Н. Н. Неплюев
Христианская гармония духа. В 2-х кн. Кн. 2
Комедия давно отказалась от бичующего, грубого юмора, который, изображая смешные стороны характеров и жизни, нещадно бил, громко приговаривая, что так не должно быть. Для этого нужны твердые убеждения и совершенно определенные нравственные понятия. В наш век гипотез и беспринципности комедия обратилась в юмористическую идиллию, где есть над чем призадуматься, есть на чем и помириться, если долго задумываться не желаешь и в конце концов выносишь назидание, что, может быть, оно так и быть должно. Очень любимы публикою водевили и шутки, притом тем более любимы, чем более нелепо содержание и пошлы подробности; авторы давно подметили это и, как подобает трезвым практикам, хорошо знакомым с роковыми законами рынка, стараясь угодить и превзойти, дошли до полного воздержания от всякого смысла и такой фантастической пошлости, что настало время среди всевозможных выставок и конкурсов устроить конкурс пошлых нелепостей, который наверно нашел бы своих тонких ценителей среди современных культурных спортсменов.
Место, занимаемое курением среди физических утех, мы должны отвести по праву, говоря об умственных утехах, картам. Это тоже перл и одно из самых замечательных проявлений увеселительной психопатии.
По целым часам люди, которые не только себя считают, но и другими признаются здравомыслящими, убивают время следующим образом. Они сидят за зеленым столом с кусками картона в руках, каждый кусочек картона имеет условное значение, означенное с одной стороны, тогда как с другой стороны все эти кусочки картона обманчиво схожи. Правдивую сторону картона любовно оборачивают к себе, ревниво охраняя ее от взоров товарищей по игре, а обманчивую сторону обращают к другим. Весь интерес игры заключается в том, чтобы, забыв абсолютную бесполезность этого занятия, сосредоточить все свое внимание на том, как бы воспользоваться данною комбинациею карт в ущерб другим и на пользу себе.
Эра игр, вполне достойная рыцарей капитализма. Как в жизненной борьбе за существование, они не только считают дозволенным, но даже похвальным прибегать ко всяким хитростям, интригам и подвохам, лишь бы не был нарушен буквальный смысл закона, так и в этой игрушечной борьбе умение обманывать и притворяться считается особенно ценными качествами, лишь бы были соблюдены условные правила игры.
Человеку, не одержимому картоманией, горько и обидно видеть играющих, если он имеет к ним хотя немного чувства любви и уважения. Их глубокомысленная сосредоточенность во время развлечения ума этим игрушечным калейдоскопом представляет из себя самое жалкое зрелище; в эти минуты – это положительно маньяки, глубоко убежденные в мировом значении той нелепости, которая стала предметом их мании. Это жалкое зрелище превращается иногда в отвратительное, когда вы видите этих взрослых людей, теряющих в пылу игры всякую меру, доходящих до состояния невменяемости; в эти минуты они не только считают себя вправе грубо обращаться с теми, кому вне игры они не имеют причины отказывать в уважении, но даже не стыдятся доходить до бешенства, возвышая голос до угрожающих криков и словами и взглядами выражая всю силу своей неприязни. Это называется быть серьезным игроком и не считается особенно предосудительным; как мало, однако, надо не только любить и уважать человека, но даже только желать иметь право любить и уважать его, чтобы не считать это позором для него.
Какая степень холодного равнодушия нужна к Богу и ближнему, чтобы мириться с этим позорным унижением образа и подобия Божия, обзывая это позорное настроение духа и не менее позорное поведение – извинительною слабостью! Какая высокая степень злобного презрения к человеческой личности нужна для того, чтобы, не признавая это даже и за слабость, нуждающуюся в извинении, говорить, что это безразличное, нормальное явление культурной жизни!
Не все, конечно, так серьезно относятся к этой вредной и безнравственной игрушке; многие сознают, что это игрушка, а не серьезное дело; это, конечно, умнее и не так позорно для общего настроения разумного духа; во всяком случае, это не умно и не полезно, как бессмысленное убивание времени, обманчивая гимнастика сознания и искусственное отвлечение воли духа от более светлых и высоких мыслей и чувств.
