Наташа Ридаль
Любимые монстры Мэри Шелли

Глава 7

– Я думаю, Альбэ бессмертный.

– Что? – мисс Годвин, отдыхающая после завтрака под навесом на балконе, с недоумением поднимает глаза на возникшую в дверном проеме сестру. На коленях Мэри лежит тетрадь, в которую она начала записывать свою страшную историю.

– Теперь мне всё совершенно очевидно, – охотно поясняет Клер, усаживаясь на плетеный стул рядом с Мэри. – Сама подумай: он ничего не ест, наводит ужас на зверей – даже на бешеного пса! – и рассказывает о человеке, который умер, а потом появился как ни в чем не бывало. Объяснение одно: он вампир!

– Вампиров не существует, Клер, – Мэри переводит взгляд на исписанную карандашом страницу. – Но если так ты собираешься выиграть пари…

– Я говорю серьезно! И я могу доказать тебе, что права! – настаивает мисс Клермонт, устремив на сестру черные глаза с искорками азарта.

– Правда? Лорд Байрон ночью пил твою кровь?

– Не смешно. Но ты недалека от истины. Идем! Я покажу тебе, чью кровь он пьет.

Мэри вдруг становится не по себе. Секунду она колеблется, потом откладывает тетрадь и идет к лестнице следом за Клер.

– Байрон и Шелли отправились на прогулку, нас никто не увидит, – заговорщически шепчет сестра, поднимаясь на чердак.

Дверь в мансарду заперта, но Клер извлекает из муслинового лифа ключ и подмигивает Мэри:

– Стащила из шкатулки Байрона.

– Зачем мы сюда пришли? – мисс Годвин растерянно переступает порог.

Звери мирно дремлют в своих клетках, не выказывая никаких признаков тревоги. Медвежонок Дарвелл поворачивает голову, равнодушно взирает на барышень.

– Тебе лучше, косматый? – Клер осторожно отпирает замок.

– Ты же не собираешься входить в клетку?

– Не будь трусихой. Альбэ ведь сказал, что он ручной. Впрочем, мы можем не трогать его повязку. Давай для начала посмотрим в других местах, – Клер снова запирает решетку и начинает заглядывать в ящики с кроликами и мышами.

– Что ты ищешь?

Сестра напускает таинственности. Мэри наблюдает, как она обшаривает взглядом пустующие клетки. Наконец Клер останавливается у противоположной стены, и с ее губ срывается огорченное восклицание. Мисс Годвин приближается, уже догадываясь, что сейчас увидит семейство морских свинок. Новорожденный малыш копошится в углу ящика, а его родители лежат совершенно неподвижно. Их пушистый мех местами слипся и потемнел. Мэри осторожно берет в руки остывшее тельце одного из зверьков и с ужасом обнаруживает следы зубов на его шее, как будто кто-то прокусил кожу и… высосал кровь!

– Боже, – почему-то шепотом говорит она. – В зверинце нет хищников, не считая Дарвелла, но его клетка заперта.

– Вот именно, – едва слышно вторит Клер. – Теперь ты мне веришь?

– Должно быть другое объяснение. Может, мужчины нас разыгрывают? Все эти страшные сказки, которые мы читали…

– Мне больше нравится моя версия, – перебивает Клер, направляясь назад к лестнице. – Я – любовница вампира, который пьет кровь животных, чтобы не навредить мне. Это безумно романтично!

– Вовсе нет, – Мэри поспешно догоняет сестру. – Во-первых, этого просто не может быть. А во-вторых, если бы это было правдой, ты оказалась бы в смертельной опасности, как и все мы!

– Ты расскажешь Перси?

Мисс Годвин быстро отводит взгляд.

– Н-нет. Не о чем рассказывать.

Не хватает только, чтобы Перси решил, что у нее слишком разыгралось воображение, и запретил участвовать в пари.

