Мила Сербинова
Воскресшая из сна
Уезжая из Екатеринбурга, Степан попытался объяснить Полине ситуацию, заявив, что не может оставить на произвол судьбы детей от прошлого брака.
– Поли, милая, это мои дети и они сейчас в беде. Я не могу их оставить. Ты же все понимаешь? – виновато бегая глазками по сторонам, спросил Степан.
– Конечно, понимаю, – спокойно, без истерик и сцен ответила Полина. – Твое место отныне в Москве, а мы с мальчиками тут и сами справимся. Мои родители, если что, всегда помогут.
Полина была очень умной женщиной и сразу же поняла, что ее браку со Степаном пришел конец. Вскоре Степан развелся с Полиной, расписался с Леной и по-хозяйски обосновался в коттедже под красной крышей вместе с любимой женщиной и дочерью, которая, как и ее мать, никогда его не разочаровывала. Ему до смерти надоели холод Екатеринбурга и слишком деловая для женщины Полина. О возвращении в Москву, да еще в такие комфортные условия, он даже мечтать не смел. Кто сказал, что мечтать вредно?! Желания материализуются! Он, Лена и Настя достигли всего, чего хотели. Им осталось лишь жить долго и счастливо, как в сказке, если, конечно, Высшие силы допустят столь вопиющую несправедливость!
VI
Привет, дневник!
Это снова я, глупая Маха, которую в моем темном прошлом некоторые называли Махаон. Прости, что так долго не писала. Не до того как-то было. Недавно слышала, как перешептываются медсестры обо мне, жалеют меня. А вот мне себя не жалко. Сама во всем виновата. Не нужно было быть такой доверчивой идиоткой. Я потеряла все, что имела. Папа в припадке необъяснимого безумия зарезал маму, брат покатился по наклонной, связавшись с уличной шпаной. Вначале его поместили в какой-то частный интернат, потом в детдом, а сейчас его взяла под опеку бездетная семья. Надеюсь, он счастлив!
Мне стало намного лучше. Я здесь уже почти год. Вообще-то, мне здесь нравится. Вокруг много сосен и цветов. Здесь спокойно, чисто и светло. На окнах даже нет решеток, зато есть высоченный забор, за который никого не пускают. Все три корпуса санатория, как это место называет персонал психушки, двухэтажные. Если какой-нибудь псих и сиганет из окна на зеленый газончик с цветочками, самое большее, чем он рискует, это сломать себе что-нибудь. За одиннадцать месяцев пребывания здесь я о таких ни разу не слышала. В моем корпусе лечатся такие же наркоши, как и я. В соседнем – несчастные с пищевыми расстройствами. Там моя лучшая подруга Дашка. Ей пятнадцать лет. Она хотела стать моделью и мечтала похудеть. Это кончилось анорексией. Уж очень хотелось ей стать стройной. Ну, перестаралась немного! С кем не бывает? При росте 170 см. она до сих пор весит всего 38 кг. Ей ничего не помогает и еда не лезет в рот, что бы ни делали врачи. Она очень хорошая и такая же несчастная, как и я. Ее мама стесняется дочери. У нее новый муж и ребенок, а Дашка как бы стала лишней. Думаю, вся проблема именно в этом. Так о чем я писала? Ах, да! О психушке, то есть санатории. Третий корпус. Там лечатся люди с нервными расстройствами вроде депрессий, маразмов, паранойи и прочих «радостей».
Я в последнее время стала много читать. Читаю умные книги по психологии и литературные произведения. Наши классики вроде Грибоедова или Толстого с Достоевским, конечно, супер-классные, но мне больше нравятся европейские и американские авторы. Недавно прочитала Эмиль Золя «Дамское счастье», а теперь осваиваю Голсуорси «Сагу о Форсайтах». Главное, к концу второго тома не забыть, с чего начинался первый. А, вообще, очень интересно. Круто! Хотя мне больше понравился Теккерей с его «Ярмаркой тщеславия». Хочу еще почитать философов вроде Кастанеды и Блаватской, но пока осилила лишь Фридриха Ницше. Не могу не согласиться с его мыслю насчет: «то, что меня не убивает, то делает меня сильнее».