В конце концов, эта игра, строго выдержанная в духе капиталистического строя, имеет и свою игрушечную биржу в эпилоге. Происходит денежная расплата. Победители, сумевшие воспользоваться благоприятными обстоятельствами на пользу себе, взимают дань с побежденных, менее счастливых или менее ловких. Принять эту денежную подачку, эту премию за хитрость и изворотливость, т. е. порочность или за ничем не заслуженное счастье, т. е. несправедливый случай, не только не считают постыдным под тем изумительным предлогом, что каждый из участников игры может быть в том же положении, но даже очень рады, когда удастся разыграть эту роль героя наживы.
Когда настроение духа позорно, вся жизнь человека позорна, не могут не быть позорны его утехи и нет границ позора для свободной воли грешного духа. Так и тут. Игра в карты – позорная утеха для разумного духа, опьянение ума пестротою самого бессмысленного из всех умственных калейдоскопов, но по степени позорности есть целая лестница карточных игр, постепенно спускающаяся от позора беспечного убивания времени до позора свирепой мании серьезной игры, до еще большего позора зверской алчности разорительной азартной игры, этого публичного грабежа по взаимному соглашению, доходя, наконец, до позорной профессии, основанной на эксплуатации глупости и порочности ближнего.
И карточная игра наравне с курением табака – одно из самых поучительных и разительных проявлений увеселительной психопатии, этой болезненной жажды грешного духа развлекаться во что бы то ни стало, заглушая в себе всякими способами страшное сознание своей греховности и разумного смысла земного бытия. Эти два наиболее уродливых явления культурной жизни, по обычаю мира сего, до того вошли в привычки, что никто не возмущается ими и не считает позорными.
В наш век развязных адвокатов находит себе защитников и карточная игра. Насколько полезно просидеть неподвижно за карточным столом весь вечер и часть ночи тому, кто целый день сидел в канцелярии, конторе или кабинете, настолько извинительно предпочитать развлечение ума этим умственным калейдоскопом задушевному разговору или чтению в кругу семьи или друзей, насколько симпатично предпочитать настроение духа, соответствующее этой утехе радостному общению духа живого с Богом и ближними, предоставляю судить читателю, предвидя заранее, что многие одичавшие в дебрях цивилизации современные культурные люди встретят слова мои о радостном общении с Богом позорным недоумением и ответят на них не менее позорною насмешкою.
Нравственные калейдоскопы основаны на свойствах духа любить. Свойству этому соответствуют нравственные потребности; разумное удовлетворение этих потребностей делают жизнь человека добродетельною и его самого высоконравственным; неразумная игра в добродетели, при отсутствии действительных нравственных потребностей, делает жизнь человека порочною и его самого кощунствующим фарисеем. Вот почему Спаситель мира, сказав своим ученикам: Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного[12], предупреждал их в той же нагорной проповеди: Смотрите, не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню, не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди. Истинно говорю вам: они уже получают награду свою. У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая[13].
Мы до того разучились мыслить и чувствовать по-христиански, т. е. понимать святую гармонию духа и быть гармонически настроенными, что многие из нас соблазняются, сопоставляя эти два слова, исшедшие из уст Божиих, не разумея огрубелым сердцем разницы между добрыми делами, порожденными светом духовным, и милостынею, которую делают перед людьми, чтобы они видели и хвалили, тем более не понимая разницы между добрыми делами и милостынею вообще.
Человек не может задушить в себе основную способность духа – любить. Когда он не любит Бога и творение Его, когда он не любит образ и подобие Божие ближнего своего, он извращает свою духовную природу, направляя всю силу любви своей на себя (эгоизм), на работу сознания (научное пьянство), на один из видов ощущения (прочие виды пьянства жизни), на животных, на растения, даже на бездушные предметы, – все это не более, как игра в любовь.