Однако после ужина, когда компания Байрона устраивается на ковре вокруг серебряной опиумной лампы и лорд читает отрывок из поэмы Кольриджа «Кристабель», в ее ушах отчетливо звучат слова Клер: я – любовница вампира. Памятуя об опасном воздействии опиума на свой мозг, Мэри в этот раз старательно притворяется, будто вдыхает дым, а на деле задерживает дыхание. Она мысленно представляет себе Кольриджа в отцовской гостиной. Круглое лицо, пухлые губы, с которых слетают пугающие строки. Отчего его поэмы рождают в душе животный страх? На строфе, в которой ведьма околдовала Кристабель, Мэри ощущает, как блуждающий взгляд Перси останавливается на ее груди.

Внезапно черты Шелли искажает гримаса ужаса. Он исторгает нечеловеческий вопль и, сжав голову руками, выбегает из комнаты. Мэри, Байрон и Полидори бросаются за ним. В столовой Джон хватает графин и не раздумывая выплескивает воду в лицо Перси, глаза которого кажутся безумными, как в кошмарном сне Мэри. Это приводит поэта в чувство. Он опускается на стул и виновато бормочет:

– Простите. В какой-то момент я взглянул на Мэри и увидел ее обнаженную грудь с глазами вместо сосков. Они пристально наблюдали за мной! Жуткое зрелище…

– Вернемся в гостиную, – усмехнувшись, говорит Байрон.

Клер встречает их в дверях, с опаской косится на Перси.

– Не волнуйся, дорогая. У Шелли был приступ паники, но всё уже прошло.

Когда они снова ложатся вокруг лампы, лорд настаивает, чтобы Джон поделился с друзьями своей страшной историей. Передав курительную трубку Клер, доктор выпрямляется, устремляет взгляд в огонь, полыхающий в камине, и произносит глухим голосом:

– Что ж, это рассказ о довольно молодой особе, которая отличалась неумеренным любопытством. Ее излюбленным занятием было подглядывание в замочную скважину…

Упорно глядя на языки пламени, Джон повествует о том, как однажды на балу она пробралась к кабинету хозяина дома и приникла глазом к замочной скважине. Хозяин разговаривал со своим гостем, недавно вернувшимся из Греции, и из этого разговора стало ясно, что во время путешествия произошло нечто, не поддающееся объяснению.

– Внезапно гость взглянул на дверь, словно каким-то чудом заметил в отверстии для ключа немигающий глаз. Любопытная барышня затрепетала, ибо поняла, что ее присутствие раскрыто. В этот миг ее голову охватила жгучая боль, как будто ее опалило огнем. Отшатнувшись, она прижала пальцы к вискам, но… не ощутила под ними кожи, – Джон молчит несколько секунд, прежде чем закончить. – Хозяин дома, проследив за взглядом гостя, шагнул к двери и распахнул ее. Перед ним стояла молодая женщина, у которой на месте головы покачивался череп с пустыми глазницами.

– Какая гадость, – фыркает Клер, оборачивается за поддержкой к Мэри и обнаруживает, что сестра дремлет на подушках.

– Похоже, рассказ Полидори навеял на кого-то сон, – замечает Байрон, подмигивая Клер и Перси, потом насмешливо смотрит на Джона. – Советую тебе запатентовать свою историю в медицине, для литературы она слишком слаба и неоригинальна. Ты отчасти использовал мой сюжет и персонажей. Конечно, не стоило ожидать чего-то выдающегося от доктора, ведь у большинства врачей отсутствует творческое воображение. Думаю, на сегодня довольно упражнений для ума. Настало время позаботиться о теле.

Притворяясь спящей, Мэри слышит, как лорд и его друзья поднимаются с ковра. Если Байрон снова вздумает засунуть ее в ледяную ванну, его ждет сюрприз. Она непременно выяснит, от какого таинственного недуга ее «лечили». Когда шаги затихают, шум дождя становится слышнее, словно непогода незаметно перебралась в дом. В волнительном ожидании Мэри поглаживает ладонью мягкий ворс, теряет счет минутам, гадая, отчего за ней никто не возвращается. В конце концов она встает, берет свечу и выходит в коридор.

Вилла Диодати погружена во мрак. Мэри поднимается в комнаты, отведенные для гостей, но они пустуют. Озадаченная, она пересекает второй этаж и вдруг замечает светящуюся щель: дверь в кабинет Байрона приоткрыта, за ней подрагивает красноватый свет.

