Наталья Викторовна Литвякова
#СтранаОдесса, или Шутки в сторону! Юмор Натальи Викторовны

История четвёртая. Алыча раздора

В год неурожайный на невест, где-то между Марьяной и «чёрным вторником», случился БабыЛюбындядьСашинский конфликт. Ссора зрела, как алыча на дереве. Том самом, что коварно выросло возле межи. Формально – принадлежало бабе Любе. Фактически – раскинуло жадные ветви над всей территорией двух соседских огородов. А у дяди Саши кризис: ни одной жены в доме, и компота страсть как хочется. Кваса – на донышке, да и в том – мошки. Грусть-тоска. Одна надежда – на ягодный взвар. Из алычи, конечно!

– «Паровоз наш мчится прямо на границу», – мурлыкал дядя Саша. Дело спорилось. Ведёрко наполнялось.

– Воруешь? – раздался из кустов голос бабы Любы. Словно удар гонга.

– Ни пальцем! – заявил дядь Саша. – На исконно своей земле падалицу собираю.

– Дерево-то моё! – прищурилась соседка.

– Да за ради бога! – согласился любитель компота. – Тока есть один нюанс!

– Шо? Сам ты Ганс! Антихрист, бесячий сын! Люди добрые, послухайте як фашистом обзывають! Сам оккупант – воруеть среди дня!

В воздухе запахло комплиментами и обидами прошлых лет. Как говориться, смотрите репортаж. В красном левом углу – тяжеловес, обладатель чемпионского платка крест-накрест, баб Люба. В синем правом – золотой призёр, трёхкратный фингалоносец, дядь Саша. На кону – компот!

– Та алыча, что ко мне упала в огород – моя, – доказывал «бесячий сын». – И не одна ваша галоша сюда не ступит!

– Сам ты халоша! На ось, выкуси! – баба Люба возмущённо сложила дулю и описала ей дугу. – Нет, вы побачьте на юнца! Усё в песку, шо из штанов просыпался! Туда же – халошей ругаться! – кукиш приземлился в аккурат возле носа противника. Дядя Саша скосил глаза. Прижал ведёрко к груди.

Кусты жалобно затрещали. Баба Люба вылезла из засады. В опасной близости от дяди Саши зарябили цветочки на ситцевом бюсте. Соседка протянула руки и вцепилась в ведро. Дёрнула на себя. Противник не растерялся, на то он и антихрист, дёрнул обратно. Туда-сюда раз пять.

– Брэйк! – воскликнуло ведро под натиском сторон. И лопнуло.

– Да и мать его так! – поддержал посудину дядя Саша. В сердцах развёл руки с половинками ведра над бабой Любой. Алыча брызнула в стороны весёлыми каплями.

– Вот такой компот, – жаловался дядя Саша другу, зашивая майку. – Наварил, хоть запейся!

История пятая. Траур по Борису Ивановичу

В деревне Пузырики случился траур. Приспущены флаги. И тихо, как никогда. Хоронили Бориса Иваныча.

Мужчины горестно вздыхали. Каждый из них помнил совместные забавы, мимо Бориски, как звали они его по-простецки, спокойно никто не проходил. Каждый норовил подразнить и почитал за честь сразиться. Женщины, конечно, сочувствовали, но в глубине души радовались. Жалко его, конечно, но ведь тиран был и деспот. Людей не любил категорически, особливо женский пол и детей. Видно, чувствовал страх перед своей особой.

– Эх, что ж ты, дурья башка твоя, натворил? – горю дяди Саши не было предела.

– Сань, да не убивайся ты так, – пробовал утешить его дядя Ваня по-дружески. – Это ж не человек, козёл всего лишь!

– Много ты понимаешь, – огрызнулся хозяин животного. – Он получше некоторых людей будет. А производитель какой? А рожища? А силища? Пойди сыщи теперь такого другого!

Рога и мощь козла-то и сгубили. Оторвался ночью с привязи. До бочки с зерном добрался Борис Иваныч и объелся. Околел к утру. Не бодаться теперь ему с мужиками, не пугать наскоком ребятню да жёнок.

