Михаил Елисеев
Битва за Карфаген

Большой интерес представляет рассказ Павла Орозия о сражении римлян с нумидийцами во время Югуртинской войны: «В то время как внезапный дождь принес страдавшим от жары и мучимым жаждой римлянам прохладу и питье, у нумидийцев он сделал скользкими и непригодными древки копий, которые те обычно бросали без использования ремней; кроме того, легкие и надежные щиты, обтянутые загрубевшей слоновьей кожей, какие они использовали, – их особенность в том, что во время дождя они впитывают влагу, словно губка, и сразу же тяжелеют, – не могли их защитить, поскольку их трудно было перетаскивать с места на место» (V. 15. 16 17). Можно предположить, что речь здесь идет о нумидийских пехотинцах, поскольку всадникам не было никакой необходимости «перетаскивать с места на место» тяжелые щиты. Как следует из текста, они были достаточно большими.

Ярко и красочно рассказал о нумидийских наездниках Аппиан. Он пишет о них как о людях, «у которых и днем, и ночью было одно дело: действуя большим количеством дротиков, все время налетать и отступать и опять налетать. И вся битва у них состоит в бегстве и преследовании. Эти номады умеют и переносить голод, и зачастую питаться травой вместо хлеба; а пьют они вообще только воду. И конь у них совершенно не знает даже вкуса овса, всегда питаясь травой, пьет же с большими промежутками» (Lib. II. 11). Полибий обращает внимание на тактические приемы нумидийской конницы: «Нумидяне то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с самоуверенностью и отвагой переходя в наступление: таков свойственный нумидянам способ битвы» (III. 72). Тит Ливий пишет о ведении боя нумидийцами следующее: «Конники с двумя лошадьми как опытные наездники в пылу ожесточенной битвы привычно перепрыгивали в полном вооружении с усталой лошади на свежую: так ловки они сами и так выучены их лошади» (XXIII. 29). В научно-познавательных целях Ливий сравнил боевые качества африканских наездников и испанских кавалеристов: «Нумидийский конник уступал испанскому, а мавр, метавший копье, – воину с легким щитом, противники были одинаково быстры, но испанцы сильнее телом и духом» (Liv. XXIII. 26). Как следует из текста, у иберийских всадников были легкие щиты, недаром Полибий пишет про «вооруженную небольшими щитами конницу» (III. 43) в армии Карфагена. Тит Ливий так же сопоставил нумидийцев с римлянами: «В гуще боя римский всадник с копьем и мечом сильнее противника, но, когда перепуганный конь уносил его прочь, нумидийцы издали попадали в него без промаха» (XXX. 18).

Главной ударной силой пунийской армии были боевые слоны. В Северной Африке эти животные водились в достаточном количестве, и пополнение элефантерии до определенного момента не вызывало больших трудностей. Карфагенские военачальники отлавливали слонов в Нумидии, об этом сообщает Фронтин: «Гасдрубал вступил в пределы Нумидии для покорения страны; так как нумидийцы готовились к отпору, он заявил, что прибыл для охоты на слонов, которыми богата Нумидия. Когда потребовали платы за разрешение, он обещал. Отвлекши внимание нумидийцев этим притворством, он напал на них и подчинил их» (IV. VII. 18). Во время Второй Пунической войны больше всего боевых слонов было в африканской армии Гасдрубала, сына Гискона, – 140 (App. Lib. 13). Ганнибал повел в Италию тридцать семь животных, элефантерия его брата Гасдрубала в битве при Метавре насчитывала, по свидетельству Полибия, десять, по информации Аппиана – пятнадцать слонов. В испанской армии Гасдрубала, сына Гискона, было тридцать два боевых слона (Polyb. XI. 20).