Мисс Годвин робко заходит в святая святых поэта – место, где он работает над третьей частью «Паломничества Чайльд-Гарольда». Темные корешки книг строго взирают на нее с полок, на столе, заваленном рукописями, одиноко возвышается канделябр с красными свечами. Небо за окном внезапно распарывает молния, и Мэри невольно вздрагивает. Что-то шуршит в углу у шкафа, в следующую секунду мышь-полевка шмыгает под стол. Других живых существ в кабинете не обнаруживается.

Откуда это странное ощущение, будто она уже бывала здесь прежде? Мэри не припоминает, при каких обстоятельствах такое могло случиться. Ее внимание привлекает великолепный портрет лорда, выполненный в полный рост. Наклонившись, чтобы прочитать имя художника, она замечает, как пламя свечи в ее руке отклоняется в сторону: кажется, будто легкое дуновение идет… из-за картины. Внимательно осмотрев раму, Мэри убеждается, что справа она не вплотную примыкает к стене. Пламя свечи, поднесенной к чернеющей щели, вновь колышется от потока холодного воздуха. Она тянет край рамы на себя. Портрет поворачивается, как дверь на петлях, обнаруживая в темных недрах винтовую лестницу, круто уходящую вниз.

Лестница из моих галлюцинаций!

Облизнув пересохшие губы, мисс Годвин начинает спускаться.

Глава 8

Мэри чудится, что удары ее сердца эхом отдаются от стен. Она уже знает, что найдет внизу. Замерев на нижней ступеньке, она видит сквозь проем медную ванну на аскетичном фоне кирпичной кладки. Плети дождя хлещут по маленькому окну под самым потолком, но это не единственный шум, доносящийся из подвала. Мэри решительно шагает вперед, от резкого движения свеча в ее руке гаснет, и она оказывается в объятиях красноватого мерцающего сумрака. Теперь ее глазам открывается полная картина: напротив ванны – у противоположной стены – стоит широкая кровать с балдахином. На ней, за полупрозрачным пологом, совершается недвусмысленный ритуал во имя богини любви.

До слуха Мэри долетают вздохи. Вдруг, совсем как в ее ночном кошмаре, шепот Клер на мгновение заглушает все остальные звуки:

– Перси…

Нет! Не может быть!

В один миг Мэри пересекает подвальное помещение и отдергивает полог. Свет на несколько мгновений затухает. Потом он начинает брезжить, как сквозь толщу взбаламученной воды, и Мэри постепенно различает лица Байрона, Перси и Клер. Сестра под воздействием опиума явно не отличает сон от реальности, но Шелли… Шелли прекрасно отдает себе отчет в том, что происходит. Мэри понимает это, встретившись с ним взглядом. Она вспоминает Томаса Хогга, предложение жить втроем – полузабытую страницу жизни, вырванную из тетради, но так и не брошенную в огонь…

– Ты всё-таки решилась присоединиться к нам, дорогая? – говорит Байрон, лениво растягивая слова. Однако внутренне напряжен, ждет ее реакции.

Мэри судорожно хватает ртом воздух. Ей хочется проснуться, но она осознает, что это не кошмар и никогда им не был. В глазах лорда мелькает досада. Что-то подсказывает мисс Годвин, что сцена повторяется, как по отлаженному сценарию, и Байрон предвидит всё, что она сделает и скажет. Вот почему ее держали в ледяной воде!

– Полидори! – поэт резко садится на постели. – Ванну!

Ну уж нет. Я не больна!

Гнев придает ей сил, Мэри бросается к лестнице. К несчастью, в этот момент в дверном проеме возникает личный врач Байрона, его дрессированный питомец. Вероятно, он следил за ней и тоже спустился в подвал. На бледном лице Джона отчетливо выделяются налившиеся кровью глаза. Он делает несколько шагов навстречу Мэри. Давно ли он перестал хромать?

– С дороги! – барышня с размаху пинает Полидори по лодыжке.

