Словом, я засел за историю и географию Пушкина. Попутно я делал на листках формата А4, которые нашел в ящике стола, наброски карандашом. Рисовать я начал недавно, от нечего делать, но потом увлекся и даже купил книгу-самоучитель, в которой подробно объяснялось, как соблюдать композицию, перспективу, изображать человека и так далее. Сейчас я рисовал мужское лицо – как всегда, абстрактное, не имеющее прототипа.
Прерываясь несколько раз на кофе, я умудрился часа за три расширить свои познания о Царском Селе и пополнить коллекцию рисунков не только портретом неизвестного, но и парой местных пейзажей в готическом стиле, один из которых изображал развалины в Баболовском парке.
Когда я принялся за очередной набросок, намереваясь запечатлеть гранитную ванну, в дверь постучали. Это оказался Димитров.
– Пляши! – сказал он, протягивая мне листок. – Тело удалось опознать. Это Зинтаров Евгений Казимирович, сорок семь лет, холост. Работал учителем химии в одной из местных школ с музыкальным уклоном.
– По отпечаткам пальцев? – спросил я, беря листок.
– По ним. В прошлом году Зинтаров ездил в Лондон, оформлял визу. Тогда с него и сняли отпечатки.
– Отлично. А фотографию достал?
– Держи, если надо. – Димитров протянул снимок.
На нем был запечатлен мужчина плотного телосложения (что было трудно заметить, видя труп, упрятанный в пластиковый мешок), с курчавыми волосами, немного седыми, густыми бровями и маленькими, близко посаженными глазками, похожими на два буравчика. Уголки полных губ были слегка опущены, что придавало лицу капризное и недовольное выражение.
– Не слишком приятный тип, судя по фотке, – прокомментировал Димитров. – Ты, я смотрю, уже устроился. – Он заглянул в дверь.
– Заходи. – Я посторонился.
– Жить тут можно, – продолжал лейтенант, входя в комнату. – Но только если больше негде. Утешай себя мыслью, что это ненадолго.
– Очень надеюсь. – Я положил листок с данными Зинтарова и его фотографию на стол. – Как продвигается расследование?
– Не знаю, Валера, ты же нами руководишь.
– Давай без сарказма, а?
– Ладно. – Димитров усмехнулся. – В общем, пока ты ездил за вещами и потом тут копошился, я отправил нескольких оперов побродить по Баболовскому парку и поспрашивать местных бомжей, не видели ли они что-нибудь подозрительное ночью. Собственно, поэтому я и пришел.
– Да? А я думал, ты решил сообщить про опознание тела.
Димитров кивнул:
– И это тоже.
– Так что с бомжами? Что они видели?
– Как тебе сказать… – Лейтенант потер лоб ладонью. – В общем, оказалось, что есть некий Васька Глист, его даже свои считают слабоумным. Так вот, он ночью шатался пьяным по парку и видел… демона. Это он так утверждает, – поспешно добавил Димитров, словно опасался, что я подумаю, будто он бредит.
Однако я за время работы в полиции наслушался и не таких показаний. И знал, что порой откровенная на первый взгляд чушь может оказаться ценной информацией.
– Хорошо, демона, – кивнул я. – Допустим. Насколько этот демон может иметь отношение к смерти Зинтарова?
– Похоже, самое что ни на есть прямое.
Я сел на скрипнувший стул.
– Так. Конкретнее можно?
– Похоже, убийца прикончил Зинтарова в двухстах метрах от Баболовского дворца, там же его пытал, а затем, когда учитель умер от сердечного приступа, перевез тело и положил его в ванну. Глист утверждает, что видел демона с белым лицом и огромными зубами.
– Череп?
– Да, что-то в этом роде.
– Похоже, маска.
– Наверняка.
– А убийца видел этого Глиста?
– Нет. Тот от страха онемел и лежал в траве, чуть дыша, пока убийца не увез жертву на тачке.
– Он видел, что тот делал с Зинтаровым?
– Нет, трава слишком высокая. Но до него доносились стоны и мычание. Похоже, рот у учителя был заклеен. Потом убийца погрузил тело в тачку и покатил в кусты. Машину на которой он уехал, Глист не видел.
– Почему он не сообщил в полицию?
Димитров усмехнулся:
– Потому что думал, ему все померещилось. Он же в дупель был.
– Ясно. Жаль, что наш свидетель, помимо этого, еще и слабоумный.
