Мэтт Хейг
Последнее семейство в Англии

табличка

На другое утро в парке Мик почти не разговаривал, предоставив Адаму не моргая смотреть на огромный новый дом и табличку, которая гласила: ПРОДАЕТСЯ.

Генри обнюхал меня, как всегда, чтобы узнать о моих успехах.

– Как дела после вчерашней встречи? – спросил он меня официальным тоном.

– Нормально, – ответил я.

– Ссор не было?

– Нет. Никаких ссор.

– Ты за всем следил?

– За всем, за чем мог.

– И никаких признаков беды?

Я подумал о Кейт, плачущей в кухне, и рассказал об этом.

– Ясно, – сказал он. – Ты должен уделить особое внимание сегодняшнему уроку. Мы уже изучали Контроль Вилянием, но сегодня займемся Контролем Усиленным Вилянием. – Генри встал передо мной перпендикулярно. – Я уже рассказывал тебе, когда вилять, а когда не надо, но мы не обсуждали, как быстро нужно вилять.

Я подумал о своих вчерашних попытках, когда я старался вилять хвостом, чтобы отогнать печаль Кейт. Возможно, поэтому у меня не получилось. Возможно, я выбрал неверную скорость.

– Итак, мы уже обсуждали, что виляние хвостом фундаментально важно для сохранения благополучия семьи. В конце концов, Принц, это один из немногих аспектов нашей коммуникативной системы, которую способны распознать люди.

– Верно, – сказал я, готовый впитывать информацию.

– И хотя люди не всегда это понимают, скорость нашего виляния напрямую влияет на их счастье. Наши хвосты диктуют ритм Семейной жизни. – Его хвост начал медленно и гладко двигаться из стороны в сторону, постепенно набирая скорость.

Красная сеттериха с другой стороны парка повалилась на спину, хохоча над демонстрацией Генри.

– Мы машем медленно, – объяснил Генри, – и все успокаивается. Мы машем быстро, и все ускоряется. Быстрое виляние крайне полезно для поднятия настроения, но когда состояние Семейной гармонии достигнуто, умеренного виляния в сочетании с прогулкой как эта обычно достаточно для поддержания атмосферы общего счастья. Но помни, что ты должен, как всегда, хранить равновесие: не быть слишком назойливым и не быть совершенно незаметным…

Скоростное виляние? Разве не это я делал вчера безрезультатно? Разве не бывает случаев, когда виляние просто не помогает?

Но это я сейчас сомневаюсь, а тогда все было иначе.

Когда Генри показал во всех подробностях, как и когда использовать одиннадцать основных типов виляния, я не усомнился в нем ни на мгновение. Раз Генри сказал, что контроль вилянием был ключом к поддержанию Семейного счастья и безопасности, как я мог возражать? Семья будет счастлива, никуда не денется. И она будет счастлива, потому что я наконец-то это устрою.

Я следовал Пакту.

Я учился у Генри.

Я был лабрадором в полном смысле этого слова.

Я не мог помыслить, что этого недостаточно, что безопасность Семьи зависела от чего-то большего.

Только позднее я осознал, как много нужно сделать, чтобы защитить своих хозяев от внешней опасности.

И от них самих.

сопротивление

Никто точно не знает, где началось Восстание спрингеров. Точнее как… Ходили разные слухи, но это случилось слишком быстро, так что никто не был уверен. В мгновение ока спрингер-спаниели обнаружились почти в каждом парке страны, разнося весть.

Это было семь поколений назад, в собачьем 20687 году, когда стабильность людских Семей перестала восприниматься как должное, и собакам пришлось доказывать на практике, что они действительно верят в то, о чем говорят. Долг. Послушание. Жертвенность во имя хозяев.

И когда появились спрингеры, заявляя, что нормально вырывать поводки и нюхать ради удовольствия, большинство собак легко купились на это. В конце концов, многие уже начали разувериваться в людях, считая их безнадежными.

– Плохие псы винят своих хозяев, – таков был вердикт Генри. – Псы, которые верили в Вечную Награду, но уставали ежедневно за нее бороться, неизбежно попадали под влияние спрингеров. В конце концов, выйти из игры лучше, чем потерпеть неудачу.

Конечно, люди не заметили Восстания, из-за чего влияние оказалось вдвойне разрушительным. Насколько они могли судить, собаки вели себя как обычно. Приносили палочки. Мочились на фонарные столбы. Обнюхивали других псов.