Я вот думаю, стала ли я сильнее, пережив то, что в принципе, должно было меня убить? Честно, не уверена. Здесь мне спокойно. Я боюсь только одного – выйти отсюда и вернуться в тот дом с Настей, ее мамашей и предателем Степаном, которого я ни за что и никогда не назову папой. Здесь хорошо! Только от антидепрессантов болит голова. Из нее словно испаряются все мысли. Поэтому я их перестала пить. Я все колеса прячу в резинку для волос с бусинками. Пока никто ничего не заподозрил. Я, когда выхожу гулять во двор, даже хожу, как зомби из фильма, чтобы никто не заподозрил, что я нормальный человек. Буду косить под психа, пока получится, а что будет потом, подумать жутко!
Мне уже семнадцать. Что я буду делать в этой жизни? Я даже школу не закончила. Год отучилась в колледже, но становиться архитектором я передумала. Мне интереснее психология. Вот бы знать, что думают люди! Скольких бы проблем мы избежали, знай мы, что думают наши близкие, друзья и знакомые. А мы, глупые, доверчивые люди, верим словам. Учиться на психолога дорого. Так что мечты, наверное, останутся мечтами, если, конечно, не произойдет чудо и семейство, уничтожившее мою семью не провалится в ад, где ему и место.
Здесь тихо и спокойно, а вокруг полно таких же заблудившихся в лабиринтах жизни бедолаг, как и я. Постепенно ко мне стала возвращаться ясность мыслей, а вместе с ними и чувство осознания масштабов произошедшего с моей семьей несчастья. Но, бывает, мысли все равно путаются и я повторяюсь. В голове все еще бардак.
Чтобы ничего не забыть, я стала записывать все, что думаю и вспоминаю в отдельную тетрадь. Это и есть мой дневник. Я очень изменилась и внешне и внутренне. Меня как будто изнутри выжгло огнем, оставив бесчувственную человеческую оболочку. Неужели это я?! Раньше я видела в зеркале полудетские щечки с ямочками и пухлые губки, а сейчас на меня смотрит взрослая девушка с бледными впалыми щеками и побелевшими плотно сжатыми губами. Даже веснушки на носу куда-то делись. А глаза навсегда изменили свое выражение и хмуро, с опаской смотрят на враждебный, несправедливый мир, отнявший у меня все самое ценное и дорогое.
Жесточайшая ломка сменилась депрессией и апатией. Выздоровление оказалось очень мучительным и болезненным, несмотря на весь комплекс препаратов и капельниц, которые вообще-то должны были облегчить мое состояние. Через три месяца пребывания в клинике я более или менее почувствовала себя человеком, но прежняя веселая жизнерадостная Маха с лучистыми глазами навсегда умерла.
Мыслями я все время возвращаюсь домой, но что я называю домом? Теперь это уже не мой дом! Хочется отомстить! Как же хочется!!! Как Монте-Кристо мстил своим обидчикам! Ему было хорошо. Он нашел клад. А у меня ничего нет! И никого. Я одна во всем свете. Нет. Есть Кеша, но я даже не знаю, где он. Когда я выйду отсюда, я обязательно его найду! Кеша, ты держись!
Вчера приходила Настя. Я ее ненавижу больше всех! Никогда никого не ненавидела, а ее ненавижу, но она единственный источник новостей о моей семье и я, скрипя зубами, с ней общаюсь. Как у нее хватило наглости заявить мне, что ее мамаша на самом деле жива-здорова. Это они, типа, специально придумали, чтобы перебраться поближе к Москве! И еще спрашивает: «Ты не сердишься на меня?»