– Ну, этого я бы не сказал. По-моему, с головой у него все в порядке, просто слишком много бухает.
– В суде его показания не пройдут.
– Может, и нет. А может, и да. Он ведь не видел лица убийцы, так что опознания от него не потребуется. А если мы найдем маску в виде черепа, то это будет уликой.
Я кивнул: лейтенант был прав.
– Что будешь делать? – поинтересовался Димитров.
– Съезжу в школу, где работал Зинтаров. Поговорю с людьми, узнаю, что он был за человек. Плохо, что он жил один, но соседи-то у него, я думаю, были. Так что потом наведаюсь к нему домой и пообщаюсь с теми, кто его знал.
– Хочешь, я съезжу? – предложил Димитров. – Домой, я имею в виду. Тем более там все равно надо делать обыск.
– Хорошо, давай. Потом обменяемся впечатлениями.
– Договорились.
Пока мы разговаривали, Димитров прохаживался по комнате. Увидев книги на полке, он остановился и взял одну из них.
– О, да это же моя, – сказал он удивленно. – Надо же! Я и забыл, что она тут.
– Забирай. Я все равно читать не собирался.
– Напрасно, между прочим. Классная вещь!
– Ты про какую?
– «Тысячекрылый журавль».
– Японец написал, да? – припомнил я.
– Ясунари Кавабата. Лауреат Нобелевской премии, кстати. Отравился газом.
– Суицид?
– Неизвестно. Может, несчастный случай. Он пьян был и посмертной записки не оставил.
– Нравится японская литература?
– Еще как! И не только литература.
– А что еще? Мультики? Комиксы?
– Анимэ и манга, – поправил меня Димитров. – Да, и это тоже. В целом японская культура и эстетика. Я даже татуху себе сделал.
– Какую?
– Маска демона Ханя. По преданию, однажды женщина влюбилась в монаха, но ее чувство осталось безответным. Ярость так исказила ее лицо, что она превратилась в демона. Такую татуировку делали самураи, считавшие, что Хань будет хранить их на поле боя. Основное изображение окружено хризантемами и сакурой, что означает решимость и готовность умереть в любой момент.
– Ты что, «Бусидо» начитался?
– Было дело. Но я не жалею, что сделал наколку. Красиво, и жене нравится.
– Большая татуха?
– Да на всю спину! Показать?
– Нет, обойдусь.
Димитров почесал нос.
– Хочешь, дам тебе посмотреть какой-нибудь фильмец? – предложил он. – У меня большая коллекция. Например, могу принести «Могилу светлячков». Великое анимэ Исао Такахата, теперь такое редко снимают. Классика!
– Мультик, что ли?
– Не мультик! – Кажется, Димитров обиделся. – Анимэ!
– Нет, спасибо. Я сюда не мульти… не фильмы смотреть приехал.
Полицейский пожал плечами:
– Ладно, как хочешь. Ну, не буду отвлекать. До скорого.
Когда Димитров ушел, я быстро собрался и поехал в школу, где убитый преподавал химию.
В Пушкине дворцы, церкви и другие исторические памятники соседствовали с многоэтажками и маленькими домиками этажа в два-три. Можно было свернуть на узкую улочку и попасть в другой мир – подобие спального района, застроенного хрущевками из серого кирпича, затем вырулить к коттеджам, обнесенным черной оградой, а потом вдруг оказаться перед огромным новым зданием из бетона и стекла. То там, то здесь велись работы: рылись котлованы, вбивались сваи, крутились бетономешалки. Жилье в Пушкине было дорогое, и площадь стремительно застраивалась.
Школа оказалась четырехэтажным зданием бледно-желтого цвета, с белыми колоннами у входа и лепниной вокруг готических окон. На первом этаже стояли решетки, закрытые на висячие замки. Их можно было отпереть изнутри – например, во время эвакуации при пожаре. Это в теории, конечно.
Я с трудом представлял себе, чтобы в панике кто-то бегал от окна к окну с ключом и приговаривал: «Погодите, ребятки, я сейчас вас выпущу! Вот только распахну решеточку».
Когда-то в доме проживала аристократическая семья, но после революции владельцам пришлось бежать в Константинополь. В их доме сначала был молодежный клуб, затем детский дом, а потом школа. В конце девяностых она стала общеобразовательной с музыкальным уклоном.
