Михаил Голубев
Конец «Инкубатора»
Глава 6
…Что-то зашелестело внутри разрушенной лифтовой шахты, и створки дверей, скрипя, медленно разъехались в стороны.
Соловьев присвистнул от неожиданности и почувствовал, как зашевелились волосы на его голове. Странный лифт работал! Но он не должен был работать! И куда ведет эта шахта, если она никуда не ведет?!
Соловьев посмотрел по сторонам, но вокруг было тихо.
Был полдень.
Соловьев осторожно вошел в любезно раскрытую кабину лифта и осмотрел ее. Всюду на стенах имелись различные надписи, сделанные ножом, фломастером, губной помадой, мелом и другими пишущими предметами. Надписи гласили о том, кто, когда и сколько раз проезжал на этом лифте. Даты были разные. Начиная с 23 марта 78 года до нашей эры и кончая пометкой «отдаленное будущее». Подписи были также самые различные и на разных языках не то что мира, но и, наверно, всей Галактики. Но чаще всех, однако, упоминался некий товарищ со звучной фамилией из трех букв.
Соловьев с интересом читал надписи, пока не наткнулся на коротенькую строчку, выцарапанную под самой панелью с кнопками. Соловьев прочел ее и вдоль его позвоночника прошелся холодок. Надпись гласила:
«СОЛОВЬЕВ! Я ЗДЕСЬ БЫЛ. ПОНОМАРЕВ. 7:08»
– Ну и дела! – произнес Соловьев ставшую за последнее время популярной фразу и принялся разглядывать кнопки управления лифтом.
Кнопки оказались еще удивительней, чем надписи на стенах. Они имели на себе вовсе не цифры, указывающие этажи, как принято во всех цивилизованных лифтах, а неизвестные Соловьеву знаки, напоминающие китайские иероглифы.
Соловьев провел по кнопкам пальцем и, наконец приняв решение, нажал на одну из них.
Дверные створки медленно закрылись, отрезая Соловьева от внешнего мира, в потолке зажглась неяркая лампочка и кабина пришла в движение.
Соловьев не мог понять, куда движется кабина-призрак. Казалось, что куда-то вбок. Но Соловьев знал, что этого не бывает, и не верил своим ощущениям.
Внезапно движение прекратилось.
Соловьев поднял стволы своего автомата и положил палец на спусковой крючок.
Дверцы лифта раскрылись.
Никого.
Соловьев вышел из кабины. Он стоял в конце длинного коридора, тянущегося далеко вперед. Вдоль потолка располагались светящиеся трубки системы иллюминации. Соловьев, держа автомат наготове, пошел вдоль по коридору, ожидая неприятностей в любой момент.
И неприятность последовала.
Вдалеке перед собой Соловьев увидел человека. Человек двигался ему навстречу, в руках у него был автомат.
Соловьев решил не дергаться, чтобы не спровоцировать неприятность на активные действия, а подойти поближе и… там видно что будет. Палец его все время находился на курке.
Человек, между тем, продолжал приближаться.
– Эй! – крикнул ему Соловьев. – Кто ты?
Человек не отвечал. Он приблизился достаточно близко и Соловьев уже мог его разглядеть.
Человек был примерно такого же роста, что и он, одет в бронежилет и армейские сапоги, в руках у него был тяжелый трехствольный автомат, а правый глаз был прикрыт повязкой. Было видно, что человек напряжен и в любой момент может выстрелить. Глаз его глядел сурово и недоверчиво.
Когда они сблизились на достаточную дистанцию, Соловьев увидел, что у таинственного человека такая же родинка на губе, как и у него. Только не с правой стороны, а с левой. Да и повязка эта…
Соловьев остановился от внезапной догадки.
Незнакомец сделал тоже самое. Лицо его расплылось в счастливой улыбке. Очевидно, что он тоже все понял.
Глава 7
Зер Контуфф и Соня вышли на этаже с пещерой под названием «БУФЕТ».
– Как ты смотришь на то, чтобы действительно подкрепиться? – спросила Соня лукаво.
– Я смотрю на это с чувством радостного оптимизма! – ответил ей голодный Зер. – Но у меня нет денег. Я забыл их в штанах.
