Мила Волкова
Призрак в наследство

Глава 1. Другая реальность

Дом был старым. Нет, даже не так. Назвать его ветхим было нельзя: выглядел он весьма крепко для своих лет. А вот пустой, стылый и заброшенный – слова как раз для него.

Раньше Олеся этого не замечала, ведь никогда не приезжала сюда одна. Сначала она гостила здесь у бабушки на каникулах, и тогда, конечно, это был самый уютный дом на свете – такой, что пахнет пирогами и красуется накрахмаленными белыми занавесками.

Когда бабушки не стало, дом стали использовать как дачу – приезжали всей семьей по весне или летом: подышать деревенским воздухом, попариться в бане, искупаться в речке и нажарить шашлыков. Один раз даже Новый год встречали, получилось необычно, совсем не по-городскому. В такие поездки за общей суетой или весельем девушка никогда не присматривалась к дому, а теперь, стоя перед темными провалами его окон, всё равно что смотрела ему прямо в глаза.

Осиротевший, вот он какой. Как и она сама.

Встряхнув головой, словно отгоняя невеселые мысли, Олеся решительно зашагала к дому. Только бы обошлось без проблем с электричеством – ей и при свете-то было не по себе в старом доме.

Но опасения оказались напрасны: в этот раз свет послушно зажегся по щелчку выключателя. Оставив обувь в холодной пристройке, Олеся зашла в избу. Чувствовалось, что ее топили не так уж давно. Девушка сделала мысленную пометку забежать завтра к соседям с гостинцами, скинула рюкзак в кресло и поставила чайник на газовую плиту. На этом у нее словно закончился заряд: механически, словно робот, она опустилась на стул и с отсутствующим видом принялась наблюдать за чайником.

Дел больше не было. Да, нужно было еще разобрать рюкзак, и запылившиеся коробки с вещами, навести в доме порядок и какое-то подобие уюта, раз уж она собиралась здесь жить, но сил на это уже не осталось, да и на ночь глядя вроде как убираться не принято.

Без дел же, пусть самых простых и рутинных, непрошенные мысли получали над ней полную власть. Вращались по кругу без остановки, как заклинившая карусель, раз за разом прокручивая вечер двадцать второго сентября.

Как назло, тот злополучный вечер Олеся помнила хорошо, некоторые детали так уж слишком ярко. Вот она сидит в их девчачьем чате и улыбается забавному мему от Ульяны, а вот звонит незнакомый номер. Она четко помнит, что сомневалась пару секунд перед тем, как взять трубку – а вдруг очередной спам? И голос из трубки действительно слегка смахивает на робота – формальный, безликий. Его сухая речь-раппорт течет мимо сознания, задерживаются лишь какие-то уродливые кусочки фраз. «Пассажиры скончались на месте», «водитель в реанимации», «пятая городская больница». Зачем ей об этом знать? Кто эти люди? Ошиблись номером? Розыгрыш такой жестокий?

Телефоны родителей молчат, папин так и вовсе вне сети. Даже Соня, которая с планшетом разве что в душ не ходит, и та оффлайн. И вот Олеся уже в больнице, пятой городской. Потерянная среди равнодушных, занятых своим делом медиков, запаха лекарств и удушающей стерильности. Задает срывающимся голосом вопросы постовой медсестре и боится услышать на них ответы.

Ответы, к несчастью, нашлись. Выбили её из привычной реальности в какую-то другую, где одна сплошная серость и все звуки сплетаются в неразличимый гул, а чувств так и вовсе нет никаких. У этого есть один неоспоримый плюс: все дальнейшие дни заволокло туманом, из них она мало что помнит, лишь отрывки. Помнит, каким непростительно солнечным и слишком жарким для конца сентября был день похорон. Помнит, как банковский клерк всеми силами избегал ее взгляда, когда сообщал о залоге родительской квартиры. А вот из всех круживших вокруг людей никого не запомнила – все тогда были на одно лицо. Если бы сейчас её спросили, кто был на похоронах, то кроме Юли – её крестной, она бы никого и не вспомнила.

Да уж, с Юлей ей повезло, если, конечно, хоть что-то в сложившемся можно было назвать везением. До трагедии свою крёстную Олеся видела нечасто, последний раз – на свадьбе самой Юли, года три назад.

