Нади Луч
Ленни Голд в поисках самого себя. Агни

Чивани заглянула в рот. Белые, ровные зубы, свежий запах, но… чуть удлиненные клыки.

– А ты часто злишься? – Спросила, когда он отсмеялся.

– А зачем? Все прекрасно.

– А если не соглашаются с тобой?

– Я слишком мало знаю, чтоб настаивать на своем мнении.

– Хороший мальчик, – она глянула на учителя, перевела взгляд на маленькую гадалочку.

– Ты заслужила свою монетку, дорогая. Беги к маме, а то она никак не дождется подержать твой золотой. Беги, беги, ты умничка, – слегка похлопала ее по спине, когда девочка в порыве детского счастья обняла ее.

– А они могут переночевать в таборе?

Цыганка только поднесла сложенные в пучок пальцы ко лбу и отвела руку с широким приглашающим жестом, предлагая располагаться возле своего костра.

– Всем можно. Цыганский закон. Но это особенные гости. Милости прошу вас к моему шалашу, люди земли.

Не успели они усесться возле, как в табор шумной гомонящей волной влились цыгане-мужчины. Одетые в яркие рубашки с широкими рукавами, вышитые жилетки, вельветовые штаны в крупный рубчик, заправленные в высокие сапоги, подпоясанные кушаками, в тонких войлочных шляпах. Все как на подбор коренастые, длинноволосые, с короткими бородками и усиками. Они вели под уздцы несколько откормленных, холеных, разно породистых лошадей с поклажей.

Один молоденький красивый цыганенок лет 16, единственный, кто ехал верхом, задорно свистел. За ним виднелся белый ангел, стоящий на спине лошади и держащийся за плечи паренька, совсем подросток, с веселым улыбчивым лицом, длинными развевающимися на ветру волосами и огромными крыльями. Он махал ими так сильно в такт свиста своего подопечного, что прохладу почувствовали все дети, которые тотчас же сорвались со своих мест и помчались к нему с криками:

– Рукели приехал, Рукели приехал.

Мужчины громко переговаривались, шутили с женами, смеялись, отдавали сумки с продуктами, распрягали лошадей, отпускали их в поле. Женщины рассказывали им таборные новости, показывая пальцами на Ленни и учителя, расположившихся возле костра старейшей женщины в таборе.

А Рукели тем временем соскочил с коня и начал подбрасывать вверх всех малышей по очереди. Те верещали от восторга и удовольствия, заливались смехом и с нетерпением, в толкотне, ожидали свой черед взлететь в воздух и заорать от упоения полетом и объятий сильных, хватких рук всеобщего любимца.

– Да, Иоганн приехал… – проговорила цыганка ласково, – этот мальчик еще прославит цыган, помяните мое слово.

Ангел Иоганна-Рукели уже летел к чивани и ангелам-хранителям гостей табора. Облетел их со всех сторон, озорно коснувшись крыльями каждого, и приземлился возле ангела чивани, по-боксерски игриво побил того в мощную грудь маленькими кулачками. Тот улыбнулся и занес сжатую в кулак руку. Но ангел паренька ловко увильнул, и удар пришелся по воздуху.

– Ему бы научить Рукели не отклоняться, а держать удар. В жизни все пригодится.

К ним уже несся и сам Иоганн, невысокий, поджарый, мускулистый, еще под впечатлением от встречи с детьми.

– Чивани Агнес, – он поклонился старой цыганке с глубоким уважением, потом с большим достоинством слегка наклонил голову в сторону Ленни и учителя, пытливо и некоторым ожиданием заглянув в глаза одному и другому.

– Что, дорогой?

– Они?.. – Он указал глазами на чужаков, однако, не почувствовал никакой опасности со стороны гостей и тотчас расслабился.

– Ты правильно чувствуешь, – чивани одобрительно улыбнулась, – все хорошо. Они будут со мной.

Он чуть мотнул головой, расплылся в широкой белозубой улыбке, засветившейся на загорелом лице, подмигнул Ленни и, шутливо по-боксерски помахав кулаками перед ним, представился:

– Иоганн. Но можешь звать меня как все, Рукели.

Тот мгновенно скинул сумку и принял стойку:

– Леонард, можешь звать меня как все, Ленни.

