Наталья Гимон
Призраки памяти
С горем пополам прикрыв за собой люк, я кое-как на ощупь спустилась и завертела головой. Вдалеке горела лампа.
– Ну, прямо свет в конце тоннеля, – пробормотала я и попыталась определить, где в данный момент находится мой друг. Понятное дело, безрезультатно. – Мэтт, а нельзя здесь сделать чуточку посветлее? Ну, там, свет включить, например, – поинтересовалась я.
– Нет. Но, если хочешь, я могу сделать так, чтобы ты могла меня видеть, – предложил он в ответ. Но представив фосфорицирующего в темноте Мэтта, я тут же вежливо отказалась:
– Спасибо, не стоит. Я уже предвижу, что оно мне совсем не понравится.
– Тогда идём, – я почувствовала его невидимую усмешку, слегка обиделась и решила, что сейчас самое время хоть в чём-то разобраться.
– Так. Стоп. Ты сказал, что нам нужно спрятаться от видеокамер, так?
– Ну?
– Мы спрятались?
– Пока да.
– Тогда притормози, ковбой, и объясни мне, наконец, во что я всё-таки влипла. – Затянувшееся молчание заставило меня заволноваться. – Мэтт?
– Я не могу объяснить тебе этого сейчас, – тихо ответил он, и я даже растерялась.
– Почему?
– Потому что тогда ты вряд ли пойдёшь со мной дальше. А для меня это очень важно.
– Знаешь что, – придя в себя от такой наглости, твёрдо сказала я, – вот теперь можешь точно на это не рассчитывать. Я понятия не имею, кто ты такой, и во что ввязался, мне тоже не известно. И помогать тебе вслепую за красивые глаза я не собираюсь. Может, ты человека убил или собираешься ограбить кого-то, и тебе сообщник нужен? Я даже не совсем уверена, что ты вообще человек. Так что или ты мне сейчас всё рассказываешь, или ищи себе среди ночи другую наивную идиотку.
Повисла непроницаемая тишина, в которой я слышала только бешенный стук собственного сердца. Когда я уже отчаялась услышать ответ, Мэтт вздохнул и еле слышно произнёс:
– За красивые глаза… Кто я такой…
Я коротко ругнулась, потом развернулась и зашагала к свету, попутно наткнувшись на ту самую грузовую тележку.
– Анжела, – неожиданно нагнал меня оклик Мэтта, – хорошо, я расскажу тебе, что происходит. Ты узнаешь ровно столько, чтобы понять суть событий. – Я встала, как вкопанная, и неведомо каким чутьём почувствовала, что он приблизился ко мне. – И причины событий я тебе тоже объясню. Идёт?
Его слова. «Суть событий». «Причины событий». На первый взгляд они показались мне какой-то заумной ахинеей, но почему-то не вызвали во мне всплеска раздражения. Наоборот, они показались мне очень знакомыми. Будто я уже слышала раньше эти выражения и слышала от кого-то очень важного.
Словно почувствовав моё замешательство, Мэтт обошёл меня и встал между мной и далёким пятном света, привлекая внимание и заставляя вернуться к действительности.
– Анжела, – в который раз назвал он моё имя, – мне действительно не справиться одному. Ты – моя единственная надежда. И поверь: я никогда не смогу причинить тебе вред.
Я саркастически фыркнула в черноту его лица:
– Скажи ещё, что ты любишь меня безумно и жить без меня не можешь.
– И это тоже, – судя по голосу, Мэтт улыбнулся во тьме. – Только всё намного сложнее, чем ты думаешь. Поэтому я прошу тебя поклясться, что, что бы ты сейчас не услышала, что бы не подумала, ты не бросишь меня на полпути. – И немного помолчав, серьёзно произнёс: – Клянусь, я никого не убил, не ограбил и делать этого не собираюсь.
– То есть никакого криминала? – уточнила я.
– Да.
– И у меня не будет никаких проблем ни с законом, ни с администрацией колледжа, ни с кем-либо ещё?
– Не будет. – Где-то глубоко на задворках своего сознания осторожность взывала к моему разуму, и я ещё сомневалась. – Ну же, Анжела! Неужели тебе ни капельки не любопытно, во что ты, по твоему выражению, влипла?