Все это мне рассказала консьержка на первом этаже, которая, выяснив, что я из полиции и мне нужен директор, стала чрезмерно разговорчивой: видимо, почувствовала, что может первой узнать что-нибудь интересное. Но я о цели визита не распространялся, и в конце концов она сдалась и указала мне путь к кабинету директора.
Тот был на месте и очень удивился, когда я появился у него на пороге и первым делом показал удостоверение.
– Вы из прокуратуры? – спросил он недоумевающе. – Но на нас не поступало никаких жалоб.
– Я по другому делу. Разрешите? – Я указал на стул.
– Конечно, садитесь. Что случилось?
– У вас работает Зинтаров Евгений Казимирович?
– Да, конечно. Он ведет химию.
Если верить табличке на двери кабинета, директора звали Федор Степанович Короб. Это был мужчина плотного телосложения с прилизанными на левую сторону остатками светлых волос, с одутловатым лицом человека, который любит на ночь глядя приложиться к бутылке. Под светло-голубыми глазами набрякли темные мешки, белки выглядели воспаленными.
Я заметил у него на столе капли и упаковку таблеток от несварения. Я сам иногда принимал такие. В последнее время желудок пошаливал: стоило съесть что-нибудь мучное, и начиналась изжога.
– Что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросил Короб.
– Зинтаров найден сегодня утром убитым, – ответил я.
– Что?! Как?! – Директор был в шоке. Он зашарил руками по столу, явно растерявшись. – Мы звонили ему сегодня, когда он не вышел на работу, никто не отвечал ни по домашнему, ни по сотовому.
– Когда это было?
– С девяти до двенадцати утра примерно.
– Он был уже мертв.
– И… как это случилось? – Короб взял в руки ручку, отложил, провел пальцами поочередно по степлеру, маленьким латунным часам и страницам настольного календаря.
– Пока что не могу ничего вам рассказать. В интересах следствия.
Короб мелко закивал:
– Понимаю, понимаю. Чем могу помочь?
– У Зинтарова были какие-нибудь неприятности? Конфликты с коллегами, родителями, учениками? Он ни с кем в последнее время не ссорился?
– Насколько мне известно, Евгений Казимирович жил один и был очень замкнутым человеком. Он не общался даже с другими учителями. Полтора месяца назад на него подали жалобу из-за того, что он очень строго ставит оценки и предъявляет высокие требования. Но это ерунда. Просто некоторые родители не могут смириться с мыслью, что их дети учатся хуже других. И вместо того чтобы самим взяться за воспитание своего ребенка, пытаются переложить вину на школу.
– Кто подал на него жалобу?
– Не знаю. Письмо пришло по электронной почте и не было подписано.
– И вы рассматриваете такие жалобы?
Короб развел руками:
– Приходится. Но, как я уже сказал, эта не была обоснованной.
– Зинтаров знал о ней?
– Конечно. Я показал ему письмо.
– Как он отреагировал?
– Никак. Заговорил о другом. Думаю, его это не взволновало.
– У вас есть электронный адрес отправителя анонимки?
– Да. – Директор порылся в ящике стола и достал распечатку. – Пожалуйста.
Я взял листок и пробежал глазами. Текст был невыразительный, с парочкой орфографических ошибок. Похоже, что его писал ребенок. Наверное, кто-то из учеников решил отомстить учителю за двойку. На распечатке был и электронный адрес отправителя письма, но что это могло дать? Проще всего зайти в интернет-кафе, завести бесплатный почтовый ящик, указав вымышленную фамилию, и отправить послание.
– Вы этот листок показали Зинтарову? – уточнил я.
– Да, именно его.
– Можно его забрать?
– Да ради бога, – Короб рассеянно поглаживал небольшую бронзовую статуэтку на подставке красного дерева.
Фигурка походила на толстенького крылатого человека с клювом вместо носа и птичьими лапами ниже колен.
Я сложил распечатку и положил в карман.
– Больше никаких странных посланий не приходило?
Короб пожал плечами:
– Как вам сказать.
– Лучше всего как есть.
– Было одно письмо. Позавчера прислали. По-моему кто-то просто ошибся адресом, или оно случайно пришло на ящик школы. Может, какой-нибудь сбой или…
– Разрешите взглянуть?
– Пожалуйста. Сейчас открою. – Короб чуть развернул монитор и придвинул клавиатуру. – Вам распечатать?
