Надежда Волгина
Божественный цикл и Ангельская серия

Предисловие

Я лишь поэт, прозаик и писатель.

И скажете: «Совсем не знаешь жизнь».

Отвечу: «А знаете ли вы, что значит слышать голос Бога?» –

Молчание не нарушает хрупкий мир -

Поэта, прозаика, писателя…

Раздел I. Божественный цикл

Часть 1: «И Рай, и Ад. О человечестве»

Всё начиналось с творения

***

«Скажи же, Сеня»

Мы голые приходим в этот мир,

И голые же из него уходим.

И ни к чему нам клясть врагов своих -

Мы все едины пред вратами Бога.

И спросят вас: «Скажи-ка, Сеня,

И много зла успелось в мире повидать тебе?».

Ответит Сеня: «Ну нет, конечно. По-прежнему о зле?

В толк не возьму, о чем же ты выводишь свои речи?».

Лукавит Сеня. Господь прекрасно видит то,

К чему стремятся помыслы и мысли.

К вратам Эдема, царствия небесного,

Что открывает путь в прекрасную долину.

Лишенную волнений, подлостей и страхов, совсем ненужных обещаний,

Греховных мыслей и сюжетов нерадивой жизни.

На путь её ступить так важно -

Всем грешным, мающимся жизнью.

Отмучились они. И вот перед вратами Рая

Стоят и очередь свою безмолвно ждут.

И Сеня, друг его, и пара незнакомцев в некогда защитных касках.

Не спрашивают друг у друга что и почему.

Все ждут, на левой стороне груди располагая руку.

Под которой более не слышен стук.

Впервые за десятки земных лет, что, понимают, прожитыми были безрассудно.

Но поздно уже думать, Сеня, ты на небесах.

Молчи уже, не спи – и Сеня молча опускает руку,

По-прежнему не упуская очередь сюда, на небеса.

Не спят.

Ведь в междумирье пред вратами нету ночи,

И дня тут тоже нет.

Здесь всё другое и, как ни странно, в то же время тоже…

Никто не спит, все ждут означенного часа,

Когда откроются врата, Архангелы по списку пробегут глазами

И молвят слово. И может не одно. «Хотя бы два» –

То будут имена.

«Вдруг повезёт? Проскочим?» -

Авось бурлил в крови всегда.

Также как вера – лишь в шуме дней тихонько меркла, угасала,

Но человека верная ждала.

Она надеялась: «А может будет правдой?».

Что он придёт, попросит о прощении,

Раскаявшись, войдет в родимый отчий дом.

Где ждут всегда, ещё при жизни,

Где смерть откладывается на потом.

Но не приходят люди.

Хотя и продолжают странно верить, но не в себя.

В бумагу, деньги, способность обрести бессмертие

И без потребности хоть раз, но упрекнуть себя грехах.

Вы спросите, но в чем же заключён здесь смысл?

Ответом будет лишь пожатие плечами.

Мы все перед вратами, рассчитываем на удачу.

Или на праведную жизнь, ведённую на земле когда-то.

Она была какая есть.

И где-то праведная, в чем-то не особо.

Какая есть. Да, можно упрекнуть…

Не спрашивайте, пожалуйста, с нас, грешных, слишком строго.

Ведь все мы смертны,

И ты ту правду тоже знаешь.

Ты нас призвал.

Сейчас не время, не место глупым оправданиям.

Также как стонам, боли, крикам, страху.

Мы здесь перед вратами.

Рая или Ада?

И все же кажется, что Рая.

Архангелы иль кто

Трубят неслышимый доселе глас.

Глас Божий, что призывает

Отринуть страх и оказаться там,

По Его сторону.

Нам страшно.

Здесь и в общем-то сейчас

Услышать то, что будут молвить слуги Божьи,

Читая сказанное, скрытое до поры от глаз.

Но только до поры, до времени.

Ведь правду не укрыть во мрак.

И мрака перед вратами Рая нет,

Здесь только свет, рожденный на самих же небесах.

Они читают.