Только в этом уже не было порядка. И цели. Вместо того чтобы приносить палку, дабы порадовать хозяина, они радовали самих себя. Они уже не обращали внимания на состояние тех людей, за которыми должны были присматривать, уже не вмешивались, когда им следовало, а если и вмешивались, то случайно, а не по умыслу. Им, как и прежде, еще нравилось людское внимание, но скорее само по себе, а не в награду за их усилия.

Но, как я сказал, люди не заметили. Они приписывали разлад в Семье другим факторам. Распаду местного сообщества. Длинному рабочему дню. Растущей секуляризации западного мира. Плохой диете.

Они не видели реальной проблемы. Что собаки перестали о них заботиться. Они не понимали, насколько больше у них было шансов сохранить счастливую Семью, если они выбирали лабрадора. Они не понимали, что судьба человеческого общества лежала в лапах нашего вида. Конечно, были и другие собаки, которые еще хотели внести свой вклад, но те были редеющим меньшинством. Большинство выбрали жить одним днем, а не ради своих хозяев.

И поэтому лабрадоры решили создать Пакт, ведь они опасались, что будущие поколения не останутся верными людям и тоже восстанут. Пакт закреплял принципы, которых когда-то придерживались все собаки: долг, послушание, защита – и делал упор на необходимости жертвовать земными удовольствиями ради обещания Вечной Награды.

В отличие от Восстания спрингеров, подробности Сопротивления лабрадоров хорошо известны.

Все началось в большом парке на севере Англии. Там было много лабрадоров – тысячи, говорят (хотя лично я всегда считал это преувеличением), и они собирались каждым утром возле утиного пруда.

Оскар, бывший пес-поводырь, был их предводителем. Как у многих лабрадоров, у него не было Семьи, о которой он бы заботился. Он посвятил свою жизнь одиноким людям-хозяевам, следуя тем же принципам. Семья, однако, стала центром философии Гуру Оскара. Она почиталась как самая прекрасная, хоть и хрупкая, сторона человеческого существования, а также как самая благодатная среда для собаки.

Разувериться в людях – значит разувериться в нас самих. Такова была основная мысль.

Гуру Оскар сидел каждое утро и излагал Пакт, который он сочинил, игнорируя перебивающих его спрингеров и других сомневающихся.

Все лабрадоры с Семьями, за которыми нужно было присматривать, последовали его совету неукоснительно и передавали знание о Пакте своим потомкам и каждому лабрадору, которого доводилось встретить.

Через два собачьих года большинство лабрадоров в стране согласились оставаться верными, что бы ни случилось, и продолжили посвящать всю свою жизнь счастью и безопасности своих людей-хозяев.

Так все и было. В каждом парке, на каждом углу в этой стране старики учили молодых правилам Пакта.

До этих самых пор.

Я должен признать правду. К худу или к добру, но я все изменил. Лабрадорам придется узнать подлинный ужас того, что это значит – поддерживать безопасность Семьи.

график

Первое, что понимают лабрадоры о человеческих Семьях – они зависят от повторений. Чтобы семья могла выжить, нужно установить и поддерживать суточный график.

Главный элемент этого графика – двухразовая прогулка в парке с Адамом. Каждый день мы выходили в одно и то же время и делали одно и то же.

Утром он сидел на скамейке и болтал с Миком. Вечером он бросал мне палки, а я приносил.

Но теперь график начал меняться. Тем утром Адам едва перекинулся парой слов с Миком, а вечером, когда мы пришли в парк, я заметил, что он не настроен играть. Я подошел к нему с палкой в зубах, но он даже не вынул рук из карманов. Это было очень странно. Как я уже говорил, обычно ему очень нравилось бросать палку как можно дальше и выше.

Вместо этого он стоял как вкопанный и все время смотрел на новый дом возле парка. Если честно, это не было совершенно новым поведением. С тех пор как строители начали трудиться над домом, примерно год назад, восхищение Адама росло. Сначала это был лишь случайный взгляд, легкое любопытство между бросками палки. Теперь, однако, это казалось одержимостью.

Пока я пытался вести себя как ни в чем не бывало, труся как обычно между цветочных клумб, я следил за ним, пытаясь угадать, о чем он думает. Потом стало понятно. Свет зажегся в одном из окон, и тень промелькнула за занавеской. Туда кто-то вселился.

