Н. Н. Неплюев
Христианская гармония духа. В 2-х кн. Кн. 2

Соработники Божии в те минуты вдохновений, когда Дух Божий был на них, не переставали и говорить, и действовать вполне сознательно; они не были одержимы духом, как сивиллы; их вдохновение не походило на одуряющий экстаз; они не подчинялись пассивно наитию, а вступали активно и сознательно в духовное единение с Духом Господа животворящего. Они были храм Божий, и дух Божий вдохновлял их, и вложили они животворящий дух в свои Писания; но слова Писания, внешняя форма принадлежит им, как людям, говорившим человеческим языком, переводя на лепет людей неизреченные глаголы духа; они говорили современникам на доступном им языке, часто применяясь к их пониманию, насколько это было возможно без ущерба для духа Писания.

Каждое слово и каждый текст Писания боговдохновенны в том смысле, что ни одно слово и ни один текст не могут быть выпущены без ущерба для понимания вечной истины правды Божией, имея разумное основание быть помещенным на страницах книги жизни, объясняя собою какую-либо существенную подробность единого стройного целого, вставляя необходимую ноту в аккорд общей гармонии; во всем Писании нет такого слова или текста, которые были бы боговдохновенны в том смысле, чтобы имели сами по себе самодовлеющее значение, могли бы передать всю суть животворящего духа Библии в отрыве от общего целого.

Именно преклонение перед отдельною буквою Писания, без всякого сообразования ее с животворящим духом единого стройного целого, и было главною причиною мертвящего буквоедства, причинившего религии не меньший вред, чем самые злостные глумления неверующих.

Буквоеды придают всем словам Писания совершенно разное значение и обращают таким образом Божественное Откровение в духовную Сахару, наполненную совершенно однородными песчинками. Апостол сказал: Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема^[56]. Буквоедам нет до этого дела, они любой текст Писания, не сообразуя его нимало с Евангелием, преувеличат до полного абсурда, до явного противоречия с благовествованием апостольским и, таким образом создав себе кумира из буквы, упразднят все Откровение.

Веруя во Христа, нельзя не поставить Евангелие и послания апостольские, святые слова и примеры жизни воплощенного Бога слова и Его ближайших свидетелей во главу всех других книг Писания, нельзя не сообразовать с ними понимания всех остальных частей Откровения.

Библия содержит в себе Божественное Откровение в том виде, как оно излагалось на протяжении многих веков, многим различным по умственному развитию и привычному им способу выражений последовательным поколениям человечества. Это не может не отразиться на букве Писания, значительно затемняя для нас то, что было совершенно точно выражено на языке обычном того народа и поколения, к которому были обращены слова избранника Божия. Животворящий дух Откровения – неизменная для всех времен и народов абсолютная, вечная истина правды Божией, мертвящая буква – условная, временная форма, соответствующая привычкам данного народа и поколения.

Замечательно, что в Библии, кроме прямых указаний на второстепенное значение и даже прямую зловредность буквы, можно на каждой странице найти доказательства принципиального презрения к форме, доходящего до преднамеренной небрежности языка, до очевидных противоречий буквы. Буквоедам, несмотря ни на какие подтасовки и натяжки, никогда не удается примирить непримиримые противоречия буквы Писания, и им предстоит бесплодно блуждать в безысходном хаосе противоречий буквы мертвящей, если они не хотят покаяться, и, вспомнив совершенно определенные слова апостола Павла о значении животворящего духа, перестать быть буквоедами. Это великое проявление божественной мудрости, творящей в слабости силу. Человек придавал бы громадное значение точности выражений, систематической определенности буквы и не достиг бы своей цели не только вне современной ему эпохи, но даже и вне того небольшого круга своих современников, которые имеют общие с ним привычки мышления и способы выражений; вся его наивная попытка придать слову, этому условному проявлению преходящего земного бытия, несвойственную ему абсолютную определенность, привела бы только к явному обнаружению его бессилия претворить условное в абсолютное и временное в вечное. Божественная мудрость явным презрением к форме ежеминутно напоминает о том, как маловажна буква сама по себе, настойчиво привлекает внимание к животворящему духу неизреченных глаголов жизни вечной, которых вместить в себе не может ограниченная буква слова человека.