Большинство по свиткам, а кто-то молвит наизусть.

«И лишь только б не забыли моё имя вставить.

О большем, Боже, не молю».

*

Молитва веры…

Как часто к ней мы рисковали обращаться?

В минуты страха и отчаяния,

Сомнений, горестных печалей?

– Я пред тобою на коленях на земле стою.

Склонен и, кажется, не разогнуться.

Да мне не нужно этого:

Перед вратами я тихую молитву свету возношу.

«Услышь меня, Господь наш милосердный,

Позволь скорей войти в наш общий отчий дом.

Мы, дети, все твои создания.

Да, неразумным бытием живём.

Порою. Вернее, жили.

И каждому настал свой день и час,

Когда призвали.

Не угадаешь, не раскроешь,

На всём лежит твоя печать.

Мы, люди, глупые создания.

И мним себя царями мира.

А мир… Он нашему уму непостижим,

И создал его ты, единственный всесильный господин.

И повелитель. Судеб, мира

Твоей и нашей, общей и моей.

Я снова о себе, прости Создатель,

Я не привык… По-прежнему же Я и о себе.

А надо бы о жизни, и о вере,

О небе, что жило над головой все эти годы,

А не ценил. Смотрел и хмурым был от питерской погоды,

Что накрывала душу с головой.

И солнце редкое к нам больше не вернётся,

И пыль дорог мне не укроет след,

Который много раз до этого был оставлен в парке:

Я всё спешил – то по делам, то на обед.

Но чаще всё-таки на встречи.

То наши общие разлуки-расставания,

Я к сердцу ласковые руки прижимал.

Она шептала: «И, кажется, пора расстаться».

Я моча руки опускал.

И не вернётся золотое время,

Но то не суть, я жив. Мне кажется…

Ведь я дышу, и чувствую становится всё легче.

Скажи же, Господи, на это: почему?

Виной всему Эдемский воздух?

Здесь дышится – свободно и легко.

Я вырос здесь, в колосьях на пшеничном поле,

Среди лугов, равнин, меж безмятежных райских берегов…

Я вспомнил всё, пожалуйста, откройте.

Нет силы ждать, мне нужно оказаться там!

Пожалуйста, вы слышите? Откройте!

Я верую! Я только божий раб!

– Скажи же, Сеня. – Я преклоняюсь.

***

Пустынники

… Восторженным сердцам открылась сказочная даль.

– Уверен? Вовсе не мираж.

– Где видано найти оазис средь пустыни?

– Где слыхано, что этого не может быть? – Посмотрим…

Мелькает, кажется, огонь. Очаг домашний, вижу дом.

– Шутить решил? Мы все ещё в пустыне. – Я знаю, лучше присмотрись.

И видишь женщину, ребёнка?

– Мужчину вижу там, на берегу. И озеро.

Насколько кажется возможным найти все это будто мимоходом?

– Мы третий день в пути, нуждаемся в согреве.

– В пустыне и мало солнечного пекла?

– Я не о том светиле говорю.

– Я знаю: и кров, еда довольно редкие для нас с тобою гости.

– Рискнем? – Попробуем. Но давай-ка для начала я…

– Неужто ищешь что. Что мог ты потерять?

– Себя и жизнь. Оставил все надежно в прошлом.

– И ключ не взял от запертого на засов ларца?

– К чему ключи? Открыто – пользуйтесь. Вам может пригодится.

– Легко швыряешься ты нажитым богатством.

– Должно быть шутишь ты. Я богатей?

– Сокровище не мерится одним лишь златом. В годах оно твоих…

– Бездумно их похоронил, засыпал пеплом и залил виною.

– Неужто пьян? Постой, я вижу, что неудержим. Каков твой путь?

– Направо, прямо, дальше к звездам. Предел нам небо.

– Но дальше? – А дальше ценность и судьба всё за нас решит.

– За что же ты так раздражен на случай? Ему решать, кем быть тебе и что с тобою станет…

– Не самая паршивая награда оставить все в чужих руках? Судьбу я выбираю.

