Марьян Камали
Маленький книжный магазинчик в Тегеране
С таким же проворством и желанием угодить господин Фахри достал с полки такую же книжку, какую неделю назад дал Ройе. Кашлянул.
– Вот, пожалуйста, Бахман-джан.
На этот раз Бахман поблагодарил господина Фахри, слегка поклонился Ройе и вышел на улицу.
– Почему он всегда так торопится? Куда он идет? Что у него за важные дела? – спросила она однажды, набравшись храбрости. Хотела показать господину Фахри, что этот парень не произвел на нее особого впечатления.
– Я уже говорил вам, Ройя-ханум. Парень хочет изменить мир. В таком деле нужна спешка. – Господин Фахри взял тряпку и протер прилавок. – Нужна осмотрительность. – Он замер с тряпкой в руке. – Нужна… – он многозначительно посмотрел на нее, – крайняя осторожность.
Ройя хмыкнула и положила точилку на место. Выпрямилась.
– Я не знаю, как он намерен изменить мир, – сказала она. – Он слишком быстро двигается. Он не очень вежлив. Он свистит без причины! Он не сказал вам ни слова, когда явился сюда в прошлый вторник. Он ведет себя как важная персона. У него странная прическа. Уж и не знаю, как такой парень может изменить мир.
– Крайняя… – господин Фахри положил руки на прилавок и наклонился к Ройе, – …осторожность.
* * *
Это было предостережение. Ройя еще несколько раз видела Бахмана в «Канцтоварах» – каждый раз он приходил туда по вторникам, словно знал, что увидит ее там. Каждый раз Ройя разглядывала книги или новые канцтовары и смотрела куда угодно, только не на него. Но каждый раз, конечно, все равно украдкой бросала на него взгляды. В пятый вторник она все-таки не выдержала.
Она сделала вид, будто хотела задать какой-то вопрос о поэзии, и адресовала его господину Фахри. Тот почему-то не отозвался, а вместо него ответил парень, который хотел изменить мир.
– Огонь, – сказал он в ответ на ее вопрос о том, какое слово следует дальше в строфе Саади, которую она только что процитировала.
Ее лицо вспыхнуло.
– Огонь, – повторил парень.
Конечно, он был прав, назвав именно это слово. Он заявил это с такой уверенностью, что Ройя надеялась, что он ошибся, но в то же время захотела сесть рядом с ним и часами говорить обо всем на свете. Но пора было уходить: ее ждала сестра.
Зари стояла на другой стороне улицы и злилась, когда Ройя подошла к ней. Она пожаловалась, что оглохла, слушая выступавших политиков, пока сестра торчала над карандашами и книгами в этой несчастной лавке. Она заявила, что ей надо пойти домой и лечь в постель с горячей бутылочкой, потому что у нее страшно заболел низ живота из-за менструации, а еще она умирает от голода. И что вообще Ройе пора бы научиться уважать чужое время, хотя бы для разнообразия. Ройя слушала ворчание сестры всю дорогу до дома. Но все равно глядела по сторонам и гадала, увидит ли когда-нибудь того парня где-то еще, а не в магазине канцтоваров.
2013
Ройя прижалась лбом к стеклу и смотрела на проплывавшие мимо промороженные ландшафты Новой Англии.
Она хотела поговорить с Уолтером, сказать, как приятно им будет пообедать вместе. Она поджарит рыбные палочки, его любимые. Ей хотелось забыть свой визит в пансионат. Она не собиралась ворошить давнее прошлое. Но слова из того письма врезались в ее память шестьдесят лет назад, и она не могла их забыть.
Я обещаю тебе, любовь моя. Давай встретимся на площади Сепах в ее центре… в среду… в 12 часов. Или чуть позже, если я задержусь. Жди меня там, и мы с тобой будем вместе навсегда. Радость видеть тебя поможет мне прожить эти несколько дней.
– Ох, Уолтер, – проговорила она, снова прижалась лбом к окну и зарыдала.
3. 1953. Любовь: как она ловит в свои сети
Взгляни на любовь,
Как она ловит в свои сети
Горячие сердца.
Взгляни на дух,
Как он сливается с землей,
Давая ей новую жизнь.
