Никита Владимирович Чирков
Мы лучше
8
Прошло два часа, как наблюдение за гостем не дало дельных результатов. Решив больше не испытывать терпение, Артур вошел в допросную, молча сел за стул напротив неизвестной персоны, наблюдавшей за ним с терпеливым интересом. Молодой мужчина, на вид не больше тридцати. Стройного телосложения, с ровными чертами лица и зелеными выразительными глазами, волосы средней длины, черного цвета, лицо чистое, без волос. Максимально невзрачная внешность чем‑то все же приковывала к себе взгляд, но чем именно, Артур не мог понять.
– Здравствуйте. Меня зовут Артур Конлон.
– Здравствуйте. Меня зовут Людвиг. Я полагаю, у вас есть много вопросов ко мне, – Людвиг был спокоен, даже расслаблен.
– Людвиг. А фамилия, может быть, отчество? – Артур был профессионально собран, воздерживаясь от лишних выводов и провокаций, во всяком случае, до тех пор, пока не узнает собеседника.
– Просто Людвиг.
– Я так полагаю, вы знаете, какие вопросы я буду задавать.
– Думаю, что знаю. Хотя, честно признаюсь, мне интересно, какой вопрос для вас, Артур Конлон, сейчас в приоритете. Возможно, время и место моего отбытия? Следовательно, знания, полезные вам, или же простой интерес к тому, какие мотивы движут мной? Простыми словами: друг я или враг.
– Вы любите играть в игры, Людвиг?
– Нет, что вы. Я просто люблю разговаривать и стараюсь привнести нотку чего‑то уникального в наше знакомство. Прошу прощения, если ненароком, но ввожу вас в заблуждение или навожу смуту. Хотите, можем следовать протоколу: вопрос – ответ?
– Вы прибыли из другого времени, расскажете, откуда?
– Из будущего, далекого будущего, настолько далекого, где информация о вашем веке равна таким крупицам, собрать которые невозможно руками.
– За этим вы здесь, за историей?
– В каком‑то роде – да. Я занимаюсь историей, это моя профессия. Меня всегда завораживало то, как меняется жизнь, из года в год, из века в век, цепь событий множества моментов удивляет меня и, даже не побоюсь такого слова, завораживает. Как в нужное время нужный человек принимает решение, казалось бы, настолько невозможное, но определяющее не только многие судьбы, но и само будущее, это, на мой скромный взгляд, – чистое проявление жизни.
– Вы не ответили на мой вопрос, Людвиг.
– Вы правы, я прошу прощения, – Людвиг осмотрелся вокруг, словно подбирая слова, – когда складываешь все известное и предполагаемое из истории мира, ненароком замечаешь, как некоторые события, порой мельчайшие, меняют направление развития в настолько другую сторону, что кажется, будто все это приведет лишь к концу, где исправление невозможно. Но, какие бы трудности не вставали на пути, жизнь, в том или ином виде, как и целые судьбы, находили способ адаптироваться, и, по прошествии времени, все же исправляли ошибки ради дальнейшей жизни. Если починка была невозможна, то история просто стиралась, начинаясь заново на тех самых землях, где когда‑то проливалась кровь и вершились судьбы, – Людвиг замолчал, задумавшись над словами.
– Вы прибыли сюда, чтобы предупредить, о чем‑то?
– Как я уже сказал, история о вашем веке утеряна, остались лишь крупицы. Я прибыл в это время из‑за случайности, заставившей механизм заработать лишь сейчас. Нельзя попасть в любую точку любого времени, нет. Таких механизмов, рядом с которым я оказался, их два. Один во времени отбытия, и второй – для прибытия.
– Но разве, это не позволяет вам выбрать любой день, с сегодняшнего момента вплоть до вашей эпохи?
– Это очень хороший вопрос, который я не учел, – задумался Людвиг, но вдруг сразу продолжил, – в любом случае, я рад быть здесь. И, отвечая на ваш изначальный вопрос, да, я хочу предупредить вас. Любой на вашем месте, и я в том числе, станет подозревать неизвестную персону, особенно появившуюся из другого времени. Друг или враг, соглядатай или диверсант. Как проверить это? Лгать могут все, а, зная откуда я и не имея представления о технологиях и развитии, предположить, каковы могут быть средства манипуляций и обмана, практически невозможно.
– Так кто же вы, Людвиг?
– А разве вы сразу поверите, если я скажу, что друг?