Сделав круг по парку, я медленно вернулся туда, где стоял Адам. Я тяжело дышал, чтобы привлечь его внимание, но только когда я мягко уткнулся носом ему в пах, он выскользнул из транса.

– Нет, малыш, прекрати, – сказал он и пристегнул поводок.

африка

Хэл и Шарлотта были в своих спальнях, когда мы вернулись домой. Кейт внизу смотрела новости.

– Мы пропустили передачу, – сказала она, собирая собачью шерсть с дивана. – Помнишь, ту, что хотели посмотреть.

– Да, – откликнулся Адам. – Какую передачу? – Он стоял перед ней, возле телевизора, и хотя Кейт не заметила, вновь погрузился в легкий транс.

– О той женщине, помнишь, что основала больницу в Африке.

– О, да, верно. – Он потер шею, уставившись в какую-то неопределенную точку на диване. А потом внезапно заявил:

– Его продали.

– Не поняла?

– Дом возле парка. Его продали.

Теперь только диктор в телевизоре оставался безразличен к поведению Адама.

– Так, – сказала Кейт, мягко кивнув, словно с этим жестом она поймет отсутствующий переход в разговоре.

– Он был выставлен на продажу всего месяц назад, а там уже кто-то есть. Живет в нем.

– Так.

– Но это невероятно.

– Дорогой, с тобой все хорошо?

Он не слушал.

– Я видел кого-то в окне наверху. Они въехали сегодня, этим утром.

– Так бывает. Люди покупают дома. Въезжают. Это не новость.

– Да, но этот дом. Ты его видела? Это самое уродливое строение на свете. В нем двойной гараж, боже правый.

– Что ж, – вздохнула она. – Хорошо, что не мы туда въехали, верно?

Он вышел из комнаты, по пути снимая пальто. И продолжил:

– Но серьезно, ты бы когда-нибудь захотела туда переехать?

– Адам, почему тебя так беспокоят эти громадные дома? Зависть тебя до добра не доведет.

Он засмеялся.

– Зависть! Кейт, перестань. Ты правда хотела бы переехать в такой дом?

– Мы бы не смогли себе это позволить.

Адам, без пальто, вернулся в комнату, неся с собой запахи зависти.

– Гипотетически, если бы у нас были деньги, если бы у тебя были все деньги мира, ты бы задумалась, хоть на секунду, о том, чтобы войти в дверь этого уродливого, бездушного подобия дома?

– Нет, – вздохнула она, явно надеясь, что это самый быстрый выход из разговора, и она сможет услышать окончание новостей.

Мой хвост пытался урегулировать ситуацию. К моему удовлетворению, утренний урок Генри сработал. Атмосфера тут же наладилась.

– Вот так, малыш, – Адам погладил меня по голове, очевидно заметив мои усилия. А потом обратился к Кейт:

– Я правда хотел посмотреть эту передачу.

– Да, – сказала она, и мягкая улыбка коснулась уголков ее губ. – Я тоже.

Адам уселся на диван рядом с ней, и я ощутил мягкий свет сцены, которую я помог создать. Опять-таки, это было нарушение графика, но я не мог не почувствовать, что оно было к лучшему. Адам и Кейт, вместе на софе, смотрят прогноз погоды. Уставшие – да, но пахнущие тихим довольством.

туфли

Позже Кейт подтягивала свое лицо перед зеркалом в спальне. Она всегда так делала. Когда была одна. При свете лампы она касалась кончиками пальцев своего безволосого лица и растягивала кожу насколько возможно, так, что у нее глаза исчезали. Затем ее руки кружили у висков, чтобы скрыть морщины на лбу.

Она обернулась, заметив меня.

– Принц, как давно ты здесь?

Я вильнул в ответ и попытался выглядеть нежным. Кейт улыбнулась мне, она была уставшей, но улыбнулась. И улыбка была прекрасна, естественна, только для меня. Никто никогда не получал такой улыбки, даже Адам. Почти все улыбки в ее арсенале были фальшивыми, масками, но эта была настоящей.

Видите ли, у нас с Кейт особые отношения.

Она доверяла мне все свои тайны. Все, что она хранила в себе, прятала от представителей своего вида. Ну, не все.

Кейт отошла от зеркала, чтобы зашторить занавески, а затем сняла обувь. Вопреки заведенному порядку, она оставила обувь на зеленом ковре и села на краешек кровати. Туфли упали на таком расстоянии друг от друга, будто бы настоящая Кейт смотрела на невидимую, молодую, более гибкую версию себя, которая садится на шпагат.