– Давайте.
Через пару минут директор вытащил из принтера и протянул мне через стол листок. Я начал читать и сразу понял, что письмо не могло прийти на ящик школы случайно. Убийца о чем-то хотел предупредить, вот только сделал он это в странной форме.
Текст был такой:
«Амбра, душистая амбра, скольких ты и мух и червей
Предохраняешь от тленья!
Амбра – поэзия: что без нее именитость людей?
Блеск метеора, добыча забвенья!»
Внизу же вместо подписи был рисунок черепа, причем довольно странный – словно кто-то нарисовал его поверх лица, заштриховав вокруг глаз, на месте носа и выведя вместо губ оскал.
Мне вспомнился документальный фильм про мексиканский Праздник мертвых, который я смотрел однажды по телевизору.
Адрес отправителя тоже пропечатался.
– Что скажете? – спросил Короб.
– Чье это стихотворение?
– Не знаю. Не выяснял.
– Больше ничего не было?
Директор отрицательно покачал головой.
– Это все.
Я убрал листок.
– С кем мне лучше всего поговорить о Зинтарове? Кто знал его лучше других?
– Честно говоря, не думаю, чтобы он с кем-нибудь общался. Говорю же, он был очень замкнутым и нелюдимым. Знаю только, что он ходил в церковь и вроде даже к батюшке какому-то.
Это было интересно.
– В какую церковь?
– Святого Апостола Иоанна. Адрес, если честно, не помню.
– А имя батюшки?
– Не знаю. Мне вообще о том, что Зинтаров в церковь ходит, рассказала одна наша учительница, а ей – ученики. Они просто его там видели.
– Понятно. – Я взглянул на часы. Было половина четвертого. – Вы не против, если я поброжу по школе, может, пообщаюсь с учителями.
– Пожалуйста, только почти все уже ушли домой. Время-то не учебное, поэтому работаем до двух, максимум до трех.
– Ничего, может, кто задержался. – Я вспомнил, что у меня в кармане лежат фотографии нотной записи со стены Баболовского дворца, и решил проконсультироваться у кого-нибудь, рассудив, что в школе с музыкальным уклоном должен найтись человек, который узнает мелодию.
Если она вообще существует, конечно. Потому что оставался и такой вариант, что убийца зашифровал нотами что-то другое. Правда, я не представлял что. Ну, или преступник мог сам сочинить музыку. Тогда, возможно, мне ее кто-нибудь наиграет.
Словом, я отправился на поиски учителей.
Обойдя второй этаж, на котором располагался кабинет директора, и никого не найдя, я спустился вниз. Здесь мне повезло больше: из правого крыла доносились музыка и голоса.
Я направился туда. Приоткрыв дверь, я увидел большой зал с зеркалами на стенах, вдоль которых были установлены перекладины. Кажется, они называются балетными станками. Навстречу мне шли люди возрастом примерно от семнадцати до тридцати лет. От них разило потом и дезодорантами. Судя по всему, только что закончилось какое-то занятие.
Я посторонился, пропуская поток. Когда последний человек вышел, я проскользнул внутрь. Девушка с собранными в хвост волосами цвета меди сняла ногу с перекладины и взяла висевшее рядом полотенце. Вид у нее был усталый, я бы даже сказал, изможденный.
– Добрый день, – проговорил я, останавливаясь в дверях. – Не помешаю?
Она обернулась. Глаза у нее были с необычным разрезом: внешние уголки чуть приподняты, как у кошки.
– Здрасьте! – кивнула она, отведя со лба прилипшую прядь. – Занятие закончено, запись по понедельникам и четвергам. Приходите завтра.
– Я не собираюсь ходить к вам на танцы, – сказал я, понимая, что вышло недоразумение.
– Да? Напрасно.
– Почему?
Девушка окинула меня профессиональным взглядом:
– Ну, хотя вы и в неплохой физической форме, животик уже начинает наклевываться.
– Неужели? – Я машинально опустил глаза и уставился на футболку.
– Пока ничего критического, конечно, но лучше не запускать, – сказала девушка. – Танцы быстро вернут вам рельефность. Такие дела.
– Ну, в каком-то смысле я и так танцор.
– Это в каком же? – Вопрос позвучал скептически.
– Что, не похож на балерину?
– Не особенно. А вам кажется иначе?
Я усмехнулся:
– Упаси боже!