Были на карфагенских слонах башни для воинов или нет? «Во время Второй Пунической войны, когда количество слонов в карфагенских армиях заметно уменьшилось, пунийские полководцы вынуждены были изменить и приемы использования элефантерии. В этих условиях весьма актуальной стала проблема увеличения боевой мощи каждого отдельного животного. Поэтому башни, особенно под занавес войны, стали появляться на спинах карфагенских слонов гораздо чаще, чем в предыдущий период»^[3]. Косвенно на это указывает свидетельство Тита Ливия, относящееся к битве при Илипе в 206 году до н. э.: «Перед строем, прикрывая фланги, стояли слоны, издали казавшиеся укреплениями» (XXVIII. 14). Вполне возможно, что именно башни на спинах исполинских животных позволили разыграться воображению римских легионеров.

3. Штурм Оронгия. (207 г. до н. э.)

Гасдрубал, сын Гискона, раскатал на столе карту Иберии, придавил папирус тяжелым клинком и крепко задумался. После ухода армии Гасдрубала Баркида в Италию силы пунийцев в Испании значительно ослабли. Но в скором времени по решению карфагенского совета на полуостров прибыли войска под командованием Ганнона. Ганнону удалось объединить свою армию с наемниками Магона, перейти в земли кельтиберов и набрать там многочисленные отряды испанцев (Liv. XXVIII. 1). Баланс сил в Иберии между римлянами и карфагенянами восстановился.

Гасдрубал был очень удивлен, что Сципион не стал преследовать армию Гасдрубала Баркида, позволив ей беспрепятственно покинуть Иберийский полуостров. Главной целью римлян в Испании было предотвращение прорыва новых карфагенских армий на помощь Ганнибалу, этой стратегии придерживались Публий и Гней Сципионы. Их сын и племянник действовал иначе. Гасдрубал предполагал, что молодой римский полководец мыслил гораздо шире сенаторов и поэтому сознательно пренебрег их инструкциями, поскольку собирался решить проблему радикально и выбить карфагенян из Иберии. Именно этого Гасдрубал больше всего и опасался.

В настоящий момент его армия находилась около Гадеса и прикрывала юго-западные районы Испании. Армия Ганнона и Магона располагалась в Кельтиберии, в глубине Иберийского полуострова. Римляне удерживали средиземноморское побережье и восточные районы Испании. Подобная расстановка сил была очень опасна, поскольку позволяла Сципиону бить карфагенские армии порознь. Гасдрубал это понимал, но понимали ли Магон и Ганнон? Военачальник не мог увести своих людей им на помощь, поскольку в этом случае оставались без защиты карфагенские союзники на юго-западе Испании. Все зависело от того, примут ли Ганнон с Магоном правильное решение – отвести войска к Гадесу, на соединение с Гасдрубалом. Однако первым в ситуации сориентировался Сципион.

Римский командующий отправил против Магона и Ганнона пропретора Марка Юния Силана с 10 000 пехотинцев и 500 всадниками (Liv. XXVIII. 1). Сципион пошел на риск и разделил армию, поскольку не опасался наступления со стороны Гасдрубала, сына Гискона, охранявшего карфагенские владения на юго-западе Испании. Римский командующий надеялся, что Силан успеет разгромить войска Ганнона до того, как Гасдрубал придет к нему на помощь. Ошибка карфагенских полководцев, необдуманно задержавшихся в землях кельтиберов, могла им дорого обойтись.

Марк Юний очень ответственно подошел к выполнению возложенной на него задачи. Взяв опытных проводников из числа перебежчиков кельтиберов, пропретор повел войска через покрытые густым лесом ущелья и перевалы, соблюдая величайшую осторожность и делая длительные переходы. Ганнон и Магон проявили удивительную беспечность, поскольку не направили шпионов на римские территории и не провели дальнюю разведку. Допустили ошибку, свойственную всем карфагенским полководцам, за исключением Ганнибала. За что и поплатились. Как некогда Гасдрубал, сын Гискона, разделил свою армию накануне решающего сражения с Луцием Марцием, так и Магон с Ганноном расположили свои войска в двух лагерях. Под командованием Магона были 9000 кельтиберов и различных наемников, карфагеняне находились под началом Ганнона. Лагеря разделяла дорога. В расположении войск Ганнона царил образцовый порядок, дозорная и караульная служба были на должном уровне. Иная ситуация царила в лагере Магона, где совершенно отсутствовало боевое охранение, поскольку кельтиберы высокомерно полагали, что на своей земле им ничего не угрожает.