– А случай как?

Лишаешь ты себя свободы воли.

– На что мне воля и хваленая свобода? Я раб, и дело не в деньгах.

– Утратил в жизни мироощущение. Не видишь, слеп, бредешь. А где твой дом?

– В сердцах других и чуточку в том месте, где нахожусь сейчас.

– Бездомный значит, это хорошо.

Без привязи и связей, оков, цепей и странных поводов.

– Ты не о браке я надеюсь?

– Не так я глуп, чтобы идти в огонь. Моя жена всего в полметре.

– А говоришь свобода воли, случай…

– Да, мыслей, действий… Полный крах.

– А знаешь что? Наскучило. Нас двое…

– А можно с вами? – Конечно.

И Бог нам всем судья.

***

Бродяги?

А мы с тобой, бродяга, спим,

Лишь ветер мечется по стенам.

Того жилья, что стало домом

На вечер. Может быть навечно.

Мы спим. А может быть нам это снится?

Как распознать, как отличить,

Где явь, где сон?

И было что когда-то былью,

Сейчас лишь пыль…

Не спим мы, вру.

Себе, тебе, судьбе-прорухе,

Что сделала в одну лишь ночь нас богачами.

И также быстро забрала наш долг -

Ведь мы бродяги…

Нет. Спим с тобой в надежде, что проснёмся

Сегодня или в лучшем завтра.

Оно придёт, ведь правда?

Назло судьбе – старухе распоясной.

Но долг тот будет платежом нам красен.

И мы краснеем вместе с ним…

А может жар? От тела исходящий?

Пылает мерно благостный огонь в груди.

Он в нас с тобой, бродяга, чувствуешь?

Поглубже внутрь сердца загляни.

Не бойся быть восторженным огнём согретым:

Он не палит – поддерживает в жилах жизнь.

Он топит злую в сердце мерзлоту…

Сковавшую когда-то в одночасье

И сделавшую нас теми, кто мы есть:

Товарищами, путниками по несчастью

Быть может жизни всей?

Ведь только так она всегда звалась и, знает кто, всё ещё зовётся?

Не сталкивался с ней давно.

Нет, встреча со старухою в расчёты не берётся.

Ведь жизнь не может быть такой,

Нет, то не про нас…

Бродяга, спишь? Мне показалось…

– То показалось.

Случается подобное не в первый раз.

– И снова ты… – А ты теперь про что, ответь?

Молчишь? И лучше было бы поспать…

Я слышал монолог. С судьбой иль жизнью?

Без помощи ста грамм не вникнуть, о чем тобой веден был спор.

– А ты не можешь завязать… – С чем? С жизнью?

Мы с ней давно всё порешили и счёты больше не ведем.

Все счёты многие сошли на нет.

– А разве так? – Бывает -

Я всё такой же человек.

А хочешь если, можешь продолжать

И называть меня. – Но как ответь?

– Бродягой, пьяницей, невеждой и балдой -

Не будет трогать.

Давно потерян именам подобным счёт.

Я сплю. А то, что говорю с тобой – то сон.

Не верь словам, моим. Тем более…

Ты спи, бродяга, ночь дарует сон,

Что жизнью, к сожалению, у людей зовётся.

***

«Эй, Толик-разливайка!»