Дядя Саша ссутулился, хлопнул молча калиткой и впервые не позвал дядю Ваню с собой. А ведь какой повод – выпить за упокой хоть и козлиной, а всё-таки, души. Иван аж гармошку уронил от удивления, но страдания друга понял, напрашиваться не стал.

– Горюет? – у калитки остановилась соседка, баба Люба. Махнула подбородком в спину дяди Саши.

– Ну так, – почесал макушку дядя Ваня. – Вишь чё получилось, не сошлась нынче зоология с ботаникой. Вот такая вот драма.

– Это потому, что безалаберный твой Сашка, – сердито сказала бабка. – Да безответственный. С роду у него, кроме собак никого не водилось и водиться не будет. Вам бы только пить да петь частушки свои. Горюет, тьфу! – скрылась в своём подворье.

– А всё ж верно, что иная животная лучше человека, – расстроено пробормотал вслед дядя Ваня и подобрал гармонь. – прав Саня-то…

История шестая. Око за око, шланг за шланг

Дядя Саша – кум министру, сват королю, исходя из его душевного состояния и жизненных принципов в разное время. Ну, а Лениным сам бог велел быть, потому как дядя Саша разрушал всё до основания, а затем с построением нового мира не торопился. Чтоб людей не смешить, да и дело мастера боится. Словом, доведёт всё до нужной кондиции. Аппарат самогонный взорвёт, сорняки в усадьбе вырастит, чтобы петь с чистой совестью: «На дальней станции сойду, трава по пояс». Банк, телеграф и почту возьмёт строго по расписанию. И только одно дело не ладилось – дипломатические отношения с соседкой, Любовью Афанасьевной.

В тот июнь напала на дядю Сашу минута хозяйственного просветления: посадил помидоров кустов тридцать, да огурцов два рядка. А, чтобы с вёдрами не надрываться, повадился под покровом ночи соседские ресурсы тратить. Беспечная Любовь Афанасьевна оставляла шланг возле скважины. Счастье длилось недолго. Сама ли догадалась, вредная баба, или надоумил кто, но инвентарь стала прятать. А по утрам, чтобы полить свои грядки, протаскивала шланг в аккурат по дядиСашиной рассаде.

– Видал, зараза, – демонстрировал обиженно огородник поломанные кустики дяде Ване. Позвал друга закадычного в свидетели на разборки.

– Смущаюсь спросить, – кричал дядя Саша бабе Любе со своей, на всякий случай, территории. – Доколе будете шлангоприкладствовать?

– Ась?

– Я говорю, вы специально или нарочно? – подошёл поближе, потряс увядшей рассадой.

Баба Люба презрительно выпятила байковую корму в горошек и бросила вскользь:

– Послала судьба соседа, ни приведи господи. Развелось алкашей, ступить некуда.

И увеличила громкость:

– я вот Петьке-участковому скажу, шоб посадил тебя на 15 суток за клевету!

– Ну, ладно! Будет и на нашей улице праздник, пошли Ваня! – оскорбился дядя Саша и решительно зашагал в соседский сад к скважине.

– Чё ты хочешь, Сань? – робко семенил друг следом.

– Поглядуй на бабку да маякуй, – приказал мститель. – Око за око! – и наступил на шланг.

Три раза баба Люба бегала к насосу и охала, руками всплёскивала. Поминала мать свою всуе, щёлкала тумблером. А на четвёртый отвлекся дядя Саша да раньше времени ногу-то и убрал. Заполошный крик спугнул всех воробьёв в округе: то соседка со шлангом боролась аки Георгий Победоносец со змием, и потерпела поражение. Шланг выскочил из рук, продолжил бесноваться на соседнем огороде. Через полчаса дядя Саша в траурном молчании обходил поле брани. Подсчитывал убытки.

– М-да, – сдвинул на затылок кепку дядя Ваня. – Я буду мстить и мстя моя ужасна.

– Ты ещё мне, – огрызнулся дядя Саша.