Об этом было хорошо известно Силану от отправленных вперед разведчиков, поэтому главный удар он решил нанести по лагерю Магона. Когда до него оставалось десять миль, пропретор решил обойти вражеское расположение, приказал легионерам свернуть налево и продолжить путь среди заросших густым кустарником холмов. Карфагенские дозорные не могли разглядеть передвижения легионеров, у кельтиберов это сделать было некому.

Римляне приблизились к вражескому лагерю на расстояние трех миль, однако кельтиберы по-прежнему не замечали их присутствия. Когда легионеры проходили через глубокую лощину, Силан остановил движение войск и приказал располагаться на отдых. Через некоторое время привал был окончен, всю поклажу римляне бросили в лощине, оставив при себе только оружие и доспехи (Liv. XXVIII. 2). Пропретор распорядился начинать наступление, и войска стали разворачиваться в боевой порядок. Когда до вражеского лагеря оставалась одна миля, кельтиберы наконец-то заметили римлян. Поднялась тревога. Магон в это время находился в лагере Ганнона, но как только услышал рев боевых труб кельтиберов, вскочил на коня и умчался в свое расположение. Ганнон приказал солдатам спешно готовиться к бою, чтобы успеть прийти на помощь союзникам.

В сложившейся ситуации Магон допустил грубейшую тактическую ошибку. Вместо того чтобы укрыться в лагере и отражать римские атаки до прибытия солдат Ганнона, он приказал тяжеловооруженной пехоте кельтиберов покинуть укрепления и вступить в бой с легионерами на открытой местности. Еще больше он усугубил ситуацию тем, что оставил за лагерными валами легковооруженную испанскую и наемную пехоту. Карфагенский командующий вводил войска в бой по частям, одна допущенная ошибка усугублялась другой. Свои главные силы – 4000 тяжеловооруженных кельтиберов и 200 всадников – Магон развернул перед лагерными укреплениями (Liv. XXVIII. 2). Однако этих сил было явно недостаточно, чтобы остановить 10 000 воинов Силана. Непонятно, на что рассчитывал Магон, когда принимал такое спорное решение.

Сражение началось атакой легионеров на ряды испанцев, римляне приблизились на расстояние броска и метнули во врагов пилумы. Одни кельтиберы искусно отбивали щитами вражеские копья, другие присели на землю и прикрылись щитами. Затем испанцы встали во весь рост и метнули в легионеров свои копья. Римляне подняли щиты, отразили атаку, затем рванули из ножен мечи и пошли вперед. Навстречу им, потрясая блестевшими на солнце клинками, устремились кельтиберы, битва перешла в рукопашную. Здесь и проявились последствия ошибки Магона, необдуманно выведшего свои лучшие войска за линию укреплений. Кельтиберы оказались лишены свободы маневра, поскольку были зажаты между легионерами и лагерным валом, усугубляла ситуацию и неровная местность.

Впрочем, с теми же проблемами столкнулись и римляне. Если легкие на ногу испанцы не могли свободно передвигаться по полю боя, то легионеры не имели возможности держать плотный строй. Сражение разбилось на сотни поединков, где противники бились один на один или парами. Здесь и сказался численный перевес римлян. Отборные отряды Магона были разгромлены еще до того, как в бой вступили войска Ганнона и подразделения легковооруженной пехоты. Увидев поражение кельтиберов, Магон поспешно покинул лагерь, уведя с собой всю кавалерию и 2000 пеших воинов.