А бокальчик поменьше за себя выпью, я не жадный, а большую же часть делю на всех. Хотя куда, собственно, деваться? За меня всё уже решили. И в нашей компании в том числе. Причем каждый решает по очереди. Вот такие мы дружные, да. Сегодня, например, моя очередь решать. Не то чтобы я был против, и не жадный я совсем, но сами понимаете, та еще ответственность: одному не дольешь, другому перельешь и припомнят ведь потом, и с тобой потом при следующей раздаче также обойдутся. А мне бы этого очень не хотелось. Обижать людей, я имею в виду. Себя не привыкать, а вот других. Обидно как-то горько, я же понимаю какого это. Меня обижали, да, пару раз, но я не обижался, отнюдь и увы, нет. Человек я все же гордый, а гордость подобного не терпит. Не знаю, как у других. Но моя точно нет, не в её это правилах. Да, у гордости собственные правила имеются, неужели не слыхали? Вот диво и странность, как же жили до этого? Не гордые что ли совсем или пользовались неумело? Ну я вас тут, стало быть, научу. Берете, значит, три четверти водицы огненной и томатный сок. А простите, это из другой оперы, это я к обязанности сегодняшним готовлюсь. Во всем нужно, как говорится кем-то (вроде Толяном?), навык нужно сохранять и отрабатывать. И в гордости тоже, она без тренировки никуда. Зачахнет совсем, так и поминай, как звали: будет мыкаться, а вы кругами и около вокруг гордых и неприступных ходить. А должны быть наравне. Наравне, слышите? Да, бывает что-то со связью, небесные помехи, так сказать. Ну да, на небесах же я, а разве не сказал? И Толяныч здесь, и Вован, и Горыныч. Это мы его за то Горынычем прозвали, что выдыхал больно знатно. Они сейчас выдыхает. Только уже здесь. За одним из столов, как положено. Только кем? Нам же тут и место выделили, да. Жены за нас помолились что ли? Святые были женщины, и сейчас правда есть, но уже без нас, мужей остались. Оно может и к лучшему. Все полегче будет, а то нелегко терпелось им, досталась, что называется, ноша в жизни. И нам тут поспокойнее. Когда захотим, тогда и в дело вступаем. А дело, и говорил уже, ох нелегкое – чтобы каждому и не обделить. Это же суметь надо, это еще и решиться надо. Я из наших и самый решительный, с гордостью говорю, а вам говорил? Но мы все равно по очереди, по справедливости решаем. Вот как живется и на том свете. Почти и не изменилось ничего, если только чуть-чуть. Да, водку заменили. Это я ее по старой памяти так кличу, а на самом деле вода, без лишней буквы «к». Нам тут сказали, что она лишняя. Но соком томатным снабжают и тоже по старой памяти, видимо. Жалеют нас и закусь дают: плоды в саду – срывай не хочу. Только одно дерево трогать нельзя, я правда забыл какое. Но в сад не я хожу – Тимофеич, а он ученый, знает. Ты не суйся, говорит, изгонят. А кто же изгонит и куда, обратно что ли? Но я и не суюсь: а вдруг и правда и не брешет совсем? Не то, чтобы жену свою снова повидать не хотелось. Но лучше ей там без меня, покойнее… Ой, нехорошее слово, тьфу-тьфу. Я почему знаю: не верила она в меня никогда. Ни за что говорит, тебе с таким характером и привычками никуда не попасть, не то что.... А что характер мой и привычки. Не хуже и не лучше нежели, чем у других-то. Но носом никого и ни во что никогда не тыкаю. Упаси Бог. Упас уже вот и хорошо.