Ройя перечитывала стихотворение Руми и ждала Бахмана. С того дня, когда он впервые увидел ее в магазине, он не пропустил ни одного вторника. Та зима вообще была полна восторга, ожидания, разговоров. «Когда ты влюбилась, сестра? Скажи мне. Ты влюбилась в него, когда он процитировал слово из того стихотворения, да?»
«Конечно нет», – ответила Ройя сестре. Дело не в одном слове, не в одном мгновении. Такое бывает только в американских фильмах, разве не понятно?
Ройе хотелось забыть обо всем, хотелось тепла и уюта. Все это она находила в магазине канцтоваров с его книгами. Потом там появился Бахман. Но если бы ей потребовалось назвать день, когда она влюбилась окончательно и бесповоротно, то она сказала бы про седьмой вторник. В тот день стало понятно, что зима с ее холодами, морозом и серым небом уже позади, что впереди зеленая листва, цветы и новая жизнь. Вся страна готовилась праздновать первый день весны – персидский Новый год.
В тот вторник господин Фахри выглядел особенно оживленным и энергичным; он помогал матерям покупать детям новогодние подарки, заворачивал карандаши, звонил своим покупателям и сердечно желал им радости и долгих лет жизни.
– Я хочу купить подарок сыну, – проворковала очередная покупательница. – Он хорошо учится и любит читать. – Гордость на ее лице вызвала у Бахмана улыбку, и Ройя заметила ее. Еще один мужчина купил цветные карандаши, и господин Фахри сложил их в букет, как цветы, и перевязал зеленой ленточкой. Но больше всего, конечно, люди покупали поэзию – как всегда, любовь к персидской поэзии была безграничной. Когда в магазин нахлынула новая волна покупателей, Ройя и Бахман разошлись в разные стороны. Он стал рассматривать политические брошюры на стенде, она листала в глубине зала переводные романы.
Потом толпа рассеялась так же быстро, как и появилась. Книги были куплены, подарки выбраны, советы выслушаны. Все ушли, остались лишь Ройя и Бахман; казалось, они были поглощены собственными занятиями, но, конечно, оба ощущали присутствие друг друга. Господин Фахри захлопнул с громким стуком свой кассовый аппарат.
– Удивительно, как много стали люди покупать к Новрузу. Неужели у всех детей в этом городе хорошие оценки, раз они заслужили такую кучу подарков к Новому году?
Ройя и Бахман молчали, каждый в своем углу магазина.
– Вот что! – Господин Фахри обвел взглядом магазин, словно обращался к огромной аудитории. – Я не могу жаловаться, сегодня моя торговля шла замечательно, но теперь я должен отнести в банк выручку.
Ни Ройя, ни Бахман не пошевелились.
– Раз я уйду, мне придется закрыть магазин.
– Я побуду здесь, – спокойно заявил Бахман.
– Что?
– Я могу остаться здесь. Если придут покупатели, я скажу им, что вы скоро вернетесь.
– О. – Господин Фахри поглядел на Бахмана, потом, неуверенно, на Ройю.
Ройя поняла его замешательство и просто окаменела при мысли о том, что останется наедине с Бахманом. Конечно же, это неприлично.
– Мне пора домой. Всего вам хорошего, господин Фахри!
– Ну, раз вы уходите… да, Ройя-ханум, хорошего вам дня! – с облегчением отозвался господин Фахри и снова посмотрел на часы. – Банк скоро закроется. У меня мало времени. Спасибо, Бахман-джан. Я ловлю вас на слове. – Мистер Фахри схватил пальто и со строгим видом повернулся к Ройе: – До свидания, Ройя-ханум. Идите домой. Пока не стемнело. – Он надел на голову черную шапочку. – Бахман-джан, я скоро вернусь. – Он торопливо вышел, и Ройя направилась следом за ним.
– Останься!
Голос Бахмана звучал ясно и уверенно.
– До свидания.
Она замерла в дверях. Господин Фахри скрылся за поворотом.
– Пожалуйста, останься. – Теперь его голос звучал не так уверенно.
Она повернулась, чтобы объяснить ему, почему она не может остаться. Но когда увидела его лицо, у нее перехватило дыхание. Бахман нервничал. У него горели щеки, но в глазах светилась нежность.
Ей нужно было идти домой, там много дел. Маман и Зари убирали дом к Новому году, им нужно помочь – вытирать пыль, выбивать ковры, мыть с уксусом стекла. Ох уж эта весенняя уборка! Нет, она никак не могла остаться тут наедине с этим парнем.
