Н. Воронцова-Юрьева
Другой «Идиот»: истинный и правдивый, печальный и фантастический. Книга 1. Князь Мышкин: Крест и Голова

Наполеоновская бородка

Гаврила Ардалионович Иволгин, талантливейший поверенный в делах, масон ли он? Конечно. Во-первых, он старший сын человека, некогда вхожего в достаточно высокие масонские круги, бывший товарищ аж самого генерала Соколовича! В таких семьях дети начиная с определенного возраста всегда были приобщены к этой организации.

Особенно сильным семейное влияние на детей стало оказываться в России в тот период, когда стало окончательно ясно, что нового расцвета масонства ждать придется еще очень и очень долго. Как сообщает В. Брачев: «В отсутствие притока свежих сил, русское масонство 1830-х – 1840-х годов явно замыкалось в узких по своему составу семейных кружках, ограничивавшихся, как правило, членами одной семьи и их близкими знакомыми. <…> От старших к младшим переходили в этих семьях предания, масонская символика и обрядность и, конечно же, масонские архивы»²⁾.

Гане на момент повествования исполнилось 28 лет, то есть родился он как раз в конце 1830 – начале 1840-х, когда эта практика и стала формироваться.

Тайное масонство выдает в Гане и его «наполеоновская бородка». Как известно, такую бородку носил племянник Наполеона – Луи-Наполеон Бонапарт, с 1852 в результате масонского переворота ставший императором Франции под именем Наполеона III. Этому предшествовало полученное Луи-Наполеоном официальное послание от вольных каменщиков, явившееся, по сути, разрешением на царство:

«Истинный свет масонства озаряет Вас, великий принц! Кто может забыть дивные слова, произнесенные Вами в Бордо! Нас они всегда будут вдохновлять, и под властью такого вождя мы будем гордиться быть солдатами человечества! Франция обязана вам своим спасением! Не останавливайтесь на столь блестящем пути! Обеспечьте счастье всех, возложив императорскую корону на свою благородную главу! Примите наш почтительный привет и разрешите нам довести до слуха Вашего общий клик наш от чистого сердца: «Да здравствует император!»«³⁾.

И, наконец, самое главное: Мышкин наделяет Ганю правами своего поверенного в чрезвычайно щекотливом вопросе – в деле «сына Павлищева». Требовалось найти документы, неопровержимо доказывающие невозможность отцовства в принципе воспитателя князя и старинного друга его отца – Николая Андреевича Павлищева, который в прошлом, еще до своего скандального перехода в католичество, был масоном высокого градуса посвящения (доказательства в другой главе). И Ганя эти документы блистательно нашел, для чего совершил поездки по адресам некоторых давних знакомых Павлищева.

Так вот. Суть в том, что никогда в жизни ни один масон не допустил бы случайного человека к подобным архивам. Тем более к архивам высшего масона. И уж тем более к архивам масона-перебежчика. Это крайне опасно. Только свой человек – только масон достаточного градуса посвящения и только под надежное поручительство другого масона (в данном случае Мышкина) – будет допущен к подобным бумагам. Ганю допустили. Значит, он свой.

Адвокат Чебаров

А вот другого поверенного в делах – Чебарова – к таким документам никогда бы не допустили. Об этом прямо говорит Гаврила Иволгин (курсив мой):

– … Конечно, навести теперь справки оказалось не невозможным; но я должен признаться, что справки, полученные мною, достались мне совершенно случайно и очень могли не достаться; так что для господина Бурдовского и даже Чебарова эти справки были действительно почти невозможны, если бы даже им и вздумалось их навести.

Почему же для Чебарова, представляющего интересы Бурдовского (еще одного питомца Павлищева), эти документы были почти невозможны? Ведь Чебаров, судя по птичьей фамилии, тоже масон. Конечно. Но – младшего градуса. Он пока еще масонский птенец, молодая чайка. А его доверитель Антип Бурдовский хотч и тоже масон, но уж совсем мелкий, никчемный вариант, пустой звук для масонства.

Другое дело князь. Он представитель заграничной ложи, имеет достаточно высокий градус посвящения, и вообще он прибыл в Россию с особой миссией (об этом в другой главе), поэтому за ним приглядывают, ему помогают, его опекают. Потому и поверенному его выдали все документы. А Чебарову – нет.