В это время на поле боя появился Ганнон с карфагенянами. Разогретые битвой и воодушевленные победой, римляне всей массой легионеров обрушились на нового врага и смяли его боевые порядки. Все произошло так быстро, что пунийский полководец попал в плен, прежде чем сумел сориентироваться в обстановке. Большая часть карфагенян сложили оружие, остальные вместе с кельтиберами разбежались по окрестным лесам. Испанцы разошлись по домам, пунийцы же отправились на юго-запад, в сторону Гадеса. Через десять дней после сражения в лагерь Гасдрубала, сына Гискона, прибыл Магон с остатками своей армии и поведал коллеге об очередной неудаче карфагенян. Баланс сил на Иберийском полуострове вновь изменился в пользу римлян.

Как пишет Тит Ливий, «эта победа пришлась весьма кстати – она положила конец не столько войне, уже возгоревшейся, сколько той, что началась бы, если бы карфагенянам попустили, призвав кельтиберов, втянуть в войну и другие племена» (Liv. XXVIII. 2). Действительно, значение победы Марка Юния Силана переоценить трудно. Кельтиберов удалось замирить, ситуация в центральной части Иберийского полуострова стабилизировалась. Теперь обстановка благоприятствовала Сципиону отправится в поход против Гасдрубала, сына Гискона.

Карфагенский командующий ожидал вражеского наступления. Когда Магон рассказал ему о поражении от войск Силана, Гасдрубал понял, что теперь римляне перейдут к активным действиям. И разработал свой план кампании. Армия Гасдрубала стояла лагерем в долине реки Бетис, но как только стало известно о походе Сципиона, стала отступать к Гадесу. Отход осуществлялся согласно плану Гасдрубала – во всех укрепленных городах оставались крупные карфагенские гарнизоны. Идея пунийского военачальника была простой: «стены пусть защищают солдат, а солдаты оружием – стены» (Liv. XXVIII. 2). На первый взгляд может показаться, что Гасдрубал действовал опрометчиво, раскидав армейские контингенты по разным городам. Однако в этом был свой резон, поскольку Сципиону предстояло каждый город брать штурмом, что вело к невосполнимым потерям среди римлян. Сенат подкрепления не присылал, отряды испанских союзников были ненадежны. И когда римляне увязнут в многочисленных осадах испанских городов, пока легионеры будут гибнуть при штурме вражеских укреплений, Гасдрубал соберет новую армию. Римскому полководцу предстояло принять непростое решение: либо дробить свою армию на части и против каждого города высылать отдельный отряд, либо всеми силами штурмовать каждый отдельно взятый город. В первом случае возрастал риск потерпеть неудачу, во втором случае терялось драгоценное время. Как бы там ни было, положение римлян станет критическим, когда, с одной стороны, им будут противостоять многочисленные карфагенские гарнизоны, с другой стороны, начнет наступление новая армия Гасдрубала.

Публий Корнелий по достоинству оценил стратегический замысел противника, остановил движение легионов и повернул назад: «Гасдрубал, сын Гискона, во Второй Пунической войне, когда его войско было побеждено в Испании, а П. Сципион наседал, разделил войско по городам; в результате Сципион, чтобы не растратить свои силы на штурм многих городов, увел свои войска на зимние квартиры» (Front. Strat. I. III. 5). Желая сохранить лицо, Публий приказал своему брату Луцию овладеть городом Оронгий^[4], откуда в свое время Гасдрубал делал набеги на земли римских союзников. Передав под командование брата 10 000 пехотинцев и 1000 всадников, Сципион продолжил отход из Дальней Испании.

* * *

Под Оронгием Луций Сципион действовал по всем правилам военного искусства – окружил город рвом и воздвиг по его периметру двойной вал. Понимая, что времени на длительную осаду нет, Луций решил взять город приступом. Чтобы штурм не прекращался ни на минуту и можно было легко заменить уставших легионеров, римский военачальник разделил свое войско на три части. Изготавливать осадную технику было некогда, поэтому при атаке на городские укрепления использовались только штурмовые лестницы.