Именно Юля взяла на себя похороны и смогла хоть как-то организовать жизнь своей едва перешагнувшей совершеннолетие родственницы. Крестная договорилась с деканом о том, что в этом семестре на посещаемость Олеси посмотрят сквозь пальцы, а в следующем, возможно, и вовсе переведут на заочку. Потом распродала часть вещей и провела Олесю по бюрократическим инстанциям, назначающим социальные выплаты. Таким образом у девушки появился небольшой доход и хоть какая-то финансовая подушка – ведь вся сложность заключалась в том, что, несмотря на имевшиеся у родителей накопления, получить их прямо сейчас она все равно не могла: по закону нужно было выжидать определенные сроки.

Закономерно рассудив, что квартира молодой девушке еще понадобится, Юля предложила сдать её в аренду, чтобы гасить долг перед банком. Олеся не спорила. На самом деле, вряд ли она даже слышала предложение. В те первые жуткие недели в голове у неё было пусто-пусто, и это было еще терпимо. Гораздо хуже становилось, когда мысли всё же появлялись – тогда становилось горько, одиноко и очень страшно. Однако Юля оказалась особой упорной, и неустанно тормошила крестницу, не давая ей совсем уж замкнуться в себе. В то время Олесю это злило, и все же даже раздражение было лучше сосущей пустоты внутри. Теперь Олеся и вовсе была благодарна крестной за настойчивость.

В общем, тогда Олеся была кем-то вроде безмолвного робота, послушно выполняющего указания: одеться, поесть, выпить таблетку, сесть в такси, сложить вещи в чемодан. Поэтому знакомиться с их «фазендой», как когда-то называла свой дом бабушка, Юле тоже пришлось самостоятельно. Дом оказался хоть и старым, но добротным, да и все основные блага цивилизации имелись. Время поджимало – дома Юлю ждал маленький сынишка, поэтому она наспех перевезла сюда вещи из квартиры, договорилась с пожилой парой по соседству, чтобы те приглядели за домом, а потом забрала крестницу с собой.

Спустя время оцепенение понемногу начало уходить. День за днем Олеся чуть больше напоминала живого человека, и чуть меньше – зомби. Когда ноябрь перевалил за середину, Олеся поняла, что откладывать возвращение больше нельзя. Если хочет и дальше учиться на журфаке, то нужно обязательно сдать зимнюю сессию, а перед этим еще и допуски получить. Да и Юлю стеснять было уже неудобно. Олеся же видела, что несмотря на то, что крестная искренне за нее переживала, ей приходилось нелегко. С одной стороны, капризный годовалый Демьян, а с другой, она со своим горем… Даже феям-крестным иногда нужна передышка, пусть они и утверждают, что не устали ни капли.

И вот она – сельская жительница. Если бы ей сказали об этом каких-то три месяца назад, она бы разве что посмеялась. Теперь же это ее реальность. По крайней мере, на ближайшие пару месяцев.

Деревенька хоть и была всего в полутора часах езды от города, постепенно вымирала. Молодые уезжали в город на учебу или заработки, да так и не возвращались, а стариков с каждым годом становилось все меньше. Поэтому многие из домов стояли пустыми, оживая лишь в теплое время года. Ближайшая соседка Олеси тоже на зиму перебралась к детям, но дальше по улице жила пожилая семейная пара – Василий Иванович и Александра Захаровна – их девушка знала с детства, да и старики, казалось, были рады новому соседству: с готовностью согласились приглядеть за домом и звали к себе на чай, когда они были здесь еще вместе с Юлей.

Олеся поежилась. Без неустанно щебечущей крестной стало непривычно тихо… и страшно. Если мысль о том, что теперь она одна, Олеся понемногу начала принимать, то думать, как жить дальше, категорически не хотелось. Зачем ей вообще сдавать сессию? К чему переживать о банке и квартире? Наводить порядок в этом старом доме и своих вещах? Ходить в магазин, готовить еду? Вроде бы люди занимаются подобными вещами ежедневно, и пока Юля была рядом и подбадривала ее, все это и правда казалось нужным, но чем дальше поезд отъезжал от перрона, на котором они простились, тем меньше смысла во всём этом видела Олеся.