Показательно, какими методами Чебаров работал с Антипом Бурдовским. Прекрасно разобравшись в его характере и поняв, что он человек совсем не ушлый и не стяжатель, а значит, открыто предлагать Бурдовскому грабеж мышкинского наследства нельзя (возмутится и откажется), Чебаров нашел к Антипу индивидуальный подход – поддев его на крючок масонских деклараций о благородстве и справедливости. В итоге он сумел настроить Антипа так, что тот «начал дело почти совсем и не из интересу, а почти как служение истине, прогрессу и человечеству» (курсив мой).

А ведь служение истине, прогрессу и человечеству – это типичный масонский лозунг. Практически тот самый основной принцип, который был провозглашен еще в 1884 году в уставе ложи «Великий Восток Франции» (1884, Constitucion, Statuts et Reqlements Generaux de C`ondre), где так прямо и говорится (курсив мой): «Франкмасонство работает над материальным и моральным прогрессом, над умственным и общественным совершенствованием человечества. <…> Его девиз: свобода, равенство и братство»⁴⁾.

Иван Петрович Птицын

Молодой ростовщик Иван Петрович Птицын имел красивую теорию, оправдывающую ростовщичество: «Он доказал Гане, что ничего не делает бесчестного и что напрасно тот называет его жидом; что если деньги в такой цене, то он не виноват».

Птицын ведет себя в романе настолько умно, осторожно и вежливо, что, подпав под его скромное обаяние, очень скоро вообще перестаешь обращать внимание на то, что этот милый господин занимается отвратительным делом – ростовщичеством. Что под благородным предлогом финансовой помощи он обирает людей, пользуясь их сложными житейскими обстоятельствами. Что за неуплату долгов с процентами ему, например, достались чьи-то дачи, и намного дешевле их реальной стоимости. Одну из таких дач он продал Лебедеву («А мне Иван Петрович Птицын уступил одну из дач, дешево ему доставшихся»), в другой пока что проживал сам и тоже готовил ее к продаже. То есть хватка у скромного Птицына безжалостная. Недаром Рогожин, и сам купец, дает Птицыну самое страшное прозвание – «процентная душа».

Птицын женится на девушке из масонской семьи – Варе Иволгиной. Он дружен с Ганей Иволгиным, хотя и знает, что Ганя его презирает. Птицын имеет общие дела «с очень известным в своем кругу» господином Салазкиным. Это тот самый господин (масон, разумеется, исполняющий поручения русской масонской верхушки), который каким-то чудом сумел очень быстро разыскать князя по поручению его тетки с известием о наследстве, а после руководил и самим процессом получения наследства. Именно Салазкин приобрел особую популярность у неких превосходнейших людей – «благодаря его аккуратности в делах он уже известен с весьма хорошей точки людям превосходнейшим, и дела его расширяются». Но именно этому господину генерал Епанчин и не доверял более всего, даже организовав за ним слежку в Москве: «Оказалось, что он, в интересах князя, поручил наблюдать за ним, и особенно за руководителем его Салазкиным».

Кто организовал слежку за князем?

Самым ярким доказательством того, что ростовщик Птицын был масоном, является… слежка за князем в тот момент, когда он находился сначала в Москве, а потом и во внутренних российских губерниях. Начнем Москвы.

В Москве за князем были установлены две слежки. Первая – добрейшим генералом Епанчиным, исходившим из интересов князя, которого по степени непрактичности он почитал практически за ребенка, а потому нисколько не сомневался, что наследство Мышкина тут же привлечет к нему рой мошенников. Но данная инициатива Ивана Федоровича ограничивалась только Москвой и наследством князя. Как только наследство было князем получено, а сам он из Москвы внезапно исчез, генерал Епанчин слежку за князем свернул.

Вторая слежка была установлена за Мышиным совеем другими людьми, совсем по другому поводу и длилась все то время, что Мышкин находился не только в Москве, но и в разъездах.

Важнейшим доказательством этому служит тот факт, что петербургский ростовщик Птицын слишком многое знает о «о князе и о пребывании его в Москве». Вопрос: с чего бы это? Ведь Птицын все это время находится в Петербурге. Тем более что никакой дружбы и никаких общих дел между Мышкиным и Птицыным нет в принципе.

А вот поди ж ты. Именно Птицын, этот незаметный петербургский ростовщик, оказывается прекрасно осведомлен обо всем, что происходит с князем в Москве! Более того: в романе прямо уточняется, что Птицыну про князя «могло быть известно даже больше, чем всем» (курсив мой).