Я научилась притворяться. Общаясь с Настей, я веду себя, как конченый псих. То плачу, то смеюсь невпопад, а как-то раз она мне так надоела, что я вроде как упала в обморок и закатила глаза. Надо было еще и пену изо рта пустить для большей убедительности. Настю, естественно, тогда выпроводили, а меня поместили в палату интенсивной терапии. Настя приходит, как по часам, раз в месяц и почему-то всегда пятого числа, независимо от того, какой это день недели. Так вот, Настя рассказала, что папа Витя в тюрьме сильно заболел. Она не знает или не хочет говорить, что с ним, но он лечится в тюремной больнице. Она по-прежнему неразлучна со своим Гошей. Похоже, у них там, типа, большая любовь. А я так и не узнала, что такое любовь. Меня лапали и трахали разные мужики. К счастью, я этого почти не помню. Но я так и не узнала, что значит любить кого-то, хотеть его. Все так грустно и глупо… Жизнь вообще глупость…
Настя еще сказала, что ее мама и Степан поженились. Причем, произошло это давно, но она настолько добренькая, что не хотела меня нервировать такими незначительными событиями. Как они все ловко придумали! Нашли дураков, называется. Настя, гадюка! Выдала себя за круглую сироту и прилипла к нашей семье, чтобы уничтожить нас всех. И ведь как быстро все у них получилось! Наш дом им понадобился. Все это они сделали, чтобы выжить нас и занять наше место. А кто их выживет со света?!
Я бы с удовольствием, но как? Я слышала, врачи переговаривались между собой, что меня в ближайшие месяцы собираются выписать. Папа Витя, насколько я знаю, оплатил год моего пребывания в санатории. Степан не захочет зря тратить деньги. Я с детства помню, какой он был жмот и вечно ныл, что у него нет денег. У меня теперь два пути. Либо я выздоравливаю и выхожу на волю, либо меня переводят в муниципальную дурку, а там я не выживу. Впрочем, есть еще один выход. Может, это и есть наилучшее решение? Еще не решила. А лучше бы решилась…
Пока, дневник.
Маха закрыла тетрадь. Последний месяц пребывания в клинике Маха запомнила веселыми прогулками по весеннему парку санатория и общением с Дашей, по-прежнему чудовищно костлявой, но доброй и улыбчивой. Маха чувствовала скорую разлуку с подругой. Ей было очень грустно от этой мысли. Предчувствие не обмануло Маху. Степан с подачи сладострастно льющей яд в его уши Лены не стал оплачивать дальнейшее пребывание Махи в санатории.
Привет, дневник!
Меня завтра выписывают. Я, наверное, единственная здесь, кто не хочет возвратиться домой. Да и что такое дом? Был дом. А сейчас там хозяйничают две мегеры с подкаблучником Степаном. Мне в нем не осталось места, как и Кеше. Я не хочу уходить отсюда. Мне нравится в этой психушке. Приветливый персонал, много новых знакомых, большая часть которых такие же горемыки-наркоманы, как и я. Кажется, я уже писала об этом…
Я не хочу расставаться с Дашей! За последние полгода она мне стала как родная. Я не хочу возвращаться домой! У меня уже и дома то нет. Я решила остаться здесь. Навсегда. Может, меня не долечили? Мысли путаются и я все время повторяю одно и то же. Со мной так не всегда, а только когда я нервничаю. Не знаю, может мне и рано выписываться. Я решила уйти. Навсегда. Я так решила и уже не передумаю.
Пока, дневник! Прощай!
Маха закрыла тетрадь и полезла под кровать. Там, в маленьком мешочке, скотчем приклеенном к деревянной основе, Маха хранила приносимые медсестрой пилюльки, которые в свое время она так и не выпила. Это было то, что не поместилось в резинку для волос. В основном это были витамины и антидепрессанты. Их набралось приличное количество. Маха стянула с липкой ленты мешочек и высыпала на ладонь разноцветные таблетки и капсулы.
– Ну что?! Поехали? – спросила она у себя и кивнула в ответ, отправив в рот все, что пестрело на ладони. – Пошли вы все…
Это были последние слова Махи. Так она, во всяком случае, думала, сводя счеты со своей загубленной жизнью. Она не верила в то, что там, за границами нашего трехмерного мира что-то есть. Маха думала, что просто для нее наступит вечная темнота без боли и страха, но она увидела странный сероватый свет, как бывает ранним утром, когда уже светло, но еще не видно солнца. Маха шла по узкой дорожке, а вокруг было что-то вроде пустыни с серой комковатой землей. Впереди, на горизонте возвышалось какое-то строение. Подойдя ближе, Маха увидела простую деревенскую избу из бревен, какие раньше строили в русских деревнях. На пороге избы стояла женщина средних лет в длинном белом балахоне, похожем на ночную рубашку. У нее были пронзительно-черные глаза и короткие светлые, почти белые волосы, но было видно, что она не седая, просто такой цвет волос. Это напомнило Махе кое-кого другого с точно таким же цветом волос. Она не захотела общаться с этой женщиной, как две капли воды похожей на ее заклятого врага Настю и собиралась повернуться, чтобы уйти в другую сторону, но женщина остановила ее, сказав:
– Эх, Маха! Тебе не время быть здесь! Что же ты натворила, глупышка?!