Свисток закипевшего чайника резко прервал её мысли. Олеся вздрогнула, словно очнувшись, выключила чайник и потянулась за заваркой.

– Просто не буду об этом думать, – вслух сказала она, постаравшись, чтобы голос звучал, как можно увереннее.

Не дожидаясь новой волны депрессивных мыслей, девушка быстро достала ноутбук из рюкзака, поставила его на стол и нажала кнопку включения. На черном экране на мгновение отразился яркий белый блик, и Олеся тревожно обернулась в поисках его источника. За спиной было окно, за окном темнота – не чета городской. В деревеньке худо-бедно освещалась только главная дорога (она же единственная проездная), которая была в стороне от окон. Поэтому списать блик на фары проезжающей машины было никак нельзя, да и услышала бы Олесю эту машину – в такой-то тишине. Из других источников света была разве что пыльная люстра, светившая мирным желтым светом и не вызывающая никаких подозрений. Списав все на разыгравшееся воображение, Олеся на всякий случай всё же задвинула шторы и снова повернулась к ноутбуку. Тот буднично отображал её рабочий стол с ярким звездным небом на заставке. Никаких подозрительных бликов.

Вздохнув, девушка включила первое выпавшее в рекомендациях видео и вернулась к приготовлению чая. Какой-то блогер принялся бодро рассказывать о нетуристических местах для путешествий. Слабая, конечно, замена бодрому Юлиному чириканию, и все же даже такая имитация человеческого присутствия отпугнула тревожные мысли.

Выудив из бокового кармашка рюкзака блокнот на пружинах и карандаш, Олеся вернулась за стол и открыла его на первой странице. Подумав пару секунд, она начала писать в столбик нехитрые дела: «разобрать платяной шкаф», «разобрать зимние вещи». Снова подняв взгляд на потускневший абажур, Олеся дописала «протереть люстру от пыли» и еще несколько пунктов по уборке. Все пункты вышли до смешного конкретными, значилось даже «застелить постель» и «пожарить и съесть яичницу на завтрак». Дописав последним пунктом «сходить в магазин» и перечислив необходимые покупки, Олеся сфотографировала список и отправила фото Юле. Это был их план против апатии – ежедневно писать список пусть даже с самыми простыми делами. По крайней мере, до тех пор, пока Олесю не перестанет мучить вопрос о бессмысленности завтраков.

Несмотря на усталость после дороги, спать совсем не хотелось. Олеся привычно выщелкнула из блистера пару таблеток и запила водой. Быстро умылась, надела теплую пижаму и легла в постель. Минут десять она разглядывала потолок, стараясь ни о чем не думать, а потом просто выключилась. Так всегда бывало после этого снотворного – засыпаешь словно по щелчку, просыпаешься рывком уже утром, а в промежутках ходишь жутко невыспавшимся.

Но этой ночью всё пошло по-другому. Олесю разбудил резкий звук бьющейся посуды. Она подскочила с кровати, как вспугнутая птица, но тут же замерла посреди комнаты, напряженно ловя каждый звук. Было тихо. Она не слышала ничего, кроме гулких ударов собственного сердца. И всё же противный звон стекла всё ещё стоял у неё в ушах… Ей не могло показаться! Вот! Кажется, за дверью скрипнула половица! Кто-то забрался в дом!

В голове судорожно замелькали мысли. Сглотнув подкативший к горлу комок, Олеся постаралась отбросить страх и сосредочиться исключительно на вариантах спасения. Так, сейчас она быстро-быстро побежит до соседей, а оттуда они позвонят в полицию…

Поборов наконец оцепенение, Олеся схватила телефон и метнулась к окну. Оно поддалось не сразу, да еще и открылось с оглушительным треском. Не давая себе времени на панику, Олеся выпрыгнула на улицу. Ступни тут же обожгло холодом, но сейчас было не до того.

Из-за выпавшего за вечер снега темнота на улице не была такой густой, как обычно. Но Олеся все же включила фонарик на телефоне – падать было никак нельзя! – и припустила что есть силы. Но добежав до калитки, она осознала одну странную вещь. На свежевыпавшем снега были только её собственные следы. Других не было.