И как я только сюда попал? И сам удивляюсь. За заслуги какие свои или больше за грехи-огрехи? О, гр`ехи на чьи-то орехи. Хотя за грехи ответственность несут в другом месте. Это что же получается, господи, неужто совершенно безгрешен? И знал ведь, знал, что гордость не зря воспитывал, а характер мне в упрек ставили. Теперь же нате все! Ой, не хорошо это уже гордыня, Господи, вижу и понимаю. Спасибо, что еще учишь, и я обещал научить. Только кого и чему? Так-то я обещания держу. Даже здесь. Вот и кореша… Ой, ребятам своим обещал, чтобы по справедливости, а не как Колян обычно. НЕ хорошо, конечно, о друзьях так говорить. Но если вдуматься не особый друг, так новенький, сюда к нам недавно поступил. Ну ничего, это он от неопытности своей, ничему жизнь на земле не научила, но мы научим. За что-то же он хорошее попал сюда? Значит, не безнадежен и есть с чем работать. Только бы время даром не потратить. Вы цените его, это время, данное вам. Я вот свое и не очень берёг, и оказался поэтому раньше времени. Хотя почему раньше? Может, миссия моя здесь решила продолжиться? Верю же, что она была. Только вот ТАМ не нашел, а ЗДЕСЬ, вполне себе и ничего. Не зря же говорят: «Толик, ну-ка разлейка, да так, как только ты умеешь». Вот! Вот, что я называю польза обществу и людям. Куда же они без меня, грешные. Ой, а выходит мы безгрешные, если вместе здесь и за одним столом. Ааа, к чему голову ломать, да и идти пора уже. Опаздывать не хорошо, это я еще ТАМ усвоил. Потому и попал сюда, что торопился успеть. А жена потом заявляла все милиции «по пьяни, спьяну». Ну что я, сами посудите, поезда бы не заметил, на который опаздывал? Ну я же не совсем испитый до самого дна ещё был? Вот избитый это да, на самом деле был. Но раньше это было. Сейчас-то всё по-другому и торопиться уже не стоит. Ой, а ребята как же? И видите, что заболтался, и не скажете. Зовут уже, наверное, а мы люди не гордые. Или всё же гордые? Ох, и запутался в понятиях этих. Здесь же всё не совсем то. Да иду я, иду. Дайте мысль грешную, ой, безгрешную до конца додумать. Ай, и ускользнула, не успел. Бродит теперь, должно быть, где-нибудь в садах Эдема. Надо Тимофеича попросить поискать. А может и сам захочет? А вот и он идет. Эй, Тимофеич. Тимофе-иии-ич! Что же ты молчишь… И не скажешь ничего своему другу. ТО-ЛЕ, говорю, другу. И мысля тебе моя в ухо что ли залетела, а в другое не вылетела, коли слышать перестал совсем? Ну-ка повернись другим ухом. А вот так? Вот теперь нормально, проверка прошла успешно. Я же любознательным каким раньше был, страсть! А что не рассказывал? И как упустил из вида? И что говоришь? Наливай лучше? Так я наливаю, стараюсь изо всех сил, и слушай, что ещё расскажу. Да не расплескиваю я, в чем вы вообще меня подозреваете? Откуда вы все эти подозрения взяли? Ну давайте еще подеремся, как обычно. Не удобно уже каждый раз, честное слово, хоть бы новенькое что придумали. И историю бы мне хоть раз дали дорассказать. А вы все допиваете. Как будто «жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился…». А как вам? По памяти сам, что называется, и душа еще помнит. И нет, не испита до дна, и песенка моя еще не спета. Испита-испета… Может и нам песню какую не про себя и затянуть? Что-то новенькое в нашей жизни здесь будет. А то все как-то тут не так, все не эдак. Бывало, жинка песню запоёт мне, а я и подпевать рад, хоть и голоса нет. Вот чего бог не дал, того не дал, а может миловал. Остальное же всё ещё при мне. И завидуйте господа, молча. Хотя вы и не завидуйте, спите уже. И всё, как обычно. А почему же я такой бодрый молодец? А за себя я бокальчик поменьше выпиваю. Вот такой я справедливо-гордый, не жалуюсь! Горло промочить хватило и ладно.