Улыбка стерлась с ее лица, когда она сидела на постели и слушала. Слушала, как Адам говорит с Шарлоттой в ее спальне, объясняет, почему ей нельзя пойти слушать «Бешеных псов войны», его голос становился громче и громче, а дыхание короче. Спор закончился тем, что Шарлотта забила руками по постели. Адам вернулся к Кейт.

– Шарлотта, – вздохнул он. – Просто невыносима.

– Она подросток, подростки всегда невыносимы. Нам пора уже привыкнуть.

– Хэл. Неужели он был таким? – Голос Адама звучал тихо, хотя Хэл сидел в своей спальне в наушниках.

– Ну, он ведь не был идеальным? И как бы то ни было, с младшими всегда больше хлопот. Второй ребенок невыносимей первого, это известный факт.

Адам присел на корточки и начал гладить меня по голове.

– Что думаешь, Принц? Не можешь дать нам пару советов по воспитанию? – спросил он.

Но как обычно они меня не послушали. Вообще-то, они бы смогли меня понять, только если бы я вышел вперед и произнес речь. Адам пустым взглядом вперился в мои глаза, а потом повернулся к Кейт.

– Лучше отведу его вниз.

ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:

Предсказание равносильно защите

Чтобы знать будущее Семьи, вы должны знать настоящее.

Всегда наблюдайте за всем, что происходит вокруг. Важны каждое действие, каждое слово, каждый запах. Обращайтесь к своему пониманию, своему личному чувству вероятного, и действуйте в соответствии с ним. Когда люди заметят нашу способность предсказывать, они будут говорить о силах предвидения, о шестом чувстве.

Нам повезло, что они столь невежественны.

Однако мы не должны расслабляться. Если мы хотим защитить Семью, то должны постараться, чтобы наши мотивы оставались скрытыми, а наши действия – незаметными. Это важно не только для каждой индивидуальной миссии, но и для всего дела лабрадоров.

Пусть ваши чувства ведут вас, и вы обнаружите, что будущее у вас под носом.

слюна

– Долг превыше всего.

– Долг превыше всего.

Хотя я говорил с Генри каждое утро, мы никогда не пренебрегали формальностями. Пакт лабрадоров и мелкие ритуалы, связанные с ним, были для Генри всем.

– Забудь о мелочах и не сможешь контролировать серьезные дела, – так он обычно говорил. И тем утром в парке, пожалуй, впервые мелочи и серьезные дела начали сходиться – хотя тогда я этого еще не понимал.

Все началось довольно внезапно. Адам и Мик шли к скамейке, чтобы как всегда поболтать, а мы с Генри направились в дальний угол парка, позади больших дубов, чтобы я получил свой утренний урок. Я не знаю, почему мне всегда требовалось обучаться вдали от Адама, но Генри на этом настаивал. «Это помогает сохранять тайну нашей миссии». Так-то вот.

– Как у вас дела? – спросил Генри.

– Хорошо, – ответил я. – Похоже, в семье все идет на лад.

Я рассказал ему о том, как успешно использовал виляние прошлым вечером.

Генри взглянул на меня и мягко кивнул. В качестве исключительной нежности он лизнул меня в щеку.

– Ты славно потрудился, Принц. Я горжусь тобой.

У меня голова закружилась от гордости, а в голове зазвучала музыка парка.

– Ты хороший учитель, вот и все.

– Нет-нет, Принц. Не скромничай. Счастливое людское Семейство нельзя принимать как должное. Счастье, как ты хорошо знаешь, не приходит случайно. Только те лабрадоры, что посвящают себя делу, могут достичь гармонии. – Он взглянул на своего хозяина на скамейке, Мика, который был занят беседой с Адамом.

– Итак, сегодняшний урок посвящен Чувственной Предсказывающей Осведомленности, – заявил он, повернувшись ко мне. Конечно, поскольку Генри раньше был нюхачом, это был его любимый предмет, и он был в нем превосходен. Он утверждал, что можно не просто учуять беду, но учуять заранее.

