Николай Николаевич Наседкин
Литлабиринты
Пытаются диспутёры уверить читателей газеты, будто председатель писательской организации, сатрап и деспот, все решения принимает единолично. Это уж совсем напраслина: практически каждый месяц, а то и чаще, собирается правление, строго раз в 3-4 месяца проходят общие собрания, на которых и решаются все важные вопросы: кого на учёт поставить, кого в Союз писателей принять, кого на премию выдвинуть…
И последнее. Диспутантам не нравится моё творчество и особенно почему-то книга «Люпофь», вышедшая в московском издательстве «Голос-Пресс» два года назад. Что ж, о вкусах не спорят. Я знаю многих людей, которым не нравится проза Л. Толстого, Достоевского и даже Акулинина. И я, можно сказать, благодарен им за бесплатный пиар. Странно только, что «критики» мои обсуждают не художественные достоинства или недостатки книги – им, видите ли, не нравится, что в романе моём герои влюбляются, целуются и (о ужас!) порой занимаются сексом. Видно, оппоненты мои ходят в ближайших родственниках той странной дамочки, которая на заре перестройки заявила на весь свет по телевидению, будто у нас в стране секса нет. Что ж, если у них нет ни любви, ни секса – это их проблемы. Хуже, когда они свои личные комплексы выплёскивают на страницы газеты.
И я хочу попросить прощения у читателей газеты, у любителей литературы вот за эту, с позволения сказать, «дискуссию». Так не хотелось на неё отвлекаться! Уже немало сделано, но впереди дел ещё больше. Только что писательская организация в рамках социального заказа области выиграла по конкурсу грант в двести тысяч рублей на реализацию программы под названием «Возрождение литературных традиций проведения Недель поэзии и праздников литературы на территории Тамбовской области».
И мы её реализуем. Только не мешали бы те, кто не желает идти с нами по этому пути.
На сто процентов уверенным быть не могу, но, надо полагать, публикация эта как-то повлияла на итог отчётно-выборного собрания, которое состоялось 3 октября: из тридцати голосовавших за мою скромную (сверхскромную!) кандидатуру голоса отдали двадцать семь – 90 процентов. За что ребята-бузотёры боролись, на то и напоролись…
Депутатский приятель-поэт (впрочем, уж понятно, что это один из диспутёров) был не первым, кто грозил писательской организации и лично председателю судом, но чаще всего дело угрозами и заканчивалось. Грозители творцами были, может, и бездарными, но людьми всё же более-менее адекватными: понимали – только время, деньги и остатки репутации потеряют в судах. Но нервомотательные сутяжные волны накатили со стороны, откуда и ждать не ждали – из литактива. Нашёлся один перец, явно не совсем здоровый, который взялся изводить и не только меня судебными тяжбами. Потом, правда, прояснилось, что за спиной его всё же стояли недовольные из писательской организации, которые подсуживали бедолагу, подсказывали ему темы для исков, помогали оформлять бумаги в суды…
Уже ближе к окончательному финалу своего председательства, когда нервы натянулись до звона, до предела, я опять не сдержался и уже по собственной инициативе накатал злой фельетон про наши скорбные дела и вынес-выплеснул этот сор домашний на страницы центральной «Литературной газеты» (14 сентября 2011 г.):
НЕАДЕКВАКАНЬЕ
При Тамбовской писательской организации немало лет существует-действует литобъединение «Радуга». За четверть века через это лито-сито прошло сотни три самодеятельных авторов. Для некоторых (единиц!) творчество стало серьёзным делом – со временем они пополнили ряды областного отделения Союза писателей. Большинство же «радужан», как водится, с удовольствием творят самодеятельность: пишут тексты столбиком, обсуждают их на занятиях, радуются редким публикациям в коллективных сборниках-альманахах, которые, скинувшись, издают за свой счёт. Некоторые замахиваются и на отдельную книжицу (благо, заплатить и самиздаться сегодня не проблема), дарят-подписывают её родным и знакомым и на этом успокаиваются.