– Любопытство сгубило кошку, – проворчала я, но он попал в точку. Мне было любопытно. Очень. Мне было просто жизненно необходимо узнать, что происходит. Я затылком чувствовала, что это как-то меня касается, и получив ответ на этот вопрос, я, наконец, верну себе свою жизнь, которую потеряла сегодня утром и, кстати говоря, до сих пор так и не удосужилась вернуть обратно, то есть вспомнить. Поэтому, помолчав для порядка ещё некоторое время, я всё же сказала:
– И меня сгубит… Идёт! Даю слово, что, что бы сейчас не услышала, я пойду с тобой дальше и постараюсь помочь тебе.
С этими словами я протянула руку, совершенно позабыв, что Мэтт не сможет пожать её. Но в этот момент сначала едва заметно, потом чуть ярче в темноте замерцала мужская кисть и обняла мои пальцы в неощутимом подтверждении нашего договора. От такого зрелища я придушенно взвизгнула и отскочила назад, пряча руки за спиной и заодно тараня стоящую позади тележку. А этот недоумок сполз по стенке и теперь, согнувшись в три погибели, тихо «умирал» от смеха.
– Придурок! – выкрикнула я, вставая, и замахнулась на него кулаком, мечтая садануть побольнее, но потом просто отвернулась, понимая, что всё равно не получится – он же «прозрачный».
– Прости, Энж, не удержался. – Мэтт у меня за спиной по-прежнему подхихикивал, но я чувствовала, что на самом деле он не хотел меня обидеть. – И потом, мне же надо было как-то дать тебе знать, что соглашение заключено.
– Я бы тебе и на слово поверила, – пробормотала я и, вздохнув, добавила: – Идиот… – Усевшись на так кстати и так неосторожно обнаруженную в темноте тележку, я взглянула на него. – Если у нас мало времени, то тебе лучше поторопиться с рассказом.
Мэтт постепенно успокоился окончательно и, медленно приблизившись, сел рядом со мной. Я увидела, как его тёмный абрис на фоне света лампы провёл ладонями себе по волосам, упёр руки в колени и замер.
– Даже не знаю с чего начать, – тихо произнёс он.
– Начни с главного, а детали сами выплывут, – спокойно подсказала я. – Кто ты? – И после недолгого молчания всё же услышала его ответ:
– Я – вирус.
– Кто? – Я подумала, что ослышалась, ан нет. Голос Мэтта снова повторил в темноте:
– Я – вирус… Ну, или что-то вроде того…
«Как же мне всё это надоело», – устало подумала я про себя, потом встала и направилась к жёлтому свету потолочной лампы, на ходу отвечая ему:
– Всё. Хватит. Меня достали твои дурацкие шутки…
Но Мэтт вдруг оказался прямо передо мной, загораживая дорогу. Он говорил взволнованно и даже чуть обречённо. Наверное, именно эти интонации и заставили меня остановиться.
– Энж, я поклялся всё тебе рассказать. И снова клянусь, что сейчас говорю правду. Просто выслушай меня. Пожалуйста.
– Хорошо. – Помедлив, я вернулась и опять села на тележку. – Ври дальше.
Мэтт вздохнул и продолжил:
– Всё, что ты видишь вокруг – не совсем то, что ты думаешь. Это всё – программа.
– Ну, прямо «Матрица», – не удержавшись, вставила я, саркастически качая головой.
– Нет. «Матрица» здесь не при чём… – Я чувствовала, что ему тяжело. Что он пытается что-то сказать, объяснить. Поэтому стиснула зубы, набралась терпения и решила, что если в течении ближайших пяти минут не найду в его словах рациональное зерно и не начну понимать весь этот бред – не знаю, что с ним сделаю. Скорее всего, сдам для опытов парапсихологам, как первое «живое», но всё же привидение. – Я – не просто вирус, – продолжал Мэтт. – Я и есть эта программа, точнее её часть… Нет. Не то… Какой сейчас год, Анжела? – вдруг спросил он.
– Две тысячи четырнадцатый, – ответила я, и Мэтт на мгновенье оживился:
– Неверно. Сейчас три тысячи восемьдесят пятый год… – Я стиснула уже кулаки и медленно повернула к нему голову. Он замер, какое-то время всматриваясь в моё лицо, а потом снова спросил:
– Как тебя зовут? Просто ответь: как тебя зовут?
