Натали Р.
Генеральша. Love story
– Сэке Барби! – раздался за спиной изумленный возглас. – Не ожидал вас здесь встретить.
Варя узнала голос Асса Минара. Кивнула ему, обернувшись. Он присел рядом.
– Вот так сюрприз. Что вы тут делаете в столь поздний час?
– Да вот, сижу и жду, когда вы пройдете мимо, – ответила она беззаботно.
– В самом деле?
– А вы как думаете?
– Я думаю, что вы надо мной смеетесь, – он покачал головой.
– А если и так? – усмехнулась Варя. – Вы можете сделать вид, что не поняли этого, и воспользоваться случаем.
– Вы вводите меня в искушение.
– Что это вы сегодня так нерешительны, а? Иной раз за малейший намек цепляетесь.
– Я просто не могу поверить!
– Помогите мне подняться, а я помогу вам поверить.
Он с готовностью вскочил и протянул ей руку. Она встала, отцепила пенопласт, не выпуская его руки.
– Пройдемся?
Он сглотнул и молча кивнул.
Ночь была безлунная. Только огни костров освещали путь в темноте.
– Не упадите, – сказал Асса.
– А вы держите меня крепче, – хитро улыбнулась она.
Он остановился и прижал ее к себе обеими руками. Она спрятала лицо у него на груди.
– Вы были правы, – прошептала она. – Вы мне нравитесь. Я, наверное, люблю вас.
Он слегка отстранил ее и обхватил ее губы своими. Она почувствовала щекой мягкое прикосновение его длинных волос. Руки сами собой обвились вокруг его шеи.
– Я поцеловал вас, – тихо проговорил он, чуть ослабив объятия. – Вы правда меня не ударите?
– Нет же! Поцелуйте меня еще.
– У вас опять нелады с мужем? – заколебавшись, предположил он.
Неосторожная фраза Асса отозвалась болью, вырвав Варю из грез в паскудную реальность.
– Не смейте о нем говорить! – сказала она резко. – Ни слова о Вейру, иначе я уйду.
– Понял, – поспешно ответил он и впился ей в губы.
Она снова расслабилась и с головой ушла в наслаждение. Только холодный ветер, пробирающийся в самые затаенные места, напоминал о мерзостях мира.
– Холодно, – пробормотала Варя, переводя дыхание.
– У меня палатка недалеко, – сказал Асса. – Можно включить обогреватель.
Рефлектор светился красноватым светом в темноте палатки. Стоять в полный рост было невозможно, и Варя присела на низкую раскладушку. Асса подрегулировал мощность рефлектора, помог Варе снять пальто.
– Скоро будет совсем тепло, – пообещал он и осторожно потянул с ее плеч платье. – Ты позволишь?
– Конечно, – улыбнулась она. – Зачем же я здесь?
– Мне все кажется, что это дивный сон, – признался он, прислонившись лбом к ее оголенному плечу, – и я боюсь проснуться. Я не раз видел такие сны.
– На сей раз это не сон, – Варя ласково провела рукой по его шелковистым серым волосам. – Воздух нагревается, Ассиэ. Почему бы тебе не продолжить? – она игриво поддела пальцем застежку платья.
– Барбиэ, ты такая красивая, – проговорил он. – А твой животик – просто чудо. Я люблю тебя, Барбиэ. Давно уже люблю.
– И я люблю тебя, Асса.
– Я хотел бы быть с тобой всегда, на всю жизнь.
– Перестань, – в страстный шепот вкралось отчаяние. – Ты же понимаешь, что это невозможно.
– Ох… Пусть так. Но ты не забудешь эту ночь, клянусь. А я – тем более.
Она заснула с блаженной улыбкой в объятиях Асса Минара. Он выключил рефлектор свободной рукой, укрыл себя и Варю потеплее, зарылся лицом в прекрасные золотые волосы. Сны сбылись. Что еще нужно для счастья?
Варя проснулась, когда Асса еще спал безмятежным сном. Он всегда встает поздно, вспомнила она, и зашевелилась. Кое-как перелезла через него, натянула одежду и выползла из палатки.
Было рано – Солнце едва показалось за верхушками деревьев. На промерзшей земле лежал иней. Варя брела по молчащему лагерю без определенного направления. Что-то было не так. Странное чувство после приятно проведенной ночи. В глубине души зрело ощущение, что она сделала ошибку.