Примеров неопределенности языка чрезвычайно много, притом неопределенности явной, преднамеренной. Так, говоря о творении мира, Библия употребляет слово день явно не в том значении, какое мы ему придаем. Он говорит день первый, когда еще не существовало ни земли, ни солнца и, следовательно, не могло быть тогда дня, который происходит от обращения земли кругом своей оси в 24 часа. Чтобы не понять, что под словом день обозначаются совершенно неопределенные по своей продолжительности эпохи, периоды времени, надо быть фанатичным буквоедом и задушить в себе всякий здравый смысл. Неопределенность слова день делается вполне очевидною, когда этим же словом в единственном числе обозначается весь период творения, разделенный прежде на шесть частей^[57].

Словом воинства обозначаются и духи бесплотные, и все, живущее на земле, не исключая самые низшие породы животных.

Тем же собственным именем в единственном числе обозначается и единичный человек, и его потомство, и даже многомиллионный народ, причем буквальный смысл летоисчисления и продолжительности жизни делается очень сомнительным, что, может быть, очень прискорбно для буквоедов, но не имеет ровно никакого значения для понимания животворящего духа Откровения.

Говоря о явлениях мира незримого, Библия называет безразлично являющееся высшее существо то Ангелом, то Богом, не задаваясь, очевидно, целью объяснить тот невыразимый на языке человеческом способ, каким сообщается детям земли воля Божия.

В 20 главе книги «Исход» говорится, что Моисей вступил во мраке, где Бог^[58], очевидно, слово мрак употреблено тут совсем не в том значении, какое ему придают обыкновенно, а означает, что место явления Божия было недоступно зрению народа.

Презрение к букве, доходящее до явной небрежности языка, может тоже служить красноречивым предостережением для буквоедов. Внутренний смысл Писания, животворящий дух Откровения, нимало тем не затемняется; вечная истина правды Божией везде выражена определенно и ясно; презрение к форме, преднамеренная небрежность проявляется тогда, когда дело идет о второстепенных подробностях, о тех преходящих, земных обстоятельствах времени, места и образа действия, среди которых вершится на земле вечная правда воли Божией. Буквоеды, склонные придавать большое значение знанию этих второстепенных обстоятельств, неизбежно впадают в самые прискорбные недоразумения, но, даже и проученные буквою, редко обращаются на путь истинный животворящего духа, предпочитая бесконечные схоластические препирательства о понимании и согласовании буквы мертвящей.

В книге Бытия говорится о том, что Каин женился, что он боялся быть убитым первым встречным^[59]; кто была жена Каина, кто мог быть этот первый встречный, когда Авель был убит и на земле жили только Адам и Ева? Не ясно ли, что тут преднамеренная небрежность, громко свидетельствующая о том, что Библия не задается целью удовлетворять любознательность историка, как, рассказывая о творении мира, она не дает нам обстоятельного трактата по геологии.

И по истории, и по геологии, и по всем другим наукам мы узнаем из Библии лишь то, что имеет существенное значение для понимания вечной истины правды Божией и взаимных отношений Бога Промыслителя и созданного по образу и подобию Его свободного человека. Буквоеды не хотят видеть это и готовы писать обширные трактаты, полные догадок о том, кто была жена Каина и кого он мог встретить.

Повествуя об явлении трех странников Аврааму и гибели Содома и Гоморры, говорится то Господь^[60], то три мужа^[61], то два ангела^[62]. Очевидно, и тут не придается никакого значения тому, каким образом выполнялась воля Божия. Вечное значение имеет настроение духа Авраама и жителей Содома, сообразное этому настроению отношение к ним Бога; вот это животворящий дух, выделяющийся яркими красками на темном фоне сбивчивой, небрежной буквы второстепенных обстоятельств, при которых совершались соответствующие события.