И это действительно так. Например, генерал Епанчин, следивший через своих доверенных лиц за князем в Москве, полностью теряет его след, как только князь из Москвы исчезает, и в семействе Епанчиных о нем полностью перестают вспоминать. А вот совершенно посторонний князю Птицын эти сведения продолжает откуда-то получать, да еще и в удивительных деталях!

Например, Птицын знает, что, уже покинув Москву, князь целый месяц жил в одних комнатах с Настасьей Филипповной. А ведь такие подробности можно добыть, только если за князем слежка велась круглосуточно и, что называется, до самых дверей! Стало быть, тотальная слежка за князем действительно велась, и охватывала она абсолютно все передвижения князя по России. Серьезный размах. И почему-то именно Птицын, безвылазно сидящий в Петербурге и его пригороде, имеет об этом сведения.

Удивительный факт: у богатого и влиятельного генерала Епанчина возможности слежки оказались ограничены, а у неприметного Птицына – безграничны. Неужели такую мощную слежку организовал начинающий процентщик Птицын?! Нет, конечно. Такой размах под силу только организации. Причем не бедной и очень, очень влиятельной.

Птицын же мог получать нужные ему сведения о Мышкине только одним способом: если та организация, что и организовала за князем тотальную слежку, делилась некоторыми добытыми сведениями с Птицыным!

Кто же мог следить за Мышкиным? Он не преступник и не миллионер – значит, криминальные интересы в отношении него отпадают. Остается один вариант: за князем следил московский масонский центр. Вот у них, у масонов, было для этого всё: финансы, связи, причины. И кто-то из этих масонов и сообщал кое-что о жизни князя Птицыну, исходившему из семейных интересов своей жены Вари Иволгиной. Потому что именно ей Птицын эти сведения про князя и сообщал. А уж Варя самое интересное передавала сестрам Епанчиным:

Может быть, они узнали это чрез Варвару Ардалионовну, которая могла знать и, конечно, знала всё, что знал Птицын о князе и о пребывании его в Москве. А Птицыну могло быть известно даже больше, чем всем. Но человек он был чрезмерно молчаливый в деловом отношении, хотя Варе, разумеется, и сообщал.

О чем же Варя могла сообщать? Например, о том, что князь целый месяц жил с Настасьей Филипповной в одних комнатах. Зачем сообщала? Пыталась такими пикантными новостями вызвать в Аглае ревность и гнев. Старалась для брата. «Тут сестра всю зиму ему дорогу протачивала, как крыса работала», как скажет об этом князю Лизавета Прокофьевна.

СНОСКИ К ГЛАВЕ 18:

¹⁾ Брачев В. С. Масоны в России: от Петра I до наших дней. – СПб.: Стомма, 2000. – 337 с.

²⁾ Там же.

³⁾ Александр Селянинов. Тайная сила масонства. С.-Петербург. Отечественная типография. Шпалерная, 26. 1911 // http://www.e-reading.club/bookreader.php/51209/Selyaninov_-_Taiinaya_sila_ masonstva.html // дата обращ. 04.11.2016.

⁴⁾ Иванов В. Ф. Тайны масонов. Харбин, 1934.

ГЛАВА 19

Что праздновали на даче у князя?

Как следует из текста, после скандала на музыке, где офицер чуть не накинулся на Настасью Филипповну с кулаками, князь сначала пошел к Епанчиным, а после долго гулял по парку, встретившись там сначала с Келлером, а потом с Рогожиным. Беседуя с Парфеном, он внезапно вспомнил, что наступающий день является днем его рождения:

– Слушай, Парфен, я вот сейчас пред тобой здесь ходил и вдруг стал смеяться, чему – не знаю, а только причиной было, что я припомнил, что завтрашний день – день моего рождения как нарочно приходится. Теперь чуть ли не двенадцать часов. Пойдем, встретим день!

Когда уже почти в полночь он вместе с Рогожиным вернулся к себе на дачу, то «с чрезвычайным удивлением» обнаружил, что его террасу заполнило «многочисленное общество», причем веселье у незваных гостей началось явно давно (курсив мой):

Веселая компания хохотала, голосила; кажется, даже спорила до крику; подозревалось с первого взгляда самое радостное препровождение времени. И действительно, поднявшись на террасу, он увидел, что все пили, и пили шампанское, и, кажется, уже довольно давно, так что многие из пирующих успели весьма приятно одушевиться. Гости были всё знакомые князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову, хотя князь никого не звал, а про день своего рождения он и сам только что вспомнил нечаянно.

