Н. Воронцова-Юрьева
Другой «Идиот»: истинный и правдивый, печальный и фантастический. Книга 1. Князь Мышкин: Крест и Голова

Пушкин и Мышкин

Итак, в 2002 году пушкинский «рыцарь бедный» избавился наконец от своей надоевшей романтической ширмы и вернул-таки себе истинное значение грозного рыцаря-тамплиера. А вот с Мышкиным в 2002 году таких чудес так и не произошло – он как был представлен Аглаей рыцарем-идеалистом в качестве всего лишь сравнительного образца, так коллективным усилием литературоведов им и остался.

И все-таки нет сомнений, что Достоевский, помещая в свой роман стихотворение Пушкина, прекрасно понимал, что речь в нем идет о рыцаре-храмовнике. Подобное знание в то время было культурологической нормой. Карен Степанян отмечает: «Достоевский знал историю ордена тамплиеров еще с «петрашевских» времен»¹⁹⁾. Да и помимо этого, если Достоевский знал биографию Пушкина (а он ее знал), то, разумеется, знал и про вольных каменщиков, включая и тамплиеров, и Приорат Сиона, и розенкрейцеров…

В «Идиоте» стихотворение Пушкина представлено в усеченном виде, без антихристианских строф о том, что рыцарь не молился богу (или святой троице) и что умер без причастья, а также без строфы о кресте и видении Девы Марии по дороге в Женеву. Такое сокращение был сделано Достоевским не случайно. Ибо то, что было им оставлено от пушкинского стихотворения, является в романе важнейшим дешифратором образа Мышкина!

Выражение «бедный рыцарь» в одной только мизансцене, от первого восклицания Коли до появления на террасе Евгения Павловича, повторяется более двадцати раз. Всего же это выражение звучит в романе 27 раз. Такое чрезвычайное повторение, конечно, не может быть случайным.

Тем не менее образ пушкинского «рыцаря бедного» именно как рыцаря-тамплиера так ни разу и не был напрямую соотнесен достоеведами с образом князя Мышкина. Общее мнение в ученой среде свелось к тому, что «рыцарь бедный» соотносится исключительно с духовно-нравственной сущностью князя, не более того. Такой вывод прежде всего делался на основе пояснений Аглаи Епанчиной, что герой пушкинского произведения (а значит, и князь) это «человек, способный иметь идеал, во-вторых, раз поставив себе идеал, поверить ему, а поверив, слепо отдать ему всю свою жизнь». Вот так Мышкин и остался рыцарем в кавычках – наивным чудаком с благородными помыслами.

А между тем Достоевский постоянно прикладывает образ Мышкина не только к «рыцарю бедному», мощному визуальному рефрену, красной нитью сшивающему весь роман в единое целое, но также и к контуру самого Пушкина! И это относится к любому появлению Пушкина в тексте.

Ну, например. У Пушкина была дуэль? Была. Вот и у Мышкина тоже намечается дуэль. А чтобы такое совпадение не показалось случайным, Достоевский обе эти дуэли объединяет в единое целое – заставляя Мышкина рассуждать про дуэль Пушкина, и делать это накануне своей собственной предполагаемой дуэли. Вот этот диалог князя с Аглаей:

– На дуэлях, должно быть, редко попадают.

– Как редко? Пушкина же убили.

– Это, может быть, случайно.

– Совсем не случайно; была дуэль на смерть, его и убили.

– Пуля попала так низко, что, верно, Дантес целил куда-нибудь выше, в грудь или в голову; а так, как она попала, никто не целит, стало быть, скорее всего пуля попала в Пушкина случайно, уже с промаха. Мне это компетентные люди говорили.

Кем были эти компетентные люди, с которыми Мышкин обсуждает смерть Пушкина? Это еще один важнейший вопрос, который достоеведами также никогда не поднимался, однако ответ на который является тем самым зашифрованным смыслом романа. Мы этот вопрос обсудим позже, а сейчас другом.