– Откуда вы знаете, как меня зовут? – невольно заинтересовалась Маха.
– Я все знаю! Знаю, что было, что происходит в мире живых и что будет с людьми, как и то, что могло бы с ними произойти, но им не суждено этого увидеть, – таинственно улыбнулась женщина.
– Какая странная, – пронеслось в голове у Махи. – Вроде в дурке я вылечилась, а тут такие глюки! И до чего же эта тетка похожа на Настю! Смотреть аж противно!
– Я не тетка, а твоя прапрабабушка, Прасковья. Но люди прозвали меня Черная Пронька. И Настя на меня похожа, потому что она, как и ты, моя праправнучка. Вы с ней родные сестры, – сказала странная женщина, видимо, прочитав мысли Махи.
– Вы… моя прабабушка? – переспросила Маха. – А Настя моя сестра? Только этого не хватало! Даже я такой бред не несла…
– Тем не менее, это так! – подтвердила свои слова Прасковья. – Вы обе дочери Степана.
– Тогда, может, вы скажете, почему Настя меня так ненавидит? – спросила Маха. – Меня и всех нас. Я имею в виду нашу семью. Она погубила маму, папа в тюрьме и где Кеша, я даже не знаю.
– Ну, это ведь понятно! Она захотела занять твое место, жить с матерью в вашем доме, а вы все оказались лишними, – сказала Прасковья, внимательно вглядываясь в лицо Махи. – Настя глупа! Она использует свой дар во зло, не понимая, что ей все вернется сторицей. Я всегда помогала людям. Правда, они в знак благодарности кидали в меня камни, но я не держу на них зла. Их натравливал на меня старый священник, которому я еще в молодости не дала… Ха-ха-ха!
– У Насти дар? Я думала, она просто очень злая девчонка, – сказала Маха, стиснув зубы от ненависти.
– У тебя тоже есть частица моего дара, но ты им никогда не пользовалась. Подойди ближе, Маха, – властно потребовала Прасковья. – Я хочу именно тебе передать свои знания и способности, свою силу. Ты добрая. У тебя светлая душа.
– Это раньше я была доброй. Я не знала, что такое ненависть, а теперь я хочу лишь одно. Я хочу отмстить Насте и ее мамаше… Да и Степан хорош! Отец называется!
– И поэтому ты решила трусливо сбежать от жизни, наглотавшись таблеток?! – цинично пошутила Прасковья. – У тебя появится второй шанс. Последний. Смотри сюда.
Прасковья начертила в воздухе рукой круг и Маха, как в телевизоре, увидела картинку. Она увидела себя неподвижно лежащей на больничной койке и людей в синих халатах и масках, пытавшихся ее оживить с помощью дефибриллятора. Через ее неживое тело пропускали электрические разряды, но она оставалась неподвижной и не подавала признаков жизни.
– Видишь, что ты наделала?! Если ты не вернешься сейчас, ты уже никогда не шагнешь назад, в мир живых. Подойди ко мне, а затем лети к своему телу! – сказала Прасковья, протянув руки навстречу Махе.
Маха послушно подошла к своей прапрабабушке. Прасковья ее обняла и обхватила руками ее голову, заглянув в глаза. Маха почувствовала невероятное тепло во всем теле и жжение в груди. В этот момент глаза Прасковьи излучали какой-то нереальный ослепительно белый свет, проникающий в широко распахнутые глаза Махи и пронизывающий ее насквозь. Наконец, свет исчез и прапрабабушка ее отпустила, но внутреннее тепло и чувство огня в груди у Махи осталось.
