Н. Н. Непомнящий
Колесницы в пустыне: тайны древней Африки

Теперь нужно выяснить, как родилось название «Белая дама». В палеолитических ритуально-магических композициях сочетаются три образа – женщина, зверь и охотник. До наших дней дошел древний охотничий миф о Повелительнице зверей, приносящей охотникам счастье после встречи с ней. На территории нашей страны 42 процента палеолитических рисунков изображают женщин, 30 процентов – животных, а 14,2 процента – антропоморфные фигурки (предположительно обозначающие охотников). Выходит, что представленная в сцене охоты в Брандберге Белая дама – закономерный «продукт» верхнего палеолита.

Но почему она так похожа на критскую богиню? Есть ответ и на этот вопрос. Доказано, что с наступлением неолита культурные традиции верхнего палеолита не исчезли. Хотя охота в большинстве обществ уже потеряла свою главенствующую хозяйственную функцию, ее отголоски, духовный и практический опыт вошли в ритуалы и мифы скотоводов и земледельцев, то есть «перешагнули» в неолит. Когда Сахара начала высыхать, «капсийцы» отошли к Средиземному морю и Нилу, и их «повелительницы» вошли в пантеоны богов складывавшихся классовых обществ Египта и Крита. Отсюда и сходство Белой дамы с изображениями критской Дианы-охотницы. Но это опять предположение. Пока что настаивать на чем-то определенном, раз и навсегда данном, нельзя: современный уровень знаний пока не позволяет делать этого.

И еще одна версия. Она принадлежит Дж. Хардингу, учёному из Центра медицинской экологии в Йоханнесбурге.

У бушменов, как у всех народов, лишенных письменности, информация передается из уст в уста. Но такая изустная информация в процессе ее передачи из поколения в поколение неизбежно искажается, в большей или меньшей степени меняет свое значение, размышляет Хардинг. А когда разные народы живут в достаточной близости, как бушмены и овамбо, несомненно, происходит некая диффузия, перемешивание этой изустной информации. И почему бы не признать, что племенные предания и традиции, так же как и верования, могут сливаться и смешиваться? Хардинг полагает, что во всех наскальных рисунках, вызывающих противоречивые суждения, таких, например, как Белая дама, имеет место это смешивание, и это не что иное, как искаженные, а также утраченные воспоминания о традициях и событиях. В свое время Хардингу удалось исполнить давнее желание и в сопровождении сотрудников музея Виндхука посетить «даму» в ее собственном обиталище и поближе с ней познакомиться. Это «близкое знакомство» укрепило археолога в его концепции. Он зафиксировал все характерные черты рисунка и сравнил с описанием рисунка аббатом Бреем, а также с характеристиками племен и племенных обычаев жителей Юго-Западной Африки.

Когда Хардинг увидел оригинал Белой дамы, сам рисунок значительно выцвел и черты лица (какого бы происхождения они ни были), которые, возможно, ранее и были хорошо различимы, оказалось уже трудно рассмотреть. Напротив, копия рисунка Брея передает отчетливые европейские черты Белой дамы. Он пишет: «Ее лицо – четко выраженного лучшего средиземноморского типа, с прямым носом». Однако Хардинг предполагает, что белая линия, отчетливо выраженная на его репродукции и интерпретированная этим ученым как линия «прямого носа», на самом деле – нитка белых бус, которые еще до сих пор носят на лице бушменские женщины. В доказательство этого можно процитировать статью Л. Фурье «Бушмены Юго-Западной Африки», где дана фотография женщины племени нарон в церемониальной одежде. Нитка бус из скорлупы яиц страуса прикреплена к ее головному украшению и свисает между глазами по переносице и доходит до верхней губы. Такое украшение (особенно если смотреть в профиль, тогда оно выглядит прямой линией) определенно скрывает бушменскую форму носа и может вызвать данную интерпретацию рисунка – то есть что нос дамы прямой и вполне европейский…