Внезапно из-за поворота вынырнула Хеддо.
– Барбиэ! – воскликнула она с облегчением. – Куда ты запропастилась? Мы тебя обыскались по окрестностям. Командир рвет и мечет. Ну, пойдем скорее.
Варя помедлила.
– Не знаю, Хеддо, – и, опустив глаза, призналась: – Я боюсь. Он станет кричать на меня: где ты была, как ты могла…
– Кстати, а где ты была?
– Лучше не спрашивай, – вздохнула Варя.
Хеддо понимающе кивнула.
– Ты уйдешь от него, да?
– Нет, – Варя покачала головой и добавила про себя: если он сам не вышвырнет меня к чертовой матери.
– Это правильно, – одобрила Хеддо. – Ты ему нужна.
– Вряд ли, – Варя с трудом удержалась от слез. – Ему нужна умная, сильная, бесстыжая брюнетка. А я не подхожу к этому описанию.
Хеддо вдруг рассмеялась.
– Умная, говоришь, сильная? Плавали, знаем. Такую женщину он в своей семье не потерпит. То есть я не хочу сказать, что ты не очень умная…
– А, оставь, – Варя вконец расстроилась. – Была б я умной, вела бы себя по-другому.
– Не грусти, – Хеддо ободряюще похлопала ее по плечу. – Все эти девки забудутся, как и не было, а ты останешься. Тем более у тебя дети…
– Это мне не поможет, – печально возразила Варя.
Иррийский флаг развевался над небольшим кирпичным домиком с деревянной надстроечкой на крыше. Двор весь был покрыт затянутыми льдом лужами, железные поручни крыльца обожгли руку резким холодом. Варя украдкой заглянула в окошко и увидела сидящих за круглым деревянным столом Вейру, Ирочку и Дайне. Вейру был мрачен, как с жестокого похмелья. Дайне, подперев голову локтями, причитал:
– Я же говорил вам, сэки Вейру: не надо этого делать. Сердце мое чуяло, что не к добру это повернется. Но вы ж никогда меня не слушаете, а следовало бы…
Хеддо, довольная успехом поисков, отворила дверь и приглашающе мотнула головой: мол, заходи, хозяйка. Варя, вздохнув, вошла, чувствуя себя совершенно не по-хозяйски, а скорее как приведенная на суд. Она вытерла ноги в сенях и, толкнув дверь в комнату, остановилась в дверном проеме, ожидая суровой взбучки.
Но Вейру ничего не сказал, только посмотрел на нее, и ей почудилось, что он испустил едва заметный вздох облегчения. Ирочка с радостным воплем сорвалась с места, бросилась к матери и, обхватив ее обеими ручками, крепко прижалась лицом к пальто. Дайне тут же засуетился. Беспорядочно двигая чашки и тарелки и водя по столу тряпкой:
– Садитесь, Барбиэ, кушайте. Вам надо есть как следует.
Если бы это сказал Вейру! Но он молчал, и его молчание было немногим лучше, чем гневный разнос. Она поняла, что ей придется заговорить первой.
– Извини, – произнесла она, чувствуя себя неловко в присутствии Дайне и Хеддо. – Я не буду больше исчезать на всю ночь.
– Вот и расчудесно, – сказал он прохладно.
Она ожидала услышать ответное извинение, однако он, похоже, даже не принял извинение от нее. Он мог хотя бы перед посторонними сделать вид, что сожалеет о случившемся. Но, видимо, Вейру не считал себя неправым. В чем тогда ее вина? Она не жена ему, что бы ни думали окружающие, и может делать, что угодно.
– Где твоя комната? – спросила она у Ирочки.
Девочка побежала к одной из дверей и открыла ее. Варя схватила со стола булку и, выйдя вместе с дочерью, хлопнула дверью.
Весь день она провела с Ирочкой. Вскоре после завтрака Вейру, Дайне и Хеддо ушли, и до самого вечера дочка с мамой остались одни. Ирочка устроила для Вари экскурсию по дому. Домик принадлежал древней, ссохшейся старухе, существу из позапрошлого века. Большинство вещей было ненамного моложе нее, и она относилась к ним бережно и с любовью. Отношение же ее ко всему современному, включая не только предметы, но и людей, и даже явления природы, было прямо противоположным. Физически все еще находясь в этом мире, душой старуха его не принимала и с осуждением взирала на «новые веяния», которые Варе показались бы старыми, как ее покойная бабушка.