Но она уже осталась наедине с ним. Она была с ним здесь, и внезапно в этом хранилище покоя забрезжила возможность переменить абсолютно все.
– Какая у тебя самая любимая книга? – быстро спросил он.
– У меня такой нет.
– О, но ведь… мне показалось, что ты любишь читать.
– Да, люблю. Я имела в виду, что у меня она не одна. Их очень много.
Он усмехнулся, и его лицо, все еще красное, немного расслабилось.
– Господин Фахри сказал мне, что ты хочешь изменить мир. – Ей казалось, будто она прыгает с обрыва, и удивлялась тому, что еще в состоянии передвигать ноги. Ройя направилась к Бахману и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Он стоял перед ней с пылающим лицом, темной густой шевелюрой и в штанах цвета хаки.
– Я ничего не знаю об этом. – Бахман опустил голову и посмотрел себе под ноги.
– Но ведь ты занимаешься политикой, разве не так?
– Разве в этой стране найдется хоть один человек, стоящий в стороне от политики? – удивленно возразил он.
– Это я, – солгала она.
– Тебе надо интересоваться политикой. Особенно теперь.
– Понимаешь, мне она не нравится. Все эти споры. Демонстрации…
– Это все, что у нас есть. Мы должны участвовать в этом. Нельзя допустить, чтобы свергли премьер-министра Мосаддыка.
– Ты веришь слухам? Его хотят сместить?
– Да, меня они беспокоят. Это могут сделать иностранные державы или наши соотечественники. Предатели живут среди нас, это нарастает… – Он замолк. – Ладно, не хочу надоедать тебе этим.
– Я привыкла к таким разговорам. Мой Баба говорит почти то же самое.
– Правда? – Бахман улыбнулся.
– О да. Я получаю свою порцию рассуждений.
Он больше ничего не говорил, а просто смотрел ей в глаза. Они стояли лицом друг к другу. Она слегка нервничала от его взгляда, но все же трепетала от восторга. Они могли не касаться друг друга, это им было совсем не обязательно.
– Я знаю, что ты любишь читать. Ты любишь поэзию и романы, – тихо сказал он.
– Откуда ты знаешь?
– Каждый вторник я вижу тебя. Ты любишь тот уголок. – Он кивнул туда, где у господина Фахри стояли на полках зарубежные романы.
– Ой, ты приходил сюда каждый вторник? Я не замечала!
Он рассмеялся. И когда он это сделал, его лицо окончательно успокоилось. В его глазах сверкал смех, они наполнились поразительной, захватывающей дух добротой.
– Я приходил сюда и в другие дни. Тебя тут не было. Ты появлялась лишь по вторникам.
– Это единственный день, когда я могу здесь бывать, – пояснила она.
– Чем ты занимаешься в остальное время?
– Учусь.
– Правда?
– Да. – Она серьезно посмотрела на него. – Мой отец хочет, чтобы я занималась наукой. Или писала книги… как Элен Келлер. – Конец фразы она пробормотала еле слышно.
– А ты?
– Что я?
– Чего ты хочешь сама?
Вопрос казался нелепым. Ройя даже не могла сказать, спрашивал ли кто-нибудь ее об этом. Не достаточно ли того, что у нее такой прогрессивный отец и он так заботится о своей дочери? Произведет ли это впечатление на такого политического активиста, как этот парень?
– Мои родители хотят, чтобы я окончила школу, поступила в университет и потом занималась наукой.
– А что бы ты выбрала сама, если бы могла делать то, что хочешь?
Ее ошеломила дерзость вопроса.
– Я бы… я бы послушалась отца. Моя мама…
Он шагнул к ней. От смеси аромата мускуса и свежего ветра у нее закружилась голова. Тогда он взял ее за руку. Для нее это было новое ощущение. Он нежно сжал ее пальцы, и у нее учащенно забилось сердце. Его прикосновение поразило ее, но при этом, как ни странно, успокоило.
– Ты любишь романы. Я видел.
– И что?
– Так и читай их. Сколько хочешь.
Сколько раз Маман говорила Ройе, что у нее покраснеют глаза, если она будет читать слишком много? Сколько раз Зари выбрасывала ее книжки и ругалась, что она еще не встречала таких дурочек, как Ройя, которые постоянно сидят, уткнувшись носом в книгу, и что она испортит из-за этого себе осанку? Сколько раз Баба твердил ей, как важно в этой жизни получить серьезную профессию, а если ты не можешь заниматься наукой и читаешь вместо этого романы, тогда уж лучше не читай их, а пиши, как эта самая Элен Келлер.