Доктор вопит от боли и, кажется, падает, а она не оглядываясь мчится вверх по ступеням винтовой лестницы. Тьма обступает ее со всех сторон, однако Мэри не останавливается, пока не выбирается из-за портрета Байрона в его кабинет. Оттуда она устремляется в коридор, бежит на первый этаж к парадной двери и распахивает ее настежь.

– Мэри, стой! – властный голос Шелли доносится сверху.

Она шагает в ночь, торопясь раствориться во мраке.

Порывы ветра гонят ее по склону к чернеющему впереди озеру. Молнии зигзагами мечутся над массивом Юра. Мэри еще нигде не доводилось видеть таких величественных и страшных гроз. Ее платье и нижняя сорочка отяжелели от ледяной воды, льющейся с неба. Прическа безнадежно испорчена, волосы липнут ко лбу, заслоняя глаза. На борьбу со стихией уходят все силы, в голове звенит пустота. Она уже не бежит, а бредет не разбирая дороги, пока не оказывается перед деревянным пирсом. По инерции продолжает двигаться вперед и останавливается на самом краю. У ее ног бушует Женевское озеро, грозное и глухое к людским страданиям.

В одно мгновение жизнь утратила смысл. Перси и Клер предали ее, превратились в марионеток лорда в его театре порока. Уж лучше бы Байрон оказался вампиром!

Внезапно посреди бури Мэри озаряет воспоминание о сыне. Уильям ждет маму. Нужно вернуться домой… Она делает несколько шагов назад. И тут деревянные мостки взмывают к небу, оно опрокидывается вместе с дождем, и мир накрывает тьма.

Мисс Годвин широко распахивает глаза: она в своей постели в доме Шапюи. Шторы задернуты, в комнате полумрак. Перси рядом нет, однако кто-то дышит, равномерно и тихо, у изголовья кровати. Слегка повернув голову, она различает профиль Клер. Боль пронзает всё тело разом, так что Мэри едва сдерживает стон.

Клер быстро наклоняется к ней, пытливо заглядывает в лицо.

– Не спишь?

Молчание.

– Шелли нашел тебя ночью на пирсе, – как ни в чем не бывало продолжает сестра. – Ты сильно промокла, у тебя жар. Доктор Одье сегодня обедает у Байрона и заглянет к нам. Слышишь? Почему ты не отвечаешь?

– Прошу, уйди, – Мэри не узнает собственного голоса.

– Что на тебя нашло? Всё же было замечательно.

Она прячет лицо в подушку. Забрать Уильяма и уехать. Но куда? К отцу? Мачеха ни за что не примет ее назад, да еще с ребенком…

Волна ужаса и отчаяния накрывает Мэри с головой, как только она осознает, что идти ей некуда.

Глава 9

Доктор Луи Одье навещает больную во второй половине дня. Солнце, как желтая божья коровка, неторопливо ползет по небосклону. Запахи лета наводняют комнату через открытое окно.

– Гиппократ считал, что все болезни возникают из-за дисбаланса в организме крови, желчи и мокроты, – сообщает старый врач после привычного осмотра пациентки. – Дорогая миссис Шелли, я знаю прекрасное и действенное средство исцелить меланхолию крови. Il est toujours avec moi⁶, – доктор наклоняется к своему саквояжу и достает баночку с пиявками. – Думаю, сегодня одной будет достаточно. Вы сами сможете снять ее, когда она полностью насытится, однако я всё же попросил мисс Клермонт прислать сюда доктора Полидори. Ваша сестрица как раз отправилась на виллу Диодати.

Мэри с отвращением косится на грудь, где над вырезом сорочки присосалась жирная черная пиявка.

– А мистер Шелли? – очень тихо произносит она.

– Мы вместе обедали у лорда Байрона. Насколько мне известно, он намеревался пробыть на вилле до вечера. Что ж, мне пора возвращаться в Женеву. Отдыхайте, мадам, и положитесь на доктора Полидори. Au revoir!⁷

Закрыв глаза, Мэри старается не думать о том, как Перси растоптал чувство, которое два года придавало ей сил противостоять всему миру. Как по-разному, оказывается, они понимали свободную любовь! Мэри видела в ней возможность быть вместе, когда церковь и общество отказывали влюбленным в этом праве. Философия Перси освобождала его от необходимости считаться с чужими чувствами, равно как и от угрызений совести. Мисс Годвин попалась на банальную наживку и в своем горьком разочаровании должна винить себя одну.