Пономарев, а это был именно он, был раздет догола. Старуха, она же Матушка Дорафеля, вручила ему кожаный пояс с ножнами и кинжалом в них, а также красивый красный начленник. Все это он надел на себя взамен традиционной одежды, которую хозяйственная женщина забрала себе.
Пономарев чувствовал себя малость неудобно, но зато было уже не так жарко.
Соня покопалась в своем кошельке на поясе и извлекла оттуда несколько разноцветных шариков.
– Вот, возьми.
Пономарев, смекнув, что это и есть деньги, сунул их за пояс и спросил:
– А ты что, разве не пойдешь со мной?
– Естественно, не пойду. Я буду принимать пищу в женском буфете, который находится в этой же пещере. Пойдем.
Они вошли в буфет. Внутри пещера оказалась раздваивающейся на две отдельные секции – для мужчин и для женщин. Входы в эти секции были завешаны шкурами, на которых были нарисованы схематические фигурки. «Как у нас в общественных сортирах», – подумалось Пономареву.
Подбодренный Соней, он вошел внутрь своей секции и остановился, осматриваясь.
Он оказался в полумраке большого зала с низким потолком. С потолка свисали какие-то абстрактные предметы, излучающие неяркий интимный свет. Откуда-то играла странная музыка. Кругом сидели десятки мужчин, некоторые поодиночке, а некоторые – сгруппировавшись в небольшие коллективы. Сидели прямо на полу, покрытом мягкими коврами, и ели некую пищу, уложенную на большие подносы. В дальнем конце помещения горел яркий свет – там была сцена.
Вдруг кто-то толкнул Пономарева в спину.
– Чего стоишь как столб, чучело? Надо же людям и проход давать!
Пономарева оттеснил здоровенный мужик с огромными мышцами, перекатывающимися под кожей при каждом движении. Мужик пошел по залу, более не заостряя своего внимания на Пономареве. Широкая спина мужика была разрисована изображениями половых органов и исписана нецензурными словами.
Пономарев двинулся вслед за нахалом, преследуя единственную цель – узнать, где тут выдают пищу.
Верзила подошел, как понял Пономарев, к стойке бара и постучал по ней огромным кулаком. Шкура, прикрывающая дверной проем, откинулась и из-за нее вышла очаровательная барменша в беленьком фартучке, украшенном красивыми картинками видов природы, вышитыми разноцветными нитками.
– Что будете кушать? – спросила она. – Простите, я вас не знаю. Как ваше имя-отчество? Вы новенький?
– Старенький! – огрызнулся мужик и скорчил отвратительную рожу. – Давай все, что у тебя есть, девка, да поживее!
Барменша в недоумении вскинула тонкие брови, но ничего не ответила и скрылась за шкурой.
– Чего уставился, чучело? – спросил мужик у Пономарева и тот смутился. Он действительно очень нескромно пялился на нахала.
– Простите, – сказал он вежливо.
– А пошел-ка ты в задницу, – ответил ему верзила.
Пономарев пожал плечами, но никуда не пошел, а остался стоять в ожидании барменши. Та вскоре вернулась, неся поднос с благоухающим жареным мясом и каким-то хитрым гарниром. Нахал вырвал поднос у нее из рук и пошел к сидящим невдалеке едокам, чтобы испортить им аппетит.
– Эй! А деньги? – крикнула ему вслед барменша.
– А не пошла бы и ты в задницу! – ответил ей мужик, как показалось Пономареву, крайне некорректно.
Он догнал верзилу и положил руку на его камнеподобное плечо.
– Сударь, – обратился Пономарев к мужику. – Немедленно извинитесь перед дамой!
– Хм? – сказал верзила и, резко повернувшись, ударил Пономарева железным подносом по голове.
Удар был сильным, и Пономарев отлетел на несколько метров, со стуком упав на ковер. Посетители перестали есть и притихли, ожидая, что произойдет дальше. Барменша быстро скрылась за своей шкурой. «Наверное, милицию пошла вызывать. Молодец!» – подумал Пономарев, поднимаясь на ноги. Но верзила решил, вероятно, его доканать. Он своей босой ногой расчистил запачканный соусом ковер и двинулся на Пономарева, потирая огромные мускулистые руки.
– Жив еще? – спросил он Пономарева. – Странно. В моем районе я обычно никого второй раз не бью. Хо-хо-хо!