– Разве что ты и вправду хочешь пойти в науку или стать писательницей. Тогда, конечно, делай что хочешь.
Тревожное ощущение внутреннего несогласия, постоянно терзавшее ее в школе и дома, немного утихло. Ей захотелось побольше услышать таких слов, поговорить с Бахманом, не отпускать его.
Звякнул колокольчик, и в магазин вбежал запыхавшийся господин Фахри в сбившейся набок шапочке. Он увидел их, и его лицо вспыхнуло. Он опустил глаза и кашлянул. Они уронили руки, словно обожглись, словно оба держались за огненный шар. Ей показалось, будто ее застигли за чем-то постыдным, за кражей. Но хотя она уронила руки и глядела на носки туфель, а потом пробормотала «Мне надо идти» и выскочила на улицу, она все равно знала, что будет приходить сюда вновь и вновь, целую вечность, что бы там ни думали господин Фахри или кто-нибудь еще. То, что случилось, случилось бесповоротно, и Ройя не хотела ничего менять.
4. 1953. Удар цепью
Они продолжали встречаться в пыльном и прохладном пространстве магазина среди книг, авторучек, карандашей и пузырьков с чернилами. Другие, ненужные мальчишки появлялись на каждом углу, но того, кто действительно притягивал к себе Ройю, она видела лишь по вторникам в «Канцтоварах». Он задавал ей самые разные вопросы, например что она думает о поэме Саади «Гулистан». Ройя удивилась своему солидному ответу. Ее голос прозвучал увереннее и громче, чем она думала. Вскоре (потому что Ройе было почти семнадцать, она жила в Иране и мечтала о великом) она уже была убеждена, что он самый умный парень из всех, кого она знала, и, пожалуй, самый красивый.
Он активно занимался политикой, поддерживал Мосаддыка и распространял листовки и статьи в Тегеранском университете и в старших классах школ. Он развозил по городу газеты и листовки Национального фронта. Где он их брал? У господина Фахри. В подсобке за прилавком у господина Фахри была обширная коллекция и более опасных политических материалов. Ройя запаниковала, когда Бахман рассказал ей об этом. Она вспомнила день, когда в школу нагрянула полиция и как Залех подпрыгнула, спасаясь от чудовищного напора воды. Как она стояла, промокшая до нитки. Полиция могла так же легко выследить Бахмана и обвинить его в распространении клеветнических материалов, подрывающих власть шаха. Его могли арестовать. И подумать только – господин Фахри помогал ему! Ройя никогда не подумала бы, что хозяин магазина мог участвовать в тайной политической борьбе. Она недооценивала спокойного, тихого торговца, вечно стоящего за прилавком.
Но Бахман сказал ей, что волноваться не нужно.
Между тем напряженность между политическими группировками увеличивалась. Нарастал уровень насилия. Демонстрации разгонялись, полиция применяла оружие, несколько человек получили смертельные ранения. Но хотя Ройя боялась за безопасность Бахмана, невозможно было не восхищаться его мужеством. Он всей душой верил в политику премьер-министра, пожалуй, даже с большей страстью, чем отец Ройи. Ситуация в стране менялась, говорил он. Перед Ираном открылось будущее, светлое будущее, и премьер-министр даст им все, что нужно. Вот только некоторые политики стремились помешать реформам Мосаддыка, свергнуть его, и Бахман был полон решимости не позволить им это.
Когда Бахман говорил об этом, Ройя прислонялась спиной к полкам и чувствовала спиной корешки книг – поэзию и политику. Если он слишком долго рассуждал о налогах и торговле, она просто смотрела ему в глаза, но такое случалось редко. Господин Фахри все чаще и чаще уходил под всякими предлогами в подсобку, и Ройя с Бахманом оставались одни. Но тогда сохранялась опасность того, что войдут другие покупатели, да так и бывало – появлялись старики в очках и со списком канцтоваров, которые они намеревались купить, или молодые студенты-коммунисты просили труды Маркса, или сторонники Мосаддыка спрашивали книги по философии и демократии. Некоторые узнавали Бахмана и кивали ему; по их взглядам Ройя видела, что они уважали и ценили его.