История седьмая. Молоток

Дядя Саша из тех мужиков, что не перекреститься, когда гром грянет. У него с верой отношения из разряда «опилки для народа», что и говорить. Как-то он, будучи навеселе, вздумал высказать своё отношение к попам и батюшке Афанасию, в частности. Религиозному кружку старушек, что собирался на вечерние посиделки после трудов праведных у бабы Любы, соседки, – в целом.

– Знаю, – сказал внезапный правдолюбец. – Чем вы там на исповеди занимаетесь, старые клюшки!

И добавил ещё то самое слово, что нынче модно очень: женщины с низкой социальной ответственностью. После подробно обозначил кадило батюшки, его размер и амплитуду размаха.

Когда атеист бежал, выпадая из галош, до речки, то и не думал креститься. Жизнь и честь сохранила вода, в которую дядя Саша нырнул, не задумываясь. Плыл Чапаевым: загребал одной рукой, потому что второй грозил кепкой и продолжал сквернословить.

Был и ещё случай, в прошлой жизни, когда Фоме неверующему, не мешало бы изменить своё отношение к вере. Но, как он любит говорить, вальс всё тот же, пары те же.

Явился как-то, спустя 25 лет, к дяде Саше сын. Вот, когда гром грянул по деревне. Дядя Ваня даже обиделся слегка на друга за сокрытие факта о ребятёнке и потребовал сатисфакции. Пришлось тому раскрывать тайны Датского королевства.

– Катюха моя, маков цвет была у меня. А маманя ейная та ещё тёща. Житья не давала. В общем зале поселила, и одно шмыгала. Хоть днём, хоть ночью. А я чё? Парень молодой, горячий, тока после армии. Мне смерть как охота супружеский долг отдать, аж пар из ушей валит.

Дядя Ваня понимающе хмыкнул, и поправил гармошку на коленках.

– Ну, вешаю карниз как-то, молотком стучу. Тут Катюха забегает: маман на рынок свалила. Ох, и разогнали же мы скуку! И тут я, значится, мчу паровозом, да со свистом, в светлое будущее, как – бабац! За ноги меня стягивают! А потом и за волосы. Кулаками молотят, знай, и визжат: тёща вернулась!

– Я б убил! – ахнул дядя Ваня.

– Дак я и убил.

– Как?! – выпала гармошка из рук Ивана.

– Молотком, обнакнавенно. По темечку. Уж больно разгорячён я был, не в себе. И в милицию сдался.

– И чего?

– 5 лет, как с куста.

– Мдаа, – почесал репу дядя Ваня. – Царствие небесное.

– Тю на тебя. Жива она, чё ей сделается. Как у кошки 9 жизнев. А заявление забирать не стала. Катюху только, и – привет. Ни слуху, ни духу. А ты говоришь, бог, бог, – ухмыльнулся дядя Саша. – Я в суде не молился-крестился, а теперь и подавно. Наливай!

– Та налью, – говорит дядя Ваня, и предупреждает. – А бабок ты всё ж не дразни, Сашка! Не равен час молоток где бесхозный валяется.

История восьмая. Анубис, или египетская сила

Капитан сандалий и носка в дырочку, дядя Саша, за год до юбилея решил посетить больничку. Провериться, то, сё. Чтоб знаменательную дату встретить без подвоха, вроде усталой печени. «Бабы – ягодки, – говорит, – а я – огурцом буду». Завёл тарантайку, фуражку новую на вихры приладил, и вперёд. За здоровьем. Стрекочет «Ижачок», дядя Саша песенку насвистывает да по сторонам поглядывает. Сто лет никуда не выезжал дальше колхозного поля. А тут – раздолье, смотри – не хочу. В райцентр въехал в самом радужном расположении духа. Сейчас у врача – раз-два, делов на полчаса, и домой. А там таранька, семачки, и пивко.

На крыльце поликлиники дядю Сашу чёрт дёрнул, не иначе, оглянуться. В раме из цветущей акации, на жёлтом фоне, с противоположной стены грозно взирал на прохожих не пойми какой египтянин.