– Анжела, – закрыв глаза, произнесла я.
– Нет. Как твоё полное имя?
Я попыталась напрячь память, но там по-прежнему, как и утром, было пусто. Поэтому я ответила:
– Я не помню. После падения такое иногда бывает.
– Верно, бывает. Но тогда ответь мне хотя бы: какого цвета твои волосы и глаза?
Я открыла рот, но снова на полках моего сознания не нашлось ответа. И это меня немного напугало, потому что о потере памяти, когда не можешь вспомнить себя саму, я никогда раньше не слышала. Вдруг Мэтт вгляделся во что-то, что находилось значительно ближе к источнику света в облюбованном нами подвале, потом быстро поднялся и протянул, было, мне руку, потом опомнился и просто сказал:
– Идём.
– Куда?
– Идём. Я кое-что тебе покажу.
Я сомневалась всего секунду, потом встала и пошла за ним по коридору.
– Ты не помнишь, кто ты, не помнишь, как выглядишь, не помнишь свою семью, верно? – не оборачиваясь, на ходу говорил он мне.
– Семью вроде бы помню, – поправила я его, и, на мгновенье оглянувшись, Мэтт очень странно посмотрел на меня.
– Нет. Не помнишь. – Не дойдя шагов двадцать до жёлтого круга неяркого освещения, он остановился и показал мне в темноту направо. – Поверни, пожалуйста.
Вглядевшись в том направлении, мои глаза различили в неглубокой нише, похожей на когда-то заложенную дверь, зеркало с отколотым краем из женского туалета. В голове всплыл совершенно ненужный факт, что это именно я нечаянно разбила его на прошлой неделе, когда, поскользнувшись, схватилась за ближайшую раковину. Схватилась очень неудачно: раковина, покоившаяся на металлической прикрученной к стене раме, но не закреплённая на ней, подпрыгнула вверх и, зацепив несчастное стекло, вернулась на место, качая в своей белой пригоршне два больших блестящих дребезжащих осколка. Почему оное зеркало не выкинули на свалку сразу же, было не моим делом, но то, что сейчас передо мной прислонённое к стене стояло именно оно, не вызывало никаких сомнений.
Слегка развернув зеркальное полотно изнанкой к свету и осторожно, чуть под уклоном прислонив его к углу ниши, я посмотрела на Мэтта. Он сделал шаг назад, чтобы видеть своё отражение, и поманил меня к себе. Повернувшись к поверхности зазеркалья, я встретилась с ним взглядом. Его отражение смотрело на меня и ждало, когда же та, «другая я» встанет рядом с ним, а мне почему-то вдруг стало не по себе. Но я всё-таки заставила себя тоже сделать несколько шагов назад, и у меня потемнело в глазах, когда я увидела, наконец, возникшую рядом с Мэттом девушку. Пришлось привалиться плечом к каменной кладке подвала.
– Ты никогда не любила зеркала, – произнёс Мэтт, и его отражение смотрело на меня с мягкой, но сейчас совсем не лукавой улыбкой. Потому что он знал причину этой нелюбви. – С возвращением, Анжела Александра Гэррис.
После этих слов мир для меня лопнул и, словно сверкающая мозаика, собрался в совершенно другую картину.
Анжела Александра Гэррис. Да, это было моё имя. И Мэтт был прав: он действительно любил меня, так же как и я его. Но всё было намного сложнее. Потому что из зеркала на меня смотрела девушка с тёмно-русыми волосами, собранными в высокий хвост. И лицо её было бы даже симпатичным, как у Мэтта, если бы не целая россыпь шрамов на левой щеке и виске. Теперь я помнила, откуда они взялись. Помнила, кто я. Помнила свою семью и стоящего рядом парня, ближе которого – так уж получилось – не было у меня никого на свете. У нас была одна фамилия, и он понимал меня лучше кого бы то ни было, но мы не были мужем и женой. Мы были…
– Близнецы…
Моя память, подобно фонтану, начала выдавать одно воспоминание за другим, возвращая мне моё прошлое…
…Когда-то давно маленькая пятилетняя Энжи, коей я тогда была, вместе с братом услышала удивительную сказку: «Алиса в Зазеркалье» – и буквально заболела ею. Я мечтала, так же как и девочка из книги, попасть в удивительный мир чудес и непонятностей, где жили короли и рыцари, и всё было наоборот, и осматривала все попадавшиеся мне зеркала, упрямо надеясь найти то единственно волшебное, которое пропустило бы меня «внутрь». И однажды в магазине, пока брат караулил, чтобы никто не увидел его ненормальную сестру, я вскарабкалась на образцовый экземпляр небольшой аккуратной тумбы для холла к стоящему на ней высокому зеркалу в чудесной резной раме. По какой-то нелепой случайности ещё незакреплённое работниками стекло вдруг покачнулось и с невероятным звоном разлетелось по полу сотней осколков. Не удержавшись на опасно зашатавшейся тумбе, я полетела следом и, упав на сплошной ковёр острых как бритва кусочков, бывших минуту назад «волшебным зеркалом», почувствовала внезапную боль, резанувшую ладони и лицо. Последствием того падения и стали шрамы на левых щеке и виске, на всю жизнь отметив меня после удаления в клинике застрявших осколков стекла. Такие же белые росчерки, только менее заметные, я знала, украшали теперь и мои руки.