И все же я не жалуюсь… Пока не на что, но, говорят, легко могу найти, а как же могу, когда и не ищу, сами меня находят. Вот и Витек заявил сегодня, что не поровну, а я же не со зла. Ну пролил чуток пока до рюмок нес, но глаз-то у меня по-прежнему алмаз, и кто с этим поспорит, некому! Все снова спят. Странно, талант что ли у меня такой так разливать? При других же как-то бодро рассвет встречаем, а со мной вон как оказия получается. А все потому, что себе поменьше, другим побольше. Ага, поймали, скажете «все равно не поровну». Ну а как же я себе и больше или также? Потом упрекнут в корыстном интересе, а оно мне надо, доверие людское терять? Потом же и не позовут ни пить больше, ни наливать, даже если сами захотят. А поговорить опять же? Хотя и не говорим в последнее время, а чуть начинаешь, так до драки доходит. Вот оно как! А сколько у меня историй разных таких накипело внутри… И не пересказать, все вот вам больше душу изливаю. И на земле-то больно было некому. Все заняты, у всех дела. И я спешил, а куда деваться? А вы спешите? А вы не спешите. Хотя бы на моём горьком примере науч`итесь. На`учитесь! А что он горький сомнений у вас теперь нет? И скажете в рай же все равно попал. Знаете, теперь уже как-то и не уверен, а Рай ли? Наверное, это и есть мой Рай. Для каждого человека он свой, особенный. Такой, какой он хочет жизнь вокруг себя видеть. А вот в Аду, слава богу, не бывал. И почему «слава богу», если не бывал, и вообще причем здесь Бог и Ад? Не знаю, но рассказывали про Ад, чего греха таить (хотя его здесь и нет). Они же тоже иногда возвращаются, бывает дело. И Тимофеич тоже вот рассказывал. Говорит, когда по саду гулял, видел одного такого, на земле сидел всё яблоки ел. А, вот вспомнил, яблоки-то как раз есть и нельзя. Но не все, а определенные, с древа какого-то особого. Говорю же, у нас по этому делу Тимофеич, он ответственный за закусь, он и рвёт. А я больше по наливайке и по проливайке тоже. Ну это проехали уже. И вот сидит он, значит, голодный, и ест. Я, грешным делом, Тимофеичу хотел предложить отнести ему чего-нибудь горла промочить. Жарковато, наверное, там ему пришлось, грешному. Тимофеич сказал рано, пусть мол пообвыкнется, к порядкам нашим привыкнет, а там уже и сам заживет. А я вот думаю себе: а был ли тот Ад вообще? Может и его не существует, и всё в нашем сознании проносится, и сами мы в сознании собственном жить продолжаем, а что? Вполне себе может быть. Вот выдумал я рай, в нём живу себе спокойно и обретаю, а так мог бы и другое что выдумать, если дозволено, конечно. А интересный получается вопрос: дозволено ли? Никогда особо не задумывался, а вот теперь время появилось и возможности – думать. Благодарное это дело, но больше для себя. Другим же как-то не понять, не ведают всей прелести, ещё и обидеться могут, что ж, бывает. Частенько бывает, особенно со мной. Я же ещё, что думаю, то и говорю, вот такой вот у меня достаток, а для кого-то недостаток. Жена вот, например, бывало, журила. Ты, говорит, по пьяни, такую справедливость можешь восстановить, что мама не горюй и не расхлебаешь. Но я же всегда расхлебывал-хлебал: ел всё, что дают, что она давала. Но это уже к делу не относится, хотя женушка моя кулинарка была от бога. Царство ей… Получается, что Земное? Да так, с большой, заметьте, буквы. И что я, дурак был, что не ценил? Ведь были же возможности, были и средства, и время. И что не создал рай себе да на земле? Ну и для жены, конечно, пусть и в сознании. И мама её. Та тоже была хороша. И на земле мне ещё говорила: «Переживу тебя». Выходит, права оказалась, пережила-таки. Обещание свои тёща дорогая всегда держать умела, не отнять. Я и не отнимаю. Я вообще справедливый. Говорил же уже, да? А вы послушайте, коли еще и интересно. Знаю же, что интересно. Вон как рты пораскрывали. О чем-то это нам с вами говорит? О моем таланте рассказчика, наверное, я же такой словоохотливый. Вот выдала о себе всю правду матку и даже сам как-то и не заметил, а надо было бы, наверное, чтобы под контролем держать. Да… Себя под контролем держать, ребятушки мои, ой как важно, тут и спорить нечего. Сами видите, что без контроля бывает – оказии получаются, вот что бывает. Ну что-то я с вами совсем заболтался. Мне же тоже некогда, и здесь дела находятся. С одним вон уже разобрались, не прошло и утро. Даже спать всех уложили, что приятно, согласитесь? Я говорю приятно, когда дела вот так вот выполняются, легко вроде и как-то непринужденно, даже сам того не ожидаешь. А я и не ожидал. Думал, конечно, что все по руслу привычному пойдет, но чтобы вот так и настолько… Этого как-то ни в планах, ни в мыслях не было. В мыслях моих все больше Эдем, рай мой на небе сейчас. А на земле был. Там оказывается я тоже свой рай оставил. О женушке думаете? И я о ней, грешным делом, тоже подумал. Хотя почему же грешным? Ой, задумался вдруг: а она, моя хорошая, куда попадет? А маман ее? Вот за нее я особливо волнуюсь. А если же нагрянет сюда, ко мне? Мне получается и житья никакого не дадут, да и ненадобно будет. Надо в канцелярию сходить срочно, узнать, есть ли разнарядки. Жену еще ладно, пережить можно, мою хорошую. Но чтобы сюда и вдруг тёща… Вот уж бы чем Бог миловал, а? Господь, помилуешь грешного? За все заслуги былые, а я тебе, увидишь, ещё пригожусь. Уже пригождаюсь. А почему, собственно, нет? Я же много могу, ты знаешь: и подсобить, если что, и разлить в особливую меру, и чарки на стол выставить, и справедливости у меня не занимать. Да, не занимайте, ещё понадобится, когда разливать пора настанет. А она уже вот-вот скоро, близко. И снова мы с вами, друзья, заходим на новый круг удовольствий…