«На голове Белой дамы, – пишет Брей, – мы видим малинового цвета головное украшение, унизанное белыми бусинами; оно заканчивается на затылке, где скреплено тремя обшитыми белыми бусинами фестонами». Хардинг же увидел беловолосую женщину с прической, украшенной нитками белых бус. Он вновь обращается к статье Фурье и находит там описание того, как украшали волосы бушменские девушки при обряде инициации: «На волосы девушки наносилась «габ» – смесь красного цвета, приготовленная из растертой в порошок коры дерева и поджаренных, и растертых в порошок жиросодержащих зерен дерева «эроб». Далее, на его фотографии женщины племени нарон показано головное украшение из ниток белых бус, которые, свисая с головы, могли создать на рисунке впечатление головного убора «с фестонами». Рыжеволосая женщина, украшенная свисающими нитями белых бус из скорлупы яиц страуса на фотографиях, сделанных Фурье, таким образом, кажется поразительно похожей на Белую даму.

В расположении остальных украшений, носимых на теле, можно также провести сравнение между дамой и бушменскими женщинами в церемониальном наряде.

Что же касается описанных аббатом Бреем «белых мокасин с красными кантами», которые до сих пор можно увидеть на наскальном рисунке, то они показались Хардингу поразительно похожими на самодельные сандалии из кожи (либо, как выглядит их сегодняшний вариант, из полосок, вырезанных из старых автомобильных покрышек), которые до сих пор делают и носят как бушмены, так и некоторые банту. В этом отношении интересно сделанное Веддером описание обуви, которую носят горные дамара. В прежние времена эти племена – чернокожие люди невысокого роста – жили в горах Аус и Эронго, на плато Этджейр и на Брандберге. Веддер пишет: «Как мужчины, так и женщины носят сандалии… Сандалии явно большого размера. Они закреплены на щиколотке завязкой, вторая завязка проходит в отверстие между большим и вторым пальцами ступни и прикрепляется к завязке на щиколотке, чтобы сандалии не спадали с ноги». Эта обувь похожа на то, что надето на ноги дамы.

Хардинг также сомневается в том, что, по описанию Брея, на даме надеты «узкие телесно-розового цвета штаны» – поскольку цвет этот поразительным образом совпадает с окрасом изображенного под ней животного, возможно, это говорит лишь о вольном обращении с цветом, которое позволил себе художник, либо о том, что он не отмыл «кисть» от красной краски, когда начал рисовать белое животное (вероятность изображения белого животного куда выше, чем розового!), либо, что также возможно, художник изобразил человека, покрытого для какой-то церемонии белой краской.

Теперь такой вопрос: кто те люди, что изображены на наскальном рисунке в Брандберге?

В процессии, сопровождающей даму, представлены по меньшей мере два различных типа людей. Хардинг предполагает, что это – бушмены и овамбо, все еще населяющие северную и северо-восточную части Юго-Западной Африки.

При тщательном изучении рисунка видно два различных типа стрел. Как овамбо, так и горные дамара, вместе с готтентотами делали наконечники стрел из производимого ими железа. Что касается самой персоны дамы, то можно различить в общей сложности три стрелы: две в левой руке и одну в луке, в то время как Брей утверждает, что «…в ее левой руке… три белых стрелы, часть их окрашена красным»; и «одна большего размера стрела в натянутом луке», что в сумме дает четыре стрелы. Исследователь видел эти стрелы лично и описал их в своем блокноте следующим образом: а) сами стрелы белые; б) листообразные головки стрел – красные, обведенные белым; в) между древком и наконечником стрелы.

Эти детали, если наблюдатель нечетко их разглядел, могут создать впечатление, что в левой руке Белой дамы находятся более чем две стрелы: но, возможно, гораздо большее значение, чем количество стрел, которые она держит, имеет группа из шести других стрел, отстоящих от основного рисунка, и потому, видимо, незамеченных аббатом Бреем, которые обнаружены в другом месте поверхности скалы. Эти стрелы – совсем другой формы. Белые древки оперены (оперение красное), в то время как белый наконечник заточен на конус и выглядит более острым, чем те, что держит дама. Они показались Хардингу сходными с готтентотским типом стрел, описанным Шаперой в книге «Народ койсан Южной Африки». Оба типа наконечников стрел, скорее всего, сделаны из металла.