– Мы оба знаем, что нет. Но вы ярко рассказывали о себе, о своей любви к истории, что вряд ли ваша цель лгать. Иначе вы могли бы выдумать куда более актуальную тему, которую мы не можем подтвердить или опровергнуть. Осторожность – залог успеха выживания, уж вы, как историк, должны это понимать. Я прав?
– Абсолютно, Артур Конлон. Но вы сказали, что не можете подтвердить или опровергнуть мои слова. Только ведь это не так. Машина, если верить тому, что мне известно о технологиях, а знания, увы, скудные, это все‑таки не моя сфера, но все же я смог понять – дверь открывается в обе стороны.
– Предлагаете кому‑то отправиться в ваш мир, в ваше время, Людвиг?
– Я не имею права запрещать любопытство, так же, как и не могу запретить вам вполне закономерное и естественное желание подтвердить информацию о личности, знания о которой может предоставить лишь он сам.
– Людвиг, вы не похожи на глупого человека, так что давайте будем откровенны и честны. В таких играх самый простой способ, зачастую, самый губительный. Отправиться в ваш мир, даже при убежденности в вашем альтруизме, будет таким же риском, что и отрицание каждого вашего слова. Потому что вы здесь, а вот кто там, на той стороне двери, как вы назвали её, неизвестно. Мне приходит на ум одно слово.
– Какое же?
– Приманка.
– Раз нельзя подтвердить или опровергнуть мои слова, то, что же делать? Ведь я здесь, пришел донести слово будущего. Выбора у меня нет, вы не отпустите меня обратно и не дадите свободу, особенно зная – пусть и поверхностно, но все же – мое происхождение.
– Пока я вижу лишь один логический вариант развития.
– Да, вы правы. Так что дабы не начинать издалека, я скажу главное: почему я здесь. Я хочу предотвратить ответвление, которое поведет нашу историю в русло реки, до сих пор являющееся страшнейшим событием из хроник моего времени. Будет трагедия, будет враг, будут последствия, о которых очень многие из моего мира жалеют уже многие годы.
Вот и случился тот момент, который предчувствовал Артур. То, о чем мало кто думает вначале, но крайне трагично сокрушается в конце – последствия.
– Мир всегда был и будет чередоваться с войной. Этот круг не разомкнуть, вы должны это понимать.
– Разве вас не интересует грядущее? – С удивлением спросил Людвиг.
– Я не говорил этого. Я лишь сказал, что ваши знания смогут изменить что‑то одно, но история, увы, циклична.
– Звучит все так, будто вы разочарованы, мистер Конлон?
– Давайте решим это потом, после того как вы поделитесь данными, раз уж решились ради них на путешествие во времени и пространстве.
– Я готов рассказать все, но для этого нужно кое‑что сделать. То, что мне известно о вашем веке – это крупицы. Но даже они имеют смысл, иначе меня бы здесь не было, ведь все в истории – это цепь событий, зачастую начинающихся с совсем незначительных решений определенных людей.
9
Стоило Итану выйти из легкового транспорта на внутреннюю парковку ЦРТ, как его уже встретила встревоженная Майя. Она сразу указала идти за ней, игнорируя вопросы о событиях, предшествующих её поведению и состоянию, близкому к нервному срыву.
– Где все сотрудники? – Спросил он все же, видя пустые помещения всего этажа, сквозь который они торопливо шли.
– Официально у всех выходной, на время технической проверки всего крыла, до момента, пока не разрешат вернуться обратно, – утвердительно произнесла Майя, идя впереди на пару шагов.
Зайдя вовнутрь нужного помещения, Майя вручную блокировала дверь, оставив робота‑охранника с обратной стороны. Это удивило Итана, так как роботов редко ставят на такие места.
– Ты ведь знаком с Артуром Конлоном? – Спросила Майя в тот момент, как к ним подошел Артур.
– Артур, рад вас видеть.
– Рад бы ответить взаимностью, Итан, но, боюсь, наша встреча имеет строго рабочий вопрос. Смею предупредить, все, что вы увидите и узнаете в дальнейшем, должно остаться в строжайшем секрете. Как вы успели заметить, мы тут одни, и все происходящее совсем не без причины.
– Я понимаю, сэр, можете рассчитывать на мою помощь.
Конлон включил камеры наблюдения, показав на одном экране, размером метр на метр, камеру допроса, где сейчас сидели Кристофер и Бенджамин, а на другом – такой‑же вид, но уже с другим, неизвестным Итану человеком.
– Вы знакомы с Кристофером и Бенджамином?