Спустя несколько лет, уже в школе, преподаватель младших классов однажды объявила, что к празднику Пасхи собираются поставить спектакль «Алиса в Зазеркалье». Тогда я долго пыталась попасть в список маленьких актёров, упрямо не сдаваясь, согласная на любую роль, и прекрасно понимая, что мне с моим лицом главная партия в спектакле всё равно не достанется. Однако же мне удалось покорить свою учительницу. Я всё же получила роль чёрной королевы после того, как однажды пришла на занятия с красивым рисунком на обезображенной стороне лица. Этот необычный узор, нанесённый чёрной тушью, сделал незаметными те самые шрамы, которые выделяли меня среди других детей и превращали в «уродца».
Мэтт всегда заступался за меня, виня себя в произошедшем несчастье – ведь он тоже был там и не остановил глупую упрямую девчонку. Он защищал меня до окончания школы. А потом, в колледже, попав с ним в разные классы, мне всё же пришлось учиться самой стоять за себя. И постепенно я научилась пропускать мимо ушей всё, что сверстники говорили мне или обо мне. Я просто штудировала книги и учебники, выжимала из них, а так же из профессоров, всё, что только можно было. Никто, кроме брата-близнеца, не знал, что с того далёкого падения, перевернувшего всю мою жизнь, в сердце маленькой девочки поселилась мечта – самой создать то самое волшебное зеркало. Позже детская мечта превратилась в неодолимое стремление сердца юной идеалистки – когда-нибудь прорваться сквозь хрупкую границу существующей реальности и открыть дверь в «неведомо куда» и «неведомо когда». Чем должно было стать моё изобретение – машиной ли времени или порталом в другие измерения – я тогда не знала. Но окончив колледж, а затем престижный университет, получив учёную степень, открыв научную практику и, спустя годы, выбив государственные дотации на ведение своей работы, всю жизнь упрямо стремилась к своей цели.
И всё же глубоко внутри я была ещё и женщиной, хоть и необычной. В университете у меня даже завязался роман с одним молодым практикантом, который позже вылился в красивую свадьбу. Однако долгим наше семейное счастье не было, потому что на первом месте у меня всегда была работа. Она же, как показало время, была так же моей настоящей любовью, потому что когда муж собрал свои вещи и ушёл к кому-то «более похожему на нормальную подругу жизни», как он тогда выразился, я лишь пожала плечами и снова погрузилась в свои исследования.
Единственным человеком и мужчиной, который всегда присутствовал в жизни вечно занятой женщины-учёного, был мой брат, вторая половина моего сердца. Мэтт, который со временем стал очень неплохим компьютерщиком, никогда не упрекал свою сестру в вечной зацикленности на своих исследованиях, а, наоборот, старался помогать советами при составлении необходимых программ. Но, кроме этого, мой брат всегда, словно чувствуя мой «зов», появлялся именно в тот момент, когда был больше всего нужен. Он знакомил меня со своими друзьями и новыми подружками, вытаскивал в кино и на вечеринки, давая возможность расслабиться и отвлечься от работы хоть ненадолго.
