Мария Высоцкая
Законы безумия
Глава 5
Богдан.
В кабинете завуча меня уже ждут с распростертыми объятиями. Директриса, завуч – она же мама, и физрук. Наличие последнего слегка подтасовывает логику.
– Марина Юрьевна, вы понимаете, что это переходит всяческие границы, – сетует Юсупова.
– Маргарита Владимировна, я вам обещаю, что это было в первый и последний раз, – сдержанно улыбается, – да, Богдан? – строгий взгляд полосует меня на равные кусочки, заставляя кивнуть.
– Да ладно вам, Маргарита Владимировна, – влезает физрук, – это ж богатырь, он сегодня кросс пробежал – и ни в одном глазу, – ржет как конь над двойственностью своего высказывания, – не то что эти дохлики. Озадачим его внеклассной работой, у нас скоро день здоровья. Вот он мне и поможет.
Юсупова пристально смотрит на физрука, а потом кивает.
– Ладно. Но это первое и последнее предупреждение.
После этих слов она выходит из кабинета, не забывая захватить с собой физрука и начать втирать какую-то дичь про мячи и маты.
Марина смотрит им вслед, а как только за ними закрывается дверь, поворачивается в мою сторону.
– Богдан, драка в первый же день. Ты недельку хотя бы не мог подождать?
– Я случайно.
– Случайно?
– Ты же в курсе, кто получил по тыкве?
– Еще бы, его отец в директорской час орал.
– Прости, – убираю руки в карманы, представляя, сколько маме Марине пришлось вытерпеть за этот час.
– Ладно, у тебя сколько уроков осталось?
– Один.
– Тебя подождать?
– Не, сам доеду.
– Хорошо. После тренировки сразу домой. Ты же помнишь, что обещал помочь с коробками?
– Помню. Буду в восемь ноль пять.
– Иди уже, – мать улыбается, легонько подталкивая меня к двери.
Я выхожу из кабинета завуча под косящиеся взгляды. Я более чем уверен, что они думают, что уже завтра меня здесь не будет. Посмотрим.
На улице бегло замечаю садящуюся в машину Гольштейн, следом за ней прыгает Сомик. Не с*ка ли? Сначала настучал, а теперь сваливает как ни в чем не бывало. Урод.
Хмурюсь, ощущая присутствие.
– Ругали? – писклявый голосок доносится слева.
– Ага, выпороли, – закидываю руку за голову, поворачиваясь на звук.
– Шутник, – улыбается, – я Катя, мы одноклассники. Не успели познакомиться.
– Богдан.
– Я знаю. Тебя уже почти вся школа знает. В первый же день поставить Сомова на место – это достойно аплодисментов.
– Обойдусь, – пытаюсь ретироваться, но, кажется, пиявка присосалась надолго.
– Что делаешь в субботу вечером?
– А есть предложения?
– Я устраиваю вечеринку. Родители сваливают на Маврикий. Дом будет полностью в нашем распоряжении. Весь класс идет, поэтому отказы я не принимаю, – тыкает своим костлявым пальцем мне в грудь.
Я больше чем уверен, что она думает, что это секси. Дура.
– Я подумаю, – убираю руки в карманы и уже до беспредела хочу поскорее свалить.
– Подумай, подумай, – встает на цыпочки.
Знаю, что она хочет сделать. Знаю и намеренно поддаюсь на ее «типа уловку». Рыбеха сама плывет в сети, а ведь даже не догадывается о последствиях. Она медленно проводит языком по моей щеке, издавая при этом писклявые смешки. Бл*дь – просто констатирую факт и без церемоний тащу ее за угол школы, вплотную прижимая к стене.
– Катюша, Катюша, – тащу бегунок молнии на ее куртке вниз, та разъезжается без преград.
Она продолжает улыбаться, отвратительно цокая языком. Пальцы касаются ремня на моих брюках, но я перехватываю ее руки.
– Тут камеры, – указываю на висящую в углу линзу.
– Тогда где?
– Ты тут больше ориентируешься, – усмехаюсь, заползая ладонью под чашку ее лифчика.
– Идем, – шепчет почти в губы.
Мы быстро перемещаемся в какой-то небольшой кабинет, похожий на подсобку. И Катюха оперативно стаскивает с себя куртку.
– Блин, – ржет, а сама с остервенением хочет расстегнуть мой ремень.
Подхватываю Катьку под зад. Вдалеке вижу стол или что-то вроде него. Усаживаю ее туда, быстро снимая с нее белую рубашку и лифчик.
– Колготки сними или порву, – бормочу на ухо, пока она проворно сжимает мой член и орудует ладонью, а сам задираю красную юбку в клетку до талии.
– Ага, – стягивает с себя колготки, а я под шумок натягиваю резинку.
Она извивается, целует, я отвечаю, но без особого энтузиазма. Вхожу в нее резко, возможно, даже грубо. Она громко стонет, а я зажимаю ее рот ладонью.
– Ах, – протягивает, – Богдан, – ее грудь вздымается, а с губ сходят стоны.
Закончив, сразу натягиваю штаны, опираясь на стол. Катька ползает по полу в поисках своих колготок или рубашки, я не особо понимаю, да мне и нет до этого дела.
– Шелест, – цепляется ноготками за ворот моей рубашки, – теперь я точно не прощу тебе, если ты не придешь в субботу. В нашем распоряжении будет весь дом, – томно шепчет мне на ухо.