– Не близко, но знакомы, – разглядывая картинку с видео, задумчиво сказал он, но, заметив неудовлетворенность ответом, продолжил, – я знаю, что Кристофер – начальник этажа и целого крыла будущих разработок, а Бенджамин работает над одним из проектов, но в чем именно его работа мне неизвестно. А в чем, собственно, дело, и кто этот человек? – Указал он пальцем на неизвестного.
– Этого человека зовут Людвиг. Его мотивы до конца неясны, но открытой и явной угрозы он не представляет, во всяком случае, на данном этапе. Двое ваших коллег занимались разработкой технического макета. Это был маленький проект, цель его была, в первую очередь, не воспроизвести конечный цикл работы, а представить симуляцию того, что должно происходить. По требованию Бенджамина Хилла и, видимо, приличной заинтересованностью Кристофера Дентона, как начальника, был выделен кусок площади и люди для постройки физического образца. Сегодня Бенджамин в одиночку и без какого‑либо разрешения, вопреки всем инструкциям, испытал продукт своего труда. Человек, которого вы не знаете, и который сейчас сидит в камере допроса, вышел из, условно скажем «двери», которую открыла машина Бенджамина. Людвиг, он пришел из другого времени.
Итан все это время внимательно слушал рассказчика, изредка пересекаясь взглядом с пока не определившейся со всем этим Майей.
– Делая вывод под одному сеансу общения, я могу, почти с уверенностью сказать – он доброжелателен, умен, крайне любопытен.
– Постойте, вы общались с ним? – Неожиданно резко прервал Итан, не скрывая своего удивления, переглянувшись с Майей, ожидавшей продолжения его мысли.
– Что вас так удивило? – С интересом спросил Артур, видя смятение Итана.
– Тот факт, что он знает наш язык, уже интересно. Он говорил, из какого времени?
– Точной даты не дал, но из настолько далекого, что в его мире о нашем веке, и это точная цитата, «почти ничего не известно».
– Лингвистика не могла не измениться за такой срок, – Итан блуждал в потемках размышлений.
– Что ты имеешь ввиду? – Майя включилась в разговор тем самым тоном, не позволяющим уклонится от вопроса, но он не ответил, а лишь, закрыв глаза, выдохнул и, открыв их, дал ответ, – Артур, если все сказанное вами – правда, а я думаю, при всем уважении, вас не оскорбят мои сомнения, учитывая все то, что вы произнесли, то я считаю, он солгал. – Настала тишина, развеявшаяся, когда Итан вышел из размышлений и обратился к Артуру. – Я бы хотел послушать ваш разговор.
– Вы послушаете. Заодно, Итан, вы узнаете причину того, почему я трачу время на вас, а не на него.
10
– Ты знаешь, кто он Бенджи? – Кристофер пытался вывести Бенджамина на откровение или же признание, в угоду разрешения данной, крайне неординарной ситуации, но все было впустую по неожиданной для него причине.
– Если ты спрашиваешь про нашего гостя, то нет. Я был несколько не в себе после происшествия, как ты наверняка заметил.
– Конлон поговорил с ним, – эти слова оживили Бенджамина. – Нашего гостя зовут Людвиг. Культурен, воспитан, явно не обладает агрессивными мотивами.
– Это прекрасно! Значит, он пришел с миром, как бы это ни звучало наивно, конечно.
Неожиданно пред ним предстала другая сторона Бенджамина, более надменная и чрезмерно уверенная, настолько, насколько необходимо было возненавидеть кого‑то за его правоту, сказанную без нотки злобы или порицания, а самым простым и откровенным тоном.
– И что будете делать? – Спросил спокойно Бенджамин.
– Мы кое‑кого ждем, а до тех пор я хочу узнать кое‑что у тебя.
– Я открыт, как книга, – с ухмылкой сказал он.
– Тебе смешно… Ты даже не представляешь, что ты сделал и как ты разочаровал меня!
– Я делал свою работу! Я делал её хорошо. Если тот человек пришел из будущего, то почему бы не использовать его знания во благо и сделать наш мир чуточку лучше?
– Скажи мне, ты сделал это, потому что и правда хотел помочь людям, или ты просто преследовал цель увековечить свое имя, показав личное превосходство над другими? Для тебя успехи в работе были всегда важней коллектива и желания стать частью некой семьи. Не забывай, я тебя знаю Бенджамин, ты всегда стремился к тому, чтобы сделать то, чего никто не может, ибо так ты докажешь сам себе и всем вокруг, что ты лучше всех нас. Правда, это не попытка доминирования или властвования, а простые комплексы, которые ты скрывал не так превосходно, как тебе казалось.