Как не имеет границ жажда познания, так не имеет границ и жажда любви. Как может удовлетворить жажду сознания одна абсолютная истина, так может удовлетворить жажду любви одна безграничная любовь к Богу и всему Его творению, любовь вселенская. Как разумное удовлетворение умственных потребностей духа не может состоять ни в чем ином, как в стремлении познать абсолютную истину и на ней основать разумную оценку относительной достоверности научных гипотез, так и разумное удовлетворение нравственных потребностей духа не может состоять ни в чем ином, как в любви к Богу всем сердцем, и творение Его, по мере того, насколько не искажен в нем образ и подобие Божие, насколько ярко и понятно для нас сияет на нем Бога вечная печать. Как, не веруя в единый источник абсолютной истины – Божественное Откровение, можно только развлекаться умственными калейдоскопами, так и не любя всем сердцем своим Бога – это абсолютное совершенство, единое абсолютно достойное абсолютной любви, можно только развлекаться нравственными калейдоскопами, тем более гнусными, чем более святы те чувства, которыми грешное человечество смеет легкомысленно играть.
Во главе всех нравственных калейдоскопов надо поставить те, которые основаны на любви к Богу. И молитва, и богослужение для многих грешных душ, вполне преданных жизни по обычаю мира сего, не что иное, как нравственный калейдоскоп, которым они дерзко играют, одни из-за гнусного расчета, чтобы обмануть других, другие из подлой дряблости, чтобы обмануть самих себя, симулируя любовь к Богу, которой у них нет, с тайною надеждою обмануть и Бога этою наивною фальшивою монетой.
Эти христиане на час воображают себя друзьями Бога, поиграв несколько минут нравственным калейдоскопом, оставаясь всю жизнь друзьями миру и на каждом шагу изменяя Богу и Христу Его в угоду миру, чтобы жить по излюбленному ими антихристианскому обычаю мира сего.
О, если бы они хоть на минуту поняли, как позорно их настроение и как гнусно их поведение; они бы не читали в молитвах страшные приговоры себе, воображая, что покупают тем право на милость Божию, и не позорили храма своим присутствием, воображая, что совершают тем богоугодный подвиг.
Нет меры их лицемерию и бесстыдству. Они называют Бога Отцом, оставаясь и желая оставаться сынами дьявола; они говорят, что веруют в Него, творя себе ежедневно новые кумиры, елика на земле низу; они просят, да святится имя Его, и ежеминутно позорят имя Христа Его, которое бесстыдно носят; они говорят, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, и знать не хотят ни волю Его, ни Царство Его, сами живя и детей приучая жить по противному воле Божией обычаю мира сего; они просят хлеба насущного для всех и готовы все у всех отнять на пользу себе; они наивно просят, чтобы Бог не прощал им грехи, как они считают за глупую сентиментальность прощать другим; они говорят, не введи нас во искушение, и тщательно ищут, не найдут ли какое новое искушение для разнообразия; они просят избавить их от лукавого, а в глубине души верят, что именно его и есть царство, и сила, и слава ныне, и присно, и во веки веков. Они приходят в храм Божий, где все напоминает им вечную истину правды Его и, беспечно простояв на святом месте, ничего не видя глазами, не слыша ушами и не уразумев сердцем, выходят довольные собою и с головою погружаются в обычную рутину жизни. Бесконечно милосердие Божие, и они считают себя правыми потому, что Он не истребляет их; они играют в нравственные калейдоскопики и смело заявляют, что так и быть должно, что Бог довольствуется малым и что их ребяческая игра достаточна для гармонии духа и созидания Царствия Божия, а она достаточна только для того, чтобы сделать неразумие огрубелого сердца их неизвинительным.
Играя в любовь к Богу, люди играют и в любовь к ближнему. Не любя Бога, не за что любить ближнего, а любя Бога, нельзя и не любить ближнего, зная, что он способен быть образом и подобием Его.
Как не может иметь пределов любовь к Богу, так не может иметь пределов и любовь к ближнему. Если я не люблю Бога всем сердцем, я еще совсем не люблю Его потому, что еще не уверовал и не познал Его; если в ближнем и самом себе я не желаю страстно любить образ и подобие Божие, я не люблю Бога; если ближнему моему я не желаю той же степени подобия Богу, какую желаю и самому себе, я не люблю ближнего, если я не употребляю все мои силы физические, материальные, умственные и нравственные на то, чтобы доставить ближним моим возможность стать образом и подобием Бога, а отделываюсь от них и от сознания нравственной потребности любить их чем-либо другим, кроме искренней заботы помочь им стать образом и подобием Божиим, я играю в любовь к ближнему.