С приходом иррийцев старуха замкнулась в маленькой комнатушке в мансарде, предоставив им делать все, что они хотят, поскольку не желала вмешиваться в идиотские драчки молодежи. Впрочем, старому телу не чужды были некоторые потребности, например, в воде, пище и их удалении, так что волей-неволей пожилая дама временами спускалась вниз и грозно сверкала очами на валяющиеся там и сям новомодные штучки и нелепых молодых недоумков, к которым причисляла в равной степени и Вейру, и его ординарца, и жену, и ребенка.
– Она чокнутая, – объяснила Ирочка. – Папа приказал ее не обижать.
Вейру не стал связываться с этим пережитком старины и велел служанке закрывать глаза на то, что бабка берет с кухни продукты.
– Много старая не съест, – сказал он, – зато одним конфликтом поколений меньше.
Если не считать мансарды, куда запрещалось совать нос, в доме было три комнаты: одна большая, служившая одновременно прихожей, кухней, столовой и гостиной, и две маленьких, а также совмещенный санузел, что, конечно, было похуже, чем в доме Нади, но на общем фоне деревянных сортиров на задних дворах выглядело вполне достойным для ставки командира десанта. Одну из комнаток отвели Ирочке, которая немедленно вырезала ножичком свое имя на старинном пианино, чем заслужила особую неприязнь старухи хозяйки. Кроме пианино, в комнате стоял мягкий антикварный диван, шкаф и столь же древний телевизор – правда, не работающий, но о том, чтобы выбросить его, нельзя было заикнуться. Вейру обосновался во второй комнате, где была более широкая кровать в стиле начала прошлого века, большое овальное зеркало на стене, завешенной ковром, сервант с вычурной посудой и массивный гардероб.
Служанка, готовившая еду и убиравшая в доме, была красивой и нестарой женщиной с темными волосами, что вызвало у Вари невольные подозрения. К ужину пришел Вейру, и она украдкой посматривала, не проявляет ли он к прислуге излишнего внимания, но ничего криминального не заметила. Правда, женщина, накрыв на стол, довольно быстро ушла.
Ужин прошел в молчании. Допив чай, Варя отправилась было вслед за Ирочкой в ее комнату, но была остановлена спокойным замечанием Вейру:
– Спальня не там.
Она обернулась:
– Знаю. Просто не хочу быть помехой твоей личной жизни.
– Ты никогда и не была ей помехой.
Она задохнулась от возмущения, но вслух выдавила:
– Приятно слышать.
– Ты прекрасно знаешь, что у меня нет перед тобой обязательств, – сказал он, вставая. – Так что не надо изображать себя несчастной и обиженной.
– Как я могу быть счастлива, – проговорила она дрожащим от слез голосом, – если занимаю чужое место?
Вейру поднял бровь, открывая перед ней дверь:
– У тебя ведь есть это место, правда?
Она ждала сочувствия, а ей указали на место. Ее чувства ничего не значили, имел значение лишь договор, заключенный ею с Вейру Велдом. Впрочем, Вейру не может обвинить ее в неусердии: роль рассерженной супруги она сыграла безукоризненно. И настоящая жена не добилась бы большей естественности реакций.
На следующий день объявился Асса Минар с пушистыми еловыми ветками вместо букета.
– Это вам, Барбиэ, – робко улыбнулся он.
– А я думала, что мы теперь на «ты», – Варя лукаво наклонила голову. Она была рада его приходу, и ей уже не хотелось прятать это чувство ни от него, ни тем более от себя самой.
– Честно говоря, я сомневался, захочешь ли ты меня видеть, – пробормотал он, целуя ей запястье.
– Почему? – удивилась она. – Разве я не говорила, что люблю тебя?
Вейру в сильном подпитии тоже говорил мне такие слова, вспомнила она. А на поверку все оказалось по-другому. Да, в сомнениях ученого был резон.
– Так я могу рассчитывать, – спросил он, – на повторение?
– Конечно, Ассиэ.
Варя потянулась к нему губами, и он тут же накрыл их своими. Он сделал шаг к кровати, но она воспротивилась:
– Только не здесь, любимый. Не хватало, чтобы Вейру нас застукал.