– Все! Возвращайся к людям! Теперь ты другая. Ты это скоро поймешь и почувствуешь, что многое можешь. Помни только одно, никогда не используй свой дар во зло, – произнесла Прасковья и поцеловала Маху в лоб. – Все! Возвращайся!
– Но я обязана отомстить за свою семью! – воскликнула Маха, метнув глазами молнии.
Молнии ударились о серую землю мертвого мира, а испуганная Маха отпрыгнула в сторону.
– Ого! – вскрикнула она. – Я так могу?!
– Ты еще и не такое теперь умеешь, а месть дело благородное. Зло должно быть наказано и уничтожено его же оружием. Грош цена счастью, если не умеешь за него бороться и защитить от окружающего зла. Вокруг своего счастья нужно выстроить крепостные стены и окружить их рвом с кипящей смолой, чтобы зло в ней захлебнулось и навеки расплавилось. Твоя мама и Виктор слишком добры и благородны. Они не знали страха перед злом и не сумели защитить свое счастье, свою семью от зла, – сказала Прасковья и растаяла в воздухе.
Маха крепко зажмурилась и представила себя там, в больнице, в собственном теле. Открыв глаза, она увидела склонившихся над ней медиков. В глаза бил ослепляющий свет больничной лампы. Еще почему-то очень болело горло.
– Слава тебе, Господи! Воскресла! – воскликнула пожилая женщина-врач.
– Очнулась! Надо же! Это чудо! Она была мертва четыре минуты. Никогда ничего подобного не видел, – заметил молодой мужчина в очках с толстыми стеклами.
Маха постаралась встать, но ослабевшее тело ее не слушалось.
– Лежи спокойно, а то тебя придется привязать к койке. Что ты хотела доказать своим глупым поступком?! – спросила пожилая врач.
– Я… я не знаю. Я подумала о маме и мне стало очень грустно, – хриплым голосом ответила Маха. – Что у меня с голосом? Горло болит ужасно.
– Это из-за трубки. Тебе промыли желудок. Если бы мы этого не сделали, ты бы сейчас вообще не разговаривала с нами, – строго сказал молодой доктор.
– Спасибо! – прошептала Маха, попытавшись выдавить из себя улыбку.
– Тебя рано собрались выписать из клиники. Думаю, тебе нужно на некоторое время здесь задержаться, – сказала пожилая врач.
Маха ничего не ответила. Она отчетливо слышала мысли врачей, как будто они громко говорили, но это были лишь беззвучные мысли.
– Чокнутая малолетка, – подумал кивавший в знак согласия с коллегой молодой врач. – Если бы не она, я бы сейчас лежал в постели с моей Аней, а не торчал в этой трижды проклятой дурке.
Маха видела, как он мечтает заняться с Аней любовью, как целует и ласкает фигуристую блондинку. Ей стало неловко от того, что она подсматривает интимные мысли-образы этого человека. Маха переключила свое внимание на врачиху с морщинистым лбом и умными серыми глазами.
– Бедная девочка! В ее семье произошло столько трагедий. От такого и взрослый человек не сразу оправится, а подростку еще тяжелее. Справится ли она со всем этим? – с жалостью подумала пожилая женщина.
– Я справлюсь, – ответила на ее беспокойство Маха.
Женщина вопросительно на нее посмотрела и мягко произнесла:
– Отдыхай, Мария. Тебе лучше поспать. Нужно восстанавливать силы и возвращаться к нормальной жизни.
Маха благодарно кивнула. Врачи ушли, оставив ее наедине с монотонно пикающим прибором, к которому она была подключена. Свет бил в глаза и это раздражало Маху. Она выразительно посмотрела на выключатель, представляя, что нажимает на него пальцами, и его кнопка переключилась, издав тихий щелчок, а свет погас.
– Вот это да! – удивилась своим новым способностям Маха. – Ай да прабабушка Прасковья! Я теперь типа ведьмой стала, что ли? Офигеть! Врачиха права. Мне нужно поспать и возвращаться к нормальной жизни.