Римляне устремились на стены Оронгия, но неожиданно натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Защитники обрушили на легионеров град копий и дротиков, поражали стрелами, забрасывали камнями. Многие римляне были убиты и ранены, но остальные добежали до стен, приставили лестницы и стали карабкаться наверх. На гребне стены легионеров встретили испанцы. Они сталкивали вражеских воинов длинными вилами, цепляли железными крюками и сбрасывали вниз. У подножия стен выросли горы трупов, количество убитых и раненых римлян увеличивалось с катастрофической быстротой. Однако Сципион, не считаясь с потерями, упорно гнал легионеров на укрепления Оронгия. Упорный бой продолжался несколько часов, затем прозвучали боевые трубы римлян и легионеры отошли от стен.

Луций Корнелий произвел перегруппировку войск и отправил на штурм две трети войска, до этого находившиеся в резерве. Испанцы, утомленные длительным боем, не смогли устоять против натиска отдохнувших легионеров, были выбиты с позиций и отступили в центр города. Увидев, что горожане покидают свои места на стенах, воины карфагенского гарнизона решили, что город сдан, покинули укрепления и собрались на городской площади. Испанцев охватила паника: им казалось, что римляне вот-вот ворвутся в Оронгий и перебьют всех защитников. Поэтому было решено открыть городские ворота и сдаться на милость римлян. Иберийцы положили на землю мечи и копья, после чего всей толпой двинулись к воротам.

Римляне были удивлены, когда распахнулись тяжелые створы и из города начали выходить сотни людей, прикрывшихся щитами и поднявших правую руку вверх (Liv. XXVIII. 3). Испанцы показывали своим врагам, что у них нет оружия, но то ли римляне не поняли, что этот жест означает, то ли не захотели понимать. Легионеры ринулись вперед, врубились в ряды безоружных испанцев и прорвались в город. Следом за пехотой в Оронгий вступила конница, всадники устремились к городской площади, где столкнулись с воинами карфагенского гарнизона. Пунийцы решили в бой не вступать и сложили оружие. Одновременно легионеры усилили натиск на вторые городские ворота, деревянные створы рубили топорами и разбивали крестьянскими мотыгами. Сокрушив ворота, на улицы Оронгия вступил отряд триариев и направился в центр города. Тех испанцев, кто оказывал сопротивление, убивали на месте, остальных загоняли обратно в дома. Три сотни местных жителей, захваченных с оружием в руках, были взяты в плен, их отправили к находившимся под стражей карфагенянам. В этой ситуации Луций Сципион, как командующий, проявил себя с самой лучшей стороны, поскольку пресек грабежи и распорядился вернуть горожанам все отобранное имущество.

Сражение за Оронгий было крайне ожесточенным. При этом особых тактических изысков Сципион-младший не продемонстрировал: все решил банальный численный перевес римлян. Обыкновенный навал, проведенный в два этапа. Подобная тактика всегда приводила к большим потерям, поэтому заявление Тита Ливия, что «при взятии города погибли около двух тысяч врагов, римлян – не более девяноста» (Liv. XXVIII. 3), вызывает очень большие сомнения. Такого просто не могло быть, если исходить из описания сражения тем же Ливием.

Луций Корнелий Сципион вернулся в лагерь с богатой добычей и большим количеством пленных. Старший брат не скупился на похвалу в его адрес и, по свидетельству Тита Ливия, приравнял захват Оронгия к взятию Нового Карфагена (Liv. XXVIII. 3), что не соответствовало действительности. Просто Публий Сципион всячески поддерживал родственника и продвигал его по службе. В этом не было ничего удивительного, поскольку именно в легионах Сципиона процветали кумовство и клановость. Командующий сквозь пальцы смотрел на многочисленные преступления пользовавшихся его доверием командиров, чем отличался от других римских полководцев, на корню пресекавших беззакония подчиненных. Наглядным примером станет случай с легатом Племинием, командиром гарнизона в городе Локры (XXX. 8–9).

