Густав Майринк
Экспонат

Они стояли в какой-то комнате.

– Только не шуми так!

– Это не я: двери сами захлопываются.

– Придется включить свет. Боюсь что-нибудь опрокинуть, кругом столько стульев.

В это мгновение на стене сверкнула синяя искра и послышался чей-то вздох. Или это был не вздох? Тихий скрежет, как будто кто-то скрипел зубами, поникал, казалось, из-под пола, из всех щелей и стыков комнаты.

На секунду снова мертвая тишина. Потом, медленно и громко, хриплый голос начал считать: «Раз – два —три…»,.

Отакар Донал вскрикнул и, как безумный, стал чиркать спичками, которые ломались, так как его руки ходили ходуном. Наконец – свет. Свет! Приятели смотрели друг другу в белые, как мел, лица: «Аксель!»

– …че-е-етыре – пять – шеесссть – се-е-емь…

– Зажгли свечу! Быстро, быстро!

– …восемь – девять – де-е-есять – одиннадцать…

В стене было углубление, что-то вроде ниши, в его потолке торчал медный прут, на котором висела белокурая человеческая голова. Прут проникал в самую середину теменного бугра…

Шея была замотана шелковым платком, из-под него виднелись два красноватых легких с трахеями и бронхами. Внутри ритмично пульсировало сердце, обмотанное золотой проволокой проводов, тянувшихся по полу к небольшому электрическому аппарату. По туго наполненным артериям кровь из двух тонкошеих сосудов поступала вверх.

Отакар Донал укрепил свечу на маленьком подсвечнике и, чтобы не упасть, вцепился в руку своего друга.

Это была голова Акселя, с красными губами и здоровым, розовым румянцем на лице. Широко раскрытые глаза с каким-то жутким выражением неподвижно смотрели на увеличительное стекло, укрепленное на противоположной стене, которая была украшена туркменским и киргизским оружием и коврами. Причудливые узоры восточных орнаментов.