В ст. 41 и 42 главы 27 книги «Бытие» говорится и сказал Исав в сердце своем^[63] и тут же говорится и пересказаны были Ревекке слова Исава^[64]. Для буквоедов, склонных придавать громадное значение тому, выразил ли Исав свою мысль на словах или только подумал, тут непростительная небрежность, при которой остается непонятным, как узнала Ребекка о замыслах Исава.

В ст. 16 и 18 второй главы книги «Исход» то же лицо называется то Иофором^[65], то Рагуилом^[66], и все догадки Властова по этому поводу остаются догадками, не имеющими достаточного основания. В действительности, одно ли то было лицо и как звали это лицо во время его земной жизни, не имеет для понимания настроения духа избранника Божиего Моисея и его служения делу Божию ровно никакого значения.

Буквоеды, желая понимать Писание буквально, должны утерять всякое понимание Бога и приписывать Ему самые несвойственные Ему действия. В Писании часто говорится, что Бог сделал то, чему на самом деле Он только не воспрепятствовал совершиться, как говорится, что Бог сказал то, что было внушено имущим познать святую волю Его. Так, в книге «Исход» говорится, что Бог ожесточил сердце Фараона^[67]; в книге «Левит» говорится: Я наведу язву проказы^[68]. Так, в книге «Числа» Моисей говорит: Постойте, я послушаю, что говорит о вас Господь^[69]; придраться к словам послушаю и говорит, чтобы вообразить себе, что поняли, каким образом постигал Моисей волю Божию, достойно самого узкого буквоедства. В этой небрежной форме выражения, очевидно, заключен животворящий дух того, что не имеет соответствующей буквы на лепете, обычном для грешного человечества.

Принимая буквально стихи от 1 по 6 главы 23 «Второзакония», необходимо признать, что Бог предписывает несправедливую мстительность и непримиримую ненависть^[70], тогда как под формою, где буква доходит до очевидного извращения истины, вполне ясен животворящий дух строгой справедливости, не примиряющейся со злом и с грешниками нераскаянными. Преднамеренная небрежность языка, явное презрение к форме доходят иногда до очевидного противоречия букве, при полной гармонии внутреннего содержания.

Так в ст. 24 второй главы книги «Бытие» говорится об отце и матери, которых не существовало и до грехопадения и не могло быть, так как дети родились у Адама и Евы только после грехопадения, и нет даже никаких оснований полагать, что существовало разделение полов до проклятия^[71]. Дело в том, что в Библии очень часто местности называются теми именами, которые были даны им много позже. О Еве при ее сотворении говорится в мужеском роде сотворим помощника, соответствующего ему^[72], и только после грехопадения она получает имя Евы^[73], вступает в брачные отношения с Адамом и рождает Каина^[74]. Если Ева во 2 гл. называется женою^[75], когда еще ею и не была, за неимением другого термина, не трудно понять, что для изображения силы привязанности говорится об отце и матери, применяясь к пониманию тех, кому говорил Моисей.

Не менее трудно примирить буквоедам букву Писания о том, что Бог или ангел вел евреев по пустыне, с буквою ст. 29–31 главы десятой книги «Числа», где Моисей упрашивает Ховава быть их проводником^[76]. Или букву ст. 8 главы 12 книги «Числа», где говорится от имени Бога^[77]: Устами к устам говорю Я с ним (Моисеем)… и образ Господа он видит с буквою ст. 20 главы 33 книги «Исход», где Бог говорит тому же Моисею: Лица Моего не можно тебе увидеть, потому что человек не может увидеть Меня и остаться в живых^[78]. Или букву ст. 20 главы 22 книги «Числа», где говорится: И пришел Бог к Валааму ночью и сказал ему^[79]… со ст. 22 той же главы, где говорится с явною непоследовательностью: И воспылал гнев Божий за то, что он пошел^[80].