В отличие от взятия Нового Карфагена, никакой стратегической пользы от захвата Оронгия Сципион не извлек. Вот-вот должна была наступить зима, армия Гасдрубала по-прежнему контролировала юго-запад Иберийского полуострова. Тратить силы на осады многочисленных городов, защищенных сильными гарнизонами, у Публия не было ни времени, ни желания, поэтому он увел легионы в Ближнюю Испанию. Своего брата Сципион отправил с докладом в Рим; вместе с Луцием Корнелием отбыли и знатные пленники, включая карфагенского полководца Ганнона. Публий заботился о карьере брата и выставлял его перед Сенатом в выгодном свете. Покончив с этими делами, Сципион уехал в Таррагону, боевые действия затихли до весны.

4. Битва при Илипе. (весна 206 г. до н. э.)

Летом 207 г. до н. э. в грандиозной битве на реке Метавр, протекающей по территории Северной Италии, римлянами была разгромлена и уничтожена армия Гасдрубала Баркида. Гасдрубал погиб, его голову римляне отправили в лагерь старшего брата. Шансы Ганнибала на победу в Италии растаяли как дым, это теперь понимали как в Риме, так и в Карфагене. Лишь сам полководец продолжал пребывать в твердом убеждении, что исход противостояния между Римом и Карфагеном должен завершиться на итальянской земле. Но Ганнибал глубоко заблуждался: в этом плане гораздо более разумной представляется позиция карфагенского правительства, где объективно считали, что важнейшей целью является удержание Испании. Именно на Иберийский полуостров карфагенский совет вновь направил войска и денежные средства для продолжения кампании. Поэтому армия Ганнибала осталась без подкреплений и денег: «Из Карфагена не присылали ничего; там беспокоились об одном: как удержать Испанию. Словно в Италии все было гладко!» (Liv. XXVIII. 12). Проблема заключалась в том, что после битвы при Метавре пребывание Ганнибала в Италии вообще потеряло смысл. Судьба войны решалась в Испании.

Это понимал и Гасдрубал, сын Гискона. По его мнению, противостояние достигло высшей фазы, поэтому военачальник тщательно готовился к грядущим боевым действиям. В Лузитании и долине реки Бетис Гасдрубал собрал мощную армию, насчитывающую 50 000 пехотинцев и 4500 всадников (Liv. XXVIII. 12). При этом Тит Ливий делает примечательную оговорку: «Это число конницы указывают почти все авторы, но насчет пехоты некоторые пишут, что Гасдрубал привел к городу Сильпия семьдесят тысяч человек» (XXVIII. 12). Здесь римский историк, скорее всего, подразумевает Полибия, который приводит аналогичные данные относительно испанской армии Гасдрубала: «Пехоты у него было до семидесяти тысяч, конницы до четырех тысяч, слонов тридцать два» (XI. 20). Расхождение в цифрах у Тита Ливия и Полибия объясняется очень просто: римский ученый работал в государственных архивах, куда доступ бывшему начальнику конницы Ахейского союза в силу его статуса в Италии был закрыт. Зато Полибий мог пользоваться семейным архивом Сципионов, записывать рассказы родственников и соратников великого полководца, в том числе Гая Лелия и нумидийского царя Масиниссы, поскольку с этими историческими деятелями греческий историк встречался лично. Но в данной ситуации, на мой взгляд, достоверными являются цифры Ливия.

Силы, собранные Гасдрубалом, были велики. Кроме тяжеловооруженных африканских и иберийских пехотинцев, под его командованием находились нумидийская конница Масиниссы и наемники Магона Баркида. С этими войсками Гасдрубал выступил из Гадеса на север и расположился на обширной равнине около города Илипа (у Тита Ливия – Сильпия). Поскольку местность была очень удобной для действий боевых слонов и кавалерии, карфагенский военачальник решил именно здесь дать Сципиону генеральное сражение. У подножия гор Гасдрубал распорядился возвести укрепленный лагерь, где надеялся отсидеться, если что-то пойдет не так, как он запланировал.