Ведь каждый более-менее адекватный сверчок знает свой шесток.
Но в наши свихнувшиеся времена, когда литература (как и вся окружающая действительность) всё более начинает походить на балаган, этот благостный литкустарный процесс не мог не дать сбой. И он дал. Некий «радужанин» Неадекватов (назовём его так), дядя уже пенсионного возраста, года два назад тоже замахнулся на самиздат. Да выдал не просто сборничек-брошюрку, а отпечатал в местной типографии тиражом 500 экземпляров целый том своих виршей – в твёрдом переплёте, с фотоиллюстрациями из семейного альбома (в помощь, видимо, будущим биографам).
Очень хотелось порадоваться за седовласого доморощенного пиита – такой финал-апофеоз! Но не успели мы толком поздравить Неадекватова, как выяснилось, что он, напротив, считает выход «книги» всего лишь триумфальным стартом и только началом своей поэтической карьеры. Он решительно выдвинул три требования. Во-первых, считать его отныне ПОЭТОМ. Во-вторых, немедленно к его 60-летнему юбилею издать новую «книгу» массовым тиражом уже на бюджетные деньги. И, в-третьих, безотлагательно принять его в Союз писателей.
Казалось бы, посмеяться или пожалеть злосчастного Неадекватова, у которого чрезмерно закружилась голова, но ни до смеха, ни до жалости дело не дошло. Дело дошло до милиции, прокуратуры, до судов. Именно так – во множественном числе. Бывший «радужанин» практически один и тот же текст в виде жалоб, заявлений, исков начал рассылать и подавать в эти строгие инстанции. Мол, кто считает, что его стихотворное творчество не выходит за рамки самодеятельности, любительского уровня, отказывается издать его книгу на деньги налогоплательщиков и не стремится принимать его в СП – тот клевещет на него и его оскорбляет (соответственно статьи 129 и 130 УК РФ).
Нас, основных мучеников, коих неугомонный Неадекватов таскает по судам, человек пятнадцать: председатель правления писательской организации (аз грешный) и члены издательской комиссии – работники управления культуры, руководители библиотек, профессора-филологи… Позади уже в общей сложности пять судов – мировых и районных. И это только первой инстанции! То есть плюс ещё не менее пяти судебных заседаний в областном суде, где рассматривались апелляционные жалобы неутомимого «поэта». Конечно, судьи каждый раз адекватно оценивают претензии Неадекватова и выносят решения не в его пользу, но нам-то от этого не легче. Только представить себе: достаёшь из почтового ящика очередное извещение, мчишься на почту, получаешь заказное письмо с повесткой (в которой тебя именуют «подсудимым»!), в определённый день и час, отбросив все нужные дела, летишь сломя голову в суд, томишься там час, а то и два в душном зале, выслушивая в сотый раз бред «обвинителя-потерпевшего», который декламирует свои вирши, пытается уверить судью, что остальные тамбовские поэты ему в подмётки не годятся… И таких заседаний в каждом судебном процессе, как правило, два-три, а то и четыре!
Вернёшься, бывало, после очередного судебного сидения домой, измотанный и подавленный, включишь телевизор, а там Президент, премьер или депутат какой с озабоченностью говорят-рассуждают о перегруженности наших судов, о замотанности-усталости судей…
Ну а наш непризнанный пиит между тем освоил и Интернет-пространство. Опять же без устали взялся размещать свои неадекватные претензии-заявления на серверах типа Стихи.ру, Самиздат.ру, Изба-читальня и пр., в многочисленных форумах, гостевых книгах, рассылает по электронной почте знакомым и незнакомым людям… И здесь, в отличие от судебных исков, в выражениях уже и вовсе не стесняется: помимо нас, главных подсудимых «врагов», изрыгает хулу уже и на судей, прокуроров, «ментов», а также чиновников вплоть до руководства области и даже на писателей-гостей из Москвы, которые приезжают к нам на литературные фестивали. Мы, по уверению Неадекватова, «неучи», «мошенники», «главари», «мафия», «моральные киллеры», «нечисть» и т. д.