– Ну, нет. Теперь ты Лоло. Золотой.

– Лоло – это золотой?

– Ну, вообще-то рыжий. Но у нас рыжий все равно, что золотой, потому что свет солнца и золото к себе притягивает. Это правда? Притягиваешь?

– Да, могу. Хочешь, покажу. Хоть сейчас.

– Имя у тебя что надо, Леонард значит «сильный, как лев». К внешности очень подходит – волосы у тебя что грива льва. Но Лоло лучше.

– А ты мне покажешь, как это ты так руками машешь?

– Ну, давай, – Рукели встал наизготовку, забыв о разнице в возрасте, весе и росте.

– Мальчики, мальчики, чуть-чуть подальше, а то сейчас пылищу подымите.

Ленни и Иоганн засмеялись и, весело переговариваясь, как старые знакомые, а не как только что познакомившиеся люди, отошли за фургон, на траву, уже пряно пахнущую в ожидании ночной прохлады. Быстро разулись и встали друг перед другом в стойке. За ними с радостным лаем умчались все собаки. Их ангелы кружили рядом.

Старая цыганка и учитель переглянулись в предвкушение развлечения. Она пыхнула трубкой, постучала рукой возле себя:

– Садись, Раполо, садись, дорогой.

– Раполо?

– Да-да. Серебряный.

– Но я не весь седой.

– Не весь, но пряди на темных волосах смотрятся, как серебряные.

– Ты больше серебряная, чем я.

– Нет. Я Агнес, огненная. А ты – серебряный. И не спорь. Бесполезно.

Учитель хохотнул, скинул сумку, уселся рядом. Не отрывая глаз от мальчиков, она спросила:

– Где ты его такого нашел?

– Уж не знаю, я его или он меня нашел, или мы друг к другу притянулись. Это все равно, что сейчас ответить на вопрос: ты нас нашла или мы тебя?

Цыганка довольно усмехнулась.

– Ты прав, дорогой, ты прав. Он, видать, хороший ученик.

– Так и есть, хороший не то слово, только он сам еще не знает, насколько он хорош.

И они замолчали, наблюдая, как летает Иоганн от приемов Ленни, и как Ленни не может боксировать, как Иоганн, пропуская один удар за другим. Их ангелы тоже учили друг друга приемам нападения и обороны.

– Кто этот мальчик? – Спросили одновременно учитель и чивани. Посмеялись. Цыганка заговорила первой:

– Иоганн Тролльман. У нас его зовут Рукели, немцы называют Цыганом. Совсем мальчик, а боксирует так, что любой взрослый, цыган и нецыган, может позавидовать. Не один и завидует вместо того, чтобы учиться у него. Сильный, выносливый боец. Сейчас наступают такие времена, когда нужно уметь постоять за себя и не только за себя, но и за любимых, за нацию, за свободу. А как насчет Лоло?

– Ленни Голд. Я нашел его в Черном лесу, оставил у себя, потому что отец неизвестно где, а мать погибла за несколько часов до того, как я его нашел. Ему понадобилось год, чтобы стать человеком земли. Можно сказать, уникум.

Быстро стемнело. Ленни и Иоганн, запыхавшиеся, мокрые и предовольные собой разбежались каждый к своему костру.

Еда была готова, и весь табор собрался возле общего стола, огромной скатерти, расстеленной прямо на земле и уставленной блюдами с незамысловатой походной снедью, ароматы от которой, перемешиваясь с запахом костра, стояли в воздухе, вызывая желание есть.

От цыган отделилось несколько ребятишек с мисками в руках. Они поставили их перед чивани и загляделись на чужаков, рассматривая их с любопытством маленьких детей, не пропуская ни одну деталь.

– Спасибо, дорогие, спасибо. Идите уже, кушайте.

Вспомнив о еде, те бросились наперегонки к своим.

Кувшин с кислым лошадиным молоком, глубокая миска с кашей, пахнущая костром, молодая картошка в мундире, помидоры, зеленый лук, сало, нарезанное толстыми кусками, наломанный черный хлеб, соль в тряпице. Простая еда, но как все это пахло!

– Чем богаты, тем и рады! Угощайтесь и отдыхайте с дороги.

