Народное творчество
Золотые подковки
Служил у одного короля солдат Климов, так, немудрящий солдатишка, – полковую конюшню чистил, только на то его и хватало. Вот, раз вечером наказывает Климову фельдфебель: «Полковницкий денщик говорил, что собирается завтра до света в конюшню зайти, чистоту посмотреть. Так ты, Климов, за ночь, гляди, все чисто прибери; а то, если что, – беда тебе будет!»
Взял Климов метлу с лопатой и давай прибирать в конюшне. К полуночи сморил его сон, прилег он в пустом стойле на сено и задремал. Только, недолго проспавши, проснулся он и слышит: писк, топот, возня по конюшне идет, точно ребятишек туда целая орава забралась. Выглянул Климов потихоньку – от фонаря-то в конюшне видно, – смотрит: чертенят видимо-невидимо, да все маленькие: так-то по конюшне в чехарду играют, возятся, дерутся… Известно, ребятишки: надоело, стало быть, в преисподней все у старшого, у Дедушки Лысого, на глазах сидеть, слушать, как он ворчит да ругается. Смотрел на них Климов, смотрел – и смешно, и занятно!.. Вдруг один чертенок как прыгнет, точно кузнечик, да прямо около него в сено. Тут его Климов и сцапал за хвост: «А, – говорит, – попался! Теперь не выпущу». Прочие чертенята вмиг сгинули, а этот давай солдата просить-молить: «Дяденька, родимый, отпусти. Никогда не буду!» «Нет, – говорит Климов, – постой-погоди: вот как закрещу я тебя, тогда и вправду не будешь. Эх, говорил я фельдфебелю, чтоб козла в конюшне завести; а то, сделай милость, какая пакость завелась!.. Ну, рассказывай: зачем сюда забрались?» «Поиграть, дяденька; нас Дедушка Лысый отпустил, потому – мы сегодня в первый раз подковки надели, праздник у нас». Повернул Климов чертенка вверх ногами, поглядел: и вправду у него копытца золотыми подковками подкованы. «Это что ж у вас подковки значут, – спрашивает, – чин что ли какой?» «Нет, – говорит чертенок, – мы еще маленькие, без чинов. А подковки нам подбивают, чтоб мы могли людей морочить: в подковках вся сила». «Вот ты какой: мразь этакая, а уж морочить можешь! Нет, нельзя тебя отпустить!» Взмолился чертенок, плачет, лапки к Климову тянет. «Дяденька, голубчик, не губи, отпусти! Мамка по мне с горя изведется». – «Стало быть, у тебя и мать есть?» – «Есть, дяденька. Вдова она, а у нее я один только». – «Ах ты, скажите на милость! Тоже мать у него, у пакости этакой, есть! Ну ладно: отпустить, я тебя отпущу; только сниму с тебя твои подковки, чтоб ты людей смущать не мог». Все плачет чертенок: «Ох, дяденька, без подковок беда мне к Дедушке и на глаза показаться – драть будет… Да и тебе эти подковки опасные: если заморочишь кого до смерти или на смертный грех морокой наведешь – тут же мы тебя в преисподнюю утащим». «Ладно, – говорит Климов, – рассказывай! Зачем до смерти морочить. Я только для того глаза отводить буду, чтоб себе получше сделать». Взял клещи, оторвал у чертенка подковки, подрал его за вихор, чтоб не баловался, и выпустил. Как юркнет чертенок под пол, точно крыса!
«Любопытно, должно быть, – думает Климов, – людей морочить. Надо сейчас попробовать с фельдфебелем шутку сыграть. Коли не удастся, ну побьет, не первый снег уж мне на голову…» Взял натаскал грязи и навозу со двора, раскидал в конюшне; всюду гадость, срам такой наделал – смотреть тошно. Только управился – бежит фельдфебель; оглянулся кругом: «А, – говорит, – поспел убраться! Кажись, все чисто. Сейчас полковник будет». Вошел полковник, сердитый-пресердитый – всю ночь в карты играл, проигрался: хочется на ком-нибудь злобу сорвать. Вошел и давай по конюшне ходить, все осматривать; всюду излазил, по всему белой перчаткой водит да на все смотрит: не запачкался ли. Вымазался весь безобразно; перчатка мокрая, чернее грязи, а он все дует, точно пылинка к ней пристала. «Ничего, – говорит, – чисто ты, Климов, конюшню держишь… Спасибо! Что это ты, никак пол натираешь здесь?» А сам по щиколотку в навозной куче стоит. Вынул из кармана целковый, дал Климову и хочет уходить. Климов видит, что полковник сдобрился – напустил на себя смелость и говорит: «Ваше высокородие, дозвольте доложить». «Ну, что тебе?» – «Разрешите мне в отпуск на родину сходить: три года родных не видал». «Можно, – говорит полковник, – возьми завтра в канцелярии отпускной билет на месяц. Скажи, что я приказал тебе выдать. Это тебе за старанье».
Даже стыдно Климову своей удачи стало. Вычистил он к утру конюшню и вправду начисто – чтоб другого не подвести, – выправил себе отпуск и пошел на родину. Была она от того города недалеко – всего дня два ходу.