И что же нам остаётся теперь: становиться на четвереньки и лаять в ответ?
Вспоминается ещё один недавний литбалаганный случай, такой же, а может быть, и ещё более нелепый. Ушёл в мир иной местный писатель Графоманов (назовём-обозначим так), который числился даже в писательской организации, имел корочки СП. Правда, в Тамбове его в союз упорно не принимали, но он смотался в Москву и писательский билет там достал-выбил (в лихие 1990-е и это делалось легко). Этот Графоманов, что называется писатель из народа, от станка, всю жизнь писал многотомный псевдоисторический якобы роман об одном местном купеческом семействе и выпустил один за другим шесть частей-томов – несуразных по содержанию и совершенно безграмотных по исполнению. Печатал книжки за свой счёт, без редактора и даже корректора, небольшим тиражом, сам продавал. Короче, самодеятельность чистой воды.
И вот, не прошло и полгода после кончины Графоманова, как его сын задумался: а как бы увековечить память отца-писателя помимо плиты на кладбище? Думал-думал и ничтоже сумняшеся заказал местному скульптору мемориальную доску. Тот изготовил, деньги взял и только после этого предупредил-подсказал, мол, такие доски без разрешения развешивать где попало, в общем-то, нельзя. А чтобы разрешение получить, необходимо заручиться ходатайством писательской организации.
Решение-ответ правления писательской организации на запрос-требование графоманского сына было вполне чётким и резонным: для установления мемориальной доски писателю Графоманову нет никаких оснований. Ни малейших.
Не будем вдаваться в изнурительные подробности, но сын не унялся и спустя пару месяцев вышло-таки постановление городской Думы об увековечивании памяти Графоманова мемориальной доской на доме, где он жил. И это при том, что в Тамбове до сих пор нет мемориальной доски одному из творцов бессмертного Козьмы Пруткова Алексею Жемчужникову, прожившему последние 18 лет своей жизни в Тамбове – именно здесь он сочинил-создал свои хрестоматийные стихи, вошедшие в книги «Песни старости» и «Прощальные песни». Нет доски и Андрею Платонову, который жил в Тамбове два года, написал здесь ряд своих классических произведений, в том числе повесть «Город Градов». Не увековечена до сих пор (несмотря на ходатайства!) память Майи Румянцевой, не последней поэтессы в Советском Союзе, которая двенадцать лет возглавляла тамбовскую писательскую организацию…
Ну а самое нелепое в этой истории то, что на все протесты правления писательской организации и вообще здравомыслящих людей против установления мемориальной доски доморощенному сочинителю Графоманову ответ-аргумент был железобетонно прост: но ведь доска уже готова, деньги на неё потрачены.
Вот такая логика.
Ну и как же дальше будет развиваться пресловутый литпроцесс по такому балаганному пути? Может быть, уже вскоре новые неадекватовы начнут подавать иски на читателей, которые не желают читать их вирши и тем самым оскорбляют и наносят моральный вред, а суды эти иски будут рассматривать. Или новые графомановы, поднакопив деньжонок, ещё при жизни возьмутся заказывать самим себе памятники и устанавливать их на центральных площадях…
Как говаривал тот же Козьма Прутков: глядя на всё это, нельзя не удивляться!
* * *
Впрочем, что ж мы всё о плохом да о плохом? Был же и хоть какой-то позитив! Чему-то же и я научился за эти десять лет…
Да, кое-чему научился, в том числе и тому, что мне и раньше не особо требовалось, да и теперь в оставшиеся годы жизни вряд ли пригодится.