В ст. 21 главы 13 Иисуса Навина говорится о царе аморрейском Сигоне, которого убил Моисей^[81], хотя Моисей и не убивал его лично. Приписывать начальнику слова и действия подчиненных – обычный оборот речи в Библии: так приписывают и Богу все мысли, слова и действия избранников Его.

В ст. 7 главы 24 «Книги Иисуса Навина» говорится от имени Бога новому поколению израильтян, родившемуся в пустыне во время странствия: Глаза ваши видели, что Я сделал в Египте^[82]. Привязываясь к букве, тут явное противоречие с фактами, известными из предшествующих страниц Библии. Самые отчаянные буквоеды признают, что эти слова не надо понимать буквально, и что внутренний смысл вполне ясен: под словами глаза ваши видели надо понимать отцы ваши видели своими глазами. Такими образными выражениями, доходящими часто до явного противоречия букве, переполнена Библия. Мания буквоедов при первой возможности, наперекор здравому смыслу, понимать их буквально и делает темным и противоречивым то, что вполне ясно и согласно.

В ст. 29 главы 15 «Первой книги Царств» говорится: Не раскается верный израилец, ибо не человек Он, чтобы раскаяться Ему^[83], а в ст. 35 той же главы сказано: Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем^[84]. При доброй воле вполне ясно, что во втором случае слова раскаялся и воцарил не могут быть понимаемы буквально. Бог не мог раскаиваться, во-первых, потому, что он Бог, а во-вторых, что не Он воцарил Саула, так как самое избрание царя было противно воле Божией. Господь только допустил изведать на опыте то, что народ желал вопреки воле Его. Не отказываясь от здравого смысла, невозможно сомневаться, что слова Господь раскаялся, что воцарил Саула означают Господь признал за благо не терпеть более на царстве Саула.

Противоречия буквы встречаются и в Новом Завете, не только выдуманные противоречия, изобретенные зложелательством представителей отрицательной критики, но и действительные противоречия буквы, которые, однако, при доброй воле не могут смутить даже и самый непроницательный ум.

Одно из главных камней преткновения для буквоедов – это образность языка Писания. Смелая образность не чужда и современному нам способу выражения мыслей европейцами XIX века; мы не замечаем образности нашей речи только по привычке. Мы постоянно говорим о человеке, которым недовольны, – бог с ним, не подразумевая, что он действительно находится в интимной близости с Богом, и подобных выражений очень много.

На Востоке и теперь цветистая образность языка поражает европейца своею смелостью. В дни апостолов, когда сам Иисус Христос находил полезным говорить народу притчами, весь склад языка носил чисто притчевый характер. В дни пророков, когда не ограничивались притчами на словах, а поучали современников притчами в действиях, как то делали Иеремия и Осия, образность языка доходит до невообразимой смелости, которая должна была бы испугать буквоедов чудовищностью выводов, неизбежных при буквальном понимании слов Писания.

В книгах Моисея необузданная образность языка доходит часто до кощунства, для Моисея и его современников, употреблявших эти выражения по привычке, хорошо понимая вложенный в них внутренний смысл и совсем не замечая грубое неприличие формы, это не было кощунством; для буквоедов, которые из-за преклонения перед буквою не остановятся даже перед буквальным пониманием статей 23, 24, 25 и 26 главы 4 «Исхода», где каждое слово по букве грубое кощунство, невозможно разумно оставаться верующими^[85]; для них многие страницы Библии должны быть совершенно непонятны и представлять непримиримое противоречие с основным пониманием Бога и Его неизменного характера.