– По-хо-рон-ное бюро – нахальные буквы плясали в солнечном свете. Дядя Саша прищурился. – А-ну-бис. Анубис! Вот те раз! А чё не «Нимфа»?

Будущий «огурец» являлся страстным поклонником и владельцем зачитанной до дыр книги «12 стульев».

– Хотя. Нимфа, туды её в качель, разве товар даёт? – процитировал сам себе в ответ дядя Саша, поражённый в сердце чьим-то злым гением маркетинга. – Прямо внушает оптимизм будущее лечение. Прямо энтузиазм растёт как на дрожжах. Живенько так, ярко. И очень удобно: тут – больничка, напротив – похоронное бюро. Недалеко. Искать не надо. Если что – на своих двоих добежать можно!

Неизвестно, сколько б ещё разглагольствовал дядя Саша, но тут дверь открылась.

– Сестричка, – обратился он к выпорхнувшей девушке. – А как пациенты относятся к такому соседству?

– К какому? – удивилась медсестра.

– Да к «Анубису». Репутация больницы не страдает, нет? Пациенты не смущаются? Не возмущаются? Главврач куда смотрит?

– И что в этом странного, не понимаю вас? Полезное бюро, и рядом, – сотрудница подвинула дядю Сашу плечиком, и начала спускаться. На последней ступеньке обернулась, ошарашила. – И причём тут «куда смотрит»? Это вообще он открыл, частная контора! Приличная. И недорого.

– Египетская сила! – ахнул дядя Саша, и – кубарем с лестницы, только козырек на голове подпрыгивает. – Гиппократы хреновы, долечат до Анубиса, как есть говорю. Мафия!

Добежал до мотоцикла, схватился за руль:

– Проверился, ага. Подайте шляпу и пальто, манал я ваши именины!

Лихо вскочил в седло:

– Без меня, ребята, как-нибудь, без меня. А я – пирамиды строить! До юбилея хватит!

История девятая. Завтра

– Истинно говорю, не любят зелёные человечки посещать нашу Зимлю.

– А что за человечки, ба? Гномы? – Женьке совсем не спится. Да и как уснуть, когда такие истории?

– Та яки гномы, унучок! Ще кажи – планитяне! – Любовь Афанасьевна быстро отвернулась от мальчика, перекрестилась мелко.

– Ну, а кто тогда? Кто? – внук присел на кровати, та скрипнула в ответ, сна ни в одном глазу. – Эльфы?

– Сам ты эльфа! – потрепала баба Люба нежно вихрастую макушку. – Апосля узнаешь, шо ж ты нетерпеливый, аж чувяки теряешь, казать не даёшь.

– Ладно, ладно! Не буду больше, – Женька уворачивается от бабулиной ласки, ныряет под одеяло. – Я знаю кто, дядя Саша! Ты говорила он с зелёным змием дружбу водит. Значит, он!

– Та не, – трясутся плечи у бабушки.

Женька надулся было, что она хохочет с него, а потом вслед рассмеялся: представил соседа, как будто он в зелёнке весь, как крокодил. Вот зрелище-то! Нет, дядь Саша не зелёный человечек, точно! А вообще всё здесь удивительно: и бабушкин говор, и вода из колодца (страшно так глядеть в него), и помидор с грядки, и печь. Печь-то какая, а батарей – нет. В первый же день проверил. И имя у бабушки чудное – Любовь, и деревня странно называется, Пузырики, да и до лета бабушки как таковой не было. А тут нате, появилась как Мэри Поппинс из кино. Как в сказке!

