– Вот жизнь у человека, – неожиданно для себя произнес Черский. Он не замечал за собой раньше тяги к репликам в пустоту и подметил, что стареет в столь раннем возрасте.
– В чем жизнь-то? – раздался голос сбоку.
Черский покосился на соседа по лавке, но ему было лень изучать обладателя подросткового голоса, который, судя по всему, решил спорить с аргументами и так поруганной и растоптанной мечты.
– Человек свободен, он занимается музыкой в свое удовольствие. Это, конечно, не сцена «Уэмбли», но все равно очень здорово. Не то что некоторые, – Черский снова погрузился в мысли о предстоящем уходе с работы.
– Музыка и музыка! Это все здорово, когда смотришь со стороны. А на деле еще та нудятина. Не понимаю всеобщий восторг в отношении музыкантов. В упор не понимаю. Вот вы кем работаете?
– Космонавт я, – Черский мельком глянул на собеседника. Рядом с ним сидел щуплый парнишка с длинной челкой, выкрашенной белой краской. На коленях у парня расположился небольшой футляр, а на нем стоял бумажный стаканчик для кофе. На поверхности дорогого по виду ящичка виднелись смазанные пятна от кофе.
– Ну да, а я балет в Большом танцую, – парень выдавил какое-то подобие смеха, но оно было пугающим.
– Серьезно. Я, как у вас говорят, покоритель космоса, причем в третьем поколении, на, смотри.
Черский пихнул куда-то влево опостылевший пропуск в Центр управления полетами. Мальчишка вырвал пропуск из рук Черского, как будто там был лотерейный билет с джекпотом.
– Обалдеть (хотя посыл был куда нецензурнее), я думал, вы если не в космосе, то под колпаком в лаборатории живете или на Мальдивах кости греете.
– Ага, конечно. А еще по миру с гастролями ездим. Такое только одному товарищу перепало за первенство.