Ленни с жадностью набросился на еду. Учитель, улыбаясь, тоже принялся за угощение.

– Бабушка, а почему вы… – с набитым ртом попытался спросить Ленни.

– Чивани Агнес, дорогой, можно даже просто чивани и просто на «ты».

– Почему ты от них так отличаешься?

– Немецким цыганам-синти нельзя кочевать, поэтому они ведут оседлый образ жизни и зарабатывают ремеслами, мужчины даже в армии служат, железные кресты за подвиги получают. А я что? Я – перекати-поле. Сегодня здесь, завтра – там. С моим умением гадать у меня нет проблем ни на одной границе, ни с одним чиновником, которому вдруг приспичит моими бумажками пошуршать или звон моих монет послушать. Я стара, но всегда сыта, всегда в тепле, всегда при деньгах. Люди сами ко мне приходят, потому что слух о моих способностях летит быстрей моего коня.

– Научишь меня?

– Хочешь быть всегда сытым и нужным?

– Да нет. Интересно же. Вон та девчушка, она так бойко это делает, а ей всего-то пять лет.

– И у тебя получится. В этом уж я нисколько не сомневаюсь. Но я бы начала не с этого.

Цыгане шумно кушали, шутили и смеялись, а потом долго все вместе сидели и лежали возле большого костра, куда они без конца подкидывали дрова, вели беседу, в которой участвовали все. Потом кто-то затянул песню глубоким грудным баритоном, ее подхватил тенор, вплелись женские голоса. Заиграла гитара. Затем вторая. А после все пустились в пляс вокруг огнища, настукивая в бубен и пальчиковые тамбурины. Танцевали и пели долго, с чувством, от души выплескивая в уже более прохладный воздух свои разочарования и усталость от бесконечных тягот жизни, где нет места надеждам на улучшение.

Но еще долго после того, как все устроились на ночлег по фургонам, один цыган с низким голосом под виртуозный аккомпанемент гитары тосковал в ночной тишине по своей еще не найденной любимой, изливая горесть звездам таким же далеким, как и не воплощенная любовь. Наконец, ушел и он.

Звонкая летняя ночь полнилась цвириканьем сверчков и трелями соловьев.

Поев, Ленни и учитель умостились возле костра. Осталась и чивани, задумчиво пыхтящая трубкой.

Глядя на Лоло, она задала себе вопрос: кто он? Не получив ответа от самой себя, не удовлетворенная тем, что уже узнала пару часов назад, она задала вопрос огню, бросив в него пучок душистых трав, от которых дым стал сладким.

Всмотрелась в пламя костра и увидела брата короля одной из древнейшей цивилизации. В то время как монарх приносил огню кровавые животные и человеческие жертвоприношения, прося еще побед, еще богатств, еще больше славы и всеобщего поклонения себе, его брат, молча и искренне, предавал огню свои похоть, гнев, жадность, страхи, зависть и непрощение. Она видела его коленопреклоненного и молящегося о смирении и сострадании везде, где бы тот ни молился, где бы ни возжигался им огонь. Она видела, как бог огня с громким потрескиванием съедал его невидимые глазу жертвоприношения, как при этом плавились, коптили и трещали свечи, как испускали искры фитили лампад, как поднималось высоко в небо пламя хавана – он получал удовольствие от принесенной жертвы. Что может больше удовлетворить бога, чем смирение и отдача на его милость? Больше вопросов пока у нее не было.

– У тебя хороший ученик, – подала голос чивани, Мартин согласно кивнул головой.

Вдруг из пламени поднялся длинный язычок, но не опал, как все остальные, а медленно устремился к чивани, поласкался об ее руку, не обжигая, обернулся вокруг нее, а потом потянулся к Ленни, облетел и его, создав огненную траекторию восьмерки, и только после этого вернулся в костер.

Мартин не хотел спать, хотя устал. В очередной раз он понял, что может смотреть на огонь бесконечно. Но сейчас ощущения были особенными. А после того, как он увидел, что огонь соединил цыганку и Ленни, предчувствие чего-то очень важного усилилось многократно.

После продолжительной тишины чивани заговорила вновь:

– Он – человек земли, но огонь говорит, что он готов стать и человеком огня. Ты отпустил бы его?