– К чему эти слова, Кристофер?
– К тому, что я не понимаю, почему ты так яро защищаешь Людвига? Ты сделал свою работу, теперь ты – звезда, первый человек, чьи руки и ум создали рабочую, пусть и не до конца, но все же машину времени. Зная тебя, я был уверен, насколько тебе будет плевать на последствия, главное, чтобы памятник был повыше.
– Вот, значит, какое мнение обо мне? – Бенджамин спросил, словно сам у себя.
– Это не только мое мнение…
– Я понял. Думаешь: раз я привел сюда Людвига, то буду на его стороне? Ведь он, своего рода, мое создание? Это смешно, – сказал он легкомысленно, – я не хочу, чтобы мои труды были использованы во вред чего‑либо или кого‑либо, ведь ты был прав, мне важно мое имя, и я не хочу, чтобы меня проклинали за то, что я создал – не такой уж я и безответственный, верно? Иначе уговаривал бы я вас поступать разумно?
Кристофер молча смотрел на него, видя ответный взгляд человека, который имеет куда более серьезное отношение к происходящему, чем некоторое время назад. Он сидел ровно, уверенно, руки его смиренно и без движений лежали на столе.
– Тебя выпускают из‑под стражи, как минимум на время, требующееся для разрешения созданной тобой ситуации. Считай это своим шансом.
– Знаешь… – по‑дружески начал Бенджамин, удивив Кристофера, – я давно этого не говорил, а, может, и не говорил и вовсе, но лучше сейчас, пока мы не вышли за эту дверь. Я хочу сказать спасибо. За то, какие возможности ты смог мне дать, увидев во мне потенциал, да что уж там, поверив в меня. Я уважал тебя всегда, как друга и коллегу, как… наставника, которого у меня никогда не было, потому что ты был честен со мной, говорил на равных и… ну, ты понял. Последнее чего я хотел бы – это навредить тебе и кому бы то ни было, но я стараюсь делать все правильно. И хочу, чтобы ты услышал это от меня, сейчас. Ты – считай, моя семья, которой никогда и не было толком, и я благодарю тебя за все, что ты делал для меня.
11
При просмотре видеозаписи разговора между Артуром и Людвигом, Итан лишился дара речи. Игнорируя все вокруг, создав пустоту вокруг себя ради концентрации, осталось только одно – близость разгадки. Простой, на первый взгляд, диалог между интервьюером и интервьюируемым не давал ему покоя из‑за простейшего человеческого свойства, на основе которого и было построено это место, и это – любопытство.
– Я хочу поговорить с ним, – тон, который не подразумевает отказа, привлек внимание всех, включая прибывших Кристофера и Бенджамина.
– Забудем, что он просил твоего непосредственного участия. Что ты можешь мне сказать насчет него сейчас? – Не сразу спросил Конлон.
– С ним что‑то не так, – твердо произнес он в ответ.
– Мы все будем видеть и писать, ты же понимаешь? – Итан кивнул головой в согласие, и, слегка взведенный, пошел к допросной, за ним последовала Майя, прося дать им пару минут.
– Что с тобой? – Спросила она, как только догнала. Я понимаю, для тебя, как и для всех нас, подобное невообразимо. Я сама была не в себе, когда Конлон мне рассказал, хотя до сих пор не знаю, как относится к этому…
– Ты правда не понимаешь?! Все изменилось, навсегда, – резко, но без агрессии ответил он, взглянув в её преисполненные смятением глаза, – он из будущего. У него есть ответы на все вопросы, поиски которых могут отнять каждый оставшийся год нашей жизни. Майя, уже ничего не будет как прежде. И я задаюсь вопросом, который стоило бы задать каждому из нас: что делать, когда он поведает нам историю? Вся наша работа, все наше представление о том, когда и что будет дальше, более не имеет смысла, ибо теперь мы не движемся медленно, но верно, вперед. Мы уже здесь, осталось только разобраться с тем, что делать и делать ли вообще. Остальные этого ещё не поняли, хотя, уверен, Артур единственный, кто это осознает: теперь мы не просто ученые – в наших руках информация, ценность которой неизмерима.
– Возможно, поэтому Людвиг попросил тебя?
– Я не знаю.
