв
под бело-сине-красным флагом!
За горизонтом тишина,
а в городе не спится людям:
болит хронически спина, —
так этот путь по жизни труден.
Скрипят от старости дома,
по улицам гуляют ветры;
крадётся с севера зима,
вползая в город незаметно.
Линяют краски и цвета,
и дни становятся короче.
Мой город от жары устал
и жаждет зимней длинной ночи.
Он стар и молод, враг и друг,
моя судьба, моё проклятье, —
но не пустой для сердца звук:
Мы с ним не кровные, но – братья.
И мне близка его печаль.
Я с ним всегда по жизни вместе,
Моя душа – с его плеча,
с его креста – я только крестик…

Эх, беломорочка¹

Вислоухий ветер в Белом море свищет,
и удачу ищут спьяну рыбаки…
но твоя удача – как в кармане сдача…
а моя задача – править на буйки…
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила —
себе ж назло…

Даже дяде Коле в день его рожденья, —
что за наважденье, – тоже не везёт…
Но… к утру на печке – радуют сердечко
рыбные колечки… И жена поёт:
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила, —
себе ж назло…

По лыжне – на север, а в ушах вопросом:
ведь оставит с носом беломорский лёд???
Что бы там ни вышло, а судьба – не дышло:
на ветру не слышно, – может, – пронесёт…
Эх, беломорочка!
Волна и лодочка…
А где ж селёдочка? —
Не повезло…
Грустить заставила,
во льдах растаяла,
нарушив правила, —
себе ж назло…

«Ностальжи»

О чём-то плачется порою:
глаза набухнут по-мужски…
Душа, наверное, не строит,
и сердце ноет от тоски.
А ночью голос чей-то звонкий
вдруг позовёт… Хоть и темно, —
сидят на лавочке девчонки,
уже забытые давно.
Весна гитарным перебором
звенит в ушах. Желток луны
висит над стареньким забором,
мальчишки от весны пьяны:
сирень ломают у соседа,
чтоб обменять на поцелуй;
владельцы двух велосипедов
любимым доверяют руль…
Лицо пылает от желаний:
не остывает голова…
Судьба потом, тайком обманет,
свои используя права…
Я просыпаюсь. Чьи-то тени
бесследно тают на стене…
И локон с запахом сирени
щекочет нежно руку мне.

Это было, было…

Было… Забыл я… И только метель за окном…
Было… Забыл я… И ты мне твердишь не о том…
Что же осталось? – Остались короткие дни…
Только в ночи на Земле мы с метелью одни…

Было… Забыл я… У памяти жизнь коротка…
Было… Забыл я… Как будто пустил с молотка…
Что же осталось? – Ветрами напетая быль…
Только и вижу – слоями осевшую пыль…

Было… Забыл я… Наверное, вдаль унесло…
Было… Забыл я… Как будто кому-то назло…
Что же осталось? – Осталась вселенская грусть:
всё оттого, что назад никогда не вернусь…

Было… Забыл я… Всё снегом опять замело…
Было… Забыл я… Темно, хоть и было светло…
Что же осталось? – Надежда стоит у ворот:
может хоть что-то она мне на память вернёт…

Было… Забыл я… И только метель за окном…
Было… Забыл я… И ты мне твердишь не о том…
Что же осталось? – Остались короткие дни…
Только в ночи на Земле мы с тобою одни…

Ночь на двоих

Мы этой ночью будем жить,
не отвлекаясь на сомненья.
И будет за окном кружить
неуловимое везенье…

И затеряются в ночи
вопросы наши без ответов.
Но – есть огарочек свечи,
и далеко нам до рассвета…

И не забудутся слова,
в глазах твоих в ночи растаяв, —
ты, как всегда, во всём права,
ведь мы от ночи не устали…

Гоню я солнца лучик прочь,
но время неизбежно тает:
и на исходе эта ночь,
а, что потом, – никто не знает…

Осень

Заметелило листвой жёлтой…
Нахлебался я тоски вдосталь…
Не забуду, – не смогу просто:
лет запутанных своих до ста…

Улетели зимовать птицы…
Потускнели у друзей лица…
И жена на всё вокруг злится:
хорошо не за окном, в Ницце…

А у нас уже – ледком лужи…
Затяни свой поясок туже…
Никому ты… А себе – нужен
среди этой на Земле стужи.

Заметелило листвой жёлтой…
Нахлебался я тоски вдосталь…
Не забуду, – не смогу просто:
лет запутанных своих до ста…