– Я думаю, ты прав, – сказал Пономарев. – Но, впрочем, можешь и попробовать.
Верзила удивился неожиданной дерзости и бросился на Пономарева, двигаясь стремительно и мощно, словно астероид. Пономарев отошел в сторону, зацепив мужика пальцем за его кожаный, с заклепками, пояс. Тот взмахнул в воздухе ногами и шлепнулся на спину.
Несколько секунд он лежал, удивленно выпучив глаза, но затем быстро поднялся и, выхватив серебряный кинжал, вновь бросился в атаку. Пономарев ловко уклонился от удара, изящным жестом вывернул негодяю руку, кинжал полетел в сторону, а его хозяин вновь оказался на ковре, уткнувшись носом в его ворсистую поверхность.
Пономарев прижал его шею коленкой и малость нажал на кисть вывернутой и зафиксированной руки. Раздался сухой хруст и великан заорал визгливым тонким голосом. Пономарев легонько стукнул его кулаком по затылку и противник затих, потеряв сознание.
В этот момент рядом возникли три девушки, одетые в кожаные доспехи и держащие в руках короткие, но страшные на вид копья,
– Кто тут из вас хулиган? – строго спросила одна из них.
Барменша, оказавшаяся тут же, смотрела на Пономарева восхищенными глазами.
Через пять минут Пономарев сидел в компании нескольких аборигенов, среди которых оказался и Полузадов, представивший Пономарева соплеменникам как своего лучшего друга. На сцене вытворяли акробатические трюки выкрашенные в серебряный цвет танцовщицы, еда была вкусной и разговор шел сам собой.
Пономарев узнал много интересного. Оказывается, все присутствующие здесь мужчины, а также все остальные мужчины и мужчины прочих племен, живущих в данном регионе, были импортными, то есть добытыми коренным женским населением вне естественного пути.
Во всем был виноват хитрый каприз природы, заставивший организм аборигенов перестроиться таким образом, что мальчики стали рождаться все реже и реже, пока, наконец, не перестали рождаться совсем. Народ был обречен на вымирание. И все закончилось бы плачевно, если бы не Лабиринт.
– Что, простите? – переспросил Пономарев.
– Лабиринт, – пояснил ему Я-Кофф Полузадов, – это такое этакое нечто вроде, как бы, и кое-что, трудно формулируемое простыми словами, а сложными мы уже забыли, как и пользоваться.
Как понял Пономарев из путанных пояснений перебивающих друг друга новых знакомых, ситуация сложилась так, что однажды появились какие-то незнакомые странно одетые люди в прозрачных круглых шапках на головах, расположились лагерем в соседнем лесу, затеяв там какое-то строительство. Потом стали пропадать некоторые представительницы племен. Все это выглядело очень загадочно и подозрительно.
Но вот прошел месяц-другой, и пришельцы исчезли так же внезапно, как и появились, оставив на месте своего пребывания странную постройку, о которой все знают, но никто толком не видел. Кроме тех самых пропавших женщин. Они вернулись все, сразу после исчезновения пришельцев. Разойдясь по своим племенам, эти женщины объявили себя Жрицами Зеркал и сообщили, что их мир стал частью Великого Лабиринта и что теперь они решат проблему отсутствия мужчин.
– Так гласит легенда, – резюмировал общий рассказ Полузадов. – А на деле все мы оказались здесь путем, известным также и тебе, по всей видимости. Как-то можно, оказывается, управлять обычным зеркалом, чтобы проникать в иные миры. Это знают только Жрицы и наши жены. Но последние все начисто забывают после первой брачной ночи. Такую установку дают им Жрицы.
– Слушайте, Яков Свердлович, – оживился Пономарев. – Мне немедленно нужно осмотреть то место, где гостили пришельцы – это раз, узнать, как пользоваться зеркалом – это два, и, в конце концов, надо же убираться отсюда домой! Это три.
– Да брось! – воскликнул Полузадов. – Нам и здесь хорошо!
Пономарев вежливо попрощался со всеми, встал и быстро вышел.