Примеров чудовищной для нас образности выражений так много, что выбор затруднителен. Такие выражения как: окна небесные отворились^[86]; все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих^[87]; и обонял Господь приятное благоухание^[88]; дорогою на ночлег случилось, что встретил его (Моисея) Господь и хотел умертвить его^[89]; Я (Бог) в сию самую ночь пройду по земле Египетской и поражу всякого первенца^[90]; и пришел Аарон и все старейшины Израилевы есть хлеба с тестем Моисеевым пред Богом^[91]; Моисей взошел к Богу на гору^[92]; принеси это, потрясая пред лицем Господним^[93]; Сам (Бог) не пойду среди вас^[94]; Я, Бог, посмотрю, что мне делать с вами^[95]; это будет напоминанием о вас пред Богом вашим^[96]; и сошел Господь и стал у входа скинии^[97]; отделитесь от общества сего, и я (Бог) истреблю их^[98]; и взял Моисей жезл от лица Господа^[99]; и пришел Бог к Валааму и сказал: какие это люди у тебя?^[100]; но до сего дня не дал вам Господь (Бог) сердца, чтобы разуметь, очей, чтобы видеть, и ушей, чтобы слышать^[101]; и разрубил Самуил Агага пред Господом в Галгале^[102]. Таких выражений в Библии множество. Легко вообразить себе логические последствия буквального понимания подобных выражений; буквоеды именно это и считают простою, бесхитростною верою, доступною пониманию детей и народа. Удивительно ли, что они стройную гармонию вечной истины правды Божией подменили хаосом невообразимых противоречий и нелепых побасенок буквы мертвящей, не имеющих не только никакого жизненного значения, но и никакого разумного смысла.

Привычка все приписывать Богу заставляет возлагать на Его ответственность все зло, какое делают люди, и Библия с обычною ей искренностью сохранила нам яркие образцы невообразимо наивного отношения к Богу и до дерзости смелого злоупотребления именем Его. Все, что говорят вожди народа еврейского, они говорят от имени Бога, это обычная форма выражения, освященная веками официальная формула. Все, что происходит в священном месте или только с призванием имени Божия, совершается пред лицом Божиим^[103].

Приписывая внушению Божию все свои мысли, чувства и поступки, безразлично добрые и злые, вожди народа еврейского даже внутреннюю борьбу мыслей своих часто изображают в виде разговора с Богом, нередко принимая лучшую роль на себя, заставляя Бога говорить привычным для них самих циничным, грубым языком. Чтобы, придравшись к букве, поверить, что все это действительно были слова и воля Божья, надо предварительно перестать верить в Бога Святого и Праведного.

Нередко Ему приписывается хитрость, нечестность и крайняя несправедливость, Его усовещивают, стыдят и уговаривают быть благоразумным, иногда заклинают и защищают народ от Его ярости. Все это нисколько не смутит того, кто помнит, что народ избранный был народ жестоковыйный с медным лбом и необрезанным сердцем, и что, благодаря смелой образности ходячих выражений, Богу постоянно приписывается то, что Моисей и другие избранники Божии предписывали или допускали по жестокосердию своих современников, как говорит о том сам Господь наш Иисус Христос.

Для верующего безграничная искренность Библии, не скрывающей никаких пороков и преступлений даже и тогда, когда дело идет о самых авторитетных соработниках Бога, служит новым доказательством сверхчеловеческой мудрости Откровения и красноречивым свидетельством того, как Бог во все времена в слабости творил силу, чтобы не имела права гордиться никакая плоть^[104].