К решительной битве готовился и Публий Корнелий. Узнав о том, какую мощную и многочисленную армию собрал Гасдрубал, римский военачальник понял, что имеющихся в наличии сил будет недостаточно для победы над врагом. Поэтому он отправил Марка Юния Силана к иберийскому вождю Колиханту, обещавшему помочь Сципиону войсками. Испанец сдержал слово и передал под командование пропретора 3000 пехотинцев и 500 всадников. Отряд был набран еще зимой, поэтому никаких задержек с отправкой подкреплений не возникло (Polyb. XI. 20). В это же время Публий Корнелий покинул Таррагону и выступил в направлении Кастулона, по пути присоединяя к легионам отряды испанских союзников. Легаты и трибуны постоянно напоминали Сципиону, что иберийцы не заслуживают доверия и в любой момент могут перейти на сторону карфагенян. В качестве примера приводили судьбу Гнея Сципиона Кальва, дяди Публия. Полководец был вынужден разъяснить подчиненным, что «обстоятельства вынудили его к решению употребить в дело иберов, но с тем чтобы вести сражение собственными легионами, а иберов выставить против неприятеля только для виду» (Polyb. XI. 20). После того как Сципион в Кастулоне встретил отряд Силана, римская армия стала насчитывать 45 000 и 3000 конницы (Polyb. XI. 20). Похожие данные приводит и Тит Ливий: «Сципион дошел до города Бекулы со всем войском – пешим и конным, из граждан и союзников: всего с сорока пятью тысячами человек» (XXVIII. 13). По свидетельству Аппиана, «войско врагов состояло из 70 тысяч пехоты, пяти тысяч всадников и тридцати слонов. У Сципиона не было даже третьей части этого количества» (Iber. 25). Не исключено, что александрийский историк при определении численности карфагенской армии пользовался данными Полибия.

Публий Корнелий привел легионы к Илипе и приказал разбивать лагерь на высоких холмах, напротив вражеского расположения. Теперь противники находились в пределах видимости друг друга. Карфагенские разведчики внимательно следили за всеми передвижениями противника и быстро докладывали о них командованию. Магон предложил немедленно атаковать вражеские позиции: римляне были заняты строительством лагеря, и появился шанс застать их врасплох. Идею поддержал Масинисса, и Гасдрубал дал согласие на атаку. Карфагенская пехота расположилась на линии лагерных укреплений, кавалерия выдвинулась на равнину.

Магон лично повел в бой иберийскую конницу, следом устремились нумидийские всадники Масиниссы. Волна карфагенской кавалерии накатывалась на римский лагерь, но в этот момент из-за ближайшего холма появилась римская конница и устремилась навстречу противнику. Сципион атаковал нумидийцев, Гай Лелий вступил в бой с испанцами. Римские кавалеристы врезались в неприятельские ряды, завязалась яростная рукопашная схватка.

Битва была кровопролитной и ожесточенной. В самый разгар сражения многие римские всадники спрыгнули с коней и продолжили сражаться в пешем строю, чем, по свидетельству Полибия (XI. 20), поставили своих противников в затруднительное положение. Однако данное утверждение греческого историка будет верным лишь отчасти. Мы помним, что подобный способ ведения боя практиковали и испанские всадники, служившие под командованием Магона, об этом писали Страбон (III. IV. 18) и Полибий (fr. 95). Поэтому вряд ли иберйцев можно было удивить римской тактикой. Другое дело нумидийцы: они всегда предпочитали вести сражение на дальней дистанции и по возможности избегали ближнего боя. Именно для них маневр римских всадников мог стать неприятной неожиданностью и доставить серьезные неудобства. К тому же Сципион применил против нумидийцев новую тактику, когда римская конница постоянно наседает на африканских наездников и лишает их свободы маневра. Нумидийцы не могли маневрировать по равнине и забрасывать противника дротиками, поэтому под натиском римлян были вынуждены отступить к лагерю и укрыться за рядами тяжеловооруженной пехоты. Вскоре иберийская конница дрогнула и начала отступать. Некоторое время испанцы отходили, соблюдая боевой порядок, затем резко развернули лошадей и устремились к своему лагерю. Бой закончился, противники вернулись на исходные позиции.