– Предсказание равносильно защите, проще некуда, – сообщил он, пока мы нюхали землю возле дубов. – Если сможешь учуять беду прежде, чем она случится, ты всегда сможешь защитить Семью. Проблема в том, что чем дальше беды от нас, тем труднее их учуять, а если мы оставим все на последнюю минуту, окажется слишком поздно. Но главное помнить, что будущее уже содержится в настоящем. Если ты можешь чуять не только то, что происходит сейчас, но и понимать, что это означает, ты сможешь раскрывать будущие возможности.

Чуя мое замешательство, он попытался пояснить.

– В каждой комнате в доме твоей Семьи тысячи запахов будут привлекать твое внимание. Будут запахи прошлого, настоящего и будущего. Возьмем, к примеру, запах человека. Когда он уходит из комнаты, запах остается. Ты чуешь прошлое. Если он все еще с тобой в комнате, это запах настоящего. Но разве нельзя учуять человека прежде, чем он войдет в комнату? Конечно, можно. И мы чуем будущее каждый день, даже не сознавая этого. Вокруг нас полно подсказок, как все закончится. Обоняние – в нем весь секрет. Если не развить в себе это самое важное чувство, будущее останется полной загадкой. Поэтому людям не удается предсказывать, как они ни пытаются. Они слишком полагаются на зрение – пытаются разглядеть будущее в звездах или ладонях. Поэтому мы должны присматривать за ними, чтобы защитить их от грядущих опасностей. Ключ к этому… – Генри остановился и понюхал воздух. Сначала я подумал, ради драматизма. Но нет. Я тоже это учуял. Я посмотрел вдаль и увидел, что как по заказу пришла беда. Самый страшный, потный, слюнявый ротвейлер, что я видел или нюхал в своей жизни, пялился прямо на меня.

– Какого хуя ты смотришь? – прорычал он.

– Я не смотрю. Простите. Я просто… – я испуганно искал запах Адама. Он был далеко.

– Все хорошо, Принц, – сказал Генри, выйдя вперед. А затем ротвейлеру:

– Мы с другом занимаемся своим делом. Мы не хотим проблем.

– Отъебись, блядский хуй. Парк принадлежит мне. Ты что, блядь, не чуешь? Это, блядь, мое царство, и я не хочу делить его с двумя хуевыми пидорами-лабрадорами. Теперь съебите отсюда, или я перегрызу ваши хуевы глотки.

Это, как я чувствовал, был хороший момент, чтобы удалиться. У Генри, однако, были свои представления.

– Ты кто такой? – спросил он.

– Что?

– Мне интересно, кто ты? Как тебя зовут?

– Я Лир. Хотя это не ваше блядское дело.

– Если ты говоришь, что это твой парк, друг мой, это наше дело.

Белые капли слюны падали с широкой челюсти Лира.

– Э, Генри, – сказал я. – Может, мы пойдем куда-нибудь.

Но Генри было не запугать.

– Почему все в итоге сводится к территории? – спросил Генри, вопросительно нюхнув. – Почему это так важно для тебя? Чего ты боишься?

– Боюсь? – сказал Лир. – Боюсь? Отъебись. Хуй тебе, я ничего не боюсь, ёб твою мать.

– Прошу, не соизволишь ли ты следить за речью? – Продолжил Генри. – Мы лабрадоры.

– Мне насрать, будь вы хоть блядским призраком Лесси, честно говоря, ёб твою мать. – Лир приблизился к Генри, увеличиваясь в размерах.

– А почему ты чувствуешь, что тебе нужно вести себя так агрессивно? Разве ты не должен посвящать время заботе о хозяине, не беспокоясь о других собаках в парке? – Генри уже явно испытывал удачу. Зловещий рык исходил откуда-то из глубины массивного корпуса Лира. Я отступил на пару шагов назад и начал нюхать почти лишенный запаха островок травы. Утренний ветерок доносил до нас далекие голоса Адама и Мика, которые, очевидно, еще не замечали нашей проблемы.

– Ты, нахуй, не понимаешь?

– Нет, не понимаю. Поэтому и спросил.

Я ощутил, что Лир отвернулся от Генри и теперь смотрел на меня. Возможно, я был более аппетитным завтраком.

– В смысле, – сказал он. – Взгляните на себя. До какого блядского уныния дошел этот вид?..

Я посмотрел на Генри в недоумении.