Информация, полученная им, заставила его мозги лихорадочно работать. Вот оно! Наконец ему удалось напасть на след этого загадочного Лабиринта! Узнав его тайну, можно покончить раз и навсегда с проклятым Инкубатором, подобно поганому нарыву, возникшим на мирной Архангельской земле. Надо немедленно, думал Пономарев, допросить Соню, пока она что-нибудь помнит про зеркало.
– Наконец-то! – услышал он вдруг звонкий сонин голос. – Сколько можно тебя ждать, обжора!
Девушка отделилась от стайки оживленно беседующих в холле подруг (одна милее другой, разумеется) и легкой походкой подошла к жениху. Подруги мгновенно замолкли и повернули заинтересованные лица к Пономареву.
– Солнце близится к закату, мой дорогой, – сказала она. – Пора в супружеское ложе!
***
Соловьев потрогал гладкую поверхность зеркала ладонью. Ему было смешно, что он чуть было не принял за врага самого себя. Да что там! Принял, и еще как!
Усмехаясь, Соловьев повертел головой в поисках какой-либо двери или другого прохода в этом тупике. Ничего, однако, не было в мрачном коридоре, одним концом упирающимся в зеркало, а другим – в лифтовые двери.
Может вернуться к лифту и попробовать съездить на какой-нибудь другой этаж? Но не может же так быть, чтобы этот коридор существовал просто так, ради одного только зеркала!
Соловьев надавил на стекло посильнее в надежде, что оно откроется, оказавшись замаскированной дверью, но ничего не вышло. Приклад автомата тоже никак не повлиял на зеркало, удивив Соловьева. Тогда отважный герой отчаялся, пнул несколько раз упрямое стекло ногой и устало привалился к нему спиной, чтобы постоять и немного поразмышлять над проблемой. Однако, его спина не встретила никакого сопротивления и Соловьев, потеряв равновесие, упал сквозь неприступное зеркало, не переставая удивляться чудесам…
***
…Соня оказалась очень милой девушкой не только внешне. В общении с ней Пономарев к великому удовольствию обнаружил множество схожих черт характера. Очень быстро легкое отчуждение между ними растаяло, превратившись в очень горячее, все нарастающее чувство взаимной симпатии, переходящее, натурально, в любовь.
После первого поцелуя Пономарев удивился, что знает Соню всего часов десять, а не лет двадцать. И, что удивительно, как точно было угадано Матушкой Дорафелей, если она не врет, их взаимное влечение при встрече. Ему было и невдомек, что на это-то все и было рассчитано умной старухой…
В тот самый момент, когда Пономарев вспомнил о необходимости спросить Соню о принципе действия загадочных зеркал, он понял, что малость опоздал. Вспомни он часика на два-три раньше, может быть, что-нибудь и удалось бы узнать, но на дворе уже светало, и брачная ночь приближалась к концу.
Пономарев бросил ласкающий взгляд на свою жену и понял, что она так же далека от воспоминаний о зеркале, как и от вчерашнего дня. Что-ж, эта ниточка была упущена и Пономарев, кувыркаясь в мягких шкурах с новобрачной, стал перебирать в уме остальные способы выхода из этой интересной ситуации.
Внезапно он вспомнил, что Дорафеля говорила ему об утре после брачной ночи. Надо бы сходить к ней и попытаться выяснить что-нибудь полезное.
Пономарев оставил Соню отдыхать, а сам вышел из пещеры, чтобы подняться наверх, к старой колдунье.
На улице его ожидала целая процессия из новых знакомых мужчин и женщин. Как только он появился, выйдя из пещеры и щурясь на восходящем солнце, дружно грянули праздничные дудки и в Пономарева полетели цветы и слова приветствия.
– Зер Контуфф! Зер Контуфф! – скандировала толпа.
Пономарев наконец понял, что они имеют в виду его, выкрикивая это имя, и приветливо махнул рукой в ответ, не понимая, однако, почему его удостоили столь радостными и торжественными приветствиями.
– Зер Контуфф! Зер Контуфф! Ура!!!
Пономарев недоумевал, почему все так радуются ему, будто бы провести ночь с женщиной здесь великий подвиг. Продолжая недоумевать, он ступил на площадку подъемника и под радостные возгласы народа стал медленно возноситься наверх.
Пономареву было страшно неудобно…
***
…Некоторое время Соловьев ощущал, что падает в какую-то бездну, заполненную непроглядным туманом. Скорее всего, так оно и было, поскольку это ощущение завершилось резким ударом.