И я была благодарна ему за всё это: за его заботу, за неизменную лукавую улыбку на лице, в которой всегда светились любовь родной души и вера в мои силы. За всю жизнь мне лишь однажды довелось увидеть своего брата удручённым. Тогда он зашёл ко мне как-то вечером в гости и, выпив бокал хорошего терпкого вина – я никогда из принципа не держала дома пиво – вдруг серьёзно сказал, что единственное, чего он боится в этой жизни – это смерти, любой. Я тогда посмотрела на него долгим задумчивым взглядом, прикидывая так и этак, можно ли чем-либо ему помочь, и, в конце концов, сказала: «Что ж, значит, придётся изобрести что-нибудь, что сделает тебя бессмертным». Мэтт тогда долго смеялся. Он не сразу понял, что я на самом деле поставила для себя ещё одну цель в жизни. И только многие годы спустя, когда на свет, наконец, появилось дитя всей моей жизни, моя мечта, название которой – Memory Gene Generator или MGG – имело одинаковые первые буквы с полным именем моего брата – Мэтью Габриель Гэррис, – он улыбнулся и произнёс ту самую фразу: «Вот это-то в тебе и подкупает – ты никогда не сдаёшься».
MGG не был машиной времени. Не был и порталом в другие миры. Он так же не дарил вечной жизни живому человеку. Но в какой-то степени он являлся всем этим одновременно. Мне, профессору Гэррис, удалось создать особое устройство, которое оказалось способно выделить из генной памяти человека её образно-эмоциональную часть, или по другому говоря, реальные воспоминания. Далее эта эпизодическая память передавалась в виде фильма на экран фиксирующего её компьютера, давая возможность узнать, что происходило с отдельно взятым изучаемым человеком в определённое время. Что он видел, что делал, что ел и каково это было на вкус; с кем общался и что при этом чувствовал; даже что ему снилось.
Само по себе это открытие в науке по силе было подобно ядерному взрыву. Это был невероятный скачок человечества в сторону развития и совершенствования цивилизации, и он менял очень многое в её жизни, вплоть до возможности расследования самых громких, но в своё время так и нераскрытых преступлений. Постепенно процесс совершенствовался, и однажды монитор компьютера стало возможным заменить погружающими в реальность MGG видеофонами, дающими при желании ощущение полного присутствия, как физического, так и эмоционального. Проще говоря, «кино» теперь можно было смотреть даже от первого лица, натягивая на себя личность главного героя.
Однако я не остановилась на этом, и в один прекрасный день весь научный мир был поражён ещё одной невероятной, просто непостижимой новостью. Профессор Гэррис с помощью созданного ею MGG получила воспоминания сначала погибшего животного, а позже и человека. Иными словами теперь MGG действительно превратился в некое подобие машины времени, открывающей двери в эпохи, совершенно чуждые нынешней. Возрождение, средневековье, даже античность – с того момента при определённом везении с материалами для исследований любое время стало доступно для изучения человечеством.
Но моё последнее открытие на тот момент было скорее не финальным аккордом моей работы, а всплеском отчаянья и боли, опоздавшей попыткой выполнить данное обещание. Обещание дать бессмертие. Когда-то давно первым материалом для опытов при разработке прототипа MGG послужил мой собственный ген, позволивший понять, что создать дверь в сказку действительно возможно. В этот раз в блок визуальной материализации первым попал кусочек памяти моего брата, погибшего в авиакатастрофе за несколько месяцев до этого. Я не успела сделать Мэтта бессмертным при жизни, но смогла вернуть его себе внутри созданного мной устройства. И пусть кому-то это казалось эгоистичным, я просто не могла жить без присутствия рядом второй половинки моего сердца, не могла работать без его поддержки. И теперь я помнила, что мне не хватило совсем немного времени, чтобы доказать последнее – что память умерших людей можно не только воспроизводить, как фильм для изучения. При определённой помощи она способна выделяться из общей генетической информации и образуя некую энергетическую субстанцию, осознающую себя от начала и до конца, образовывать некую электронную жизнь внутри компьютерной системы. То есть постепенно она становится призраком реально существовавшего человека, который помнит всю свою жизнь, может переместиться в любой её момент, ощущает её как настоящую, но при этом находится внутри искусственно созданной электронной сети. Это и было бы своеобразным бессмертием для людей, а так же возможностью увидеть тех, кто давным-давно ушёл в мир иной. Именно это, как я думала, сделать мне и не удалось. А теперь выходит…