*

Потому что рано или поздно, но молитва придёт, приходит…

Помянете меня в своих молитвах? Знаю, что молитесь денно и часно, не по дням, а по часам то есть. Мы слышим, я слышу, да, хотя, правда, не знаю, как там остальные, не могу ручаться. Но проскальзывает что-то и в их разговорах иногда. А я больше слушаю, мне интересно. У кого что. Нет, не болит, но происходит. И радуюсь всегда, когда происходит что-то хорошее, а подобное случается часто. И знаете, мне кажется, и на земле со мной столько хорошего не происходило. Не то чтобы не случалось, или мимо стороной обходило, или мне было не досуг замечать (всегда был досуг), просто вот как-то так. Здесь всё острее чувствуется. Ярче переживания, эмоции, хотя кто-то скажет, ну какие, мол, могут быть эмоции, давно же уже мертв. А я отвечу: только сейчас и здесь я начал жить. И правду говорят, ой правду, про царство Божие. И на земле случается, что люди, хотя может и думают обратное. Но в мыслях они чисты, и мы чистыми приходим, такими, какие есть, сюда, в дом наш родной. Кто-то конечно и не сюда, но это разговор особый, и о нём мы как-то уже с вами говорили. И знаете? Верю, что, очистившись, пройдя своё пусть по кругу, они снова попадут сюда. Обязательно. И можете снова упрекнуть меня в хорошем, разрешаю. Сказать, что мир, видимый мной, на самом деле и не такой, и что я не такой. Слышал это не раз и на земле, а здесь в этом никто не упрекает. Ну хочешь быть особенным – будь, хочешь высказаться – тебе не скажут «пожалуйста, молчи». И я радуюсь. Радуюсь словам, как ребенок, потому что наконец-то говорю их в полную силу. Вы тоже скажите, попробуйте. Помолитесь за меня и души наши общие, уже совсем не грешные здесь, на небесах. Однажды и вы окажетесь здесь.

Упаси, не желаю в скорости. Знаю, что не наигрались, не находились по земле ножками своими (сам таким был), но на то и отпущен на земле срок. Да, чтобы понять, что везде может быть хорошо, но в раю всё-таки лучше. Помните же: контраст и эмоции ярче? Хотя кто-то их боится и оказывается не готов, вот странность, да? Быть не готовым к эмоциям и ладно бы чужим, а тут свои собственные, данные кем-то. Быть может жизнью? Наверное, ей. Поэтому живите, и чувствуйте моменты, особенно свои. А их много, ой как же их много разбросано по земле. Я вот свои не ценил, не замечал, всё обходил стороной. Было как-то стеснительно, не удобно. Может и с-сслова поэтому не произносились, боялись? Возможно, но сейчас, слава моему боже, говорю. Вы тоже говорите и молитесь за наши общие души, только разные немного: ваши все ещё на земле, а моя-то уже здесь, на небе. И благодарю, и тоже здесь молюсь, уже за вас, конечно, чтобы у вас там все было хорошо и радуюсь, когда это так, когда слышу от других о вас хорошее. Значит, работает, жива еще связь между землей и нашим небом. Потому и вас прошу отчаянно: молитесь. И хорошего будет больше, вот увидите. Это не так сложно, как кажется. Я хоть и на земле (бывало такое) молился, но здесь всё чувствуется как-то по-другому. Но вы уже многое по моим рассказам знаете. Молитесь, что я ещё могу сказать…