Этот разряд нравственных калейдоскопов называют благотворительностью; эта игрушечного дела филантропия так же вредна, как и игрушечного дела религиозность, убаюкивая совесть, заглушая сознание полного равнодушия, которое есть не что иное, как вражда к Богу и ближнему.
И эти нравственные калейдоскопики позорны, указывая на то, что людям известны гнойные язвы жизни по обычаю мира сего и они не хотят исцелить их, стараясь только кое-как прикрыть их для порядка и приличия.
Как люди играют в любовь общечеловеческую, так они играют и в любовь личную, считая ее за скверную, по их понятиям, физическую потребность, что и заставило меня говорить о разврате в другом месте, хотя следовало говорить о нем именно здесь. Развратники, признавая разврат за естественную физическую потребность, тем самым узаконивают дисгармонию духа, подчиняя высшую нравственную потребность любить низшему свойству духа ощущать, делая пособниками своего разврата тех, кого не любит и не уважает, что и приводит его в конце концов к геенне огненной половой психопатии, нимало не удовлетворяя высшую нравственную потребность его духа любить и быть любимым.
Грешное человечество в погоне за развлечениями, желая заглушить таинственную мировую скорбь воплощенного духа и не желая в то же время сознать свою греховность и покаяться, изобрело себе бесконечное число разнообразных утех, все эти утехи походят на пестрые калейдоскопы; ни перечислять их, ни их систематизировать я не берусь; я желал только указать на то, что все они основаны на стремлении воплощенного духа развлекаться, когда злая воля не позволяет ему желать разумно удовлетворять свои физические, умственные и нравственные потребности; указать и на то, что, когда дух не желает подчинять ощущение сознанию, любви, он делает из ощущения игрушку; когда он не подчиняет сознание любви и, не любя Бога, отказывается понять любовь Творца и принять Божественное Откровение, он, отказываясь допустить возможность познать абсолютную истину, обрекает себя на бесцельную игру в умственный калейдоскоп; когда он не любит Бога всем сердцем и не любит ближнего, как самого себя, он может только кощунствовать, играя в добродетель, оставаясь в то же время грешником нераскаянным.
Вот подкладка всех утех большинства грешного человечества, живущего весело по обычаю мира сего. В уме хаос противоречивых гипотез, в сердце хаос необузданных страстей, в жизни хаос пестрых калейдоскопов развлечений на мрачном фоне хаоса враждующих интересов. Таким образом, человеку удается прожить всю жизнь среди хаоса жизни, имея хаос в сердце и уме, не сознавая весь ужас своего положения, благодаря пестрым калейдоскопам, которые, забавляя его, дают ему возможность не видеть глазами, не слышать ушами и сердцем не разуметь.
Змии, порождения ехиднины! как убежите вы от осуждения в геенну?[14].
Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели![15].
Поруганные святыни
Изгнанники рая, земные соузники!
Вы, для кого добро не пустое слово и любовь – дорогая святыня; вы, для кого понятны слова Спасителя мира о жаждущих правды и о плачущих, для кого без понимания правды Божией нет ни воздуха, ни света, без правды Божией в жизни нет утешения; вы, для кого во тьме земного бытия, как солнце духа, сияет Свет от Света Небесного и вы, для кого все мрак без просвета и мировая скорбь беспредельная; вы, души живые, вы все, кто хочет жить любовью, подчиняя ей и разум и ощущения, а не прозябать, развлекаясь пестрыми утехами; вы все, скорбящие о хаосе жизни по обычаю мира сего, для кого злоба и пошлость – невыносимое бремя, а любовь – святая радость вдохновенного духа, – откройте глаза сомкнутые, уразумейте сердцем весь ужас адского хаоса и не отвергайте долее любви Того, кто возлюбил вас до причастия плоти и крови, кто принял муку воплощения, чтобы вас научить и упокоить.
Мы все изведали мрачные бездны хаоса, где все поругано, осмеяно, извращено – и ощущения, и разум, и любовь; где злые демоны борьбою веселятся и злобные победы торжествуют, где подлые рабы страстей кумира создали себе из ощущений и одновременно кумира своего боготворят и сами презирают; где разум, делаясь слугой покорным ощущений, во тьме блуждает, лишенный света веры и любви, а самая любовь, осмеянная разумом, униженная до уровня случайного придатка властных ощущений, научно признана физической потребностью тела, низведена до гнусного позора холодного и грязного разврата. Мы знаем все холодный мрак земного бытия, мы знаем все щемящую тоску униженного духа, мы знаем все томительную скорбь поруганной святыни.