К примеру – выступать-трибунствовать. А на настоящую или воображаемую трибуну за эти десять председательских лет приходилось выходить и произносить-толкать речи через день да каждый день. Собрания, конференции, юбилеи, литвечера, праздники, фестивали, презентации, бесчисленные культмероприятия городского и областного масштаба… И везде: «А сейчас слово предоставляется председателю писательской организации…» Хошь не хошь, надо встряхиваться, ломать свою натуру, ковылять к микрофону и чего-то там стараться не банального выдать (пысатэл же!), а перед этим ещё, готовясь, составлять-репетировать спич свой в голове – без бумажки же надо выступить, форс держать…
Особенно тяжко давались поминальные речи и хлопоты. Вот этот скорбный опыт совершенно меня измотал. Мне ранее вообще чрезвычайно редко доводилось участвовать в похоронах – провожал в последний путь только самых близких и родных. За всю жизнь буквально раз пять-шесть. А за эти десять лет ушли в мир иной, страшно сказать, – 14 (четырнадцать!) членов писательской организации. А ещё несколько жён и мужей писательских… И каждый раз надо было самому пережить скорбное и зачастую неожиданное известие, обзванивать поэтов и прозаиков, умоляя их прийти проститься с сотоварищем (увы, бывали случаи, когда из писателей за гробом шёл я один), срочно сочинять некролог в газету, искать деньги на цветы или венок, выступать на траурном митинге, ехать на кладбище, сидеть за поминальным столом и опять что-то говорить…
До сих пор вспоминать тяжко!
Ну каким ещё опытом обогатили меня десять председательских лет, какими знаниями? Научился-приспособился, как уже упоминал, с чиновниками общаться, грошовую матпомощь на писательскую организацию выпрашивать… Да нормальному человеку на кой хрен такой опыт вообще нужен! Освоил волею обстоятельств азы бухгалтерского дела, дебет-кредит, баланс-маланс составлять, банковский счёт вести, чеки, ведомости заполнять и отчёты в налоговые органы и всякие фонды составлять-стряпать? Да мне этот опыт до фени, бизнесом я и раньше не занимался, теперь и вовсе не собираюсь – мне и пенсии хватает…
Что же не вспоминается никак что-нибудь приятное?!
Во, вспомнил – навыки издательского дела! Вот то действительно ценное, что пополнило копилку моего житейского опыта. Мне всегда хотелось самому от и до сотворить-создать свою книгу. Помню, семилетним пузырём-первоклашкой я впервые в жизни взял в школьной библиотеке книжку – перевод с французского весёлой истории про пса Пифа или Пафа (помню буква «ф» точно была) с яркими картинками. Прочитал по слогам, насмеялся, восхитился и так мне стало жалко расставаться с этой чудесной книжкой, возвращать безвозвратно, что я засучил рукава рубашонки и взялся делать-творить копию. Нашёл чистую школьную тетрадку в 12 листов и принялся переносить-копировать в неё текст печатными буквами и картинки цветными карандашами…
Увы, тот первый «полиграфический» опыт не сохранился, но, видно, в память запал. Работая в газетах, я часто бывал в типографиях, наблюдал воочию, как среди грохота и лязга линотипов, резательных станков, печатных машин рождаются-создаются газеты, брошюры, книги. Мир этот мог я наблюдать только со стороны, и когда начал отдавать в издательства рукописи своих первых книг, прекрасно осознавал, что сочинением текста и распечаткой его на пишущей машинке моё участие в процессе создания-рождения книги заканчивается-обрывается. На форму, внешний вид и качество полиграфии ты уже никак не мог повлиять. А качество (о, это советское качество!) было просто ужасным. Особенно это сейчас видно-понятно. Боже ты мой, на какой отвратительной, скверной, мерзкой бумаге печатались книги в самой богатой лесами стране! Вот стоят у меня на полках собрания сочинений любимых Пушкина, Достоевского, Чехова, Куприна – мука смертная теперь их перечитывать: бумага жёлтая, с разводами (так называемая – газетная), шрифт мелкий, серенький, плотно слепленный…
На всём суки большевики экономили!