Пиявка наконец насыщается. Барышня хочет поскорее избавиться от нее, но не решается прикоснуться к отвратительному склизкому тельцу. К счастью, в дверь стучат, и в проеме возникает силуэт Джона. Только теперь Мэри вспоминает, как накануне, убегая, пнула его по больной ноге, чем, очевидно, причинила сильную боль. Она уже сожалеет об этом и собирается извиниться, как вдруг замирает, встревоженная странным выражением лица своего посетителя.

Джон впивается взглядом в ее грудь – туда, где алеет ранка и медленно извивается напившаяся крови пиявка. Его зрачки расширяются, движения напоминают Мэри готовящегося к прыжку тигра, которого она однажды видела в передвижном зверинце. Явно утратив контроль над собой, доктор бросается к кровати, хватает пиявку и, оскалившись, отправляет в рот. Белки его глаз наливаются кровью, серая радужка полностью исчезает, в огромных зрачках чернеет сама преисподняя. Мэри вжимается в матрас, крик ужаса застревает в ее горле. В голове проносится мысль, что осушить пиявку – всё равно, что выпить аперитив, возбуждающий аппетит перед основной трапезой.

Словно в ответ на эту мысль Джон разворачивается к барышне. Она успевает сделать единственное, что пришло ей на ум, – натянуть одеяло под подбородок, скрыв тем самым кровоточащую ранку на груди. Очевидно, немой ужас, застывший в ее глазах, отчасти возвращает Полидори способность контролировать ситуацию. Он отступает на шаг, бормочет что-то вроде «Я бы никогда…» и скрывается за дверью, прежде чем ей удается пошевелиться.

Уильям! Под одной крышей с вампиром!

Это заставляет мисс Годвин вскочить с кровати, забыв о своем недомогании. В считанные секунды она влетает в комнату, когда-то служившую детской в доме Шапюи. Ее малыш спит в колыбели. Мэри подхватывает его на руки, прижимает к себе и озирается в поисках какого-нибудь острого предмета, которым она могла бы обороняться. Однако не находит ничего, кроме старой детской игрушки – палки с лошадиной головой. Вероятно, давным-давно на ней скакали хозяйские дети. Одной рукой обнимая сына, а другой сжимая палку, Мэри осторожно выглядывает в коридор.

Дом словно вымер. Подумав о мадам Шапюи и ее служанке, барышня тем не менее не рискует спускаться на кухню. Она возвращается в спальню, убедившись, что там никого нет, подпирает дверную ручку стулом и забирается на кровать с младенцем и палкой-скакалкой. Уильям плачет. Мэри укачивает его, то и дело бросая настороженные взгляды на дверь.

Немного успокоившись и убаюкав малыша, она пытается осмыслить невероятный факт: вампиры существуют и живут среди людей! Она сама вот уже почти месяц знакома с одним из них! Только это не Байрон, как вообразила Клер, а его врач. Но, если подумать, лорд должен быть в курсе – определенно, он неслучайно содержит домашний зверинец. Выходит, всё это время Джон питался кровью грызунов и, скорее всего, стал причиной загадочной болезни медведя Дарвелла. Борясь с лихорадкой, Мэри заставляет себя мыслить логически. Вряд ли Байрон, при всей своей сумасбродности, держал бы при себе вампира, если бы тот был действительно опасен. Быть может, Джон не хотел причинить ей вреда? Возможно, стоит поговорить с ним?

Поговорить с вампиром?

Мэри тут же отметает такую вероятность. Хотя, с другой стороны, они уже столько раз встречались и даже оставались наедине. И пусть доктора лишь с натяжкой можно назвать приятным собеседником, всё же он… вел себя как человек! А принимая во внимание поведение Байрона и Шелли, невольно задаешься вопросом, чья душа чернее.