Что же изображено на рисунке? Этот вопрос, на который мы уже пытались ответить, волнует и Хардинга. Он не видит в нем ничего экзотического: покрытое белой краской лицо или тело на этом рисунке никогда не навевало у него мыслей, что там изображен белокожий человек – для него это всегда была покрытая белой краской фигура участницы церемоний инициации, либо какой-то иной церемонии, характерной для племенной жизни. Но сам рисунок, взятый в совокупности всех фигур, может иметь некий магически-религиозный смысл, потому что ничем иным нельзя объяснить определенные аномалии, которые действительно видны в центральной его фигуре. Например, женский характер одеяния (особенно головного убора) – как противопоставление сугубо мужским характеристикам – например, оружию, которое несет фигура. Магико-религиозный характер усиливается и присутствием фигур, напоминающих фигуры колдунов в черном одеянии. Известно, что овамбо, представители банту, находились под сильным влиянием этой магии. Более того, овамбо и бушмены Юго-Западной Африки, вступая в контакт друг с другом, часто заимствовали элементы верований.

Немецкий этнограф Ч. Хан в своей книге «Местные племена Юго-Западной Африки» дает очень интересное описание «священного огня» овамбо, которым они пользовались в своих боевых действиях, и именно это обращает на себя особое внимание при интерпретации фрески. Хан отмечает, что во время боевых действий, когда мужчины отправлялись на поле брани, вождя племени – ему не разрешалось покидать район обитания своего племени – представлял облеченный его доверием руководитель, который и вел соплеменников в бой. Его называли «омулики вита», – «представитель вождя на войне». Боевой отряд также сопровождал «член традиционной военной семьи» – «очамбати во шикуни»: его задачей было нести раскаленные угли от священного племенного костра и не давать им угаснуть, чтобы разжигать затем костер в военном лагере. «Омулики вита, – пишет Хан, – то есть представитель вождя, который не должен принимать участия в бою, не вооружен, в отличие от других командиров отряда, и имеет при себе только лук и несколько стрел, одну большую дубинку кирри и две маленькие палочки величиной со свинцовый карандаш». Эти две маленьких палочки называются «омсиндило», они поджигаются от священного костра, и, пока тлеют, «омулики вита» размахивают ими над солдатами, «чтобы они были невидимы для врага». «По пути с поля брани, – продолжает Хан, – «омулики вита» ослабляют натяжение лука до такой степени, чтобы из него нельзя было пустить стрелу». Эта процедура была направлена на то, чтобы ослабить вражеские луки и сделать их бесполезными.

Таким образом, объясняется «невоинский» характер оружия, которое несет дама: ослабленный лук и несколько зажатых в руке стрел предполагают сильное влияние народа овамбо в росписи горы Брандберг. Можно предположить, что в другой руке дама держит тлеющую палочку, а не цветок или чашу из скорлупы яйца страуса, как утверждает аббат Брей. Продолжая ту же линию, разве нельзя предположить, что «пять белых наконечников стрел… засунутых за ручную перевязь», как описывает их французский археолог, хотя они никак не напоминают наконечники стрел, изображенных на рисунке, – это запас тех самых палочек, которые зажигают одну от другой, в то время как одна горящая находится в руке? И разве тогда сама фреска в целом не может запечатлеть триумфальное возвращение с поля боя в стиле древних овамбо? Да, все-таки возвращение, а не поход в бой, поскольку лица тех, кто повернут к основной группе, выражают приветствие – это встречающие.

Из двадцати семи изображенных на фреске человеческих фигур вооружены только девять, невооруженные фигуры могут, таким образом, представлять собой пленников. А основная группа вооруженных воинов, по Хану, двигается не так быстро, чтобы предотвратить возможную атаку со спины.