Знать все это и мириться равнодушно или бесплодно ныть могут только те, в ком окончательно потух святой огонь, угасло вдохновение любви, нет более ни веры в Бога, ни сострадания к горю и унижению грешного человечества.
Вы, в ком тлеет хоть искра веры и любви, вы, для кого существует на земле хоть один воплощенный дух, которого счастье для вас не безразлично, вы найдете в себе силу воспрянуть духом, вы поймете, что надо разумно жить, что нельзя разумно жить, не понимая смысла жизни и подло прозябать среди зверской борьбы и глупых утех позорной, адской жизни по обычаю мира сего.
Отцы и матери, вы, на ком лежит тяжелый крест – ответственность за честь и счастье грядущих поколений, кому Господь вручил талант бесценный, живую душу, способную испытывать и адскую муку и райскую радость, подумайте о том, что ожидает вашего ребенка. Вот он стоит перед вами доверчивый и ласково смотрит на вас. Он ничего не знает о жизни мира, вы должны научить его, воспитать, дать мудрый совет, защитить от зла, направить на добро. Вы ввели его в жизнь, вы должны научить его жить, должны указать ему, где свет во мраке земного бытия, где тихая пристань бурного моря хаоса житейского.
Неужели огрубелое сердце ваше не разумеет этих святых обязанностей, неужели вы способны на жестокое легкомыслие делать из живого ребенка милую игрушку и затем с тупоумным равнодушием взирать на то, как на ваших глазах эта живая душа будет тонуть в пучине хаоса?! Пожалейте это бедное, беспомощное создание, пожалейте эту детскую головку, которая так доверчиво прижимается к вашей груди, не обрекайте ее на страшную муку хаоса мысли; пожалейте это сердце, которое так доверчиво любит вас, не обрекайте его на невыносимый холод корыстных отношений в зверской борьбе за существование, пожалейте это бедное тело, земное проявление духа вечного, не обрекайте его на грубый позор холодного разврата по учению и обычаю мира сего.
Не обманывайте себя, не притворяйтесь бессильными и тупоумными; я напомню вам, что ожидает вашего ребенка, напомню вам и то, что вы можете сделать для него.
С того дня, как у вас родился ребенок, вы обязаны отдать себе отчет в своих убеждениях и симпатиях, вы не можете беспечно продолжать свое непробудное пьянство жизни: вы не смеете прибавлять к позору собственного неразумного прозябания позорное преступление, обрекая разумный дух вашего ребенка на позорное прозябание по вашему примеру; не смеете, если хотите иметь право считать себя разумными и честными, если хотите иметь право ожидать от вашего ребенка любовь и уважение.
Тот, кто угар непробудного пьянства жизни ставит выше любви, уважения и счастья своего ребенка; кто хочет жить для себя, не считая счастье своего ребенка непременным условием собственного счастья, тот из-за какой-либо излюбленной похлебки отказался от своего первородства в мире животных, он не достоин более носить имя человека разумного, он признал себя скотоподобным двуногим и рассуждать с ним было бы напрасно.
Если, напротив, вы понимаете, что значит любить и уважать; если вы искренно желаете иметь право любить и уважать вашего ребенка и ему внушать любовь и уважение, вы не можете не подумать о том, что в вас самих может помешать ему любить и уважать вас, о том, как оградить его от зла и воспитать в нем человека, достойного любви и уважения.
Каков бы ни был ваш образ мыслей, вы не можете разумно желать, чтобы ребенок ваш был грубым бессмысленным животным, другими словами, не можете желать, чтобы выше всего он ставил свои физические потребности-прихоти ощущений, не можете разумно желать и того, чтобы он был зловредным эгоистом, злым врагом всего человечества, выше всего ставя сознание, живя умственными потребностями в ущерб нравственности; вы не можете, напротив, не желать, чтобы рассудок его подчинялся нравственным стимулам, властвуя над ощущениями.
Под влиянием страсти грехолюбивое человечество постоянно нарушает святую гармонию духа, но в теории обязано признать, что гармония эта не может изменяться, не переходя тотчас в дисгармонию, при которой грешный дух теряет всякое право на любовь и уважение.