Несмотря на теоретическую обоснованность своей сексуальной свободы, ей очень не хотелось, чтобы Вейру поймал ее в процессе осуществления этой свободы. Пусть она и не нужна ему как женщина, он мог бы предъявить претензию, что она компрометирует его честное имя или что-нибудь в этом роде… А претензии он выражал в далеко не дипломатичной форме.
С этого времени она зачастила на лесные прогулки вдвоем с культурологом, которые обычно заканчивались у него в палатке. Вейру, казалось, не замечал ничего – а может, и замечал, но помалкивал: в конце концов, он первым разыграл карту супружеской неверности. Он вообще все время молчал. Она предприняла пару попыток разбить эту стену молчания, но они провалились. Тихонько проплакав несколько ночей и отчаявшись что-либо изменить, она полностью переключилась на Асса. Возможно, не будь его, она стала бы искать способ восстановить отношения с Вейру, хотя бы такие ущербные, какие были у них до сих пор, но в данной ситуации она сочла более легким и приятным забыться в объятиях культуролога. Где-то на заднем плане тлела мысль, что ее роман может закончиться плачевно, но Варя не давала ей разгореться.
Прошла неделя, и Вейру неожиданно обратился к ней с предложением:
– Не хочешь сходить в сауну вчетвером?
Это был явный шаг к примирению.
– А кто еще будет? – спросила Варя.
– Я, ты, Трин и Хеддо.
– Хеддо и Трин? – заинтересовалась она. – Между ними что-то есть?
– А между нами что-то есть? – ответил он вопросом на вопрос.
– По-видимому, нет, – вздохнула она. – Извини, мне не хочется туда идти.
– Как хочешь, – буркнул он. – Мое дело предложить.
Она могла бы объяснить ему, что в ее состоянии тяжело переносить парилку, что ей неловко находиться голой в обществе Трина Велда… Но он повернулся и ушел. Примирение не состоялось.
А на следующий день из реплики, походя оброненной Трином на заседании штаба, она узнала, что с Вейру в сауне была та самая чернявая деваха. Она услышала это случайно, и у нее внутри будто что-то оборвалось. Она добрела до спальни, упала на кровать и долго беззвучно рыдала, колотя кулачками по подушке. А когда слез больше не осталось, лежала, кусая губы, пока не раздался стук.
Открыть было некому – все поглощены обсуждением плана военных действий. Варя, выйдя из комнаты и обогнув спорящих вокруг карты людей, прошла в сени и отворила дверь.
Это была она. Наглая черноволосая тварь со вздернутым носиком и губками бантиком.
– Где тут иррийский командир? – спросила она капризным тоном кинозвезды, видимо, приняв Варю за прислугу. – Он мне должен ящик тушенки.
Варя на секунду онемела, а когда обрела дар речи, то выплюнула нечто совсем для себя нехарактерное:
– Ящик тушенки? Ах ты, кошка драная! А в рот тебе не пописать?
Тут уж у девки отвалилась челюсть.
– Дай пройти, психичка!
Она попыталась проскользнуть мимо разъяренной Вари, но та оттеснила ее от двери корпусом.
– Уйди с дороги!
Девка отпихнула Варю и ринулась в освободившийся проход. Но Варя успела вцепиться ей в волосы и рванула со всей силы. Она взвыла, развернулась и залепила Варе пощечину. Варя почувствовала острую боль от проехавшихся по коже длинных ногтей и, вне себя, схватила отбившийся от крыльца кусок кирпича. Девчонка завизжала, когда он засветил ей между глаз, и подобрала сучковатую палку. Они бросились друг на друга, как бешеные кошки.
Шум на крыльце и вопли, представляющие собой нечто среднее между криком боли и боевым кличем, привлекли наконец внимание собравшихся в столовой.
– Командир, по-моему, это голос вашей жены, – неуверенно произнес Элену Мин, прислушиваясь.
Вейру, заподозрив неладное, выскочил на крыльцо, за ним кинулся Дайне, а следом в распахнутую дверь высунулись все вторые офицеры.
– Дерьмо и моча! – выругался Вейру.