Бушменские черты основной фигуры могут, конечно, быть использованы в качестве аргумента против такой «проовамбовской», интерпретации, но, как мы уже упоминали, связи между бушменами и овамбо были в давние времена очень сильны, и это могло быть отражено и в рисунке. Более того, в прошлом овамбо использовали бушменов как палачей, следовательно, почему бы им тогда не использовать их в качестве воинов, даже не присваивать им статус «омулики вита», что, возможно, и отражено во фреске – в фигуре Белой дамы.

Несомненно, Хардинг дал ученым ключ к дальнейшим поискам. Окончательное решение вопроса надо искать в древней истории Южной Африки, в этнографии ее племен. А может быть, все же в истории древнего Средиземноморья?

Сокровища Куша

Сосед Египта раскрывает свои тайны

Куш – одна из самых удивительных загадок древней Африки. Это было богатое, могущественное государство чернокожих людей, что оно просуществовало по крайней мере тысячу лет, прежде чем пришло в упадок и исчезло. Но нам известны только фрагменты информации о веках его величия, его могущественных правителях и их достижениях. Хотя они и оставили по себе впечатляющие свидетельства высокоразвитой религии, богатства своей страны, разных умений и письменного языка, прежде чем кануть в безвестность, мы не знаем, что сталось потом с их властью, их вождями, художниками, архитекторами, ремесленниками и писцами.

Один специалист дал такую оценку этого государства: «Куш – это была африканская цивилизация, основанная на африканской почве и только с африканским населением. Это было городское, культурное и цивилизованное государство, просуществовавшее само по себе в глубине африканского континента почти тысячу лет и добившееся достижений выдающейся важности».

История Куша тесно переплетается с историей древнего Египта. Даже само название «Куш» было дано египтянами землям далеко на юге от их собственной страны. В семистах километрах ниже Александрии, у Первого порога Нила есть город Асуан, известный в античности под именами Сиене и Элефантина (хотя в последний раз элефантов, т. е. слонов на этой земле видели за десять веков до того, как город получил это имя). Это место и сегодня славится храмом Абу-Симбел и великой Асуанской плотиной. На юг от Асуана, за непроходимыми песками и зеленой лентой Нила, на более чем девятьсот километров простирается то, что древние называли землями Нубии и Куша. Большая часть этой области сейчас находится на территории республики Судан.

Границами Куша с запада была Ливийская пустыня, с востока – Эфиопские горы, с севера Махаррака и Дакка, а с юга – Сенна. Тогда, как и сейчас, там было много песчаных пустынь, опаленных солнцем холмов, высоких плато и неприступных скал. Но более двух тысяч лет назад целая область на юге, особенно вокруг Белого и Голубого Нила, зеленела лесами и лугами.

Абу-Симбел

Геологические исследования у Сенны, рядом со вторым порогом, показали, что тогда воды Нила при ежегодных разливах поднимались на семь с лишним метров выше, чем сейчас, так что в те времена и количество осадков, вероятно, было много большим.

Хотя мы знаем по археологическим находкам, что в Куше люди жили и в неолите, первое письменное свидетельство о здешнем населении – это египетская надпись, вырезанная на скале у второго порога. В ней рассказывается, что царь Зер завоевал в 3000 г. до н. э. Нижнюю Нубию. Другая надпись сообщает, что в 2750 г. до н. э. фараон Сенефру совершил в эти земли военный поход, построил флот и «отмотыжил» родину народа «нехеси» (нубийцев). Сенефру похваляется добычей, которую он привез из Куша, особенно гордясь количеством пленных и голов крупного скота. Некоторые ученые полагают, что подобные рейды разоряли уже существовавшую там цивилизацию, которая расцвела в конце неолита, а особенно – в период перед объединением Египта под властью одного сильного царя, примерно в 3200 г. до н. э.