– Я не против, но решать ему.

Чивани пристально посмотрела на мальчика.

Черное небо пульсировало низкими звездами. Теплая безветренная ночь была полна покоя и своей относительной тишиной, не прерываемой шумами, создаваемыми людьми. Воздух казался густым от аромата цветов и трав. Все это вместе убаюкивало Ленни, который свернулся калачиком и засыпал, глядя на пламя. А оно, словно чувствуя его предсонное состояние, не танцевало, а двигалось плавно. Он не слушал, о чем говорят чивани и учитель, не видел огненную восьмерку, но случайно глянув на цыганку сонными глазами и увидев, как она на него смотрит, почувствовал, что сон мгновенно испарился.

Чивани поворошила веточкой огонь, тот сразу ответил, выпустив тысячи искр, тотчас же улетевших в небо, брызнул ярким золотом, залив светом все вокруг.

– Цыгане – кочевники. И чувствительность к тонкому миру у них в крови, объяснить ничего не могут, и зачем, спрашивается, объяснять, надо бояться и придерживаться примет. У них много суеверий, предрассудков, знамений, предзнаменований, а то и запретов, в основе которых лежит вера в духов. Духов предков, земли, огня, воды, воздуха. Не просишь их благословения – получай шишки, веришь – кланяйся и все образуется как нельзя лучше. Духи земли, ну, ты знаешь, дружелюбны и всегда готовы помочь.

Мартин не удержался и вставил комментарий:

– Ну, они очень разные, в каждой местности свои. Где ласковые, как шелковая трава, где суровые, как колючки. Но все добрые, это да, если с ними говорить и не замышлять зло земле.

Чивани продолжила:

– Духи воды – очень зависят от настроения, могут помочь, а могут и навредить. Духи воздуха – независимы и изменчивы в своих решениях. Духи огня – жесткие и бескомпромиссные. А вы, я смотрю, хорошо ладите не только с духами земли, но и с самой землей.

Мартин с улыбкой согласно кивнул.

Ленни даже привстал:

– Я люблю землю. Люблю Бхуми. Она как мать, заботливая, внимательная, любящая. Она… такая… – вся трава вокруг потянулась к нему и начала ласкаться об него, в его руки прыгнула мышь-полевка, над ним закружились светлячки, цикады застрекотали еще громче, как будто специально для него.

– И слов не надо. Вижу, вижу.

Ленни открыл глаза, закрывшиеся от блаженства:

– А ты, чивани, человек какой стихии?

– Я – человек огня.

– Ух ты!

– Не могу сказать, что я повелеваю огнем. Нет. Скорее, он благосклонен ко мне, разрешая с собой играться. А ты, хочешь познать огонь, дорогой?

Ленни радостно закивал:

– А можно?

– Сейчас и поглядим.

Она встала, впервые за несколько часов знакомства, и оказалась маленькой, худой, верткой женщиной. Несмотря на возраст, она держалась прямо, двигалась быстро, не то, что большинство стариков-ровесников. Длинная с оборками юбка доходила до лодыжек и не скрывала маленькие ножки. Несколько нижних юбок из тонкого материала придавали пышность бедрам. Широкий пояс подчеркивал талию.

Она бойко дошла до фургона и ненадолго скрылась в нем, вышла, неся что-то в руках. Некоторое время усаживалась возле костра, потом затихла и пробормотала молитву, призывающую духа огня.

– Попросите и вы его милости.

Ленни и Мартин чуть не открыли рот, когда увидели нисходящее с ночного неба зарево. Луч света тянулся за сгустком огня, который был подобен горящему в атмосфере метеору. Он приближался к земле с огромной скоростью.

Чивани бросила в огонь одно за другим маленький засушенный букетик полевых цветов, который при сжигании испустил насыщенный сладкий аромат, горсть зерен, вылила из маленьких сосудов топленое масло и цветочный мед, плеснула из кувшина кислого лошадиного молока.

С каждым новым подношением огонь поднимался все выше и выше, становился все ярче, и когда было отдана последняя жертва, столп света сверху молнией соединился с костром, вызвав сильнейший всполох пламени. Оно мощно взметнулось вверх. В нем отчетливо можно было видеть мужской силуэт.