– Так что вы имели в виду?
– Я занимаюсь капоэйрой.
– Правда?
– Да. Много лет.
– Ладно, допустим, на мои занятия вы не планируете записываться. Тогда что вы хотите? Потеряли кого-нибудь? – Девушка вытерла полотенцем шею и плечи, взяла бутылку с водой и принялась медленно отвинчивать крышку.
– Нет, – я направился к ней, доставая удостоверение, – старший лейтенант Самсонов, из полиции.
– Серьезно? – Она сделала несколько жадных глотков. – Что случилось?
– Я расследую смерть вашего коллеги.
– Андрея? – Взгляд у девушки сделался испуганным. – Он умер?
– Нет, я говорю о Евгении Казимировиче Зинтарове, учителе химии.
– А-а, – протянула девушка с облегчением. – Значит, он умер? Когда?
– Сегодня ночью.
– Понятно. А от чего? Инфаркт?
– Нет, его убили.
Девушка вздрогнула:
– Правда? Кто?
– Не знаю пока. Потому и расследую.
– А-а. Ну да. Логично. Извините, я плохо соображаю сейчас, потому что устала. Конечно, если бы смерть была… естественной, вы бы не пришли.
– Ничего. А кто такой Андрей?
– Мой напарник. Мы с ним ведем танцевальные классы. Сегодня моя смена, а завтра – его.
– Я уж не думал, что застану кого-нибудь, – сказал я. – На втором этаже только ваш директор.
– Да, Федор Степанович поздно уходит. А у меня вечерняя группа. На самом деле она дневная, конечно, просто так называется. Я скоро тоже пойду.
– Постараюсь вас не задерживать. Может, уделите мне десять минут?
– Ну, давайте. Заодно немного остыну.
– Вы хорошо знали Зинтарова? Ваш директор сказал мне, что Евгений Казимирович почти ни с кем не общался, так что, наверное, нет, но я должен спросить, сами понимаете.
Девушка кивнула. Фигура у нее была отменная – этого не заметить было нельзя.
– Правильно вам Федор Степанович сказал. Зинтаров ни с кем и словом иногда не перемолвился за весь день. Ходил как сыч, глядел так, что даже здороваться с ним не хотелось. Тем более он обычно и не отвечал.
– Простите, а как вас зовут? – Я вытащил блокнот, хотя был уверен, что и так запомню.
– Аня. То есть Анна Вячеславовна Федотова.
Я старательно записал.
– Вы, как я понял, преподаете танцы.
– Ритмику. Детям – ритмику, взрослым – латино и современные танцы.
– Понятно. Замужем? – Я постарался сделать серьезное лицо.
– Пока нет. Но надежды не теряю.
– А ваш напарник, Андрей? – ляпнул я прежде, чем успел подумать, как это прозвучит.
– Он тоже не замужем, – ответила Аня. – Насчет его надежды, увы, ничего сказать не могу.
Я вымученно рассмеялся, чувствуя себя полным придурком.
– Извините, – сказал я. – Просто я подумал…
– Вы что, клеитесь ко мне? – вдруг спросила девушка.
– С чего вы взяли? – опешил я, хотя, наверное, выражение лица выдало меня с потрохами.
– А зачем выясняете, не встречаюсь ли я с Андреем?
– Да я и не думал, – заявил я наконец, взяв себя в руки.
– Да? – Брови у Ани взметнулись вверх. – Ну, ладно, как скажете. Значит, показалось.
Я откашлялся.
В конце концов, представитель закона должен быть суров, брутален и поглощен работой.
– Так встречаетесь или нет?
Она рассмеялась:
– Нет. Он не в моем вкусе.
– А вы?
– Что я?
– Вы тоже не в его?
– Думаю, он не гей, но лично мной не интересуется. По крайней мере… Слушайте, это становится похоже на какой-то нелепый допрос! Вам не кажется?
– Думаю, я уже выяснил, что хотел.
– Может, перейдем к делу, а то мне еще в душ идти.
– Конечно. – Я достал из кармана фотографии стен Баболовского дворца. – Аня, вы разбираетесь в музыке?
– Приходится по роду занятий. А что?
Я протянул ей снимки.
– Можете сказать, что это за мелодия?
Аня смотрела на фотографии минуты две, потом спросила:
– А какое это имеет отношение к вашему расследованию?
– Эти надписи предположительно оставил убийца на месте преступления.