Она таяла от страсти, и он шептал ей на ухо слова любви, а когда они оставались одни, прижимался к ней всем телом, ласкал ее. Вскоре для нее не было на свете места желаннее, чем магазин канцтоваров.
* * *
Ройя листала в углу торгового зала переводные романы и ждала. Дверь распахнулась. Появился Бахман. В белой рубашке, штанах цвета хаки, с раскрасневшимися щеками и взъерошенной от ветра шевелюрой, запыхавшийся от быстрой ходьбы. Он обвел взглядом помещение, и когда его глаза остановились на Ройе, лицо расплылось в широкой улыбке.
– Привет, Бахман-джан! – поздоровался из-за прилавка господин Фахри.
– Как вы поживаете, господин Фахри? – спросил Бахман, не отрывая глаз от Ройи.
Господин Фахри застыл, видя, как смотрят друг на друга юноша и девушка. В какой-то момент Ройя даже подумала, что он хотел их отругать. Но потом он вздохнул и сказал, что ему нужно провести инвентаризацию. При этом его голос звучал странно.
– Читори? Как дела? – спросил Бахман, употребив на фарси форму глагола, использующуюся для общения с близким человеком, и отбросив формальное «ты».
– Нормально. – Ройя вздохнула и вернула на полку «Анну Каренину». Когда она выпрямилась, Бахман стоял рядом и тут же обнял ее за талию. Она застыла, как статуэтка.
– Пойдем на улицу, – сказал он. Его сильная и властная рука лежала на ее тонкой талии. – Сегодня роскошная погода!
Она что-то пробормотала, возражая из скромности, но позволила ему вывести себя на яркий солнечный свет.
Он был прав. Весна бушевала, город утопал в цветах. Но Ройя беспокоилась, и ей не верилось, что они пойдут вдвоем по улице. Ведь они не помолвлены и не муж и жена; она даже почти ничего не говорила родителям про Бахмана, упомянула только, что познакомилась в магазине канцтоваров с умным парнем из хорошей семьи, страстным сторонником премьер-министра. Она знала, что такая информация произведет на отца впечатление. Конечно, Зари она рассказала больше, подробно описала их первую встречу, упомянув том числе и слово «огонь», которое он назвал, когда она спросила про стихотворение Саади. Зари проявила любопытство, но отнеслась ко всему скептически. Она сказала, что все политически активные парни – сумасшедшие, ей плевать, богата ли его семья, и, на ее взгляд, он идеалист, одержимый премьер-министром; что никто, кроме шаха, не может изменить политическую ситуацию в Иране, а Ройя должна повзрослеть и понять, что если уж она хочет заарканить парня, то надо выбрать самого лучшего. Но все-таки она с любопытством выспрашивала сестру о чувствах.
– Бахман, иди медленнее! – Он шел так стремительно, что ей пришлось бежать почти вприпрыжку, чтобы не отставать от него.
– Ой, извини. Да, конечно. – Он остановился, потом пошел гораздо медленнее, и вскоре они зашагали нога в ногу.
– Все нормально? – спросил он.
– Да, то есть нет… Что я скажу сестре? Родителям?
Казалось, Бахман удивился.
– Скажи им, всем-всем, что ты вышла на прогулку с твоим любимым. – Он сжал ей руку.
Сердце Ройи готово было взорваться от переполнявшей его любви. Ей нравилось, что они держались за руки. Нравились его слова. Любимый… Любимый…
Когда они свернули за угол и вышли на одну из главных площадей, раздались крики.
Там шла очередная демонстрация. Страсти накалились, площадь перегородили баррикадами. Люди скандировали лозунги в поддержку Мосаддыка, мегафон надрывался. Рука Ройи напряглась в пальцах Бахмана, кровь зашумела в ее ушах. Инстинкт подсказывал ей, что нужно бежать подальше от толпы.
– Бахман, пойдем отсюда.
– Неужели тебе не хочется поглядеть, что тут происходит?
– Нет, это опасно.
– Все будет нормально.
– Зари говорит, что полиция выслеживает протестующих, посылает в толпу своих шпионов…
– Не бойся. – Он крепко сжал ее руку и повел не прочь от толпы, а прямо в центр событий. На площади звучали крики «Я марг я Мосаддык!» – «Дайте мне Мосаддыка или убейте меня!».