До лета мама плакала, и говорила «никому мы не нужны». Покупала Женьке шоколадное яйцо и гладила по голове. Он злился, не верил. Папу ждал. Он придёт, и всё будет по-прежнему: футбол по воскресеньям, рыбалка по субботам. Прогулки по парку, и отец с фотоаппаратом наперевес: «Смотри, Жека, чудо какое!» – показывал то на лист, яркий, с изумрудными прожилками, а на нём – божья коровка, то на пенёк в обрамлении грибного семейства, как в воротнике, то на белочку, что, как заводная прыгала по веткам. А потом они вместе смотрели фотки и кивали – да, да, вот эта получилась, и эта, а здесь ты смешной, Жека, а ты здесь, папа…

А потом он ушёл. Мама стала плакать и говорить, что «никому мы теперь не нужны». А Женька стал злиться. И всю зиму ждал. Всю весну верил. А в первый день июня появилась она, баба Люба. «Вот вы где спрятались, Катя!» – воскликнула. Пирожков привезла, и молоко в банке. Вкусноеее! Сперва мама не хотела с ней разговаривать, ушла на кухню. С волшебницей, конечно. Ну, а кто, если – не она? Вот только Женька не мог тогда понять, добрая или злая? А незнакомая в тот момент бабуля протопала за Катериной. Закрылись.«Бу-бу-бу, бу-бу-бу», – и не разобрать ничего. Но вот они вышли, светлые какие-то, и мама больше не ревела, улыбалась. Собрали вещички и на следующий день приехали в деревню. Катя вернулась в город через неделю, а Женька на лето остался. Чудеса!

– Ба, а зелёные человечки сколько раз к нам прилетали на Землю? – он попробовал схитрить. Не так, да эдак, но расскажет ему бабуля, наверняка всё о них. Он, Женька не отступит!

– Ишь ты, – прищурилась она. – Да, почитай, кажинный день в начале, а потом реже и реже. Кажу тебе – не взлюбили.

– А почему?

– Дак верить люди в них перестали. В чудо верить перестали, в сказки.

– Ну, и дураки!

– Женька, от охламон! Ты де таких слов набрався? Язык отсохнет, будет в роте як репэй на хвосту у Найды болтаця!

– Не будет! – но на всякий случай пощупал язык. – А чего они так быстро сдались? Не бросили бы прилетать, люди бы дальше верили. Вот ты к нам прилетела же? Видишь? И я верю! Ба… а, может, ты сама – главная? Всех зелёных человечков? – Женька аж глазёнки вытаращил. – Полевительница?

– Хто? – Любовь Афанасьевна прикрыла лицо фартуком, не дай боже, увидит дите, шо она смииця, ще обидиця.

– Королева, ба!

– Да ото ж, королева. Полей и садов, унучок. Угадав. Тильки це секрет.

– А ты мне ещё расскажешь про них?

– Завтрева.

– Честно? А гусят покажешь? А на речку пойдём? А почему у твоих курочек яйца в крапинку… – Женька изо всех сил боролся с навалившимся, как хулиган из подворотни сном. – Челове… чки…

– Спи вже, неугомонный! – баба Люба подоткнула одеялко, погладила лоб внука. Чудо, что она их нашла. Не было бы счастье, да несчастье помогло. А вместе и пережить его легче. И Катька молодая, оклемается. Жизнь она така, перемелиця. На цыпочках вышла из комнаты – до чего ж на отца похож, до капельки.

В коридоре споткнулась о сандалики. Подняла, прижала к груди. Охнула: «От замучит же малец дуру старую, и поделом – и де ты тех человечков взяла, Афанасевна? Шо теперя мудрить тому огольцу? Та ще зелёных. Шо за чудо?» – качала она головой. И улыбалась. Был бы Женька, а чудеса найдутся. Завтрева.

История десятая. Поход

А яблоки пахли так, аж ноздри слипались от сладости, что разлилась в воздухе. «Пил бы и пил, нектар!» – восхитился Иван Лукич, и снова с шумом вдохнул садовый аромат. С годами ль это, или так изменилось всё вокруг, а только теперь воспринимался мир острее, ярче, громче. «Перед смертью не надышишься», – решил старик, возвращаясь в дом. Там внучек ждал ужина. Эх, радость нечаянная, привезли в сентябре. Что-то там с садиком, а у них – работа, срочная и завал – во! – деду только счастье.

– Ну, что, Серёнька, кашу варганить будем? – и застыл на пороге. – Ты почто обоину растерзал, умник?

Сергей, смышлёный мальчонка лет пяти, ползал по раскрутившемуся рулону: что-то малевал карандашами, рядом валялись ножницы.