Итак, что же празднуют все эти люди, да еще практически ночью? Большинство достоеведов без колебаний утверждают, что поводом для этого странноватого ночного веселья был еще только наступающий день рождения Мышкина.

Однако такое мнение глубоко ошибочно. Ведь праздновать все эти люди начали «уже довольно давно» когда еще князь то был у Епанчиных, то бродил по парку. Поздравлять же Мышкина с его наступающим днем рожденья все эти давно что-то празднующие гости начали только после того, как им об этом сообщил вернувшийся князь (курсив мой):

Все встретили князя криками и пожеланиями, окружили его. Иные были очень шумны, другие гораздо спокойнее, но все торопились поздравить, прослышав о дне рождения, и всякий ждал своей очереди.

Как видим – начали поздравлять князя только после того, как прослышали (услышали) о его дне рожденья. Чтобы навсегда избавиться наконец от этой ошибки и выяснить, что же на самом деле праздновали все эти люди на даче у Лебедева, сопоставим информацию и вычленим противоречия.

1) О своем дне рождении князь и сам вспомнил совершенно случайно и буквально только что, максимум минут двадцать тому назад, – беседуя с Рогожиным в парке, где кроме них никого не было. А между тем гости что-то праздновали на этой террасе «уже довольно давно», так что многие уже успели неплохо подвыпить. Да и сам хозяин дачи – «раскрасневшийся» Лебедев был не только уже «довольно сильно готов», но и имел при этом весьма непонятный вид – «почти восторженный».

2) Увидев компанию, князь сразу же отмечает еще одну странность: у него сложилось впечатление, что все гости отнюдь не случайно собрались здесь все разом, как будто их кто-то нарочно позвал – «точно по зову». При этом князь отмечает, что сам он никого из них на свой наступающий день рожденья не звал. Да и не мог звать, поскольку и сам до последних минут не помнил про него.

3) Лебедев, видя чрезвычайное удивление князя, спешит уверить его, что «все собрались совершенно натурально и даже нечаянно». Но это неправда. Без зова, то есть без договора заранее, без намерения тут явно не обошлось.

Во-первых, об этом говорит «восторженный» вид самого Лебедева и его же готовность потратить на гостей свое собственное шампанское. Будь это обычная ночная вечеринка без всякого важного повода, никакой восторженности в Лебедеве не было бы. А во-вторых, с чего бы всем этим людям (к тому же масонам!) сходиться без повода ночью и в одном месте? Да еще и не будучи в курсе мышкинского грядущего табельного дня.

Смотрите, как интересно они все собирались – соблюдая последовательность и делая вид, что пришли сюда совершенно случайно:

– Первыми «перед вечером» приехали Антип Бурдовский и Ипполит. Нет, Ипполит не масон, однако он атеист и явно в курсе настоящей причины праздника. Об этом говорят его чисто масонские тосты и узкоспециализированные вопросы князю («Какая красота спасет мир?», «Вы ревностный христианин?»). А вот Антип Буровский масон, хотя и очень малого градуса.

– Далее к торжеству присоединился генерал Иволгин, которому, собственно, и приходить не надо было, он практически здесь жил, на хозяйской половине.

– Вместе с генералом появились и дочери Лебедева («…сошел Лебедев, затем всё его семейство, то есть генерал Иволгин и дочери»). Две младшие дочки (тринадцатилетняя девочка и совсем еще маленькая Люба) не в счет, а вот старшая дочь Вера Лебедева отлично знала, по какому поводу ее отец затеял ночной прием, да еще не пожалев на это собственного шампанского («Но своего, своего! – лепетал он князю, – на собственное иждивение, чтобы прославить и поздравить, и угощение будет, закуска, и об этом дочь хлопочет»).

– Следующими явились Ганя Иволгин и Птицын. Оба они масоны. И оба они зашли опять-таки как бы случайно – «проходя мимо (их появление совпадало с происшествием в воксале)». При этом в романе особо отмечается, что якобы случайно проходивший мимо «Гаврила Ардалионович был в особенно возбужденном настроении в этот вечер, и в настроении веселом, чуть не торжествующем, как показалось князю».