В течение последующих 800 лет Куш становился все более важным соседом для Египта. Фараоны слали туда сначала военные экспедиции, затем торговые миссии, а еще позже основывали на этой земле крепости и фактории. Наконец, примерно в 1570 г. до н. э. Ахмос I и его преемник Тутмос I захватили несколько важных областей Куша и присоединили их к Египту. Начиная с этого момента, египтизация Куша шла ускоренными темпами. Фараоны строили храмы и города на его территории до Кургуса, что стоял почти в 350 милях к югу от Асуана. Знаменитый Абу-Симбел, комплекс с двумя огромными храмами, построенный фараоном Рамзесом II – один из таких городов, расположенный в самой северной части Куша.

Между тем, область на Ниле под названием Напата, примерно в 500 километрах к югу от Асуана, но всего в 350 километрах к западу от Куругуса, стала столичной для всего Куша. Что же до фараонских храмов и памятников в Напате, и в месте под названием Джебель-Баркал, где на 90 метров над сельской округой возвышается одинокое здание, то все они стали священными местами для захоронений. Прошло несколько десятилетий, и у черных людей Куша началась эпоха расцвета, у них появились вожди и даже своя царская семья. Фараоны правили Кушем, посылая туда своих наместников и детей нубийских вождей, которых держали при египетском дворе не просто как заложников – с ними обращались со всем уважением, им давали высокие чины и воспитывали как царей.

Комментарий африканиста: столкновение Азии и Африки

Во время XXV династии в Египте разыгрывалась одна из великих драм истории Древнего Востока: столкновение Азии и Африки. Вспомним, что в Библии звучат имена Шабаки или Тахарки и чувствуется ужас перед чернокожими воинами из страны Куш. В конечном счете Египет пал под натиском Ашшурбанапала, который в 663 г. до н. э. завоевал Фивы. Поскольку освобождение страны от ассирийцев и ее объединение было завершено Псамметихом, одним из правителей Дельты в области Саис, отныне Египет окончательно обращается в сторону Средиземного моря.

Напротив, к югу от Египта, в течение тысячелетия самостоятельно развивалось государство, становившееся отныне все более африканским, – Кушитское царство. Его столицей сначала становится Напата, у подножия священной горы Джебель-Баркал. Затем, в VI в. до н. э., ее переносят гораздо южнее, в Мероэ. Тем не менее, некрополи в Баркале будут использоваться вплоть до начала III в. до н. э. С точки зрения традиционной египтологии этот период – начало длительного упадка, в течение которого якобы исчезают следы египетских влияний. В действительности же эта культура, сохранившая многие египетские черты, вступила в самое непосредственное соприкосновение с остальной Африкой.

В правление ближайших преемников фараонов XXV династии египетские обычаи все еще остаются живыми. Тексты и изображения классического стиля фараонов украшают могилы Атланерса, Сенкаманискена, Анламани и Аспелты (593–588 гг. до н. э.); на их тяжеловесных гранитных саркофагах в сжатом виде иероглифами повторяются заупокойные египетские тексты.

Затем, в 525 г. до н. э., в Египте появляются персы. Камбиз не смог перейти через Батн эль-Хагар и вынужден был отступить, понеся тяжелые потери. Тем не менее впоследствии в войсках Дария и Ксеркса были нубийские отряды. Упоминаются также подношения персам в виде золота, черного дерева, бивней слонов.

Источник золота

Куш для Египта был важным источником золота, сырья и готовых продуктов, рабов и солдат. Записи того времени рассказывают о ежегодной дани, получаемой из Куша. В нее входили определенные количества простого, эбенового и камедного деревьев, слоновой кости, страусовых перьев и яиц (скорлупа использовалась в ювелирном деле, из нее делали ожерелья), красной охры, амазонита, благовоний и масел, зерна, скота, леопардов (и леопардовых шкур), жирафов (и кончиков жирафьих хвостов), собак и бабуинов. Храмовый декрет, выбитый на граните в Нури у Джебель-Баркала и в Напате, датируемый примерно 1320 г. до н. э., описывает основные занятия местных жителей. Большая часть людей были крестьянами или рыбаками; некоторые держали пчел, другие строили лодки, были моряками или перевозчиками на Ниле. Также указаны торговцы и люди, занятые промывкой золота.