Соловьеву показалось, что он превратился в лепешку, и теперь Пономареву придется изрядно потрудиться, чтобы создать из его останков хотя бы чучело.
Однако Соловьев не умер. Он свалился в воду с высоты 47 метров, выпав из зеркального рефлектора в прожекторе старого маяка.
Придя в себя и всплыв на поверхность, Соловьев увидел невдалеке выступающее из тумана основание некого уходящего в высь кирпичного сооружения. Серые, холодные волны, в которых плескался теперь Соловьев, бились о крутые стены башни.
Соловьев хмыкнул, решив про себя, что на Тот свет это вроде не похоже, а, стало быть, надо выбираться, и поплыл, грациозно гребя одной рукой, поскольку в другой он по-прежнему держал свой автомат.
Подплыв к кирпичному сооружению, Соловьев нашел на нем несколько выступов и вылез из воды, цепляясь за них сильными протезами. Вода ручьями стекала с его намокших штанов и падала вниз.
Смотритель маяка оказался маленьким сморщенным старичком лет двухсот отроду. Он сидел в своей каморке, ковыряясь допотопным паяльником в чреве некого электронного монстра, напоминающего стиральную машину или что-то в этом роде. Старичок смотрел на Соловьева умными глазами, а с луженого конца его паяльника перпендикулярно потолку медленно тянулась сизая струйка дыма. Сильно пахло канифолью.
– Здравствуйте, – сказал Соловьев.
– Ты сырой, – ответил ему старичок, откладывая паяльник в сторону. – Издалека будешь?
Соловьев пожал плечами – откуда ему знать!
– Из Архангельска, – сказал он, решив, что старичок сам разберется, далеко это или близко.
– Хм, – сказал старичок в ответ и посмотрел на автомат в руках Соловьева.
– Вам известно что-либо об Инкубаторе? – сходу спросил Соловьев, надеясь, что смотритель что-нибудь знает и даст ему нужное направление.
А старичок, между тем, сердито глянул на гостя, а затем – на пространство позади него. И кивнул.
Соловьев хотел обернуться, чтобы посмотреть, что это увидел подозрительный дед у него за спиной, но не успел. Что-то твердое и тяжелое стукнуло вдруг его по голове, и Соловьев, потеряв сознание, рухнул на пол мокрой тряпкой.
Через его распростертое тело перешагнули стройные ноги в обтягивающих джинсах и это было последним, что он увидел…
***
– Доброе утро, Зер Контуфф. Как спалось? – ответила Матушка Дорафеля на приветствие Пономарева. – Или, как я вижу, не спалось вовсе?
Пономарев смутился.
– Понимаете ли, – сказал он. – Все вроде бы хорошо, но мне не ясно, чему радуются те люди, там, внизу. Их нездоровое возбуждение наталкивает меня на самые разные мысли.
– Ты тоже должен радоваться, Зер! – улыбнулась старуха. – Теперь я могу объяснить тебе, поскольку дело уже свершилось.
– Какое дело?
– Очень важное для нашего народа дело!
Дорафеля поднялась со своего ложа и осталась висеть в воздухе, приняв величественную позу. Ее густо разрисованное массивное тело создавало жуткое впечатление.
«Колдунья – это точно!» – решил про себя Пономарев.
– «Зер Контуфф» в переводе с нашего древнего языка означает «Человек, Пришедший Из Зеркала В Определенное Время Для Того, Чтобы Вернуть Племени Естественную Способность К Репродукции», – объяснила она торжественным голосом.
– А что это значит? – поинтересовался Пономарев.
– А это значит, что у вас с Соней должен родиться ребенок, способный вернуть племени мужчин.
– А, ясно.
Пономарев почувствовал, что все понял. В принципе, это было не так уж и страшно. Он был даже рад, что явился столь особенным представителем своего пола.
– Но ясным для тебя должно быть и то, что теперь ты обязан беречь жену и будущего ребенка как зеницу ока, чтобы до конца выполнить свою миссию.
– Оно, конечно, верно, – согласился со старухой Пономарев. – Но как же моя работа? Как же мои друзья, оставшиеся в Архангельске, чтобы бороться с Инкубатором? Мне необходимо вернуться туда и помочь им!