И в широко раскрытых глазах Ленни отразилась пляска бога огня. Он танцевал, завораживая красотой и силой огненной стихии, а дрова и угли трещали в определенном ритме то быстро, то медленно. Не выходя из кострища и не прерывая своего танца, трехголовое, шестирукое божество облизывало тремя огненными языками душу каждого сидящего перед ним человека. Все чужеродное, мертвое и болезнетворное в них сгорело внутри него, и превратившись в черный пепел, осыпалось с тихим или громким потрескиванием на землю.

Все трое не отрываясь, смотрели на пляску космического связного. Бог огня явно благоволил к Ленни, уделив ему внимание больше, чем остальным.

Но вот божество остановилось. Затихла перкуссионная мелодия, создаваемая трением его стоп о поверхность горящих дров и тлеющих углей, под которую он танцевал.

– Я доволен вниманием посвященных. Просите все, что хотите.

Он обратил взгляд всех трех лиц к Мартину.

– Смею ли я надеяться на твою помощь на моем пути земли?

– Молись мне да будешь услышан мной.

– А ты? – Повернулся он к старой цыганке.

– Я слишком стара. Я устала от людей. Возьми меня с собой.

– Нет. Ты еще не исполнила своей последней миссии. Ты одна из немногих сейчас, владеющих силой призывать огонь и управлять им. Передай это искусство новому ученику, а потом я сам перенесу тебя в неземную обитель.

Чивани замерла от восторга:

– В неземную? Неужели я?..

– Не думай об этом, а то все будет с точностью наоборот.

На этот раз цыганка замерла от разочарования.

– Я же сказал, не думай об этом, а то все будет с точностью наоборот. Ну-у, а ты? – Прямо перед собой Ленни увидел лицо пылающего, обжигающего, плавящего бога. Слушая желания Мартина и чивани, которые, наверняка, много думали о чем-то подобном раньше, он не успел сообразить, чего бы сам хотел. Но, что бы ему хотелось больше всего?.. Прошло больше года со дня смерти матери, но Ленни еще никак не мог смириться с тем, что ее нет с ним. И он выпалил:

– Я хотел бы хотя бы еще разок, очень-очень хотел бы увидеть свою маму.

– Я знаю ее. Ее спонтанный погребальный костер был огромный и жаркий, ее душа невесома, а мир ее обитания высоко. – Один огненный язык лизнул его голову, как бы погладив, приподнял подбородок, при этом, не опалив ни одного волоска и не вызывая ожогов: – Это не в моей компетенции, но я передам твою просьбу тому, кто может ее выполнить.

И с силой оттолкнувшись от земли, чем вызвал всполох искр и поток жара в лицо, он ринулся ввысь и быстро исчез в звездном небе, став одной из звезд. Пламя опало и принялось, тихонько потрескивая, облизывать синими язычками распадающиеся на угли дрова, время от времени салютуя рассыпающимися в разные стороны и быстро гаснущими в ночи огоньками. Тишина заполнила их души.

– Отдыхайте, завтра, вернее, уже сегодня вставать чуть свет.

Ленни заснул мгновенно, как только его голова коснулась земли, без сновидений, но с улыбкой.

Но к Мартину сон не шел. Он понял, что здесь и сейчас разошлись пути его и Ленни. Минул год. Год! Всего один год! А они уже должны прощаться! Этот мальчик принес ему так много радости и так многому научил. А хорошим ли он был учителем для того, кто только вспоминал то, что уже когда-то знал?

Воспоминания всколыхнулись и быстрой рекой пронеслись в голове, оставив за собой налет легкой грусти.

– Не печалься, дорогой. Ты же знаешь, он – не первый и не последний.

Далекий женский голос вклинился в прошлое, становясь громче, вернул в настоящее. Это говорила чивани:

– Ты еще молод. Не то, что я. И у меня еще не было учеников, видать не готова была до сего дня. Даже умирать собралась. Вспомни себя и своего учителя. Когда он понял, что ты готов уйти, удерживал ли он тебя?

Мартин грустно улыбнулся и отрицательно качнул головой.

– Моим учителем была сама земля. Но я не думаю, что она стала бы держать меня силой.