Маха поерзала на койке минут десять и крепко уснула. Ей ничего не снилось, хотя она больше всего на свете хотела хотя бы во сне увидеть маму и свою прежнюю счастливую жизнь до появления проклятой Насти.
В клинике для душевнобольных Маха пробыла еще месяц. Степан, скрипя зубами, оплатил ее лечение. За это время Маха осваивалась в новой для себя реальности, исследовала предел своих возможностей и строила планы мести. Она часто думала о Кеше. Как он там один, с чужими людьми. Маха концентрировала мысль, пытаясь его увидеть, посмотреть на его опекунов, но пока проникать сквозь время и расстояние она не научилась. Зато легко читала мысли окружающих, могла практически любого загипнотизировать и внушить все, что угодно, но не делала этого, помня предупреждение Прасковьи. А еще она научилась силой мысли передвигать предметы, даже тяжелые.
– Прикольно! Я теперь прямо как Кери из фильма Стивена Кинга, – подумала Маха, сдвинув взглядом кровать. – Чистой воды телекинез!
А еще Маха помогла подруге Даше. Она пристально посмотрела в ее глаза и властно произнесла:
– Даша, ты должна есть! Ты будешь есть все, что тебе здесь дают, поняла? Ты станешь нормально питаться и будешь жить. Ты обязана!
Даша покорно кивнула и с того дня пошла на поправку. Она стала постепенно набирать вес и восстанавливать здоровье. Маха была очень рада за подругу. Уходя из клиники, Маха оставила Даше свой адрес. Она знала, что через три месяца Дашу выпишут. Значит, к этому времени она обязана очистить дом от захвативших его паразитов.
– Я обязательно приеду к тебе, – ответила Даша, обнимая подругу. – Ты в последнее время так изменилась, Маха!
Маха в ответ таинственно улыбнулась. Она действительно стала другим человеком. Маха словно умерла и воскресла из сна, явившись в мир людей другим человеком с новыми способностями, но прежней жаждой мести. Она смыла с души налипшую грязь и детскую беспечность, явившись в наш мир беспощадным орудием Вселенского возмездия.
VII
– Маха! Маха, услышь меня! Вытащи меня отсюда! – кричал во сне Кеша, избивая кулаками подушку.
– Блин, придурок! Чего ты орешь, как резаный?! – сонным голосом прорычал спавший на соседней кровати Илья. – Хочешь, чтобы Гоблины приперлись?
– Заткнитесь оба! Дайте поспать! – откликнулся с кровати у окна Генка. – Щас оба у меня получите!
– А ты вообще не лезь, если тебя не спрашивают, – огрызнулся Илья. – Нашему психованному Кешке снова кошмар привиделся.
– Иди в жопу! – отмахнулся от Ильи Генка и крикнул:
– Кеша, проснись! Может, тебе в ухо дать, а? Ха-ха!
Но Кеша не просыпался, продолжая молча колотить по подушке. Тогда Генка запустил в него подушкой. Кеша подскочил, не понимая, что произошло.
– Псих, ты снова Маху звал! Че, девчонка твоя? – спросил Илья.
– Сестра, – коротко буркнул Кеша, повернулся на бок, но уснуть до утра так и не смог.
Кеша вообще старался поменьше спать. Он боялся Генку, да и Илюха хорош! Бешеный Генка мог просто так накрыть подушкой и тихо избивать, а Илья ему помогал. Кеша беззвучно плакал, вспоминая прежнюю беззаботную жизнь вместе с мамой и папой. Они ему даже не снятся. Кеша с головой накрылся одеялом, чтобы никто не увидел его слез. Генка с Ильей такие же горемыки из детских домов, как и он. Генка старший. Ему пятнадцать. Илюхе четырнадцать, а самому Кеше недавно исполнилось одиннадцать лет. Ему, как самому младшему в семье приходилось тяжелее всего. В соседней комнате спали девочки. Ире и Наде еще повезло. Тринадцатилетних близняшек не разлучили.