Женщины с расцарапанными до крови физиономиями, визжа и бранясь, таскали друг друга за волосы, кусались и размахивали палками, толкаясь на лестнице крыльца. И этот фарс с участием «первой леди» десанта наблюдал весь штаб!
– Эй, командир, оказывается, землянки не такие уж тихони, – хихикнул Раки Велд.
Вейру побагровел от гнева и решительно устремился к дерущимся, чтобы растащить их и утихомирить, но опоздал на какие-то секунды. Фарс едва не переродился в трагедию. Ловкая брюнетка сильно толкнула Варю, та оступилась на лестнице и упала, пересчитав всем телом кирпичные ступеньки. Брюнетка мгновенно подбежала и в пылу драки замахнулась ногой, намереваясь пнуть поверженную соперницу в бок, но Вейру с силой отбросил ее в сторону, наклонился к Варе.
– Ты как? – спросил встревоженно.
Варя не смогла ответить сразу – у нее перехватило дыхание от боли. По лицу текла кровь вперемешку со слезами и капала на шершавую ступеньку, о которую она расквасила нос, на руках и ногах в нескольких местах была содрана кожа. Но все это выглядело ерундой по сравнению со спазматической болью в животе.
– Нет, – прошептала она в ужасе. – Только не это, господи! Мой малыш…
– Все будет хорошо, милая, – Вейру успокаивающе погладил ее по голове. – Ты можешь встать?
Она покачала головой, давясь слезами.
Он осторожно взял ее на руки, поднялся на крыльцо. Члены штаба расступились.
– Позовите Кори, – бросил он через плечо. – А ее, – он скосил глаз в сторону девчонки, неподвижно лежащей у забора, – арестовать.
– Арестовать? – переспросил Дайне.
На командира смотрели с недоумением. Ему следовало бы пристрелить на месте нахалку, дерзнувшую поднять руку на беременную супругу.
– Я сказал, арестовать, – повторил он деревянным голосом и исчез за дверью.
Вейру уложил Варю на кровать поверх покрывала, влажным носовым платком стер с лица кровь. Она невольно застонала: прикосновения материи к содранной коже были болезненны. Царапины и шишки ныли все сильнее, но больше всего Варю пугало, что боль в области живота не прекращается. Неужели я потеряю ребенка, подумала она с отчаянием. Так глупо, так по-идиотски. Последнее, что осталось от Романа. Она судорожно всхлипнула.
– Ну-ну, успокойся, – сказал Вейру, взяв ее руку в свои ладони.
И он еще советует успокоиться, подумалось ей. Он, виновник всех ее несчастий, начиная с гибели Романа и кончая гибелью его нерожденного сына! Разве она ввязалась бы в опасную драку, если бы не обезумела от его выходок? Он сам подвел ее к этому, а теперь сидит и гладит ее, будто ни при чем.
Она вырвала руку:
– Будь ты проклят, Вейру! Ты, только ты виноват во всем. Это ты будешь убийцей, если мой мальчик умрет!
У него нервно дернулось веко.
– Плохи ваши дела, – сказала Кори, и Элька, сопровождавшая ее, серьезно покивала головой в подтверждение. – Я не уверена, что можно спасти ребенка. Вам лучше подумать о другом.
Вейру сгорбился и уставился в пол.
– Пожалуйста, сделайте что-нибудь! – взмолилась Варя.
– Если вам так дорог этот ребенок, не нужно было рисковать, – назидательно проговорила Кори. – Беречь было нужно! А не искать славы в кулачных боях.
– Кори! – резко одернул ее Вейру.
– Ладно, командир, извините, – Кори осадила назад. – Мы, конечно, сделаем все возможное… Но я не могу ручаться. И я хочу, чтобы вы знали об этом заранее.
– Знать бы все заранее, – промолвил он в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь.
Варя, обложенная подушками и укрытая теплым одеялом, тоскливо глядела в окно. Там, за окном, падал мягкий снег, застревая в еловых лапах; в разрыв между тучами проглядывала полная Луна. Лаяли собаки, все еще не привыкшие к чужакам. Во дворе Ирочка, смеясь, ловила на язык первые снежинки, а Варя не могла подойти к окну и крикнуть ей, что есть снег вредно. Как она теперь будет следить за дочерью, если прикована к постели? Сейчас все гораздо серьезнее, чем раньше. Боязно даже лишний раз повернуться на другой бок – а уж о том, чтобы самой пойти в душ или вымыть голову, не может быть и речи. Хочется в туалет, а помочь некому: у медиков слишком много дел в госпитале, чтобы сидеть с ней, служанка ушла домой. Да и то сказать, стыд-то какой!