– Вот и я говорю, всему свое время. Ты же знаешь. Сегодня, здесь и сейчас настал и мой час. И оказывается, я не умру, пока не передам ученику все свои знания.

Мартин покивал в знак согласия. Чивани продолжила, видя, что он не сопротивляется:

– Я понимаю, хорошего ученика всегда жаль отпускать. Не знаю наверняка, конечно, но я так думаю. Уже не грустишь?

Мартин светло улыбнулся, он принял расставание и уже смирился с его неизбежностью.

– Вернешься назад, откуда пришли?

– Нет. Всегда мечтал попутешествовать, а он эту мечту начал осуществлять. Наше пристанище было в Черном лесу. Но он где-то отыскал магический манускрипт древнего ракшаса и умудрился его открыть. Чудом спасся. После этого чувство опасности подсказало, что нужно убираться из Германии куда подальше и мне в том числе. И наши ангелы поторапливали.

Чивани глянула на безмятежно спящего Ленни.

– Бесполезно. Если демоны захотят найти – найдут, но попытаться, конечно, можно. Значит, мы должны уехать из страны?

– Да, и насколько возможно скорей.

– А ты куда направишься?

– Хочу увидеть и поклониться великому учителю, когда она подрастет. Так что сначала на юг, потом, куда ветер занесет, а после в Индию.

– Великий учитель – женщина? Насколько великий?

– Маттрейя.

– Три матери в одном лице. Я чувствовала. Даже сон приснился в конце марта этого года про беременную индианку и тигра-людоеда, который лизал ей стопы. Знала, что сон не для меня, но не рискнула облечь чувства в слова.

Она подняла голову к небу, укладывая полученную информацию.

– Жаль, что я стара, а то бы я с ним на этом тарантасе сразу же двинулась в Индию, но не знаю, доеду ли, увижу ли. Пока не выполню свою миссию не умру, понятное дело, и сколько времени мне отведено, никто, а я так точно, не знаю. Когда выдвигаешься?

– Со светом.

– А как же он?

– Попрощаюсь и пойду.

– Тогда отдыхай.

Чивани пошла спать в свой фургон, легко взобравшись по крутой приставной лестнице. А Мартин так и не сомкнул глаз до рассвета, только вздремнул чуток.

Все трое пробудились засветло и одновременно. Умылись, молча попили травяной, мгновенно взбодривший, чай. И лишь после этого Мартин, обращаясь к Ленни, заговорил тихо, но с силой:

– Я ухожу. Чивани Агнес позаботится о тебе и научит владеть огнем. Земля круглая, верю, что встретимся. Может и не раз.

Ленни, шокированный фразой «Я ухожу», впал в ступор и не мог ни шевелиться, ни говорить, осталась только способность моргать широко раскрытыми глазами и дышать. Наконец, он сбросил оторопь и кинулся опрометью к другу и наставнику, выдохнул из себя голос:

– Не уходи!

Слезы душили его:

– Учитель! Брат! Мартин! Не оставляй меня!

Он крепко-крепко вжался в него, просяще заглянул в глаза, полные не вылившихся слез:

– Что я буду без тебя делать?

– Как это что? – Встряла в их прощание чивани: – Уж я найду, чем тебя занять. Ты уже не маленький, не слабенький, не глупенький. Научись отпускать и смиряться. Раполо, иди. Твое паломничество уже началось.

– Мне некуда спешить, даже некуда идти, но такое чувство, что должен идти и даже спешить.

– Дай-ка руку.

Она внимательно рассмотрела ладони обеих рук, отпустила, улыбнулась, собрав возле глаз-солнц лучики-морщинки.

– У тебя еще будут ученики. Один, без никаких сомнений. Но, что точно могу сказать, твоя судьба уже поджидает тебя. И чем быстрее будешь идти, тем быстрее ее встретишь.

Мартин встал, крепко обнял Ленни, поклонился цыганке, приложив руку к сердцу таким же манером, как сделал и его ангел, прощаясь со всеми, и пошел, не оглядываясь, по проселочной дороге.

Так Ленни и чивани остались одни.

Ленни сидел у костра, сжавшись в комочек и спрятав голову в колени.

– Не плачь, дорогой.

Чивани укрыла мальчика шерстяным пледом, присела рядом и ласково погладила по голове. Ленни почувствовал, как вся его грусть-печаль вместе со слезами и комком в горле растворились от этого прикосновения.