Опекуны специально выбирали спортивных сильных детей, чтобы использовать их труд на своей ферме под Тверью. Василий и Раиса Шевцовы хорошо устроились. Они не только получали от государства деньги за каждого подопечного, но и экономили на оплате работникам фермы. Зачем кому-то платить, если дети все сделают бесплатно. У органов опеки к Шевцовым претензий не было. Все дети были проблемными и воспитание трудом только приветствовалось. Может, так оно и было, но дети трудились на ферме как крепостные крестьяне. Трое мальчиков ухаживали за скотиной и работали в поле, а две золушки делали всю работу по дому.
Жизнь всех детей проходила по жесткому графику. Стоило его даже в мелочи нарушить, и все пятеро получали наказание. Ранний подъем в полшестого, поход в ванную, а после того, как дети умоются, зарядка на воздухе перед домом, вне зависимости от времени года и погоды, затем обязательные водные процедуры, включая обливание холодной водой. Мальчики должны были пробежать пять кругов вокруг дома, а Раиса с девочками в это время готовили завтрак. После плотного завтрака дети пешком шли в деревенскую школу, находящуюся в трех километрах от фермы. Вернувшись со школы, каждый из подопечных до обеда занимался своими делами. Но свободным временем это трудно было назвать, поскольку нужно было делать уроки. После обеда небольшой отдых и до ужина работа на ферме. Ужин всегда в девять вечера. В десять дети должны были уже спать. Никаких игр, телика или компьютера. Суровые опекуны, которых дети прозвали Гоблинами, железный график и тяжелая работа – такова была жизнь сирот на ферме Шевцовых. В то же время, дети росли сильными и здоровыми. Они оставили в прошлом свои дурные привычки. Когда Василий застукал Генку с сигаретой, все пятеро в течение часа бегали кросс вокруг дома. Другой раз, когда Надя накрасила ногти ярким лаком, всех заставили на морозе отжиматься по двадцать раз.
Раиса с Василием сами тоже много сил вкладывали в свою ферму. С одной стороны, они использовали каторжный труд детей, но, с другой стороны, дети были сыты, обуты, одеты, жили в чистых светлых комнатах. В детдоме точно лучше не было.
Большой деревянный дом Шевцовых с палисадником, огородом, фруктовым садом и кучей хозяйственных построек выглядел как на картинке. В просторном дворе умещались курятник, небольшой коровник и свинарник, а также сарай для сельхозтехники. Вся домашняя живность полностью была на попечении детей. Они убирали навоз, чистили помещения, кормили животных и ухаживали за ними. Раиса доила коров и занималась изготовлением молочной продукции.
Единственной радостью для Кеши стало общение с животными. Он кормил сеном коров, возился с симпатичными поросятами и дразнил нахального петуха, а потом с криком убегал от возмущенного владельца куриного гарема. А вот работа в поле вместе с Василием была для него сущей каторгой. Василий был вспыльчивым мужиком и мог отвесить крепкий подзатыльник за лень или дерзость, но чаще ограничивался тем, что орал на детей. В общем, деревенский рай достигался ценой нечеловеческих усилий пятерых сирот. Ферма приносила приличный доход. Раиса с Василием продавали на рынках Твери молочные продукты и все, что производилось или выращивалось на ферме. Бывало, они отвозили свою продукцию на ярмарки в Москву. Качественная фермерская продукция пользовалась большим успехом.
Кеше приходилось тяжело с агрессивными соседями по комнате, которые, к тому же были старше его. Одним из железных правил семьи Шевцовых было требование: никаких драк! Если пацаны из-за чего-то затевали спор и пускали в ход кулаки, наказание в виде дополнительных трудработ наступало для всех троих. Василий не пытался выяснить, кто зачинщик, кто прав, а кто виноват. Кеша за восемь месяцев жизни на ферме заметно вырос, окреп и загорел, но он до слез скучал по родителям, сестре и прежней жизни в Москве. Чистый воздух пропахшей навозом фермы и натуральная еда сделали его намного здоровее, но он чувствовал себя здесь абсолютно чужим. Ему не нравились угрюмая Раиса и грубый, не сдержанный на язык Василий, к тому же постоянно приходилось защищаться от драчливого Генки.