Образчиков явного злоупотребления именем Бога можно привести очень много. Когда случается какое-нибудь несчастье, говорят: Что это сделал с нами Бог?!^[105] Как говорили то сыновья Иакова в Египте. Когда Моисей тяжело заболел, говорят, что Бог хотел умертвить его^[106], и приписывают его выздоровление изумительно грубой энергии жены его Сенфоры. Когда Моисей выводит народ из Египта, говорится Бог не повел его народ по дороге земли Филистимской, потому что она близка^[107]. Далее говорится: и обвел Бог народ дорогою пустынною^[108]. Даже ожесточение сердца фараона^[109] приписывается Богу. Также говорится, что Бог отнял колеса колесниц их^[110]. Приписать Богу, который есть любовь, ненависть к Амалику навеки^[111] неудивительно со стороны Моисея, который, приписывая все свои слова, мысли, желания и действия непосредственно Богу, наивно рассказывает о том, как он принимал советы Иофора и пользовался услугами проводника Ховава. Самые мелкие обрядовые постановления, как-то: омовение рук и подробности ветхозаветных жертвоприношений – называются уставом вечным, и такой взгляд на них в книге «Числа» неизменно приписывается Богу.

Очень интересно, что в Библии сохранилось и описание того, как постепенно извращались слова Божии, переходя из уст в уста, с того момента, когда избранник Божий изрек их под влиянием святого вдохновения.

Так, установив необъятное значение Бога в чудных словах Я есмь Сущий^[112], тот же Моисей сужает понятие о Боге, говоря с язычником Фараоном, до исключительности национального Бога евреев^[113].

Особенно поучительно сопоставление понимания и передачи тех же слов Божиих пророком Нафаном, царем Давидом и сыном его Соломоном; это замечательный образчик того, как постепенно искажались слова Божии даже лучшими из людей, которые все же были люди, а не боги. Когда царь Давид задумал строить храм, пророк Нафан сказал ему: все, что у тебя на сердце, иди, делай; ибо Господь с тобою^[114]. Но это говорил пророк от себя и ошибался; и пророки не Бог, и не все слова их абсолютная истина, вне тех минут высокого вдохновения, когда Дух Божий был на них^[115]. Наперекор неразумной ревности буквоедов, святая Библия ясно устанавливает это, повествуя, что ту же ночь было слово Господа Нафану: Пойди, скажи рабу Моему Давиду: так говорит Господь: ты ли построишь Мне дом для Моего обитания?^[116]; говорил ли Я хотя слово кому-либо из колен, которому Я назначил пасти народ Мой Израиля: почему не построите Мне кедрового дома?^[117]; Я взял тебя от стада овец, чтобы ты был вождем народа Моего, Израиля^[118]; когда же исполнятся дни твои и ты почиешь с отцами твоими; то Я восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих и упрочу царство его. Он построит дом имени Моему и Я утвержу престол царства его навеки, Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном^[119]. Тут, очевидно, выражено нежелание Божия, чтобы скиния была заменена деревянным храмом; очевидно предсказание о рождении Спасителя в роде царя Давида. Мы не можем не понимать, что слова эти не относятся к Соломону, который родился не после смерти Давида, престол которого не был утвержден навеки, и ни характер, ни жизнь которого не дают ни малейшего права именоваться сыном Божиим.

Сыну своему Соломону Давид передает волю Божию в следующих словах: Сын мой! у меня было на сердце построить дом во имя Господа, Бога моего, но было ко мне слово Господне, и сказано: «ты пролил много крови и вел большие войны; ты не должен строить дома имени Моему, потому что пролил много крови на землю пред лицем Моим. Вот, у тебя родится сын: он будет человек мирный; Я дам ему покой от всех врагов его кругом: посему имя ему будет Соломон. И мир и покой дам Израилю во дни его. Он построит дом имени Моему, и он будет Мне сыном, а Я ему отцом, и утвержу престол царства его над Израилем навек». И ныне, сын мой! да будет Господь с тобою, чтобы ты был благоуспешен и построил дом Господу Богу твоему, как Он говорил о тебе. Да даст тебе Господь смысл и разум, и поставит тебя над Израилем; и соблюди закон Господа Бога твоего^[120]. Перед смертью Давид говорит вождям израильским так: Было у меня на сердце построить дом покоя для ковчега завета Господня и в подножие ногам Бога нашего, и потребное для строения я приготовил. Но Бог сказал мне: не строй дома имени Моему, потому что ты человек воинственный и проливал кровь. Однако же избрал Господь Бог Израилев меня из всего дома отца моего, чтоб быть мне царем над Израилем вечно, потому что Иуду избрал Он князем, а в доме Иуды дом отца моего, а из сыновей отца моего меня благоволил поставить царем над всем Израилем, из всех же сыновей моих, – ибо много сыновей дал мне Господь, – Он избрал Соломона, сына моего, сидеть на престоле царства Господня над Израилем, и сказал мне: Соломон, сын твой, построит дом Мой и дворы Мои, потому что Я избрал его Себе в сына, и Я буду ему Отцом; и утвержу царство его навеки, если он будет тверд в исполнении заповедей Моих и уставов Моих, как до сего дня^[121].