– Дедушка, они всё равно старые уже, тебе не нужны, а я доспехи готовлю, мне надо, – застрекотал он. – Я на войну иду. Вот латы будут, вот на ноги, щит ещё. А ты можешь мне шлем сделать? И копьё? А ужин из чего? Каша? Только давай вон ту, мою любимую!

– Тыр-тыр-тыр, – передразнил внука Иван Лукич. – Ну-тка, с кем воевать собрался и за что?

– Погоди, сделаю, скажу. Секрет! А кашу – давай «тачанку», ну давай, дедВаня!

Тачанку, ишь ты, улыбнулся дед. Он и подумать не мог, что сымпровизированное на ходу блюдо так глянется Серёжке. Сам-то Лукич называл его «суп из семи круп»: кинулся раз кашу готовить, а запасов – щепотка того, да горсточка другого. Ну, и сварил из всего, что было. До кучи смешал, разве что топора не добавил. А так: и рис, и гречку, и пшеничную, и пшена, да ещё на сале лучок, чесночок прижарил для заправки. А, когда кашеварил, под нос песню любимую напевал: «Эх, тачанка-ростовчанка, нашей гордости и краса…». Внучок-то под ногами крутился, помощник. За стол сели, сходу заявил, что каша про тачанку его любимая теперь. С тех пор и прижилось название. Дед улыбнулся воспоминанию.

– Соорудил латы, а, Серёнька? – спросил он после ужина. Протирал посуду, да и спросил, вспомнил.

– А что? – насторожился тот.

– Так обещался ж рассказать. Про поход свой. Куда навострился?

Серёжка, примеряя то так, то этак порезанные обои, посмотрел на деда: не смеётся ль? Иван Лукич глаз не отвёл, испытание выдержал.

– Я, деда, пойду время освобождать! Воевать.

Дед аж ложки уронил.

– Дааа. Вот смотри, все говорят, что его мало, не хватает. Мама говорит – ни минуточки свободной. Папа говорит – сразу, сынок, как только время освободится. И что? Ни мультик не посмотрели, ни в парк не пошли. Тёть Катя говорит – время бежит. А куда? Вот оно побежало, а его кто-то поймал и в плену держит. Я вот думаю, его дядь Саша в сарае спрятал, потому что баба Люба сказала, что он бездельник, и живёт так, будто у него времени завались, вагон целый!

– Серёнька.

– Правда-правда, дедушка. Он и твоё время в плену держит. Ты мне на рыбалку третий день обещаешься пойти, и всё талдычишь – нету времени, нету времени. Конечно! – Серёжка перевёл дух, и зафырчал, как рассерженный ёжик. Потом подошёл к Лукичу, обнял за ноги. – Но ты не волнуйся, я его освобожу, ага. Возьму вот лук, и копьё – ты ж мне сделаешь? – и пойду на войну.

Иван Лукич собрал утварь с пола, в буфет спрятал, и всё думал, что же это, как с внуком-то быть? Иль с ним податься? Ах, ты ж, старый дуб-кривая табуретка, задачку задал Серёжка.

– Я с тобой пойду, внучок. Война дело серьёзное, с кондачка не запрыгнешь, один в поле не воин. Да и за свободу сражаться – почёт и смелость. Только мы утром пойдём. По темноте несподручно воевать. Лады? – и подал Серёжке ладонь.

– Лады, – хлопнул тот в ответ.

Поздно вечером, когда внучок сопел и во сне придумывал военный план, Иван Лукич долго курил на порожке, разглядывал девичью улыбку луны. «Ишь, ты, – качал головой, – аника-воин растёт. Атаман, не меньше!».

Утром, с первыми петухами, пришёл дед в детскую:

– Вставай, Серёнька, зарю проспишь!

– Пора? На войну пойдём, в поход?

– На рыбалку! В этот раз, внучок, мирными переговорами обошлись. Вишь, скока теперь у времени свободы. А вечером, когда папка с мамкой за тобой приедут, в клуб пойдём. На фильму.