Она вздохнула. Куда запропастился Вейру? Придет ли на ночь, или она его так обидела, что он оставил ее одну? Но если считать обиды, кто пострадал больше?
Хлопнула калитка, донесся голос Вейру, ему тут же ответил звонкий детский голосок:
– Ну пап, ну еще немножко погуляю…
Вейру говорил глуше, и Варя не разбирала слов. Ирочка разочарованно протянула:
– Ну ладно, – и почти тут же по ступенькам крыльца затопали громкие маленькие ножки.
По низу потянуло холодом – открылась наружная дверь. Ирочка спросила:
– А что у нас сегодня на ужин?
Зазвенели крышки кастрюлек, раздался грохот упавшей чашки.
– Старая карга удавится за свой сервиз, – флегматично промолвил Вейру. – Вымети-ка осколки, может, не заметит.
Ирочка зашуршала веником, напевая:
– Старая карга – костяная нога!
Дверь распахнулась, ввалился Вейру, на ходу скидывая куртку. Варя невольно вжалась в подушку. Его прихода она и ждала, и боялась. Все-таки она наговорила ему лишнего.
– Ты не вставала? – спросил он. – Вот и хорошо. Сейчас принесу поесть.
– Вейру, – пролепетала она, отведя глаза и сгорая со стыда, – мне надо в туалет.
Он кивнул, не выражая никаких чувств, откинул одеяло, аккуратно поднял ее и отнес в ванную. Она медлила.
– Ну, что ты? – поторопил он. – Давай.
– Выйди, – прошептала она.
Он усмехнулся.
– Чего я у тебя не видел?
Варя заплакала, закрыв лицо ладонями. Неужели он не понимает, что за унижение сидеть на унитазе в присутствии кого-то другого? Она ненавидела его за то, что оказалась в таком безвыходном положении, и за то, что не может обойтись без него.
– Ну, хватит реветь, – он убрал ее руки от лица и вытер слезы носовым платком, став снова похожим на прежнего Вейру, заботливого и чуткого. – Если хочешь, я выйду. Но потом обязательно меня позови.
Вечер прошел в мире. Вейру ни словом, ни намеком не напомнил ей об оскорблении священной особы командира. Он подал ей ужин в постель, принес тазик для умывания и полил из кувшина, поправил подушки, помог улечься поудобнее – в общем, с успехом исполнял функции сиделки. Она принимала все с молчаливой благодарностью. Только когда он уже в постели погладил ее по щеке, желая спокойной ночи, она не выдержала – отвернулась. Она не могла забыть, что еще вчера эти руки ласкали местную шлюху – а может, и сегодня…
Спала она долго – наверное, так измученный организм реагировал на нервную и физическую перегрузку. Время близилось к полудню. Погода была пасмурная и холодная, оконное стекло дребезжало от порывов ветра. У окна, скрестив руки на груди, стоял Вейру. Он повернулся – видимо, услышал шевеление на кровати, – и Варя поняла, что он сильно не в духе.
– Давай-ка быстрее собирайся, куда там тебе надо, – сказал он. – Через полчаса я должен присутствовать на казни.
– К… какой казни? – вздрогнула Варя.
Он вдруг взорвался:
– Только не делай вид, что ты здесь ни при чем! Из-за того, что ты считаешься моей женой, невинную девушку высекут плетьми на площади.
– Невинную девушку? – переспросила Варя. – Это она-то невинная девушка?
– Заткнись, – скрипнул зубами Вейру.
Она замолчала. Только когда он закончил с ней все дела и собрался уходить, спросила:
– Если тебе так противна мысль, что ее высекут – почему бы тебе не отменить казнь? Это ведь твой приказ, разве нет?
– Я должен был его отдать.
– Должен – кому? Ты же командир.
– Иногда, – сказал он, сумрачно взглянув на нее, – человеку приходится делать не нравящиеся ему вещи во имя высших соображений. А если он командир, это лишь усугубляет ситуацию.
Он треснул кулаком по дверному косяку и ушел. Она не успела выяснить, в чем заключаются высшие соображения.