Еще одно очевидное намеренное притягивание Мышкина к Пушкину – это внезапный, неуместный и даже нелепый вопрос Аглаи про камер-юнкера в тот момент, когда она вынудила Мышкина посвататься за нее, а потом все обернула в шутку:

– <…> Полагаете вы быть камер-юнкером?

– Камер-юнкером? Я никак этого не воображал, но…

Но тут не утерпели обе сестры и прыснули со смеху.

Как известно, именно Пушкин был камер-юнкером. И нет сомнений, что этот мышкинский камер-юнкер (повторенный здесь дважды!) является прямым указанием на Пушкина.

Бросается в глаза и тот факт, что Мышкин говорит о Пушкине практически не переставая – с Аглаей, с Рогожиным, с гостями на своих собственных смотринах; говорит про пушкинскую дуэль, про его стихи, про его раны и смерть. Такое ощущение, что Мышкин буквально тянется к Пушкину – как если бы «рыцарь бедный» тянулся к своему художественному отцу.

«Если бы только не Аделаида Ивановна…»

Не буду томить. Раскрою тайну Мышкина сразу. Итак, «стало быть, „рыцарь-то бедный“ существует и непременно есть», – говорит Коля Иволгин и добавляет: «Если бы только не Аделаида Ивановна, так все бы мы давно уж знали, кто такой „рыцарь бедный“».

Это двусмысленное выражение относится к категории авторских подсказок. Мы ведь и без согласия Аделаиды Ивановны прекрасно знаем, кто такой «рыцарь бедный» – это Мышкин. Мы также прекрасно знаем (заново об этом узнав), что пушкинский «рыцарь бедный» – это еще и тамплиер. И что Пушкин, написавший стихотворение про рыцаря-тамплиера, был масоном и выходцем из масонской среды. И что масоны считали себя историческими и духовными преемниками тамплиеров.

Так вот. Просчитав всю эту логическую цепочку, мы и найдем разгадку к мучительной тайне образа Мышкина! Итак, смотрим на цепочку и находим ответ: 1) создателем «рыцаря бедного» был масон Пушкин; 2) «рыцарь бедный» – это тамплиер; 3) в романе пушкинский «рыцарь бедный» – это Мышкин.

В соответствии с данной логической цепочкой аналогия очевидна: если «рыцарь бедный» Мышкин – это точно такой же тамплиер, что и в стихотворении Пушкина, то, стало быть, и создателями князя были точно такие же масоны! Создателей трое: отец князя, благодетель князя и доктор Шнейдер. Таким образом, Мышкин всю свою жизнь до возвращения в Россию провел исключительно в масонской среде. А это значит, что и сам князь Лев Николаевич Мышкин также являлся масоном!

Это и есть ответ на вопрос Николая Нейчева: «кто на самом деле князь Лев Николаевич Мышкин? «²⁰⁾. Это и есть разгадка его образа. Мышкин – масон. Потомственный и убежденный. Масон-фанатик с идеалами тамплиерства в душе.

Здесь остается добавить, что термин «масон» в романе звучит. Один-единственный раз и совсем неприметно, но мы его обязаны услышать. Это когда наивный Коля Иволгин рассказывает князю о неожиданной утренней встрече со своим отцом – генералом Иволгиным, только что укравшим у Лебедева деньги (курсив мой):

– …Встречаю вдруг генерала, <…> так и накинулся на меня, как очнулся: <…> «Это всё хорошо, говорит, но я, главное, шел, затем и встал, чтобы тебя предупредить: я имею основание предполагать, что при господине Фердыщенке нельзя всего говорить и… надо удерживаться». Понимаете, князь?

– Неужто? Впрочем… для нас всё равно.

– Да, без сомнения, всё равно, мы не масоны!

Пятнадцатилетний мальчик Коля еще пока действительно не масон. И масонов, как ошибочно думает Коля, в глаза не видел. Ведь масонство в России уже давно (с 1822 г.) официально запрещено. А раз запрещено, то и не существует. О том же, что кто-то из его взрослых знакомых, и даже из семьи может быть масоном и участвовать в подпольной масонской деятельности, Коле и в голову не приходит.