– Мне понятны твои чувства, юноша, – сказала колдунья Дорафеля. – Я предвидела и это. Но в таком случае ты должен навсегда расстаться с Соней, а заботу о ней возьмет на себя племя. Так что подумай, герой, что для тебя важнее!
Выйдя на улицу, Пономарев подставил разгоряченное лицо прохладным струям утреннего воздуха и тяжело вздохнул. Похоже, ему предстояло сделать не самый легкий выбор…
…Когда Соловьев открыл глаза, он увидел перед собой тусклую лампочку, свисающую с потолка на двужильном проводе. Лампочка светила неравномерно.
– Он очухался! – услышал Соловьев чей-то громкий шепот.
Он хотел повернуть голову, чтобы увидеть говорившего, но холодный и, должно быть, очень острый клинок лег на его горло.
– Не двигайся, инкубаторское отродье, не то глотку вспорю!
Голос был девичий и, как показалось Соловьеву, малость возбужденный. Того и гляди, действительно башку отрежет!
– Я не двигаюсь, – сообщил Соловьев, поскольку и в самом деле не мог этого делать, будучи крепко привязанным к широкой скамье, на которой лежал.
– Погоди, внучка, – услышал Соловьев знакомый голос старика. – Не убивай его. Что мы, зря ждали, когда он очнется, что ли? Сперва надобно его допросить.
Соловьев увидел лицо старика, появившееся перед его взором.
– Ты кто? – спросил старик.
– Меня зовут Соловьев, – честно признался Соловьев.
– Ты работаешь на Инкубатор?
– Идиот! Я работаю на Спецслужбу!
Соловьев был в ярости. Оказывается, его приняли за инкубаторского и поэтому стукнули по голове и связали. Стукала, надо полагать, обладательница девичьего голоса.
– Чем докажешь, что на Спецслужбу?
– В наколенном кармане левой штанины поищи!
Пока старик занимался карманом, клинок продолжал находиться на горле Соловьева, но на этот раз ему все же позволили повернуть голову. И Соловьев увидел ту, что била его по голове и перешагивала своими ножками через его бездыханное тело. Это была молоденькая девушка лет шестнадцати, весьма привлекательная на вид. На ней был длинный коричневый свитер и джинсы. В руках девушка держала большой тесак.
– Ага, – донеслось со стороны старика. – Ну-ка, ну-ка Действительно, Джим Соловьев, агент Галактической Спецслужбы… Удостоверение номер… выдано… Ну ладно. А чего ты сюда пришел? Инкубатор-то сейчас эвона, в этом твоем Архангельске располагается. У нас-то он давненько уже не был.
– Что значит «не был»? – удивился Соловьев. – В смысле, что значит «давненько»? Он что, и у вас был?
– Имелся такой факт. Лет пятнадцать тому назад…
– Ну-ка, отвяжите-ка меня поскорее!
Соловьев чувствовал, что ему сейчас откроется нечто такое, ради чего стоило быть стукнутым по голове еще несколько раз.
– Инкубатор… – произнес дед Козьма задумчиво и выпустил из трубки клубы едкого дыма. – Его появление было совершено неожиданным для нашего города… Только-только, не прошло и двух лет, как мы стали членами Великого Лабиринта…
– Дед, а дед, – сказал Соловьев, уютно устроившийся у камина рядом с Дженифер, приемной внучкой старика. – Скажи, наконец, толком, что это за Лабиринт такой? Нашей Спецслужбе давно известно о его существовании, но толком никто не знает. И почему у вас он есть, а у нас его нет?
– Э-э, Джим Соловьев, – сказал дед. – Лабиринт – он всегда и везде. Вся наша жизнь – Лабиринт. Все мы мечемся в потемках, пока не созреем. А когда созреем – нам открывают проход в другие миры, уже ставшие их, проходов, обладателями. Каждый мир они называют Уровнем. Или Этажом. Но существует еще и Инкубатор – страшное исчадие Темных Сил. Инкубатор путешествует из Уровня в Уровень, сея повсюду хаос и разрушение, словно эпидемия, устраивая войны и другие катастрофы, заставляя людей проявлять свои худшие, темные стороны. Иногда у них это получается. Как в нашем мире, на этом Этаже Лабиринта. И раз Инкубатор уже и у вас появился, то уж знай, что и Лифт уже точно построили.