– Взгляните на себя: ебать, вы бессильны хоть что-то сделать. Думаете, можете изменить все взмахом хвоста или сентиментальным взглядом? Не смешите меня, ублюдки. Я вам скажу, жизнь ебать как сложна. Там псы едят псов. Ты либо добыча, либо хищник, как ни крути. Людям тоже насрать. Вообще-то, это они забирают наши силы. Они хотят надеть намордники на тех, у кого осталась гордость. Но, видите ли, мой хозяин другой… – Он оглянулся на своего владельца, бледного мужчину с бородой, стоящего в нескольких шагах позади. – Он никогда не наденет на меня намордник, потому что понимает…

– Лир, – крикнул хозяин, вразвалку подходя к нам. – Фу.

Ротвейлер рыкнул на прощание и послушно потрусил к хозяину.

– Чуть не попались, – сказал я, вернувшись к Генри.

– Вообще-то нет, – понюхал воздух Генри, – у этой беседы есть мораль. Не наша мораль, конечно, но все же мораль. Похоже, его не затронули спрингеры. И он не такой уж психопат, каким хочет казаться.

– Сомневаюсь, – это был не мой голос. Он принадлежал Джойс, ирландской борзой, с которой мы часто болтали в парке. Она появилась из кустов слева. – Я видела его, парни. Он форменный идиот, вот он кто.

Она стояла перед нами, вся в листве и земле. Хотя ее шерсть была спутанней, чем обычно, она все еще была необычайно красива. Мы уважали Джойс и ценили ее рассуждения. Она знала о парке то, что нам никогда было не узнать самим, многие тайны. И в отличие от других бездомных, которых мы часто встречали, она никогда не пыталась нас пристыдить или принизить наши заботы о Семье.

– В смысле? – спросил я.

– Что ж, я скажу. Я скажу, как на прошлой неделе он грозился убить маленького йоркширского терьера. Терьера, песик правый. Меньше его в сто раз. Он мог заглотить его целиком. Чем грозила эта мелочь такому зверю, парни? Скажите. Бедного терьеришку затерроризировали, простите за каламбур. Да, затерроризировали.

– Так что случилось? – уточнил я, бездумно писая на землю, еще пахшую ротвейлером.

– Ничего. Но только потому, что хозяин ротвейлера велел ему отойти. Говорю вам, если в парке произойдет нападение, вы знаете, куда смотреть…

– Генри!

– Принц!

К нам шли хозяева. Генри, казалось, хотел, чтобы Джойс закончила фразу. Но вместо этого она сказала:

– Я пойду, парни. Увидимся. – И исчезла в завесе кустов, как всегда, когда приближались люди.

– Мы продолжим урок завтра, – сказал Генри, ничуть не задетый всей этой перепалкой с ротвейлером.

– Ладно, – ответил я, когда Адам взял меня за ошейник. – Увидимся.

И по дороге домой я уже думал о следующем уроке. Я вдыхал утренний воздух: выхлопы машин, запахи бумаги, в которую заворачивают картошку-фри, кошачьего дерьма – и пытался осмыслить их. Я вдыхал глубже. Я мог различить Генри, Лира, Джойс – их запахи были еще уловимы в утреннем воздухе. Когда мы завернули за последний угол, я все еще чуял другие парковые запахи. Они остались со мной, крепкие, как никогда. Мерзкие, вонючие. Беличья кровь, человечья рвота и еще какой-то запах. Влажный и тяжелый. Что-то, что я не мог разобрать. И все же мне казалось, что этот непонятный запах и есть ключ.

Эта мысль оставалась со мной весь день.

Если бы я смог понять, я бы смог предсказать будущее.

Я бы смог предотвратить плохие события.

Я бы смог защитить Семью.

ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:

Сопротивляйтесь спрингерам

Спрингер-спаниели – угроза нашей миссии. Они больше не считают себя хранителями человеческого Семейства, они показали, что готовы сидеть и смотреть, как оно рушится. Более того, крамольная пропаганда, которая поддерживала Восстание спрингеров, теперь влияет и на другие породы.

В частности, вот ключевые аспекты поведения спрингеров, которым следует сопротивляться любой ценой:

– выдирание поводков

– игнорирование сигналов опасности

– злоупотребление добротой и щедростью наших людей-хозяев

– неспособность овладеть собачьим даром тайной дипломатии

Лабрадорам рекомендуется избегать любого контакта с этой породой гедонистов и дебоширов. Если приближается спрингер, отвернитесь от него. Если почуете его запах, пометьте это место сверху.

Лабрадоры никогда не будут терпеть безрассудный спрингеризм.

Мы никогда не ослабнем.

Наш долг восторжествует.