Куш стал сильным, богатым и независимым еще до конца XXII династии (950 г. до н. э.), когда сила фараонов уменьшилась, и Куш смог оторваться от Египта. Это было время великих перемен в Нильском царстве. На страну оказывался большой нажим извне. Пираты разоряли средиземноморское побережье Египта, а ассирийские войска атаковали его границы на Ближнем Востоке. Египет терял свои имперские земли повсюду, от Европы до Востока. Закон и порядок пришли в упадок в Двух Землях. Тысячи людей умирали с голоду из-за засухи и недорода; бродячие банды солдат терроризировали весь народ; земледельцев угнетали жадные жрецы, завышенные налоги и коррумпированные чиновники. Даже гробницы фараонов подвергались разграблению. Ливийцы захватили трон Египта и заставили его жрецов, вождей и ремесленников бежать в Куш.

Во время всех этих волнений в Куше к власти пришел черный вождь по имени Кашта. Он стал царем, а в 751 г. до н. э. захватил Египет. Мы не много знаем об этом Каште. Он принял титул царя, но не фараона. В качестве цены мира Осоркон III, ливийский правитель Нижнего Египта, был «убежден» Каштой сделать его дочь высшей жрицей культа Омон-Ра, государственной религии. Это формально дало Каште право на трон.

По стечению обстоятельств, именно в то время, когда Кашта успешно выступил против Верхнего Египта, на одной тихой речке, пересекающей Апеннинский полуостров, возник город Рим. Когда Кашта, используя некоторые самые передовые организационные и военные методы своих дней, сокрушал одну из самых великих цивилизаций мира, римский народ, состоявший из нескольких племен земледельцев и пастухов, жил в соломенных хижинах на холме, что возвышался над болотом, которому в один день суждено было стать Форумом.

К тому времени Куш находился под все более растущим влиянием и властью Египта уже свыше тысячи лет. Особенно сильной египтизации Куш подвергся во времена Нового царства, как составная часть Египта – в области религии, искусства, литературы, в методах администрации и организации. Таким образом, когда Две Земли погибали под невыносимым натиском снаружи и изнутри страны, Куш стал той гаванью и приютом, где основные элементы египетской цивилизации продолжали существовать и расцветать. Когда Пианкхи, сын Кашты, стал царем, он прежде всего озаботился воссоединением египетских областей и изгнанием всех врагов из Египта. С этой благородной целью, возвращая «истинные» египетские ценности на их родину, Пианкхи повел свои войска в Египет, замышляя освободить страну от чужеземного ига ливийских царей, и восстановить величие Двух Земель.

На севере Египта также выросла оппозиция ливийским узурпаторам, и в Дельте, районе между нынешними Каиром и Александрией, принц по имени Тефнакхт поднял восстание. Он прошел военным маршем от Дельты по ближайшим, обширным территориям Нижнего Египта. Затем двинулся в Верхний Египет и захватил Гермополис, в 500 километрах к югу от побережья Средиземного моря, а по дороге осадил город Гераклеополис, находившийся в стратегически важном месте, в 240 километрах от моря.

Пианкхи в своей столице Напате, в 1200 километрах к югу от Гераклеополиса, понял, что шанс чересчур велик, чтобы его упустить. Он приказал своим войскам двигаться на север. Одна армия должна была остановить продвижение на юг войска Тефнакхта и отнять у него Гермополис. Вторая была послана на Нил, чтобы предотвратить атаку Тефнакхта на Фивы, столицу Верхнего Египта.