Соломон так говорит народу при торжестве освящения храма Иерусалимского: Благословен Господь Бог Израилев, Который сказал Своими устами Давиду, отцу моему, и ныне исполнил рукою Своею! <…>У Давида, отца моего, было на сердце построить храм имени Господа Бога Израилева; но Господь сказал Давиду, отцу моему: «у тебя есть на сердце построить храм имени Моему; хорошо, что это у тебя лежит на сердце; однако не ты построишь храм, а сын твой, исшедший из чресл твоих, он построит храм имени Моему». И исполнил Господь слово Свое, которое изрек. Я вступил на место отца моего Давида и сел на престоле Израилевом, как сказал Господь, и построил храм имени Господа Бога Израилева; и приготовил там место для ковчега, в котором завет Господа, заключенный Им с отцами нашими, когда Он вывел их из земли Египетской. <…> Ты исполнил рабу Твоему Давиду, отцу моему, что говорил ему; что изрек Ты устами Твоими, то в сей день совершил рукою Твоею. <…> И ныне, Боже Израилев, да будет верно слово Твое, которое Ты изрек рабу Твоему Давиду, отцу моему! Поистине, Богу ли жить на земле? Небо и небо небес не вмещают Тебя, тем менее сей храм, который я построил [имени Твоему]^[122].

Вот очень интересный образчик того, как говорят вожди народа еврейского, до какой степени привычна была для них безгранично смелая образность выражений, как понимаются слово и воля Божии, как передаются они народу, и как не по-человечески искренно занесены на страницы книги жизни факты, касающиеся взаимных отношений Бога и Его избранников из среды народа жестоковыйного.

Нередко избранники Божии, применяясь к пониманию современников, облекают вдохновенную мысль в обычную для того времени форму выражения, которая нас, воспитанных в школе христианства, часто поражает своею грубостью. Нас неприятно поражает такая смелая образность выражений как: Я (Бог), подняв руку, клялся^[123]; Ты (Господь) поражаешь в ланиту всех врагов моих; сокрушаешь зубы нечестивых^[124]; не в ярости Твоей обличай меня^[125]; восстань, Господи, во гневе, пробудись для меня^[126]; нечестивый зачал неправду, был чреват злобою и родил себе ложь^[127]; Боже! сокруши зубы их, в устах их; разбей, Господи, челюсти львов^[128]; возрадуется праведник, когда увидит отмщение; омоет стоны свои в крови нечестивого^[129]; Бог сказал во святилище Своем: восторжествую, разделю Сихем, и долину Сакхоф размерю. Мой Галаад, Мой Манассия… Моав умывальная чаша Моя, на Едома простру сапог Мой. Восклицай Мне, земля Филистимская!^[130]; Господь сказал… чтобы ты погрузил ногу твою, как и псы твои язык свой в крови врагов^[131]; блажен, кто разобьет младенцев твоих о камень^[132].