Рядом на полках стоят книжки, подаренные мне современниками, изданные недавно. Не книги – конфетки: бумага офсетная, а нередко и вовсе мелованная, шрифт чёткий, пробелы межстрочные в полтора, а то и в два интервала, поля обильные…
Хотя читателю эти технические подробности ни к чему, ему главное, чтобы приятно было книгу в руки взять и читать её было удобно, не утомляя сверх меры глаза. Но тут вот ещё тонкость какая: печать-то ныне шикарная, а вот текст зачастую сам по себе тусклый, серо-жёлтый, с разводами. Ну никак баланс не воцарится в мире – чтобы форма и содержание наконец пришли в соответствие, слились в гармонии.
Но вернёмся к сути нашего повествования. Слава Богу, соблазна в те годы, когда меня ещё упорно не издавали, пробиваться к читателю в виде «самиздата» по примеру Николая Глазкова или «Метрополя» я избежал. Печатать-размножать на пишмашинке свои творения в 5-10 бледных экземплярах, сшивать в брошюрки нитками или скрепками, рисовать самодельные обложки… Всё же несолидно. Но вот когда я вполне уже освоил компьютер и осознал его возможности, я с помощью программы Word создал, на принтере распечатал и степлером сброшюровал в виде книжечки рассказ «Перекрёсток». Всё честь по чести: обложка (правда чёрно-белая), титул, оборот титула с аннотацией, копирайтом и даже ISBN (из нулей), 12 страниц текста, выходные данные, портрет автора на задней обложке… Получилось симпатично.
Баловство баловством, но макетную эту пробу в 2003 году я взял за основу и соорудил опять же в Ворде уже настоящий макет своей книжки «Наша прекрасная страшная жизнь», которую писательская организация издавала к моему 50-летию, придумал оформление. В тамбовской типографии «Пролетарский светоч», где печаталась моя скромная книжица (небольшой формат, мягкая обложка, двести страничек), авторский макет (распечатку и файл на CD-диске) взяли, посмотрели, усмехнулись, объяснили, что в Ворде такие вещи не делаются, но обещали максимально близко к моему создать новый макет в своих специальных издательских программах. Так и получилось – книжка вышла один в один по моему макету (образцу). Вот я и считаю это своим вторым издательским блином. (Напомню, что первым был громадный макет тома «Достоевский: портрет через авторский текст» в университетском издательстве – только там, видимо, прямо с вордовского макета тираж и распечатали – благо, всего 67 экземпляров.)
Когда было решено восстановить Литфонд в Тамбове, опытные люди подсказали мне чудесную вещь – непременно внести в устав организации строку о праве на издательскую деятельность. Оказалось, что если такая строка имеется в уставе – можно создавать своё издательство без всякой регистрации и отдельных бумаг-документов, издавать брошюры и книги любыми тиражами и даже газеты-журналы, опять же без регистрации, если тираж их будет менее одной тысячи экземпляров… Ну да нам больше и не надо!