– Самым последним гостем оказался Евгений Павлович Радомский – он «зашел всего с полчаса назад» (до появления князя). Пару часов назад, на музыке в Павловском вокзале, он подвергся второй атаке Настасьи Филипповны, обрушившейся на него с известием о смерти его дяди. Вернувшегося из парка князя Радомский будет уверять, что якобы зашел вовсе не к Лебедеву на торжество в его доме, а, дескать, чтобы срочно поговорить с самим князем насчет непонятно чего. При этом Радомский сделает все, чтобы этот срочный разговор перенести на самое позднее время; таким образом он получит возможность остаться у Лебедева до самого конца. Масон ли Евгений Павлович? Конечно. Но личность его настолько неоднозначна и полна загадок, что Радомскому будет позже посвящено несколько отдельных глав.

– Предпоследним, между Ганей с Птицыным и Радомским, на эту ночную торжественную сходку явился и Келлер («Ганя и Птицын зашли, кажется, недавно, проходя мимо <…> затем явился Келлер <…> Евгений Павлович зашел всего с полчаса назад»). Однако явился он вовсе не потому, что князь полчаса назад пригласил его как-нибудь на днях зайти к нему на шампанское. Князю и в голову не пришло, что Келлер пойдет к нему тотчас же. Напротив. Князь был уверен, что Келлер в эту ночь воротится к себе домой и ляжет спать (курсив мой):

– … Ах, Келлер <…> Приходите ко мне как-нибудь поскорее пить шампанское. Все напьемся пьяны! Знаете ли вы, что у меня двенадцать бутылок шампанского есть, у Лебедева на погребе? <…> Я всю компанию соберу! А что, вы будете спать эту ночь?

– Как и всякую, князь.

– Ну, так спокойных снов! Ха-ха!

Однако Келлер по некой, пока что неясной, причине рассудил иначе – и вместо того, чтобы пойти спать (как он только что сам, лично, сообщил об этом Мышкину), вдруг передумал и прямиком отправился к нему на дачу.

О чем возвестил Келлер?

Но вот загвоздка! Когда на лебедевскую дачу «явился Келлер», то он «объявил о дне рождения», после чего немедленно «потребовал шампанского». На следующий день этот факт, в контексте пропажи бумажника, подтвердит и Лебедев (курсив мой):

Когда же, уже поздно, вошел этот Келлер и возвестил о вашем торжественном дне и о распоряжении насчет шампанского, то я, дорогой и многоуважаемый князь, <…> во ожидании лично поздравить вас, вздумал пойти переменить старую рухлядь мою на снятый мною по возвращении моем вицмундир <…>.

Так что же получается? Неужели Келлер откуда-то знал о дне рождения князя еще прежде самого князя?! Нет, не знал. Об этом вообще никто не знал до тех пор, пока сам князь не вспомнил в разговоре с Рогожиным. Подслушать же этот разговор Келлер тоже не мог, поскольку на момент встречи Рогожина с князем уже пил шампанское на террасе у Лебедева, там же и сообщив Рогожину, где ему искать князя:

– Как ты… отыскал меня здесь? – спросил князь, чтобы что-нибудь выговорить.

– От Келлера слышал (я к тебе заходил), «в парк-де пошел» <…>.

Как видим, до момента, когда Мышкин вспомнил о своем дне рожденья и сообщил всем, оставалось еще как минимум полчаса. Про чей же тогда день рожденья возвестил Келлер?..

Дети на ночной пирушке

Удивителен и тот факт, что на этой ночной и сугубо мужской пирушке (Вера в этом смысле не в счет, она хоть и слушала с восторгом все разговоры, но ее задачей было прислуживать гостям за столом) присутствуют также и дети – пятнадцатилетние подростки Коля Иволгин, Костя Лебедев и даже его тринадцатилетняя сестра Таня! И если мальчишки с энтузиастом восприняли эти ночные посиделки, то бедной девочке пришлось несладко, она не выдержала и от усталости заснула сама где придется – «в следующей комнате, на сундуке». И ни Лебедев, ни Вера так и не озаботились отнести уснувшую девочку в детскую, – не до нее было, праздник же, торжество.

Так что же на этих ночных посиделках делали дети, которых нарочно не стали укладывать спать? С какой целью их там оставили?

А вот и еще один совсем уже странный факт. Когда в разгар веселья на дачу явился Келлер и «объявил о дне рождения», потребовав шампанского, то вина и праздника потребовал и пятнадцатилетний подросток Коля Иволгин: «На шампанском и чтоб устроить праздник настаивал изо всех сил и Коля. Лебедев с готовностью подал вина».

Создается устойчивое впечатление, что Коля, ничего не зная о дне рожденья князя, тем не менее прекрасно понял, о чьем дне рождения объявил Келлер. Именно этот, не мышкинский, день рождения Коля и потребовал тут же отметить шампанским.