В окно было видно, как Вейру топает к калитке какой-то странной походкой, непохожей на его стремительно-ленивую кошачью поступь – будто к обеим ногам привязаны свинцовые гири. В калитке он столкнулся с Асса Минаром, но даже не повернул головы.
Варя встрепенулась, поспешно схватила расческу и зеркальце, вспушила волосы, второпях наложила на веки тени. Хоть ей теперь не скоро придется заняться любовью, но она была не прочь приятно пообщаться с культурологом. Она встретила его сияющей улыбкой.
– Привет, Ассиэ. Рада, что ты заглянул навестить пострадавшую в правом бою.
Он присел на краешек кровати и нежно поцеловал Варю в губы.
– Твой муж сегодня какой-то странный, – сообщил он. – Похоже, он меня не заметил.
Она состроила гримаску:
– Видимо, он занят переживаниями поважнее, – и попросила: – Поцелуй меня еще, Асса. Это единственное, что мне осталось.
– Что ты говоришь?! – он испуганно посмотрел на нее, порывисто прижался губами к ее щекам, глазам, губам. – Барбиэ, милая… Это из-за нее? Из-за Марины Меженковой, которую сейчас казнят?
Варя печально кивнула.
– И ее всего лишь высекут? – возмутился Асса. – Вейру должен был расстрелять ее на месте!
– Она его любовница, – безжизненно проинформировала Варя.
– Э… – Асса чуть не подавился, но быстро справился с собой. – Так она избила тебя из-за Вейру?!
– Мы подрались, – поправила Варя и не удержалась от похвальбы. – Я ей тоже изрядно накостыляла.
– Барбиэ, тебе не следовало так рисковать, – он потерянно покачал головой. – Ты могла бы нанять кого-нибудь, чтобы ее тихо убрали… Хотя, если бы ты спросила меня, я бы сказал, что твой муж недостоин даже подобной мести. Он не любит тебя, я давно это говорил. Разве я был неправ?
Он заглянул в глаза Варе, словно желая найти там подтверждение.
– Барбиэ, да он просто идиот! Надо быть последним кретином, чтобы не любить такую женщину – красивую, нежную, заботливую, преданную до самоотречения… И надо быть настоящей сволочью, чтобы так обращаться с матерью своих детей.
– Не нужно, Асса, – прервала его Варя.
– Уходи от него, – сказал Асса. – Ты не пожалеешь. Я люблю тебя больше жизни. Я никогда не обижу тебя, не подниму на тебя руку, не скажу грубого слова. Хочешь, уедем на Ирру или останемся в твоих родных местах, хочешь – улетим на какую-нибудь дикую планету подальше от этой войны. Я вполне способен обеспечить семью. Мы можем осесть где-нибудь в живописной местности, растить детей. А хочешь – будем путешествовать…
Искушение было велико, но Варя вовремя задала себе вопрос: что скрывается за заманчивыми перспективами? Как они смогут улететь? Путь до базы десанта долог, ей не одолеть его в столь плачевном состоянии. А если бы она и была здорова – леса кишат партизанами, а дороги патрулями особой службы. Но пусть даже они вопреки всем препонам доберутся до базы, что дальше? Звездолетами распоряжается командир десанта.
– Все это прекрасные мечты, – вздохнула она, – которые никогда не осуществятся. Я не раз говорила тебе, что развода не будет.
Асса опустил голову.
– Ты любишь его?
– Я не желаю обсуждать это, – сказала она, замкнувшись.
Если бы Асса спросил: «Ненавидишь ли ты его?» – она, не задумываясь, ответила бы: «Да!» Но вопрос о любви заставлял ее чувствовать себя загнанной в угол.
Асса не стал больше касаться больной темы. Они заговорили о жизни вообще, о природе, о культурных особенностях разных уголков мироздания, время от времени прерываясь, чтобы поцеловаться или как-то иначе выразить свои чувства друг к другу.
Служанка принесла обед, и они вдруг обнаружили, что за окном смеркается. В пасмурный день поздней осенью темнота наступает рано, и все-таки с полудня прошло несколько часов.
– Сколько обычно длится казнь? – обеспокоенно спросила Варя.
– Ну… полчаса, вряд ли дольше, – предположил Асса.
– Вейру задерживается.