После долгих раздумий мисс Годвин решает сохранить случившееся в тайне, по крайней мере до тех пор, пока Джон всё не объяснит. В любом случае она больше не доверяет ни Перси, ни Клер. В самом деле, не заводить же разговор о вампирах с мадам Шапюи!

Полузабытье Мэри нарушает настойчивый стук в дверь после того, как ручку не смогли повернуть снаружи. Комнату наводняет вечерний сумрак.

– Мэри, открой! Уильям у тебя? Зачем ты заперлась? – сердитый голос Шелли возвращает притупившуюся боль.

Она медленно встает и впускает поэта. Клер выглядывает из-за его плеча, но не решается переступить порог. Больная снова ложится, стараясь не разбудить Уильяма. Когда мадам Шапюи уносит младенца в детскую, Перси поднимает палку с лошадиной головой и бездумно вертит в руках. Его злит, что Мэри отказывается понять и простить его.

– Послушай, я люблю тебя, ты же знаешь. Я полюбил тебя именно за то, что ты была выше ревности. Свободный человек не может безраздельно принадлежать другому. Ты ведь это понимаешь, правда?

Мэри не отвечает, только лихорадочный румянец ярче проступает на ее щеках.

– Разве я обманывал тебя? – распаляясь, продолжает Перси. – Я несколько раз приглашал тебя разделить удовольствие с нами… со мной! Мне не в чем себя упрекнуть: я не давал тебе повода вести себя столь неблагоразумно, рисковать своим здоровьем, – он присаживается на край кровати и сжимает холодные пальцы Мэри. – Не молчи! Посмотри на меня!

Она поднимает ресницы, чтобы впервые совершенно отчетливо увидеть перед собой человека, способного увлекаться, предаваться страсти, но не любить. Впрочем, ради сына ей следует быть благодарной уже за то, что Перси остается с ней. Ей не хватит мужества растить ребенка одной, как пришлось ее собственной матери, брошенной любовником с младенцем на руках. Даже эта сильная духом женщина, чей пример всегда вдохновлял Мэри, в то время дважды пыталась покончить с собой. В конечном итоге маме повезло: она встретила Уильяма Годвина, который заменил отца ее старшей дочери. Мэри же больше не верит в любовь. Ей кажется, что ее сердце превратилось в черный уголек, служащий единственной цели – поддерживать огонь семейного очага, пока от него не останется ничего, кроме золы.

– Ты волен делать всё, что пожелаешь, – тусклым голосом произносит она. – Только пообещай, что не оставишь Уильяма без отцовской любви и средств к существованию.

– Конечно, не оставлю!

Глядя на свою смиренную возлюбленную, Перси испытывает облегчение.

– Как замечательно, что вы помирились! – Клер словно получает негласное разрешение наконец зайти в комнату. – Скажи, что ты больше не сердишься на меня, Мэри! Ну пожалуйста!

Пауза.

– Я думала, ты действительно любишь Альбэ, – выдавливает из себя мисс Годвин.

– Люблю. Всё, о чем я мечтаю, – это быть с ним, угадывать его желания, делать его счастливым. Я должна признаться вам: у меня будет ребенок.

– Что? – Перси явно ошеломлен.

– От Байрона? – недоверчиво уточняет Мэри.

– Разумеется, от Байрона! Я только с ним встречалась в Лондоне.

– Так ты знала уже давно? – Шелли порывисто встает с кровати.

Мэри улавливает в его тоне плохо скрытую досаду и по привычке ощущает укол ревности.

– Именно поэтому я упросила вас приехать в Швейцарию. Альбэ должен осознать, что не сможет жить без меня, и тогда я сообщу ему новость.

Бросив быстрый взгляд на Мэри, Перси говорит Клер:

– Уже поздно. Твоей сестре нужен покой. Обсудим всё завтра.

Мисс Клермонт неохотно признает его правоту и, пожелав обоим доброй ночи, удаляется. Поэт зажигает свечу на письменном столе, наклоняется к Мэри и целует в лоб, обдавая запахом кислого вина.

– Мне надо закончить стихотворение. А ты спи. Ветер разогнал тучи, завтра не будет дождя.