Буквоеды будут приходить в восторг и от этой буквы мертвящей и защищать ее самостоятельное достоинство; мне кажется более сообразным достоинством Писания скорбеть о том, что именно эта форма была наиболее доступна пониманию человечества, и не проглядеть животворящий дух, облеченный даже и в такую несимпатичную для нас букву.

Что человечество нуждается в подобных уступках, что глаголы жизни вечной должны быть облечены в грубую форму, обычную детям земли, чтобы стать для них доступною, ручательством тому служит для нас следующее. Когда Моисей спросил у Бога имя Его, Господь отвечал: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий [Иегова] послал меня к вам^[133]. Сущий, т. е. Бог живой и вечный, первопричина бытия и всякой жизни, непостижимый, безымянный Бог. И тотчас, снисходя к духовной неразвитости, грубо материалистическому складу ума детей земли, сказал еще Бог Моисею: Так скажи сынам Израилевым: Господь, Бог отцов ваших, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова послал меня к вам. Вот имя Мое навеки, и памятование о Мне из рода в род^[134]. Применяясь к лепету детей земли, непостижимый, безымянный Бог, живая первопричина всего существующего, связывает понятие о себе с именами Авраама, Исаака и Иакова, этих лучших из грешных детей земли, сохранивших память о Боге, искавших уразуметь святую волю Его и добровольно ставших первыми соработниками Его в долине земного скитания.

Не одна образность языка и применение буквы к пониманию того поколения, к которому было обращено то или другое слово Откровения, делают буквальное понимание Библии ошибочным и преимущественное значение духа Писания очевидным, обрекают буквоедов на безысходное блуждание среди хаоса буквы мертвящей и заставляют того, кто ищет веры разумной, упорно искать под покровом буквы мертвящей абсолютную истину животворящего духа; не меньшее значение в этом отношении имеет и то, что мы читаем Писания не в подлиннике, а в переводе с перевода. Перевод семидесяти был не всегда непогрешим. Так, слова в книге «Второзаконие» по числу сынов Израилевых^[135] переведены по-гречески словами по числу Ангелов Божиих.

Еще более замечательна разница между текстом «Книги Иова» по тексту русского издания и по переводу семидесяти. В нашей русской Библии читается: И сказала ему жена его: ты все еще тверд в непорочности твоей! похули Бога и умри^[136]. В греческой Библии по переводу семидесяти толковников этот же стих изложен так: По многом времени сказала ему жена его: доколь ты будешь терпеть? Вот, подожду еще немного в надежде спасения моего. Ибо погибла с земли память твоя, сыновья и дочери, болезни чрева моего и труды, которыми напрасно трудилась. Сам ты сидишь в смраде червей, проводя ночь без покрова, а я скитаюсь и служу, перехожу с места на место, из дома в дом, ожидая, когда зайдет солнце, чтоб успокоиться от трудов моих и болезней, которые ныне удручают меня. Но скажи некое слово к Богу и умри. Такое замечательное отступление от буквы при совершенном тождестве внутреннего содержания свидетельствует о том, какие сокращения допускались при переводах и какое значение придавали букве.

Не так поступают буквоеды; совершенно игнорируя животворящий дух Писания, они привязываются к букве мертвящей и делают из нее такие выводы, которые часто поражают своею нелепостью и уродливостью. Один из самых изумительных выводов был сделан под влиянием духа нелепого буквоедства из слов первого послания апостола Павла к Тимофею: Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении. Ибо Писание говорит: не заграждай рта у вола молотящего; и: трудящийся достоин награды своей^[137]. Внутренний смысл этих слов совершенно ясен. Апостол определенно говорит, что пастыри церкви заслуживают быть материально обеспеченными не только наравне с теми, кто занимается физическим трудом, но и преимущественно перед ними, наперекор льстивым заверениям тех, которые тружениками называют только людей, имеющих на руках мозоли, а всех тружеников мысли и святых героев духа готовы, в угоду неблагодарной и близорукой толпе, назвать паразитами и дармоедами.