Ройя окончательно испугалась. Неужели сторонники премьер-министра готовы умереть за него? И Бахман тоже?
– Вот как это делается, – прошептал ей на ушко Бахман, когда крики вокруг них все усиливались. – Вот как мы добьемся демократии. Мы не должны сидеть дома и молчать, позволяя шаху и иностранным компаниям взять страну под контроль. Мы заставим их услышать наш голос.
Он тащил Ройю за собой сквозь ряды демонстрантов и пробирался вперед, к баррикадам. Ройя шла и удивлялась тому, сколько людей узнавали Бахмана, уступали ему дорогу. Несколько молодых парней похлопали его по спине, один зрелый мужчина подмигнул ему. Значит, Бахман бывал всюду, раздавая листовки и брошюры? Несмотря на страх, она была полна гордости за любимого. Она видела, как уважали его люди. Они остановились у баррикады, и Бахман своей сильной рукой отгородил Ройю от толпы. Воздух над площадью казался наэлектризованным до предела; демонстрантов объединяло ощущение братства и сознание того, что они борются за правое дело. Ройя никогда не пришла бы в такое место, будь она одна, побоялась бы. Может, Бахман прав. Может, хватит ей бояться, а надо слушать и говорить самой. Возможно ли такое? Ей казалось, что с Бахманом возможно все.
А он там явно находился в родной стихии, весь полон энергии, пылал страстью. Он открыл рот, и она ожидала, что он скажет что-нибудь вроде «Разве это не удивительно?». Она уже угадывала, что он скажет, – подумать только! Как будто настолько хорошо его знала. Но она действительно знала его. Он был восхитительным и непредсказуемым, но все равно… это был он.
– Мы можем добиться всего, – сказал Бахман.
– Но коммунисты против Мосаддыка и могут…
– Я имею в виду тебя. И меня. Весь мир наш.
Стоя рядом с ним в той толпе, она почувствовала, что и вправду будущее становится более безграничным и заманчивым, чем она смела мечтать. Она оперлась на баррикаду и тоже стала кричать лозунги вместе со всеми. Странное дело: она испытывала душевный подъем, ее переполнял восторг, росла уверенность в себе. Она кричала все громче и громче. Солнце жгло ей лицо, ее косы прыгали на груди, когда она размахивала кулаком в воздухе. Ручейки пота бежали по спине, намочили ее круглый воротничок. Она слишком долго пряталась. Зачем? Бахман прав. Все эти люди вокруг нее не казались испуганными. Они все собрались на площади, чтобы протестовать, бороться. Поэтому Мосаддык мог продолжать свои реформы, чтобы Иран добился настоящей свободы. И теперь, когда они с Бахманом стояли возле баррикады, ей все казалось возможным. Они ощущали единство друг с другом и с огромной, охваченной праведным порывом толпой. Они будут бороться. Они оба переменят мир.
– Кажется, тебе тут нравится! – сказал Бахман.
Она улыбнулась и продолжала выкрикивать лозунги вместе с демонстрантами.
– Мы не будем тут задерживаться. Мне просто хотелось, чтобы ты увидела все это. Почувствовала эту атмосферу. Я не хочу, чтобы ты боялась демонстраций. Тут нормальные люди. Такие, как мы. Это все, что у нас есть. Понимаешь?
…Звук показался ей похожим на свист сабли. Когда она вспоминала тот эпизод потом, через недели, месяцы и годы, она поняла, что слышала еще, как что-то тихо звякнуло, словно треснувший колокольчик. Внезапно Бахман согнулся пополам и захрипел, пытаясь восстановить дыхание. Она оглянулась. Позади них стояли, ухмыляясь, трое мужчин в черных штанах, белых рубашках и черных шляпах. Тот, что стоял в середине, держал дубинку с зазубренной цепью, и с нее капала кровь. Бахман продолжал хватать ртом воздух. Большая рваная рана на задней стороне его шеи заметно кровоточила. Неужели эти трое стояли позади них все это время? Или они пробились к Бахману сквозь толпу? Ройя целую вечность растирала ему спину и кричала, звала его по имени. Наконец Бахман выпрямился, было заметно, что движение дается ему с огромным усилием. Его лицо исказилось от боли. Красное пятно расползалось по его воротнику и спинке рубашки.