– Серьезно? Жуть какая!
– Узнаете мелодию?
– Что-то знакомое, но не могу сообразить. Постойте-ка, надо наиграть. – Аня подошла к стоявшему в углу пианино и поставила фотографии на пюпитр. – Кажется, так, – пробормотала она.
Взяв несколько аккордов, она стала играть более уверенно, звуки слились в мелодию. На Анином лице появилась улыбка.
– Теперь узнаете? – спросила она, когда я подошел.
– Нет.
– Неужели? – Она была удивлена. – Это же ария Марии Магдалены!
– Боюсь, я не такой уж большой поклонник оперы.
Аня понимающе кивнула:
– И тем не менее это она. Хотите, сыграю целиком?
– Не надо! – выпалил я, пожалуй, чересчур поспешно.
Музыку я люблю, но слушать сейчас арии… не подходило ни время, ни место.
Девушка прекратила играть и пожала плечами:
– Ладно, как знаете. Опера называется «Иисус Христос – суперзвезда». Слышали о такой?
– И даже видел по телевизору, – ответил я.
– Ну, вот. Надеюсь, я вам помогла?
– Не то слово. Сам бы я никогда не догадался.
– Ну, вам бы помог кто-нибудь другой.
– Лучше вы.
Аня встала и направилась к одной из дверей.
– Если это все, что вы хотели узнать, то я в душ.
– Можно я вас потом подвезу? – Я решил идти до конца.
– Да ради бога! – Аня исчезла за дверью, прихватив с собой полотенце.
Я сел на один из трех стульев и достал стихотворение, пришедшее на ящик школьной почты. Оно было посвящено амбре. Знать бы еще, что это такое. Вообще слово было знакомое и что-то напоминало.
Подумав, я понял, что именно: английское слово «amber», «янтарь». Но в стихотворении речь шла о «душистой амбре», значит, это что-то вроде благовония или специи. Словом, надо будет выяснить.
Аня появилась минут через пятнадцать. Теперь она была в платье до колен, белых босоножках, а в руке держала небольшую спортивную сумку. Волосы она распустила, они были еще немного влажными.
– Я готова, – сказала она.
– Отлично! – Я приветливо улыбнулся.
Мы вышли из школы и сели в мою машину.
– Что это у вас за тачка? – спросила девушка. – Впервые такую вижу.
– Олдсмобиль. Мотор я перебрал, чтобы участвовать в гонках хот-роадов.
Аня забавно нахмурила лоб:
– Хот-роадов? А это законно?
– Ну, как сказать.
Девушка усмехнулась:
– Понятно! Мальчишки есть мальчишки.
– Куда едем?
– Ко мне домой.
– Я понимаю. Где вы живете?
Аня рассмеялась:
– Да, точно! Мы же едва знакомы. Вернее, толком даже и не знакомы. Вы мне назвали только свою фамилию.
– Валера, – представился я.
– Очень приятно.
– А мне-то как.
Аня назвала мне адрес, и я удовольствием отметил, что это не совсем рядом, а значит, еще минут десять мы проведем вместе. В последнее время я все чаще склонялся к мысли, что так никогда и не женюсь, но это вовсе не значило, что я решил податься в монахи.
– Знаете, я еще не очень хорошо ориентируюсь в Пушкине, – сказал я. – Дорогу покажете, если что?
– Конечно, – Аня улыбнулась, – поработаю для вас навигатором.
– Отлично, – кивнул я, заводя мотор.
– Зачем убийца оставил на месте преступления нотную запись этой мелодии? – заговорила Аня, едва мы отъехали от школы.
– Пока не знаю. Думаю, это что-то вроде послания.
– Какого послания?
– Может быть, убийца хочет объяснить, почему прикончил Зинтарова.
– Вы мне не скажете, где его убили?
– Ну, почему? Скоро об этом все равно будут трубить на каждом углу. Только пообещайте никому не говорить хотя бы пару дней.
Аня торжественно подняла правую руку:
– Клянусь!
– Тело нашли в Царь-ванне.
– В Баболовском парке?
– А есть еще одна?
– Нет. Конечно, нет. Это я так. Ляпнула от удивления. И как его убили?
Я бросил на девушку любопытный взгляд:
– А вы кровожадная.
– Вовсе нет. Просто любопытная. Кстати, через пятьдесят метров поворот направо, – добавила Аня, изображая навигатор.