Тамплиеры. Краткий обзор

Во избежание ошибочного романтического очарования тамплиерским рыцарством, следует сказать об этом ордене несколько слов. Он был создан в 1118 году как военная католическая структура, но при этом всегда стремился к духовной, экономической и политической независимости от католичества. Что самое удивительное – некоторые римские папы с удовольствием шли тамплиерам навстречу и спокойно рубили сук, на котором сами же и сидели.

Активным продвиженцем сомнительных интересов тамплиеров был католический богослов и, судя по его делам, тайный заговорщик Бернар Клервоский (1090—1153 гг.), активно использующий для этого свои личные отношения с папским двором. Например, уже в 1139 году «булла папы Иннокентия II, бывшего монаха-цистерцианца из Клерво и протеже святого Бернара, дарует тамплиерам значительные привилегии: орден, находящийся под исключительной опекой Его Святейшества, может быть распущен только самим папой. Иными словами, впредь он становится независимым от любой власти – светской или церковной, принца, короля или прелата, политической или религиозной. Таким образом, орден Храма вполне мог стать в будущем международной автономной империей, государством, не отчитывающимся ни перед кем, кроме самого себя»²¹⁾.

А спустя еще шесть лет, в 1145 году, последовала другая булла (папы Евгения III) – «Militia Dei», «оповещавшая епископов о том, что тамплиеры отныне имеют право возводить часовни»²²⁾.

Также благодаря странноватым папским указам тамплиеры получили право иметь свои собственные кладбища, служить свои мессы, вершить свои суды и принимать в орден отлученных от церкви. «Тамплиеры всегда боролись за освобождение от епископской власти. Равным образом, они постарались привлечь в свой орден отлученных от Церкви, готовые, в согласии со своим призванием, покрыть их грехи сиянием белого плаща»²³⁾. Добавим сюда же беспрецедентную банкирскую деятельность ордена, а также право чеканить свою серебряную монету²⁴⁾.

Так что вовсе не из зависти к чужим богатствам и не из-за своих финансовых трудностей король Франции Филипп Красивый в 1306 году принимает крайне опасное для себя и для короны решение уничтожить орден – этих «вооруженных банкиров», чья армия превосходит «по силе армию короля»^25).

Помимо подготовки к объявлению Иисуса Христа лжемессией, орден тамплиеров (имеющий право строить свои часовни, как мы помним), занимался еще одним делом, не имеющим ничего общего с христианством: колдовством и экспериментами по воскрешению мертвых. Еще за сто лет до разгрома тамплиеров, в 1208 году, «папа Иннокентий III разоблачает их поведение и недвусмысленно обвиняет их в приверженности к некромантии»²⁶⁾.

При допросах было установлено, что тамплиеры поклонялись некоему Бафомету – козлорогому крылатому двуполому существу с пентаклем во лбу. Как пишет В. Акунов: «Обвинители рыцарей Храма утверждали, что тамплиеры поклонялись дьяволу <…> иногда в виде символического изображения (идола под названием Бафомет). Тамплиеры якобы натирали идола Бафомета <…> жиром, вытопленным из тел тайно убитых ими христианских младенцев»²⁷⁾.

Существует множество версий на тему, кем (помимо дьявольской породы) является это внезапно обнаруженное существо, которому поклонялись не иначе, как тайно от всех. Но ясно одно: кем бы этот Бафомет ни был, он точно не из списка христианских святых.

СНОСКИ К ГЛАВЕ 1:

¹⁾ Нейчев Н. Таинственная поэтика Ф. М. Достоевского: монография. / Н. Нейчев пер. с болг. Т. Нейчевой. – Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2010. – 316 с. – Стр. 237.

²⁾ Там же.

³⁾ Касаткина Т. А. О творящей природе слова: Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа «реализма в высшем смысле». ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2004 г., 480 стр.

⁴⁾ Абдрахманова Е. А. Интерпретация образа князя Мышкина как доказательство от противного ложности концепции Христа-человека. / http://www.rusnauka.com/7_NITSB_2014/Philologia/7_162168.doc.htm / дата обращ. 11.03.2016

⁵⁾ Елена Местергази. Князь Мышкин и проблема веры в романе «Идиот» / http://komdost.narod.ru/mester.htm / дата обращ. 07.02.1016

⁶⁾ Соколов Б. В. Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. – М.: Яуза, Эксмо, 2007. – 512 с. – Стр.112.