– Это просто маленькое предупреждение, господин Аслан, – проговорил мужчина с дубинкой. – Не надо распространять так много ерунды. Нехорошо.
Ройе хотелось броситься на него, расцарапать ему лицо. Она хотела найти полицию, потребовать, чтобы этих негодяев арестовали, заковали в наручники, утащили прочь отсюда.
– Если хочешь знать мое мнение, этот ваш Национальный фронт поддержки Мосаддыка – полная фигня. И все вы ничтожества. Без вас стране будет лучше. – Мужчина с дубинкой говорил лениво, со скучающим видом.
Бахман дотронулся до своей раны и удивленно посмотрел на испачканную кровью ладонь. Другой рукой он потянул Ройю за собой и, не говоря ни слова, протиснулся мимо этих мужчин, мимо баррикады. Он увел девушку с площади.
В тихом, безопасном переулке Бахман остановился.
– Все в порядке, Ройя-джан? Ты не испугалась?
– Бахман, тебе срочно нужно к доктору.
– Прости, я виноват. Мне не надо было приводить тебя туда. – Окровавленная рубашка прилипла к его спине. С шеи капала кровь.
– Я отведу тебя в больницу.
– Нет. Позволь мне проводить тебя до дома.
– У тебя большая рана. Ее нужно зашить. Мы должны сообщить об этом в полицию.
Глаза Бахмана наполнились слезами.
– Они и есть полиция.
– Что?
– Они работают на шаха.
Тут к ним подбежал высокий парень с щегольскими усами, по виду их ровесник. Еле отдышавшись, он заговорил:
– Я видел, что случилось, Бахман-джан. Я видел все. Какие плебеи. Подонки неграмотные. Не понимаю, как слуги шаха могут нанимать таких мерзавцев. Ну вообще-то понимаю, и ты тоже понимаешь. Здравствуйте, ханум, извините меня за плохие манеры, – обратился он к Ройе, приподняв шляпу. – Я – Джахангир. Рад познакомиться.
Джахангир, в модной дорогой жилетке и бежевой рубашке, был одет словно для званого обеда, а не для демонстрации.
– Ройя. Рада познакомиться, – пробормотала она.
– Enchante. – Джахангир снова дотронулся до шляпы. Ройя никогда не слышала такого слова. – Ройя-ханум, вы сможете пойти дальше одна? Мне нужно отвести этого парня к доктору. У него нехорошая рана. Я уверен, что вы согласитесь со мной. – Джахангир дотронулся до руки Бахмана, стараясь не запачкаться кровью, и выставил вперед одну ногу, словно позируя фотографу.
– Я тоже пойду с ним в больницу, – заявила Ройя.
– Кто говорит про больницу? Я отведу его в клинику моего отца.
– О. Но я могу…
– Тебе не нужно идти со мной, Ройя-джан. Сегодня ты и так оказалась в опасности по моей вине, – сказал Бахман.
– Да, не беспокойтесь. Я позабочусь о нем. Как всегда. – Джахангир улыбнулся. У него были ровные белые зубы, как у кинозвезды.
Ройя внезапно почувствовала себя чужой и неуместной рядом с этими хорошими, надежными друзьями.
– Да, хорошо. Я думаю…
– Сначала мы проводим тебя домой, Ройя, – сказал Бахман.
– Тебе срочно необходим антисептик, дружище, – сказал с напряженной улыбкой Джахангир. – У тебя кровотечение. Пойдем скорее, пока не начался сепсис.
– Мы должны проводить Ройю домой, – настаивал Бахман. – Мне ни в коем случае не нужно было приводить ее на демонстрацию.
– Я прекрасно дойду сама. Пожалуйста, Бахман, иди к врачу, – попросила Ройя.
Джахангир снова дотронулся до полей шляпы, Бахман кивнул, превозмогая боль, и Ройя пошла в сторону родительского дома.
По дороге она вспоминала ужасное происшествие. Бахман имел полное право нанести ответный удар, и никто не осудил бы его за это. Но конечно, он не стал отвечать тому негодяю, иначе все вышло бы еще хуже. А он беспокоился за нее, хотел увести ее оттуда и проводить домой. Парень, который хотел изменить мир, по-прежнему удивлял ее своей порядочностью.
Она переживала из-за раны и боялась, что начнется заражение крови. Она переживала за страну, в которой наемные негодяи могли безнаказанно ударить в толпе юношу.