– Давай-ка я тебе кое-что покажу. Уверена, что понравится.

Птицы только-только начинали подавать голоса. На гладкой поверхности листьев и камней появилось прохладное покрывало из опавшей росы. Свежий ветерок сносил надоедливо пищащих комаров.

Чивани и Ленни удобно устроились лицом в сторону восходящего солнца, закутавшись в теплые пледы, и сидели тихо, затаив дыхание. Их ангелы, стоя за спинами, тоже замерли в ожидании. Им всегда нравилось наблюдать, как люди в их попытках вырваться за пределы возможностей физического тела совершают величайшие духовные подвиги.

Свет едва зарождался в темном облачном небе. Кто-кто, а птицы уж точно знали, что он грядет, даже если его еще не видно, и приветствовали его уже громким, дружным и радостным щебетом.

Ленни сидел неподвижно и молча, неотрывно глядя в направлении начинающего светлеть горизонта в ожидании чуда.

Восходящее красное солнце медленно заливало небо нежно-розовым светом. Тучи, гонимые ветром, то и дело закрывали его, но оно непоколебимо и властно пробивалось сквозь них, изрешечивая их красными лучами. Оно, одинокое и недоступное из-за слепящего света и испепеляющего жара, наслаждалось собой, своим могуществом, игрой с тучами.

– Вы мешаете, – промолвила чивани и, повторяя жест своего ангела, провела рукой в направлении туч, как бы устраняя их с солнечного лика. Те вроде бы растерялись: подчиняться своей природе, ветру или дваждырожденной душе? Решение, подсказанное ветром, оказалось простым и красивым: они расположились так, чтобы не мешать солнцу смотреть на землю и, обтекая его снизу и сверху, образовали в плотной массе отверстие сходное с глазом с оранжевой радужкой и красным подобием зрачка.

– Это огонь небесный.

Казалось, глаз смотрит точно на них, внимательно, не отрываясь, ожидая последующих действий.

– Хотя он находится на огромном расстоянии от Земли, он дает свет и тепло, благодаря которым на ней возможна жизнь.

Она протянула руки к солнцу в немой мольбе. Раскрытые ладони закрылись в кулаки. Тучи из нежно-серых быстро стали угрожающе черно-серыми, свинцовой тяжестью придавили влажный воздух.

Загрохотали первые раскаты грома, а потом как будто заиграл свою партию небесный оркестр барабанов. Он рокотал, бил страстно и пугающе, даже устрашающе. Однако, в одновременном исполнении десяток партитур в разных тональностях и темпах чуткое музыкальное ухо услышало бы прекрасную грозную мелодию.

В грозовом небе засверкало множество молний. Своими бледными фиолетово-голубыми всполохами они освещали клубящееся месиво туч, испаряли из воздуха воду, насыщали озоном атмосферу, облегчали дыхание.

– Это огонь между небом и землей, – услышал Ленни голос чивани сквозь громы и молнии.

Протянутые к небу руки цыганки согнулись в локтях и легли на грудь. Ленни глянул на нее и увидел, что ее глаза закрыты, губы плотно сжаты, лицо сосредоточено в каком-то неимоверном усилии. Но вот вдруг она резко выпрямила руки с раскрытыми ладонями и направила их в землю. Яркий одинокий луч отделился от солнца, сверкнул мощнейшей молнией с оглушающим раскатом грома и ударил прямо перед ними, заставил вспыхнуть огнем полевую траву, подсушенную жарой. Огонь мгновенно оббежал вокруг них кольцом, не задевая их, но воспламеняя все кругом.

Цыгане в таборе, проснувшись от грохота, увидели огонь, всполошились. Дети кричали от страха, женщины голосили от отчаяния. Мужчины, выскочив из фургонов, второпях собирали пожитки, закидывая их беспорядочно внутрь. На скорую руку запрягали коней и спешно покидали пожарище, направляясь к городу. Огонь преследовал их, но не трогал.

Собаки метались внутри кольца из стороны в сторону, прыгали, выли, жались к колесам и к людям.