Воины Пианкхи отсекли флот Тефнакхта на севере от Фив, потопили его и поспешили к Гераклеополису, намереваясь достичь его прежде, чем город сдастся мятежному принцу. И здесь войску Пианкхи снова улыбнулась удача, он оттеснил армию Тефнакхта обратно в Дельту. Однако то, что самому Тефнакхту и его армии удалось спастись и укрыться в безопасном месте, привело Пианкхи в ярость. Он лично немедленно двинулся в Египет, ревностно исполнил все необходимые ритуалы на празднике в Фивах, а затем поспешил возглавить командование своими войсками, осаждавшими Гермополис. Его армии вскоре пересилили ослабевших защитников, и Гермополис сдался. Правительница, жена Немаратха (Нимрода), принца Гермополиса, при ходатайстве одной из шести жен Пианкхи, взмолилась о пощаде для мужа, и он был оставлен в живых.

Храм Амона в Куше

Надпись на каменной колонне, дошедшая до нас, является официальной хроникой деяний Пианкхи и происшествий времени его правления. Мы даже можем оценить характер этого человека, каким он был во время своего триумфа. Совершая обход захваченного дворца, Пианкхи осмотрел также конюшни, был взбешен, когда обнаружил, что лошадей Нимрода толком не кормили и не заботились о них все то время, что город находился в осаде. Тем не менее, Пианкхи благочестиво провозгласил, обращаясь к Нимроду: «Клянусь любовью Ра… мое сердце больше печалит то, что эти лошади страдали от голода, нежели все злые деяния, которые вы совершили, удовлетворяя свое честолюбие».

На стеле вырезано изображение лошади – большая редкость для египетского или кушитского искусства. Но Пианкхи был таким заядлым лошадником, что настоял на том, чтобы и изображения его любимцев включили в настенную роспись храма Омона в Джебель-Баркале, великом религиозном центре Куша. Именно этот храм Пианкхи перестроил, чтобы отметить свою победу над Египтом. Также в королевском некрополе у Курру были найдены останки двадцати четырех лошадей. Они были закопаны в один ряд, бок о бок, стоя мордами на юг. У лошадей на головах были серебряные перевязи, держатели для плюмажа и богатая упряжь. Все они в разное время тянули колесницы Пианкхи и его трех преемников.

После сдачи Гермополиса Пианкхи бросил свои войска и флот на Мемфис, древнюю столицу Египта. Стремясь предотвратить попытки любого сопротивления, он напал на город сразу со всех сторон.

Когда Мемфис пал, сдались многие принцы Дельты, и Пианкхи перешел к Гелиополису. Его армии захватили город, и Осоркон IV, последний царь Египта из ливийской династии, сдался. Принц Тефнакт тем временем сбежал на дальний остров в устье Нила. Из этого убежища он сообщил Пианкхи о своей капитуляции. Тот был полностью удовлетворен полнотой одержанной победы и оставил Тефнакхта в покое.

Победа Пианкхи была огромной по всем меркам. Он завоевал весь Египет и теперь был царем Верхнего и Нижнего Египта и Куша, властелином земли, которая простиралась от Сахары до границ с Эфиопией и от средиземноморского побережья на 2000 километров вглубь материка, до среднего течения Белого и Голубого Нила, за нынешним Хартумом.

Отягощенный добычей, Пианкхи удалился в свою столицу, Напату. Именно тогда он приказал воздвигнуть каменную стелу с рассказом о своих завоеваниях. Теперь Пианкхи был фараоном и носил двойную корону, символ власти над Нижним и Верхним Египтом. Вся помпезность и пышность египетской традиции была восстановлена, и его имя, как основателя XXV династии, заняло свое место рядом с другими славными именами египетской истории.

Когда Пианкхи вернулся в свою столицу, он был настолько счастлив, что оставил в покое и принцев Дельты, конечно, потребовав, чтобы они платили ему ежегодную дань. Он не мог предвидеть, к чему приведет предоставленная им слишком большая свобода действий. Когда Пианкхи оказался на расстоянии в несколько тысяч километров, принц Тефнакхт снова восстал и объявил себя королем Нижнего Египта. Он не успел чем-либо подтвердить свои претензии, так как вскоре умер, но примерно в 720 г. до н. э. его сын Бекенренеф тоже потребовал себе королевский титул и продолжил мятеж.