Я кивнул:
– Понял.
– Так как умер Зинтаров?
– Этого я точно не скажу.
– Ладно. А убийца оставил еще какие-нибудь послания?
Взглянув в Анины глаза, я увидел в них блеск. Похоже, она действительно заинтересовалась смертью Зинтарова.
– Что вы знаете про амбру? – спросил я.
– Амбру? – Девушка нахмурилась. – А она-то тут при чем?
– И все же?
– Ну, ее используют при изготовлении парфюмерии. Она связывает запахи, не дает аромату испаряться слишком быстро. Собственно, поэтому сильные запахи и называют «амбре». Такой сорт духов был, кажется, в девятнадцатом веке. С очень резким запахом. Он не пропадал даже после стирки белья.
– А амбра как-нибудь связана с янтарем? – спросил я наугад.
– Не знаю. Звучание похоже. Кажется, по-английски это будет «amber».
– Да, именно так.
Аня пожала плечами:
– Не знаю, какую связь вы хотите установить. Я только могу сказать, что вроде есть такая латвийская парфюмерная компания, «Дзинтарс». Ну, и район в Юрмале, конечно. Он называется Дзинтари.
– А при чем тут… – начал было я, но тут же сообразил: – Дзинтари – это янтарь?
Аня кивнула:
– Ну, да. Сейчас – налево!
В голове зазвучали два слова: «Дзинтари – Зинтаров»! Связь была очевидна. Получается, убийца прислал на школьный электронный ящик стихотворение, в котором содержалась подсказка, кто будет жертвой.
Разумеется, он не мог рассчитывать, что директор или еще кто-нибудь правильно поймет его, значит, не хотел, чтобы ему помешали. Получается, он отправил письмо для полиции, которая должна была натолкнуться на него уже после убийства. Зачем? Ответ напрашивался только один: чтобы было ясно, что и на имя второй жертвы будет подсказка!
Значит, мы имеем дело с типом маньяка, который принято называть «зазывалой» – он оставляет след для полиции, играет с ней. В том, что скоро обнаружится второй труп, я уже почти не сомневался.
Теперь я увидел смысл подсказки: Амбра – Amber – Янтарь – Дзинтари – Зинтаров. Получается, и в нотной записи арии Марии Магдалены должен содержаться намек на чье-то имя. Допустим, это «Мария». Магдалена – не самое распространенное имя в России, так что его едва ли стоит рассматривать всерьез. Но этого мало. Должно быть указание на фамилию. Однако больше никаких записей на месте преступления не было, ноты – единственное послание убийцы.
– О чем вы задумались? – спросила, глядя на меня, Аня.
– О том, как расшифровать… словом, я предполагаю, что преступник каким-то образом намекает на имя следующей жертвы. Вот только не могу пока понять, как именно.
– Какой еще следующей жертвы?
Я понял, что проболтался.
– Обещаете молчать?
– Уже.
– Хорошо, я скажу. Раз уж вы мне помогли.
Девушка хмыкнула.
– Если вам так проще.
– Я думаю, что преступление совершено серийным убийцей. Дело в том, что на груди Зинтарова поставлено клеймо – цифра «4», кроме того, в школу пришла подсказка. – Я протянул Ане распечатку со стихотворением. – Амбра созвучно янтарю. Дзинтари.
– А Дзинтари – Зинтарову, – понимающе кивнула девушка, читая. – Это же Гнедич!
– Кто? – насторожился я.
– Автор стихотворения. Он жил в девятнадцатом веке.
– Да, я знаю. Как вы узнали? Помните его стихи наизусть?
– Некоторые. Вообще люблю поэзию. Вас это удивляет?
– Немного, если честно.
– Вы не уникальны. В этом плане, по крайней мере.
– Надеюсь, не разочарую вас в чем-нибудь еще.
Аня усмехнулась:
– Давайте вернемся к убийце.
Я тоже улыбнулся:
– Давайте.
– Значит, он дал подсказку, кто будет первой жертвой. И вы считаете, что будут еще три. Так?
– Отлично соображаете.
– Спасибо. Полагаю, вы считаете, что ноты, которые вы мне показывали, – это намек на имя следующей жертвы.
– Мне кажется, это только часть послания, – признался я.
– Мария?
– Да.
– А, понимаю! Нужна фамилия.
– Не помешала бы.
– Но почему?
– В смысле?