Кеша в детдоме мог напасть с кулаками на любого своего обидчика, а здесь все говорили друг другу гадости приглушенным голосом и все делалось молча, исподтишка, потому что никто не хотел «наказание честным трудом», как называл издевательство над чужими детьми Василий. Кеша не мог понять, как его папа Витя мог убить маму. Да и Маха в последнее время стала неузнаваема. Все началось с появления в их доме этой противной Насти. Кеша не мог объяснить почему, но он ее возненавидел с первого взгляда. Ему не нравилось жить среди кривляющихся недоумков в специнтернате, куда его поместил отец. Однажды на пороге показалась Настя. Она делала вид, что опечалена, но Кеша ей не поверил. Именно она рассказала десятилетнему мальчику жуткую историю о том, как папа зарезал маму, а его сестра свихнулась и лечится в психушке. Кеша словно озверел от боли и отчаяния. Он набрасывался на всех с кулаками, пытаясь хоть на ком-то выместить свою злобу на несправедливый мир. Ведь так не должно было быть!
Вскоре его перевели в детский дом и история повторилась. Драки, два побега и невеселое будущее в колонии для малолетних. Вот что ждало Кешу. Руководство детдома с радостью отдало его на усмирение требовательным фермерам. Степан отказался от опеки над диким волчонком, по недоразумению являвшимся его родным сыном. Раиса с первого дня популярно объяснила Кеше, что она и Василий теперь его опекуны и до восемнадцати лет он отсюда никуда не уйдет, так что в его же интересах жить со всеми в мире, быть послушным и не создавать себе проблемы.
Кеша чувствовал себя зверем в клетке. Ему иногда ужасно хотелось поджечь дом своих тюремщиков и бежать. Куда? Не важно! Лишь бы подальше от этих садистов Василия и Раисы, от подлых драчунов Генки и Ильи, а также мерзких кривляк близняшек. Кеша хотел хоть что-то узнать о сестре. Он каждую неделю писал письма на свой домашний адрес, но прошло больше года, а ответа все не было.
– Наверное, у Махи дела еще хуже, чем у меня, – думал он. – Не могла она меня совсем бросить. Она придет за мной и заберет с собой. Я это знаю, мы еще встретимся!
В то июньское субботнее утро Кешу, как и его соседей по комнате, разбудила Раиса, хотя за окном еще было совсем темно. Субботы все дети обожали, потому что Раиса с Василием уезжали на рынок и отсутствовали до самого вечера. Все, кроме Кеши. Детей будили затемно и велели собрать все, что нужно для поездки на рынок. Потом детям разрешали немного поспать, но встать они должны были не позднее восьми утра. Нужно было покормить домашнюю скотину, переделать уйму разных дел во дворе и в доме, а также наколоть дров на неделю.
В это утро ребята помогли Шевцовым погрузить ящики с продуктами в мини-фургон. Опекуны уехали, а на их ферме остались хозяйничать приемные дети с недетскими шалостями и выработанными за годы скитания на улице или по детдомам дикими привычками. Генка с Ильей так, чтобы немного размяться, каждую субботу тихо избили Кешу. Причем, удары наносили подло, так чтобы было побольнее, но следов не оставалось. Били в основном в голову, живот и пах. Кеша каждую субботу ждал с содроганием. Эта не стала исключением.
– Ну что, рыжий придурок?! Зассал небось? – нагло ухмыляясь, спросил Генка, с размаху стукнув Кешу головой о стену, от чего у него перед глазами запрыгали разноцветные звездочки.
Против двоих более сильных пацанов Кеша ничего не мог сделать. Оглушенный ударом, он сполз на пол и все четверо его мучителей громко заржали. Илюха подхватил его под руки и приподнял, чтобы Генка нанес очередной удар.
– Тебе конец, мелкий! – скалился он при этом.
– По яйцам бей! – ухмыляясь, предложила Надя.
– Лучше по почкам, вот так! – подбадривала Генку Ира.
Надя и Ира с любопытством смотрели каждую субботу одно и то же кровавое шоу. После избиения Кеши Генка с Илюхой вместе с ними шли в их комнату предаваться недетским играм. Несмотря на свой юный возраст, близняшки уже хорошо знали, что нравится мальчикам и умели их ублажить.