В течение нескольких дней на равнине происходили схватки между карфагенской и римской конницей, иногда в бой вступали легковооруженные воины. Но до решающего столкновения дело не доходило. Затем Гасдрубал решил, что пришло время генеральной битвы, вывел войска из лагеря и выстроил их в боевой порядок недалеко от предгорий. В центре построения Гасдрубал поставил свои лучшие части – ливийскую пехоту, на правом и левом крыле расположились испанцы и наемники Магона. Карфагенский военачальник понимал, что именно фланги являются уязвимым местом и усилил их боевыми слонами. Увидев, что враг изготовился к бою, Сципион не стал отсиживаться за лагерными укреплениями, вывел армию на равнину и приготовился к сражению. Центр римских позиций занимали легионы, на флангах расположились испанские союзники.

Противники долго стояли друг против друга, время шло, однако никто так и не рискнул первым начать атаку. Сгустились вечерние сумерки, Гасдрубал понял, что сражения не будет, и увел своих людей в лагерь. Вскоре его примеру последовал Публий Корнелий. Несколько дней подряд Гасдрубал и Сципион выводили свои войска на поле боя и после целого дня мирного противостояния уводили обратно в лагеря. Противники не метали друг в друга стрелы и копья, не оглашали окрестности боевым кличем, не оскорбляли вражеских бойцов, даже всадники не вызывали друг друга на поединки. Воины противоборствующих армий просто уставали от этого бестолкового топтания на месте. Первыми уходили в свой лагерь карфагеняне, за ними – римляне. И так – в течение нескольких дней.

Какие цели преследовал Гасдрубал этими странными маневрами, сказать трудно. Зато намерения Сципиона предельно ясны. Римский командующий внимательно приглядывался к действиям своего противника и делал правильные выводы. Публий наблюдал, анализировал обстановку и не спеша готовился к решающей битве. Когда час настал, полководец действовал быстро и решительно.

Вечером накануне генерального сражения Сципион собрал военный совет, где объявил командирам, что в предстоящем сражении привычная диспозиция войск будет изменена: легионеры встанут на флангах, центр боевых порядков займут испанцы. Полководец приказал поднять людей до рассвета, накормить, вооружить, подготовить конский состав и держать армию в полной боевой готовности. Солнце еще не взошло, а римляне и их союзники уже позавтракали, облачились в доспехи и покинули лагерь. Когда наступил рассвет, римская армия построилась в боевой порядок. Сципион еще раз разъяснил командирам диспозицию, после чего приказал всадником и легковооруженным воинами атаковать вражеское боевое охранение. Так началась битва при Илипе, на много веков вперед определившая судьбу Испании.

…Гасдрубал мирно спал в своей палатке, когда его разбудил телохранитель. Командующий сидел на ложе и тер спросонья глаза, пытаясь вникнуть в суть его речей, мысли путались, голова после сна была тяжелой. Телохранитель доложил, что передовые посты карфагенян вступили в бой с кавалерией и легковооруженными войсками противника, но не выдержали натиска и отступают к лагерю. Следом идут легионы Сципиона. Сон как рукой сняло, Гасдрубал приказал трубить тревогу и начал снаряжаться на битву, одновременно отдавая приказы вбегавшим в шатер гонцам и посыльным. Полководец быстро ополоснул лицо, затянул ремни доспехов, надел остроконечный шлем и вышел из шатра. По всему лагерю ревели боевые трубы и гремели барабаны пунийцев, солдаты выбегали из палаток и строились возле своих штандартов. Около шатра командующего армией в ожидании приказаний собрались военачальники. Гасдрубал распорядился выводить войска за линию лагерных укреплений и строить в боевой порядок: ливийцы – в центре, наемники, испанцы и боевые слоны на флангах. О том, что солдаты не позавтракали и остались голодными, он не подумал, все мысли Гасдрубала были о предстоящей битве. Карфагенский полководец вскочил на коня и помчался к лагерным воротам, из которых потоком выливалась на равнину пунийская армия.