Надир Юматов
Еда
Николай всполошился как наркобарон, почуявший облаву спецназа. Разговор с дочерью на предмет еды, естественно отошел на второй план. Напуганный, он резко встал в полный рост, отправив в нокаут своей огромной задницей стул, сделал неопределенный шаг влево, потом дернулся вправо, схватил со стола полуметровый кабачок, одним большим шагом примкнул к гарнитуру, выдвинул ящичек и поместил туда овощ. Тем временем, не менее суетливая Марфа, словно при пожаре, заметалась вдоль стола, не зная за что взяться в первую очередь. В конце концов, ее выбор пал на печенья: она собрала в охапку все пакетики, и швырнула под стол, спрятав их за низко-свисающей скатертью. Затем опять заметалась.
– Кофе! – подсказал ей Николай, резво неся к холодильнику кефир и три банки сгущенки.
Марфа отреагировала молниеносно, и кофе был оперативно спрятан за дверцей антресоли.
– А ты что стоишь? – параллельно, нагружая предплечье полуфабрикатами, упрекнул Николай свою дочь, занявшую его недавнишнюю роль наблюдателя. Но Рима проигнорировала отцовский вопрос, оттопырив локти, она поднесла ладони к лицу, и безмолвно заплакала.
Тут же, раздался повторный звон, за которым последовали два настойчивых стука. Родители ускорили темп, а к Римминому плачу добавились всхлипы. Марфа открыла второй антресоль, который был пуст, встала между ним и Николаем, и одной рукой принимая безразборно продукты от мужа, другой заполнила ими два стеллажа. Последним штрихом – с усилием придавила дверцу.
– Фу, управились – выдохнул отец, упершись руками на край пустого стол – Ну, чего стоишь? – обратился он к дочери – иди открывай. Скажи, у нас нечего жрать. Пусть дома едят.
Терпение лопнуло.
– Да, чтоб вы сдохли! – сорвалась Рима.
– Что ты сказала? – будто бы не расслышал отец.
Рима в истерике, выскочила из кухни, подбежала к входной двери, и резко открыла ее – за порогом стояли подружки.
– Девочки, я никуда сегодня не пойду! – без объяснений захлопнула дверь прямо у них перед носом, и Разревевшись надсадно, ринулась к себе в комнату, где обрушилась на кровать, пропитывать слезами подушку. Ее обуяли непреодолимые чувства жалости к себе и ненависти к своим жадным родителям, а вслед за этим – появился нарастающий страх, за недавно высказанные ею пожелания в их адрес. Но спустя пару тройку горемычных минут, когда на уме прояснилось, что ни утешать, ни ругать ее, никто идти не собирается, как бы громко она не ревела, плач приутих и лишь иногда, прорывались отрывками всхлипы.