На самом деле многое, стоит лишь начать, но я вроде как бы начал. Понимаете меня, вижу, что понимаете. По крайней мере, долетает до вашего сознания, слуха, образ мой смутный и слова ясные. Пока еще ясные. Потом может быть и отмахнетесь в суете дней. Скажете, что не нужно вам и не по нраву такое слышать. Соглашусь. Ведь не всем по нраву слышать правду или молитву. Но я всё же буду пытаться, как и многие у нас пытаются здесь. И тоже радуются, когда получается и удается пробиться. Мы возвращаемся таким образом вновь на землю…

Дней только в году вашем земном (уже только лишь вашем, не моём) для этого у нас не так много: Троица и Пасха для мертвых. Но пытаемся мы каждый день, как по распорядку чьему-то. Наверное, своему собственному. Особенно в церквях пытаемся. Там почему-то удается и пробиться лучше, и слышать и вам, и нам. Мне так кажется. Особенно это было заметно в последний раз, когда какая-то старушка стояла возле иконы Николая Угодника (его я особенно почитаю) и всё молилась, молилась чему-то…Чему я так до конца не разобрал – колебание и дрожание свечей совместно с другими людскими молитвами сбивали со слуха и мысли. Но старушка почему-то привлекла мое внимание. Может задавала себе вопрос: почему же к старости в нас просыпается голос веры? Близость конца чувствуется ярче что ли? Без ответа остался мой вопрос, хотя об ответе и не просил, сам придет однажды, если нужно, хотя кто знает. Так вот старушка. Молилась она усердно и так радостно мне стало, что даже себя на миг забыл. О себе здесь вообще редко вспоминаешь, все больше о других думаешь. Как я теперь о своей старушке. Она уже моя, вот странность? Хотя ничего странного. Молитва мало кому принадлежит, ее и присвоить-то нельзя: может быть в этом ее духовная прелесть?

Вот такими мы приходим в этом мир, такими из него уходим. Что? Я не сказал какими? Очень даже может быть. Здесь я многое стал забывать. Память, как оказалось, в комплекте со смертью не идет, лишь с жизнью. Но здесь у меня другая память. Не то чтобы новая или бывшая в употреблении, скорее, просто данная. Как дается многое нам на земле, так и много дается на небе. Нужно лишь научиться вовремя замечать, а здесь это легче делается. Чувства, эмоции обостряются, помните. Конечно, вы ещё не успели забыть. Память по-прежнему присутствует в вашем сознании. Храните ее, пока есть у вас силы. И спросите зачем, если всё равно и вся проделанная работа будет бесполезна? А вы за любую работу стремитесь получить награду? Что ж, если так… Хотя доля истины в ваших словах есть, только же наградой можно определять разное. Для меня память была опытом. А зачем же земной опыт здесь на небесах? Хотя правы, опыт лишним не бывает и не будет, не тот это случай. Но обиднее всего людей терять из памяти своей. Поэтому и прошу: молитесь все, все до одного. Вдруг среди вас найдется кто-то, кто знал меня и может даже когда-то и любил? А молитва любящего сердца знаете какие чудеса творит? Чудо чудное из чудес. Вот поэтому прошу: наконец-то, люди, помолитесь…

P.S. Мы же переходим к нашим мудрым дочерям…