⁷⁾ Померанц Г. С. Открытость бездне: Встречи с Достоевским. – М.: Советский писатель, 1990. – 384 с. – Стр. 222—223.

⁸⁾ Местергази Е. Г. Вера и князь Мышкин. Опыт «наивного» чтения романа «Идиот». / Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения: Сб. работ отечеств. и зарубеж. ученых / Под ред. Т. А. Касаткиной. М.: Наследие, 2001. – 560 с. – Стр. 291—318.

⁹⁾ Савченко Т. Т., Абдрахманова Е. А. Интерпретация образа князя Мышкина в современном литературоведении: к постановке проблемы. / Вестник Карагандинского университета. Серия «Филология». №1 (69), 2013. – Стр. 71—75.

¹⁰⁾ Там же.

¹¹⁾ Степанян К. А. Достоевский и Швейцария. Проблемы истории, филологии, культуры. 2007. №XVIII. Издательство: ООО «Аналитик»: Магнитогорск, 482 с. – Стр. 113.

¹²⁾ Уиллис Н. Был ли скупой рыцарь бедным и бедный скупым? / Звезда. 2002 №6. Стр.159—169.

¹³⁾ Степанян К. А. Достоевский и Швейцария. Проблемы истории, филологии, культуры. 2007. №XVIII. Магнитогорск: изд‒во: Аналитик, 482 с. – Стр. 114.

¹⁴⁾ Там же. Стр. 120.

¹⁵⁾ Н. Асадова, Л. Мацих. Братья. История масонства в России. / http://romanbook.ru/book/6077389/. Дата обращ. 11.01. 2016 г.

¹⁶⁾ Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней. – СПб.: Стомма, 2000. —337с.

¹⁷⁾ Майкл Бейджент, Ричард Лей, Генри Линкольн. Священная кровь и священный Грааль. М.: Эксмо. 2007. —169 с. – Стр. 23.

¹⁸⁾ Соколовская Т. О., Лотарева Д. Д. Тайные архивы русских масонов. – М.: Вече, 2007. – 480 с.:ил. – Стр. 234.

¹⁹⁾ Степанян К. А. Явление и диалог в романах Ф. М. Достоевского. СПб.: Крига, 2010. – 400 с. – Стр. 211.

²⁰⁾ Нейчев Н. Таинственная поэтика Ф. М. Достоевского: монография) / Н. Нейчев пер. с болг. Т. Нейчевой. – Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2010. – 316 с. – Стр. 237.

²¹⁾ Майкл Бейджент, Ричард Лей, Генри Линкольн. Священная кровь и священный Грааль. М.: Эксмо. 2007. —169 с. – Стр. 18.

²²⁾ Мельвиль М. История ордена тамплиеров. / Науч. редактор М. Ю. Медведев. – СПб: Евразия, 2000. – 416 с.

²³⁾ Там же.

²⁴⁾ Тайны и загадки истории и цивилизаций. А. В. Дзюба (сост.). Украина, Харьков, Белгород: изд-во Клуб Семейного Досуга, 2011. – 384 с. – Стр. 249.

²⁵⁾ Майкл Бейджент, Ричард Лей, Генри Линкольн. Священная кровь и священный Грааль. М.: Эксмо. 2007. —169 с. – Стр. 20.

²⁶⁾ Там же. Стр. 22.

²⁷⁾ Акунов В. В. История военно-монашеских орденов Европы. / В. В. Акунов – М.: Вече, 2012. – 448 с.

ГЛАВА 2

Поскольку Мышкин масон, то в романе его повсюду сопровождают масонские знаки и символы. Их выбор говорит о том, что все они тщательно инспектировались Достоевским на предмет возможности их технического монтажа в текст и соответствия творческим задачам.