Когда все предварительные вопросы-проблемы были решены и пора было приступать непосредственно к запуску издательского процесса, я изучил расценки типографские и обнаружил, что издательский, так называемый, допечатный цикл (изготовление макета, попросту говоря) стоит ни много ни мало – 20 процентов общих затрат на книгу. Эге, сказал я сам себе, да с какой же стати мы будем из наших и без того скудных средств на издание книг отдавать-дарить типографии аж пятую часть. Да ведь не боги же программы издательские осваивают и макеты-вёрстки делают…
Короче, взялся по самоучителю доосваивать «Photoshop» («Фотошоп»), который в целом был уже мне знаком, и с азов разбираться в самой мощной на тот момент программе вёрстки «ПиджМейкер» («PageMaker»). А практический первый опыт набирал я, конструируя в этом сложном «Мейкере» сборник стихов юной поэтессочки из литактива, которая накопила денежек на третью свою книжку, решила издать её солидно, в переплёте (первые две были пробой пера, брошюрочки), и вот доверилась мне – старому дядьке, но, можно сказать, молодому (начинающему) издателю. До сих пор я искренне ей за это благодарен! Выиграли от альянса (мезальянса!) нашего мы оба. Девочка, пусть и с некоторой задержкой (понятно, что копался я долго, делал-переделывал каждую страничку неоднократно), но получила красивую и вполне добротно изданную книжку, потратила на неё меньше, чем содрали бы с неё в других тамбовских издательствах, и бонусом обрела негласный титул «Автор самой первой изданной в Тамбовском писательском издательстве книжки». Я же действительно настолько освоил издательскую программу, делая-переделывая и оформляя сборничек карманного формата в 4,5 издательских листа (180 страничек), что следом замахнулся сразу на супер-пупер книжищу, коллективный сборник «Тамбовский писатель-2004» – фолиант в переплёте на 640 страниц! Даже сейчас, глядя на него, я сам себе не верю, что решился тогда взяться за этот гранидиозный макет и сотворил его!..
И дела пошли. За девять лет, что издательство существовало, было выпущено 135 книг, как за счёт бюджета, так и на деньги самих авторов. Реальное финансовое подспорье как для организации в целом, так и для поддержания штанов председателя-издателя – вскоре после избрания писвождём мне пришлось уволиться из университетского издательства, где подрабатывал я редактором долгие годы. Управление культуры, как уже упоминалось, подкидывало правдами и неправдами минимальный оклад председателю писорганизации, но, вот именно, – минимальный из минимальных, на который прожить в наши времена дикого капитализма и кусачих цен было нереально. Итак, после расчётов с типографией (а её аппетиты год от года росли неудержимо), после выплат вознаграждения редактору и корректору, после затрат на расходные материалы (бумага, картриджи для принтера, диски) от каждого проекта какая-то сумма оставалась в кассе организации. На это и выживали. Из бюджета деньги нам выделялись (в рамках конкурса общественных организаций на получение субсидий) ближе к осени, а то и поздней осенью и истратить их надо было до копейки и отчитаться за них до нового года, так что порой полгода или больше только издательство и спасало…
Какая-то книжка приносила тыщу, какая-то тысяч пять. Не могу здесь не вспомнить один курьёзный и вместе с тем самый нервомотательный издательский проект. Подкатил как-то к Дому печати на «Волге» с персональным водителем вальяжный кавказец, чеченец, поднялся к нам на 6-й этаж, брезгливо-высокомерно окинул взглядом интерьер «издательства», и заявил, что доверяет нам выпустить сборник его бессмертных афоризмов. Вопрос цены, заявил через губу, его не интересует, главное для него – качество издания, а он наслышан, что писательское издательство лучшее в Тамбове. Ну с последним утверждением я спорить не стал, а вот в намёк чеченца про хорошую оплату поверили мы с директором Литфонда (который тогда в наличии ещё был) зря. Мало того, что Руслан этот истрепал мне все нервы, пока я больше месяца возился с треклятым макетом его книги (то шрифт не тот, то обложка не та, то добавить надо в уже готовый макет новых десять «афоризмов», то… тьфу!), он ещё и в типографии начал в процесс вмешиваться, поправки-дополнения вносить, обложку снова менять… В результате «Пролетарский светоч» увеличил значительно счёт, сам кавказец дополнительно раскошеливаться наотрез отказался, ссылаясь нагло на договор, так что издательству пришлось доплачивать за типографские расходы кровные десять тысяч и терпеть убытки… Пусть простит меня милейший Рамзан Кадыров, но чеченцев я теперь не люблю!