– Лифт? – удивился Соловьев, вспоминая все недавние события.
– Да. Это средство передвижения с Уровня на Уровень. А ты что, разве не на Лифте приехал?
– Вообще-то, на лифте… Но вот зеркало…
– Ах, зеркало! – старик улыбнулся. – Зеркало, брат, штука хитрая! Покруче, чем Лифт. Но если ты постиг его секрет, то это значит, что твое биоэнергетическое поле соответствует определенным требованиям. Не каждый может путешествовать через зеркала.
Соловьев задумался. Перед ним оказалось очень много новых проблем, еще больше усложнивших задание. Хотя…
– Дед, а я могу попасть в Инкубатор?
– Только через зеркало, сынок. В Инкубатор Лифт не ходит. Но и через зеркало это совсем не просто. Тут тебе понадобится Ведун. Я уже думал об этом, зная твои планы, и поэтому завтра с утра мы с тобой отправимся к Ведуну и он даст тебе нужную информацию.
– О'кей, дед! – Соловьев оживился. – Если все удастся, то ты получишь медаль от Спецслужбы! Как минимум!
***
Ночью Соловьев вспомнил все, что знал об Инкубаторе. Мрачное серое здание, у которого не было ни входов, ни выходов, ни даже окон. Инкубатор был неприступен. Артиллерийские обстрелы не приносили никаких результатов – загадочное здание было окружено непробиваемым силовым полем.
Весть о вторжении Инкубатора была получена Спецслужбой в виде странной мнемограммы, подписанной какими-то Людьми Великого Лабиринта. Эта мнемограмма пришла по постоянно прослушиваемым каналам тревоги за три дня до вторжения. И хотя руководство Спецслужбы было далеко от того, чтобы принимать всерьез это сообщение, оно, тем не менее, послало своим агентам в Архангельске специальное предписание. Этими агентами были Джим Соловьев и Эрр Пономарев. Полученное ими предписание содержало приказ о внедрении их в армию повстанцев, ежели таковая организуется, и по возможности нейтрализовать т. н. Инкубатор.
Соловьев с ухмылкой вспомнил об этом сообщении. Если бы Спецслужбе было известно, с кем они имеют дело, то ей пришлось бы мобилизовать свои силы со всей Галактики. Хорошо еще, что упомянутый в послании Лабиринт давно интересовал Спецслужбу, как некая тайная организация, предупреждающая мир о грядущих катастрофах. Именно это и побудило их к каким-либо действиям. В обратном случае, они и пальцем бы не шевельнули для спасения Архангельска от какого-то, хе-хе, Инкубатора.
Но теперь, когда перед Соловьевым загорелась надежда проникнуть внутрь этого волчьего логова, в нем появилась уверенность в завтрашнем дне. С этой уверенностью он и уснул, закрыв здоровый глаз и расслабив уставшие мышцы и стальные шарниры протезов.
На следующее утро выяснилось, что Ведун живет недалеко от маяка, минутах в сорока, если плыть на лодке. Лодкой управляла молчаливая Дженифер, умело контролируя сложный механизм, двигающий веслами, и время от времени поглядывала на компас, а Соловьев и дед Козьма сидели на носу.
Соловьев смотрел в непроницаемую пелену тумана, лежащего на воде плотной массой, и слушал старика. Тот рассказывал Соловьеву о трудных временах, о том, как тщетно боролся их народ с коварным Инкубатором, как нашел он в развалинах еле живую маленькую девочку, у которой, видимо, не было уже ни родителей, ни дома.
Соловьев задумчиво опустил пальцы в стремительно двигающуюся вдоль корпуса лодки воду и тут чья-то зубастая пасть схватила его за кисть руки. Соловьев дернулся от неожиданности и вытащил на свет божий отвратительное чудовище размером с собаку, схватившее его за протез. Тварь, не отпуская добычи, плюхнулась на дно лодки и Дженифер ловким движением пригвоздила ее лезвием ножа.
– Не надо руки в воду совать, – посоветовала она Соловьеву, отцепляя существо и выбрасывая его обратно в родную стихию.
И это была первая фраза, которую Соловьев услышал от нее за все утро.