Плащ без рукавов с капюшоном

Мышкин как тамплиер демонстрируется нам Достоевским с первых же страниц повествования (курсив мой):

На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии или, например, в Северной Италии.

Эта двузначная деталь – плащ без рукавов с огромным капюшоном – выделяет Мышкина не только как иностранца, но прежде всего как рыцаря-монаха. На это обращает внимание и Николай Нейчев, подмечая, что это «одежда, напоминающая иноческую или священническую фелонь»¹⁾.

Узелок

Эта удивительная деталь появляется в романе тоже с первых же страниц, практически одновременно с огромным капюшоном и плащом без рукавов:

В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, всё его дорожное достояние.

Достоеведы все как один рассматривают этот узелок исключительно в двух родственных вариантах: как признак чрезвычайно бедственного финансового положения князя, лишь оттеняющего его духовное богатство; и как нестяжательство Мышкина. Так оно, собственно, и есть. Более того: нестяжательство являлось характерной чертой рыцаря-тамплиера.

И все-таки Достоевский поставил перед нами не общее заключение, а вполне конкретный предмет – узелок. И заставил персонажей упомянуть этот предмет аж двадцать раз (!), включая сюда же «узлы» и «узел». Мало того, Достоевский дважды соединяет узелок в одно целое с тем самым плащом, важной частью которого, как мы помним, является монашеский «огромный капюшон»:

1) в беседе со слугой в доме Епанчиных (здесь и далее курсив мой), реплика князя: «Да вот сидел бы там, так вам бы всего и не объяснил, – весело засмеялся князь, – а, стало быть, вы всё еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок»;

2) в диалоге с тем же слугой: «Узелок-то постановьте хоть вон сюда», – говорит камердинер, и Мышкин согласно уточняет: «Я уж об этом думал; если позволите. И, знаете, сниму я и плащ?»

Дважды соединенные контекстом узелок и плащ с огромным капюшоном превращаются в цельную графическую фигуру.

Главный вопрос: а, собственно, почему узелок? Почему не сумка, не котомка? В конце концов, есть еще тряпка «из старого, полинялого фуляра», в которую Мышкин завернул свой тощий скарб, – почему бы не пошить из нее дорожный мешок, который в пути намного удобней узелка? Ни особых умений, ни большого времени такое шитье не потребует, а в дороге будет удобней. Выясним, в чем тут дело.

К узелку относятся сразу две фразы, подчеркивающие важность этой детали. Первую произносит в вагоне Рогожин: «И небось в этом узелке вся ваша суть заключается?» Вторую фразу следом добавляет Лебедев: «Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение». Это действительно так. Поскольку сутью образа Мышкина является его принадлежность к масонству и отождествление себя с рыцарем-тамплиером, то только такой контекст и способен наполнить узелок тем самым некоторым значением, которое он все-таки имеет, согласно ключевым фразам Рогожина и Лебедева.

Чтобы раскрыть это значение, вспомним устав тамплиеров. На девятый год после официального основания ордена храмовников, в 1128 году, был принят их первый устав (латинский устав), один из пунктов которого четко гласил: «Братья не могут иметь какую-либо сумку или сундук с замком»²⁾, а из всех видов мешков допускался только «походный мешок для продовольствия»³⁾. Введен был этот запрет для того, чтобы не поощрять стяжательство, ведь бедные рыцари Христовы должны были являть собой образец равнодушия к мирским удобствам и благам – «тамплиеры давали обет бедности»⁴⁾. Как известно, даже на своей печати тамплиеры были изображены сидящими вдвоем на одном коне – в качестве наглядного отказа от лишней траты средств на второго коня ради комфорта.

Вот и получается, что Мышкин своим узелком просто исполнил букву орденского устава. Исполнил не по нужде, а по зову своего тамплиерского сердца. Ведь он возвращался хоть и на родину, но в чуждую ему страну и среду. И этот маленький рыцарский узелок со скромной сменой белья, возможно, просто укреплял его дух и согревал ему душу.

