Мик Рэд
Брайтон Пирс
Только один
Когда я слушаю музыку из моего прошлого, то…
Не сразу, но я оказываюсь там.
На тех улицах. В том себе самом, каким я был. С тем солнцем, которое светило тогда, или с дождем, который шел…
А иногда я оказываюсь с теми, с кем когда-то был…
Но очень часто один.
Только один…
Слезы
Слезы жгут щеки солью прожитых лет.
Тенями ушедших, следами предавших, миражами любимых…
Я успокоюсь, я крепко сожму руль и прикрою рукой лицо, чтобы водители и пассажиры соседних машин не видели моих слез.
Я смогу, я справлюсь, я должен…
Мой поезд
Мой поезд ушел.
В нем все, что было дорого, что было важно, что было…
Платформа пуста.
Никого нет.
Все уехали.
И я…
Ревнивая
Рислинг закончился.
Часы неумолимо близятся к следующим суткам.
Все спят.
Стук пальцев по клавиатуре на экране. На стеклянном экране.
Музыка в телефоне через наушники дает пищу мозгу для эмоций.
Они медленно выливаются в слова черным текстом на белом фоне.
Мысли мечутся по прошлому в поисках того, что затронет магические струны несуществующего инструмента души, и муза прилетит и нашепчет что-то в ухо без слов. И снова красиво и необычно слова лягут так, что не захочется ничего менять.
Что в этот раз?
Тишина.
Ушла.
Улетела и не хочет рассказывать сказочные и волшебные истории.
Приревновала.
К рислингу.
Муза. Она такая.
Ревнивая…
22:33
Светящиеся отрезки зеленого цвета сложились незамысловато в цифры времени допотопных электронных часов. Яркие. В темноте. Мешают, когда хочется спать. Светятся.
Холодильник, стиральная машина, плита и мусорное ведро в глубине изгиба кухонной столешницы.
Мои соседи.
Две кошки приходят на свои места рядом с моей головой: на диване и на низком журнальном столе, который сразу за ним.
Мои кошки.
Окно открыто. Лето. Звуки шоссе не смолкают, и я вздрагиваю, когда монотонный гул мегаполиса разрывает рев мотора мотоцикла, проносящегося по пустеющему шоссе.
Ночь наступает.
Надо лечь так, чтобы кошки не мешали хвостами и лапами, повернуться спиной к ярким цифрам часов и постараться заснуть, пока утихающий город снова не вздрогнет от рева почти летящего над дорогой мотоцикла.
Моя ночь.
00:33
Как тогда
Я хочу ехать в метро по той ветке, которая не под землей.
На кожаных диванах, не сиденьях, а диванах.
Летом.
Приехать туда, где бабушка.
Живая.
Открыть журнал «Америка» и прочитать про День благодарения и как делают кроссовки.
А потом поехать домой, уставшим и счастливым.
По той же ветке метро, которая не под землей, но уже в окнах темно.
Вечер.
Я не хочу как сейчас.
Я хочу как тогда.
И папу держать за руку.
И хотеть спать.
И почти заснуть у него на руках.
Как сейчас засыпает у меня на руках моя дочь.
Как тогда…
Уже за полночь
Время перевалило за полночь. На белом фоне появлялись слова, но после прочитанного было сложно написать что-то иное.
Кошка обошла ноги по кругу уже раз двадцать. Телевизор работал, но звук был выключен.
Сейчас, возможно, он услышит слова любимой, проснувшейся, чтобы выпить воды:
– Ты почему еще не спишь?
И ответит:
– Я сейчас приду.
Может быть
Зевающий персонал кафе.
Полупустой зал.
Блюз женским афроамериканским голосом откуда-то из-под потолка.
Дочь играет на телефоне в домики.
Жена доедает штрудель.
Темнеет.
Лето.
Мне больше ничего не надо в этой жизни.
Ну, может быть, еще что-то.
Но не больше…
Песок
Резкий поворот руля. Визг тормозов шести потоков машин. Перестроение резко вправо, к краю обочины, с экстренным торможением, когда машину невозможно удержать ровно и она виляет, тормозя из стороны в сторону, рискуя уйти в неуправляемый занос.
Все. Машина остановилась. Ручник резко вверх – давняя привычка. Смотреть на тормозивших паникеров в шести полосах слева нет времени, у них все в порядке. Я умею делать такие перестроения безопасно для окружающих.
Забыв про то, что музыка орет, разрывая колонки, взял в руки телефон и обеими руками стал бешено, опережая себя и делая ошибки, писать строки, которые нельзя упустить. Сколько уже было таких, упущенных навсегда и безвозвратно. Потому что не было возможности записать или думал, что запомню.
Нет, не запоминал, утеряно навсегда, как горячий песок пляжа, где проводишь короткий отпуск, приехав из серых дней зимы, просачивается сквозь пальцы рук, оставляя только пыль или песчинки в ладонях. Как упущенный по недоразумению и медлительности шанс – уходит, уезжает, уплывает, испаряется.
Как волны океана теряют свою силу, встречаясь с песком или скалами, разбиваясь в стаи брызг или уходя плавно в песчаный берег. Зачерпнешь его – а в руках не вода, а уже только мокрый песок.
Вот они. Слова, строки и даже страницы. Появляются, оставляя на белом фоне следы твоей черной крови, как и любого, кто когда-либо писал о том, что дорого, что важно, что и есть жизнь и свобода, истинная и настоящая. Свобода, когда не надо знать, что примут или поймут, когда говоришь и пишешь только то, что думаешь и что хочешь сказать, когда веришь, что тот, кто сможет, тот поймет, а кто захочет, тот прочитает и не раз.
Лучше не останавливаться. Уже так было: напишешь часть и придется вспоминать, что хотел сказать. Нет, напишу сейчас, напишу все, а потом исправлю только ошибки. Кто-то говорил это раньше, что надо делать только то, что нравится и никогда не упускать тот самый случай, никогда.
Тот самый шанс, тех людей и те моменты, которые никогда не вернутся. Те часы, минуты и секунды, ради которых мы и живем. Но это должны быть именно те, да, самые важные, настоящие люди, дни, часы, секунды и подлинные, настоящие чувства.
Так и сейчас: надо написать все и сразу.
Да, вот эти самые строки…