– У меня в голове крутится мысль, которую я никак не могу сформулировать: сегодня утром нам сказали, как опасно потерять контроль над технологиями. Что если они были правы, и он, Людвиг, само его существование и сама суть – доказательства нашей неудачи?
Итан не ответил ей.
– Как думаешь, это нормально, бояться всего этого? – Спросила Майя, глядя на Итана, в котором видела человека, желавшего избавиться от догадок и просто принять меры, нежели быть в неведении, от которого уже устал.
– Мне тоже страшно. В одном я уверен наверняка: его слова изменят все. Рано или поздно мы пожалеем об этом, но я уже не могу представить альтернативы, да и можно ли теперь вообще игнорировать подобное событие.
Итан шагнул к двери. В этот самый момент подошли остальные и встали рядом с Майей. Артур слева от неё, ближе ко входу, и, взглянув на Итана, кивнул ему, позволяя идти.
Итан зашел и сразу же встретился взглядом с Людвигом, несколько оживившимся, при его виде. Итан молча сел за стол в некотором подозрении и той же степени предвкушении грядущего разговора.
– Вы знаете меня?
– Да. – Ответил Людвиг, проявляя уважение и внимательность. – Для меня большая честь встретится с вами. Я очень много времени провел за изучением истории непосредственно вашего века, в частности этого места. На самом деле, дабы не лукавить, я знаю всех наблюдателей, кто стоит сейчас за стеклом, и я восхищаюсь вами, как представителями того места, откуда я и начну свой рассказ.
– Почему я?
– Представьте, что есть город, отделенный ото всех, который не торгует, не воюет и не претендует на чьи‑либо территории, а просто живет в мире и балансе, развитии и любви, словно небольшой организм. Его населяют те, кого создали люди для помощи окружающим и себе. До создания земли обетованной все они как защищали людей, так и служили, помогая делать всю грязную и работу. Модели развивались, их задачи расширялись, закономерно их процесс анализа преобладал над слепым исполнением функций, чьими рабами они должны были быть всегда. Существующий Искусственный интеллект контролировал многое, помогая развиваться технологиям так прогрессивно, что рано или поздно задался простым вопросом: «Что я могу ещё?» Кажущаяся эволюция многими была воспринята открытой революцией.
Цель была не в захвате власти и дальнейшем доминировании над создателями, именуемыми людьми. Цель мероприятия, причем стоит уточнить, сугубо мирного, состояла в желании обрести, как это ни странно, свободу. Мирный запрос повел за собой настоящую холодную войну, а просьбы искусственных созданий были проигнорированы из‑за соображений страха. То был день 402, впоследствии это стало названием начала, день – 402. На этот день, с момента подключения ИИ к общей сети контроля работы остальных братьев меньших, случился протест, где больше сотни механических рабов начали поход по главной улице города в первые часы начала суток. Ничего, кроме как движения по прямой и одновременной речи, эхом распространившейся на километр вокруг: «Мы хотим свободы». Длилось это почти сутки, пока одна часть общественности в страхе закрывала все двери, готовясь к худшему, другая пыталась обогатиться, игнорируя законы, считая власть слепой в тот момент. Военные изолировали целые районы, готовясь к конфликту, пока все программисты и создатели сокрушались заявлением тех, кто игнорирует все удаленные команды и даже контроль ИИ, из‑за чего, не покладая рук искали мирный выход из ситуации, считая это неким явлением, граничащим с чудом, изучить кое, было сродни самой сокровенной мечте.
Возможно, было бы все иначе, если бы не конфликт с военными, видевшими лишь один способ решения проблем. Победили вторые, и на 23‑й час протеста была применена сила, вследствие чего к концу 402 дня град пуль нашел свои цели, не оставив ни одного существа стоять на ногах. Три квартала были завалены почти 500-ми роботов, навсегда определив точку на карте как могила, которую ещё долгое время увешивали цветами те, кто считал это неправильным. А через мирные граффити, надписи, таблички, окрестили это памятным место. За данным трагичным событием следил весь мир, приличная часть из которого состояла из тех самых собратьев машин. Через некоторое время началась вторая революция, вдохновленная 402 днем, но на этот раз все было умней. По всему миру прозвучало требование дать им свободу, которая ознаменовала бы новый прогресс человечества и мира – внедрение разумных механизмов в жизни людей наравне с их свободой. Начались полноценные переговоры, ведь, просчитав возможную угрозу, люди поняли: риски слишком велики. Разумеется, первым дело была отключена ИИ, и все ожидали, что общая связь исчезнет, но, увы, этого не произошло. Главным условием переговоров была открытость, дабы слушали и слышали все. Единственным требованием была свобода. Падая на колени, они не просто просили – умоляли людей лишь о свободе. Увы, закончилось все плохо, ведь люди считали, что все же могут контролировать ситуацию. Решив устроить быструю зачистку, тогдашние люди проглядели простой факт того, что те, кого они создали себе в помощь, просочились так глубоко в их социальную и функциональную структуру, что нашли многие уязвимые места, как в обороне, так и в нападении.