Шахматы и карты

Шахматы в жизни Мышкина никогда не являлись предметом интереса для литературоведов, а между тем это очень странная история. В доме Епанчиных с шахматами были отлично знакомы, и, конечно, не только Аглая, которая «предложила князю играть в шахматы». Наверняка в шахматы умели играть и две ее сестры, надо же было Аглае с кем-то упражняться.

В шахматах прекрасно разбирается и восемнадцатилетний Ипполит, он даже посвящает шахматам небольшое рассуждение: «Самый лучший шахматный игрок, самый острый из них может рассчитать только несколько ходов вперед; про одного французского игрока, умевшего рассчитать десять ходов вперед, писали как про чудо».

И только Мышкин – не просто плохой, а ужасный шахматист. Это особо подчеркивается в романе. Мышкин в шахматы «и ступить не умеет», да еще до такой степени, что, не успела игра толком начаться, а уж Аглая «его тотчас же победила». Хуже того! Отсутствие шахматных навыков оказалось у Мышкина настолько плачевно, что Аглая даже «ужасно стыдила князя за его неуменье».

Казалось бы: ну и что, мало ли кто не умеет играть в шахматы. Но вот что удивительно: при таком полном шахматном фиаско Мышкин внезапно оказался непревзойденным игроком в карты – «князь оказался в дураки такой силы, как… как профессор; играл мастерски».

Да, конечно, карточная игра в подкидного дурака и шахматы находятся в разной весовой категории. Но это если в карты играть по правилам. Если же ваш партнер по картам ради выигрыша идет на всё, на любой обман и мошенничество, то в такой ситуации удержать победу за собой значит проявить небывалые чудеса интеллекта! А ведь Аглая вела себя именно так: «уж Аглая и плутовала, и карты подменяла, и в глазах у него же взятки воровала, а все-таки он каждый раз оставлял ее в дурах; раз пять сряду».

Подумать только: пять конов подряд Мышкин не просто выигрывает – он буквально громит Аглаю в наитруднейших для себя обстоятельствах тотального жульничества с ее стороны. Что это может значить? Только одно: что Аглая была картежным жуликом так себе, любительского пошиба, а вот Мышкин был обучен картежному плутовству на самом высоком профессиональном уровне! И жульничал так, что Аглая даже не смогла этого заметить.

Просто не верится, что человек такой интеллектуальной картежной мощи, как Мышкин, не сумел освоить шахматы хотя бы на минимально приличном уровне. Но факт налицо – в шахматах Мышкин «и ступить не умеет». Почему? Потому что не хочет нарушать устав тамплиеров!

Статья 317 устава храмовников запрещала рыцарям игру в шахматы (как игру слишком азартную, а потому доводящую до бессмысленных ссор и увечий). И первые десятилетия этот запрет строго соблюдался. А цистерианец Бернард Клервоский, влиятельнейший богослов, принимавший самое активное участие в создании устава ордена тамплиеров⁵⁾, в своем трактате «Похвала новому рыцарству»⁶⁾ восхищался тамплиерами в том числе и по этой причине (курсив мой): «Дерзкие речи, ненужные поступки, неумеренный смех, жалобы и ропот, если они замечены, не остаются безнаказанными. Они ненавидят шахматы и кости; им отвратительна охота; они не находят обычного удовольствия в смешной погоне за птицами»⁷⁾.

Так что Мышкин и здесь попросту следует тем уложениям давно канувшего в лету тамплиерского устава, которым в силу необратимо изменившихся исторических обстоятельств уже давно можно бы и не следовать. Если, конечно, в душе ты не фанатик-тамплиер.

Следует добавить, что черно-белым (шахматным) было и знамя тамплиеров, причем черный цвет доминировал над белым: «Рыцари тамплиеры, определенно, понимали символизм своего знамени, и его цвет не мог быть выбран случайно. Так же очевидно, что знамя не было символом борьбы добра со злом, потому что черный цвет располагается на нем над белым»⁸⁾.

Спустя несколько веков шахматное поле стало одним из важнейших масонских символов. В масонских ложах под шахматную доску расписывали пол. Черно-белый шахматный (мозаичный) пол являлся символом двойственности физической природы человека, единством противоречий, синтезом добра и зла, духа и плоти.