Итак, вы не можете не желать для вашего ребенка, чтобы он был высокой нравственности и имел светлый ум, не можете не желать и того, чтобы, оставаясь нравственным и умным, он мог не страдать в течение земной жизни от неприятных ощущений и удовлетворять все свои физические потребности, не подвергая себя пытке невольного аскетизма; чтобы, оставаясь нравственным и умным, он не испытывал и другой невыносимой пытки, задыхаясь в тяжелой атмосфере порочности и тупоумия.
На первых же шагах жизни, если мать не может всю себя отдать безраздельно одному ребенку, он переходит на попечение более или менее невежественной нянюшки, в голове у которой непременно заразительный для ребенка хаос отрывочных ходячих мнений, не согласованных ни с каким стройным мировоззрением.
На ребенка влияет не столько то, что ему говорят, как то, как ему говорят, не столько мысли, сколько склад ума. Под влиянием антихристианского строя окружающей жизни склад ума даже у самых набожных нянюшек радикально антихристианский; и вот воплощенный дух, начинающий знакомиться с экономией земного мира, привыкает употреблять слова, эти условные клички отвлеченных понятий, не в христианском значении; чистое золото, на самом пороге жизни, подменено фальшивою монетой, и, так как эта монета ходячая, ее можно употреблять всю жизнь, ни разу не задумавшись над тем, что это подлог и существует золото чистое; вот этот склад ума, по большей части грубо материалистический, низводящий самые высокие христианские истины до уровня самой пошлой практичности, как ее понимают рабы жизни по обычаю мира сего, и делает для человечества непонятными самые простые истины, – дозволяет обманывать себя фальшивою монетою.
Таким образом, жизнь встречает новую пришелицу, душу живую, первым подлогом, который и начинает собою непрерывную серию обманов, благодаря которым вся умственная деятельность человека превращается в сплошную забаву, бесцельную перетасовку гипотез сомнительной достоверности, при упорном игнорировании единой абсолютной истины вечной правды Божией.
Человечество, утопая в хаосе противоречивых гипотез, не имея мерила абсолютной истины, в практике жизни руководствуется соображениями об относительной полезности и, под влиянием наивного смешения понятий о духе и материи тела, усвоив ложное представление о том, будто свойства духа постепенно развиваются, как развивается на их глазах агломерат материи тела, считает полезным и разумным питать сознание ребенка, как оно питает его тело, такою пищею, которою само питаться не желает. Так, считая своею обязанностью заботиться о пище ребенка, о чистоте, здоровии и удобствах его тела, оно сочло бы за постыдное равнодушие накормить его протухлыми яйцами или гнилою говядиной, оставлять его неумытым и непричесанным, одевать в грязное белье и разодранное платье; в то же время оно считает совершенно нормальным отдавать ребенка на руки людям, с которыми само не согласилось бы поддерживать постоянное общение, мысли и чувства которых оно не разделяет; оно не считает предосудительным навязывать таким образом ребенку склад ума, который само признает нелепым, не имеет к своему ребенку настолько любви, уважения и стыдливой ревности, чтобы оградить его от привязанности к людям, которые этого чувства не заслуживают, и тем обрекает ребенка на шаткость ума и проституцию сердца.
Даже и в том случае, когда мать сама заботится о ребенке, не считая нужным привести в порядок хаотический сумбур мыслей в собственной голове, положение ее ребенка не многим лучше. Надо отдать справедливость большинству матерей: благодаря любовной жалости к слабому, беспомощному, наивному по незнакомству с экономией земного мира своему ребенку, огрубелое сердце самой грешной матери разумеет по отношение к нему то, что не разумеет при других обстоятельствах; большинство матерей стыдится высказать ребенку беспорядочный хаос ума и сердца; к сожалению, их любовь редко доходит до разумения необходимости для ребенка истины абсолютной и ревнивого ограждения его сознания от отравы лживых гипотез.