– Почему вы думаете, что должна быть фамилия?
– Но без нее…
– Просто ведь в стихотворении Гнедича нет никакого имени. Только фамилия.
– Думаете, убийца подсказывает что-то одно?
– Почему бы и нет?
Я пожал плечами.
– В школе всего один Зинтаров. Имя указывать необязательно. А попробуй найди Марию.
Аня задумалась.
– Знаете, а ведь вы правы! – сказала она минуты через две. – Действительно, незачем уточнять фамилию, если в школе только один человек с подходящей фамилией. Так, может, и с именем то же самое?!
– Что вы имеете в виду? – не понял я.
– А вдруг следующая жертва тоже работает в нашей школе?
– У вас есть кто-то по имени Мария? – Девушка вполне могла оказаться права.
– Конечно! – Аня принялась загибать пальцы. – Мария Викторовна Коночкина, учительница английского. Мария Борисовна Фистулова, аккомпаниатор, часто мне помогает, и Мария Кирилловна Суханова, наш завуч.
– Великоват выбор, – заметил я.
– Можно последить за всеми.
– Думаете? Мне кажется, это грубовато для убийцы, которого мы ловим. Он все так тщательно продумал.
– Что именно?
– Не могу сказать.
– Жаль. – Аня выглядела по-настоящему расстроенной. – Ну, ладно. В конце концов, я просто хотела вам помочь. Такие дела.
– Не обижайтесь.
– При чем тут это?
Минуту мы ехали молча. Соображала девушка хорошо и предположения высказывала здравые, но она была учительницей, а не следователем. Не стоило обсуждать с ней убийства, какой бы симпатичной она ни была.
– Через двадцать метров поверните направо, – проговорила Аня, снова изобразив навигатор.
– У вас хорошо получается, – сказал я примирительно.
– Да ладно! – отмахнулась Аня.
– Слушайте, а что вы знаете о Царь-ванне? – спросил я, чтобы возобновить разговор. Все-таки заканчивать наше знакомство на не самой радужной ноте не хотелось.
– Да почти ничего. Там плавала Екатерина в молоке. Еще ванну не смогли увезти в Германию фашисты. В общем, то же, что и все. Кстати, сверните направо – я там живу.
Я крутанул руль, поскольку мы едва не проскочили нужный поворот, и въехал во двор.
– Сюда, – показала Аня.
Я остановился напротив парадного.
– Спасибо, что подвезли. – Девушка открыла дверь.
– Был рад познакомиться, – быстро сказал я.
– Я тоже.
– Оставьте мне свой телефон. На всякий случай.
– Хотите сделать меня консультантом? – усмехнулась Аня.
– Если вы не против, – слукавил я.
– Записывайте.
– Минутку.
Она продиктовала мне номер.
– Кстати, у вас приятная улыбка, – сказала Аня, когда я сохранил ее контакт в мобильнике. – Доброжелательная.
– Да? Спасибо.
Такого комплимента мне еще ни разу не делали.
– Может, еще увидимся. – Она мимолетно улыбнулась и выскользнула из машины. – Пока!
Я проследил за тем, как она открыла дверь и скрылась на лестнице, и начал разворачиваться.
Может, Аня была права, и убийца считал, что уточнений не требуется, но интуиция мне подсказывала, что это не так. И раз уж в нотах не было иной подсказки, кроме имени, фамилию следовало искать в том, что осталось – месте преступления. Вероятно, оно само по себе и было частью послания.
Я решил выяснить все, что можно, о Царь-ванне и Баболовском дворце. Когда убийца наметил разделаться со следующей жертвой, неизвестно, значит, надо торопиться, чтобы опередить его.
Я поехал в Баболовский парк. Дорога заняла четверть часа.
В темноте парк выглядел особенно запущенным и пустынным. Как в лесу! Не хотел бы я оказаться здесь часов в двенадцать ночи в полном одиночестве – жуткое ощущение, наверное. Среди деревьев быстро теряешь чувство направления, и кажется, что никогда не выберешься. Тебя охватывает паника, и ты бежишь, не обращая внимания на ветки, хлещущие тебя по лицу, пока не споткнешься о какой-нибудь корень и не растянешься на влажном мхе. И все это время кажется, что нечто следит за тобой из-за толстых стволов, всматривается из темноты и ждет, когда ты повернешься спиной, чтобы мгновенно напасть.