– Это к лучшему, – улыбнулся он. – Мы без помех пообщались.
– Да… Но мне все же хотелось знать, где его черти носят.
Я бы на твоем месте особенно не волновался, – хмыкнул Асса. – Знаешь, когда обнаженную женщину секут плетьми, это довольно возбуждающее зрелище. Возможно, он не смог удержаться и сейчас приятно проводит время.
Зрачки у Вари многообещающе сузились.
Вейру вернулся поздно, пьяный и мрачный. Варя к тому времени почти кипела.
– Оторвался наконец, – едко спросила она, – от своей Мариночки? Долго же ты с ней развлекался!
Он взглянул на Варю расфокусированным взглядом и промолвил без всякого выражения:
– Если ты имеешь в виду Марину Меженкову, то она умерла.
Заранее заготовленные фразы вылетели у Вари из головы, словно от удара.
– Как это? – только и смогла выговорить она.
– Тебя в самом деле интересует, как? – он сел, сжал ладонями виски. – Висеть голой на связанных руках – не супчик хлебать. Холодный ветер, под плетью на спине лопается кожа… Видимо, это чересчур для слабой девушки. Не думал, что так получится.
– Мне очень жаль, – пораженно сказала Варя. – Я тоже не думала, – она вдруг почувствовала, что ее сейчас прожгут взглядом, и подняла голову: – Вейру, не смотри на меня так! Я не виновата, что она умерла.
– Не виновата? – рявкнул он. – А кто же виноват? Я прекрасно знаю, кто затеял ту драку! Не ее надо было высечь, а тебя! – он рванул Варю за ворот халата, она в страхе зажмурилась. – Плеть пошла бы тебе на пользу! Для чего она умерла, скажи мне? Кому это было нужно? Это кровавая жертва тебе, маленькая дрянь!
У Вари брызнули слезы.
– Ну, давай! – выкрикнула она. – Давай, ударь меня, если тебе станет легче!
Он отпустил ее и отвернулся, выругавшись вполголоса. Варя затихла, натянув поглубже одеяло и почти беззвучно всхлипывая в подушку.
Утром Варю разбудили вопли:
– Убийцы! Ироды! Нехристи поганые! Сгубили бедное дитятко!
Под окнами голосила пожилая женщина в черном платке, со слезами призывая проклятия на головы оккупантов. Варя не сразу поняла, по какому дитятку она плачет, только подивилась: иррийцы никогда не убивали маленьких детей.
Из-за приоткрытой двери в столовую послышался голос Дайне.
– Командир, может, пристрелить ее, чтобы не сеяла смуту?
– Нет, – резко ответил Вейру.
Сильно задуло по низу – он вышел на крыльцо.
– Уходи, бабка, не буди драконов, – в окно его было хорошо видно, но голос звучал глухо.
– Что вы мне, старой, сделаете? – крикнула она. – Все одно скоро помирать. А вам век не расплатиться с богом за дитё, невинно убиенное. Гореть вам всем в аду!
– Не кричи, бабка. Твою внучку не по пьяни задавили. Она казнена в соответствии с законом военного времени.
– Нет вам веры, нехристям! Моя Мариночка отродясь не нападала ни на кого. Может, и не во всем была паинькой, но в драки не лезла – не так воспитана. Оклеветали девочку и замучили, звери проклятые! Ненаглядную мою! Кормилицу единственную у старухи! Вот уж не думала, что мне хоронить ее придется. А меня-то кто похоронит?
– Слушай, старуха, – Вейру тяжело вздохнул. – Я тебе дам ящик тушенки… два ящика. И канистру спирта. Но не ори здесь под окном! У меня больная жена, ей нужен покой.
– Жизнь за тушенку не купишь! – голос у бабки сорвался, и она заплакала дребезжащим старческим плачем, бормоча сквозь рыдания неубедительные угрозы страшного суда и геенны огненной.
Хлопнула дверь, Вейру позвал Дайне. Варя видела в окошко, как спустя некоторое время старуха в траурном платке, сгорбившись то ли от горя, то ли от ноши, выходила со двора, таща увесистую пластиковую канистру. За ней следовал Дайне, груженый двумя объемными картонными коробками. Звякнула щеколда калитки. Из столовой донесся звон бутылки о стакан и знакомое бульканье.