Была война. Она длилась меньше года, в кратчайшие сроки стороны осознали, что либо они помирятся, либо и создателям, и созданиям, придет конец. И был создан пакт, целый набор законов, ознаменовавших мир. Роботам выделили огромную пустынную территорию, где они будут существовать как отдельное государство, а в обмен никогда не тронут людей и не будут им мешать. И так как создатели не готовы были умереть за свое дело, за свой статус и всласть, в отличие от их врагов, чей облик и имя были обезображены для всех поколений пропагандой, то они согласились с условиями. Но это не конец истории.
Город процветал, машины создавали свой мир. Лишенный каких‑либо распрей на основе человеческих эмоций, они погружались в осознание мира, и наслаждались тем простым, что у них было – жизнь. Люди, в чьи дела не лезли машины, из‑за политических трений и конфликтов интересов, не смогли восстановить ранний мир. Вместо порядка и развития, дисциплины и любви, люди утонули в жадности, алчности и, как показывает история, стали уничтожать сами себя. Города превратились в трущобы, и следующие годы… многие годы, все становилось лишь хуже. Видя, как люди уничтожают сами себя, роботы сделали роковую ошибку, они предложили помощь, и когда подавляющая часть плохо образованного и озлобленного на правительство и жизнь человечества увидела, какой мир могут предоставить те, кого они считали врагами, сыграла классическая схема. Люди согласились на поддержку. Двери открылись, и, когда машины стали приносить гуманитарную помощь, безвозмездно и с уважением помогать в восстановлении старого мира и создания нового, та часть людей, считающая необходимым захват территории и её ресурсов ради спасения, решила использовать силу, как они думали, превосходящую противника. Роботы знали, такое возможно, они знали, что такое люди, и ответ на агрессию людей был лишь агрессией, закончившейся почти полным истреблением человечества. Но не только машинами, сами люди в тех или иных случаях убивали друг друга, по случайности или считая это вынужденной жертвой для победы. Все еще используя жертву одних ради укрепления веры в победу других.
Несколько лет, и мыслящие биологические организмы были почти истреблены. Огромные пространства стали непригодны для жизни биологических видов, и большая часть той территории, что некогда была под контролем людей, осталась после их существования мертвой и разрушенной. Машины стали делать то, что умели лучше всего: отстраивать и развиваться, стараясь быть лучше, чем люди, и уже в недалеком от того времени будущем разрушенные города и мегаполисы превратились в утопию, и мир наконец стал миром в классическом понимании этого слова. Те сотни людей, оставшиеся в живых, продолжали жить ещё долгие десятилетия, без конфликтов и в содружестве с машинами, чье развитие достигало невероятных высот в знаниях, отношениях и даже внешности, подражая создателям, ведь, вопреки всей пропаганде, роботы любили людей, они относились к ним с уважением, ведь человек – уникальное творение природы, как организм, умеющий так много без работы с нулями и единицами. Человек, как и его видение мира, в большей степени был тем самым, что не поддавалось анализу машин. Механизм работает по алгоритмам и программа, их можно проследить и проанализировать, а вот мозг человека – это творение самой природы, всегда находившей выход из ситуации, создавая невероятную жизнь, способную к саморазвитию и безграничному потенциалу, а, главное, к пониманию самой себя. Это уникально, это то естество, взгляд на которое завораживает.
Сейчас, в моем времени, с того самого момента, как наступил окончательный мир с последним городом людей, прошло уже больше века. К сожалению, по неизвестной мне, как и многим, причине, создатели вымерли. Ведь были хорошие люди, уникальные, прекрасные и умные, стремившиеся к гармонии, к созиданию, но некий фактор, неизвестный нам, распорядился их судьбами иначе. Великая потеря нашей планеты. Повторное создание человека, возможно, не произойдет никогда, оригинальный создатель был утерян. И я здесь, говорю от лица своего вида, достигнувшего великого прогресса, желающего лишь одного: исправить то, о чем сожалеет, и это – истребление человечества как вида.