Чивани внимательно следила взглядом за передвижением огня, где, подгоняя, где, останавливая, потом принудила стать тише, опуская руки, ладонями вниз, все ниже и ниже. Как дирижер собирает пальцы вместе, заставляя умолкнуть музыку, так и она сделала заключающий жест, потушив беспрекословно подчиняющийся ей огонь, как бы вобрав его в свои пригоршни.

– Это огонь на земле.

Они стояли в кругу, незатронутым пожаром, а вне него от близлежащих домов до первой лесопосадки лежала выгоревшая земля. Собаки мгновенно успокоились и устроились вокруг них.

Она поднесла к груди сложенные вместе ладони и поклонилась солнцу. Его око, казалось, улыбаясь, снисходительно позволило закрыть себя тучами. Стало так темно, что начинающийся день был похож на поздний вечер и, наконец, на землю обрушилась вода.

Ленни сидел, омытый теплой водой, хлещущей с неба, потрясенный до глубины души феерическим зрелищем огненной стихии.

Чивани и сама впервые осознала, какой силой она владеет. Думала, пожимая плечами, владею и все. А сейчас, когда пришло время передать свои знания, сама была ошеломлена. Навстречу дождевым потокам из нее выплескивались потоки радости, благодарности и смирения.

Летний дождь прошел быстро не потому, что он летний, а потому, что его работа была выполнена, земля под пожарищем остужена, и наверх, к свету, сразу же заторопились ростки полевых трав.

Все, что было одето на цыганке и мальчике, промокло до последней нитки, облепило тела, мешало двигаться.

– А это огонь, – чивани указала на свою парующую одежду и пар изо рта – огонь в людях. Он живой. Он разумный. Он делает нас теплокровными. Воспламеняется температурой, когда надо сжечь чужеродные энергии, разгорается сильней, когда надо перенести холод, переварить съеденную пищу, распаляется, когда мы чрезмерно много думаем и особенно, когда гневаемся, спадает, когда мы спим. Сжигает, когда мы страстно чего-то хотим. И покидает тело, когда умираем.

Подняла руку над головой Ленни и подставила ладонь его золотой богине:

– И золотая богиня в нас тоже из огня. Она – единственная во Вселенной сила, которая не подчиняется законам гравитации. Она, как и огонь, устанавливает связь между творением и творцом. Огонь – дан всем людям, и золотая богиня есть у каждого, только вот пробуждается она только у избранных. Избранных ею. Она сама определяет, готов человек для этой связи или нет. Ей ведомы наши прошлые жизни, заслуги и грехи. Когда она поднимается, она сжигает все временное и чужеродное, оставляя саму суть человека, его идеальное воплощение. Таким, каким изначально задумал и создал его бог. Она описывается в Святых писаниях, как языки пламени, которые не обжигают, как древо огня, переносящее на седьмое небо, как неопалимая купина.

Ее лицо, озаренное внутренним светом, помолодело, хриплый от курения голос стал звонким:

– И вдохновение. Это тоже огонь. Он возжигается при соприкосновении двух источников: золотой богини изнутри и всевышнего огня, снисходящего сверху. Он раздувается из искры желания, личных способностей и готовности слышать голос тишины. Искренняя жажда творить во благо, воплощенная в жизнь любящим сердцем, восприимчивым умом и чуткими руками, рождают божественный результат – нетленные, непреходящие, грандиозные произведения искусства. Ими восхищаются, им поклоняются, их бережно хранят.

Чивани заглянула Ленни в глаза, улыбнулась всеми морщинками.

– Будет время, посещай музеи, памятники культуры и дай себе услышать музыку творящего огня, исходящую из них.

Она помолчала немного и продолжила:

– Огонь дает пищу для мозга, сжигая жир. Чем больше мы думаем, тем больше жирового топлива требуется мозгу. Поэтому, управляя внутренним огнем, можно научиться думать или не думать. Это удобно – думать или не думать по своему собственному желанию. А вот повелевать огнем во всех его внешних проявлениях можно только тогда, когда научишься управлять внутренним огнем. Хотя золотая богиня не подчиняется никаким законам, кроме своих собственных. Не подвластная законам времени, она вне прошлого, настоящего и будущего. И просто наблюдает с высоты своего величия за нашими потугами найти ее в себе. Она не подчиняется никому, кроме…