Обыкновенно любви хватает только на благонамеренный обман ребенка, стыдливое прикрытие от него безобразного хаоса временным условным покровом. Таким покровом обыкновенно избирается христианство, на которое все, как те, которые воображают себя верующими, так и те, которые сознают себя неверующими, одинаково смотрят: именно как на покров условный и временный. Лучшее доказательство тому то, что почти никто не стремится сообразовать с верою ни мысли, ни чувства, ни тем более строй жизни, а, напротив, все явно отрицаются Христа, громко исповедуя свое неверие, признавая христианское братство за невозможную, не практичную утопию.
Поверив, что христианство есть абсолютная истина, нельзя не жить по вере и не сделать все возможное, чтобы и ребенок мог согласовать свою жизнь с верою живою. Все уловки извинить разлад между верою и жизнью немощами человеческими, роковою необходимостью установившегося склада жизни и тем более гнусным расчетом на снисходительность Бога Святого и Праведного – наивные увертки, которые сами по себе красноречиво свидетельствуют о невозможном для христианина непонимании самых основных христианских истин и позорной для него самодовольной наглости злой воли.
Вера степеней не имеет, нельзя верить отчасти, можно верить только живою верою или совсем не верить, обманывая себя умственными и нравственными калейдоскопами, которые с верою ничего общего не имеют, хотя в них и развлекаются пестрыми сочетаниями обрывков христианских идей и нравственных сентенций. При наличии живой веры всякий грамотный легко поймет, читая Евангелие, простые истины святых слов Того, кто пришел научить всех, а не одних мудрых книжников, как понимают их простые люди Божии из народа, эти честные искатели Христа, часто неграмотные.
Верующему не может придти в голову странная мысль отговариваться слабоумием и слабохарактерностью, как делают это постоянно люди, гордые своим умом и самостоятельностью, когда огрубелое сердце заставляет их говорить глупости. Верующий, смиренно признавая ничтожность своего ума перед мудростью высшего разума мира и не желая глупой самостоятельности разнообразного плача и скрежета зубов, вне райского блаженства единой гармонии Царства Божия, никогда не унизит себя до притворного непонимания воли Отца Небесного и смиренно, не мудрствуя лукаво, употребит всю наличную силу ума на то, чтобы понять истину, и всю наличную силу воли, чтобы честно жить по вере.
Матери, не согласуя ни мысли, ни чувства, ни жизнь свою с духом христианства, а иногда и сознавая свое неверие, считают необходимою педагогическою мерою говорить ребенку о Боге и Христе Спасителе и приучать его выполнять некоторые общепринятые обряды богопочитания. Одни наивно воображают, что в этих отрывочных мыслях и обрядах исчерпано все христианство, даже и не замечая, что весь склад их ума и жизни в полном разладе с волею Бога, которого чтут устами своими. Другие, не веруя и не желая, чтобы ребенок искренно верил, говорят, что христианство – временная педагогическая мера, пригодная для уяснения нравственных понятий в условной форме, доступной пониманию ребенка в зачаточный период его сознания. Все одновременно подрывают к себе доверие ребенка и закладывают в уме его хаос мысли, поучая его одному и на его же глазах ежеминутно делая другое; осуждая свое поведение на словах и всем складом жизни постоянно доказывая, что не придают этим словам никакого практического значения.
И чем более растет ребенок, чем более он входит в общую жизнь семьи, а затем и общества, которому принадлежит, тем более развязны делаются при нем взрослые, тем менее стесняются выказывать разлад своих мыслей, чувств и жизни с религией, которой его поучали в детстве. Он все более убеждается, что христианство для одних симпатическое средство, нисколько не препятствующее жить по антихристианскому обычаю мира сего, для других политическая или педагогическая мера; все более привыкает думать, что и мировоззрение, и идеалы, и понимание смысла жизни, и самую программу жизни надо искать где-то вне христианства: в науке, искусстве, литературе, даже в самой практике пестрого хаоса жизни.
Так как ни наука, ни литература, ни искусство, ни практика жизни никакого определенного мировоззрения, а потому и никакого идеала и никакой этики не дают и дать не могут, а жизнь идет своим чередом, то подросток, по примеру больных, все более высвобождаясь из-под влияния религии, все более привыкает думать, что знание абсолютной истины невозможно и не необходимо, что понимание смысла жизни тоже ни к чему не пригодно и что бездельное прозябание изо дня в день есть самая разумная жизнь для человека, лишь бы жить по возможности удобно и приятно.