– Я подумаю, Катюша, – целую ее в лоб, – по-ду-ма-ю, – застегиваю рубашку, накидывая поверх куртку.
– Тебя подвезти?
– Думаю, нам не по пути, – хлопаю ее по заду и выхожу в коридор.
Она не бежит следом, чему я искренне благодарен.
Выхожу из школы, мысленно благодаря историчку за отмену последнего урока. Видимо, Сомов с Гольштейн знали это заранее, раз первые свалили. Вряд ли заучка Герда будет прогуливать уроки. Я не вдавался в подробности, но школа полнится слухами, что наша Герочка – самая-самая. Отличница, спортсменка, состоит в совете учеников, принимает участие во всей внеклассной работе, в общем, рвет ж*пу изо всех сил. На кой, пока не ясно, но тем даже интересней.
Выхожу за ворота и кабанчиком уматываю в город. Тренер уже завалил сообщениями, и, если я не приеду через минут сорок, он сожрет меня с потрохами.
– Иваныч, – скидываю куртку, двигая в раздевалку.
– Шелест, ты чего опаздываешь?
– Пробки.
– В метро?
– Почти. Я отработаю.
– Конечно, отработаешь. Не забывай, со следующей недели двойные нагрузки, усиленно готовимся к первенству.
– Ага.
– Сегодня все по лайту. Давай на скакалку, потом бурпи, становую тягу, подтягивания, отжимания – три подхода по три минуты, передышка в одну. И побегай, километров пять.
– Понял, – беру скакалку.
В зале только я и Леха. Хороший парень, но удар поставлен у него плохо.
Следующая неделя выйдет жесткой. Усиленная нагрузка, к которой приплюсуются нервы. Увеличение спаррингов. Уверен, что Иваныч не слезет с меня, пока я здесь не сдохну. Это, конечно, большое преувеличение, но перед каждыми соревнованиями, чемпионатами, отбором в него вселяется кто-то злой и страшный. Из добродушного мужика он, с*ка, превращается в сатану. И мне как бы грех жаловаться, потому что за все время наших с ним тренировок я проиграл всего один раз.
Это либо удача, либо я реально ссу прийти с поражением, он же меня прибьет к х*рам. Мысленно улыбаюсь, откидывая скакалку.
Впахиваю еще часа полтора. Выжимая из себя последние соки, вот вам и по лайту. Иваныч почти выставил меня из зала, когда допер, что я делаю.
На улице застегиваю куртку, быстро добегая до метро. Еще нужно успеть зайти в супермаркет и приготовить маме ужин. Респект за то, что живем мы не на Рублевке и возле нашего дома есть нормальные магазины, а не те, где пачка пельменей в триста граммов полторы тысячи стоит. По магазу ношусь на сверхскоростях, закидывая в корзинку овощи и мясо.
Домой прихожу весь мокрый. Пот течет градом. Расшнуровываю ботинки, кидая пакет рядом с пуфом, на который сажусь, чтобы снять обувь. Вешаю куртку и на ходу закидываю шапку на полку. На кухне быстро разогреваю сковородку, наливая на нее растительное масло. Пока масло не начало потрескивать, быстро режу мясо, сваливая его в уже горячую посуду. Сковородка с закипевшим маслом издает потрескивающее шипение, поэтому, быстро все перемешав, солю мясо и накрываю крышкой. Пока оно жарится, быстро режу салат из овощей, укладывая все в большую пластиковую миску.
Еще раз помешав мясо, слышу, как во двор заехала машина. Щелкаю кнопку чайника, и тот начинает тихо шуметь.
Мама Марина заходит в дом минуты через две. Я уже стою у двери, забирая из ее рук пакеты.
– Привет, – улыбается, – ты даже раньше меня.
– Да. Освободился чуть раньше, – не скажу же я, что несся как сумасшедший, чтобы приготовить ужин.
– Сейчас что-нибудь приготовлю, – расстегивает змейки на высоких сапогах.
– Я уже, – опираюсь плечом на стену.
– Ой, какой ты молодец.
– Да я просто… – пожимаю плечами, накатывает прилив каких-то непонятных эмоций.
– Так, – хлопает в ладоши, – я мыть руки, и будем ужинать тогда.
– Хорошо. Я пока накрою.
– Давай.
Мама Марина идет в ванную, а я возвращаюсь на кухню и достаю из шкафа две плоские красные тарелки.
– Богдан, как тренировка?
Марина садится за стол, поправляя салфеточки.
– Хорошо. Со следующей недели начинаем готовиться к первенству.
– Только ты?
– Нет, еще несколько человек из клуба.
– Здорово.
– Да, нужно будет только в школе потом на четыре дня отпроситься.
– Отпросимся.
– Спасибо.
– Очень вкусно, – улыбается, разжевывая кусочки мяса.
– Слушай, я хотел спросить, на выходных Катька устраивает вечеринку, меня тоже пригласили… можно?
– Куликова?
– Наверное. Я не спрашивал…
– Хорошо. Только без эксцессов.
– Да без проблем.
Упираюсь ладонями в край стола, слегка отодвигаясь назад. Марина приподымает бровь.
– Ты уже сходил в школу, без эксцессов, – усмехается, – я долго краснела.
– Извини.
– Да все хорошо. Только давай аккуратнее.
– А че мне, я не пью, не курю… так что можешь не переживать.
– Могу? – глаза полны смеха.
– Можешь-можешь.
– Ну успокоил. Ты поел? Давай я тарелки вымою.
– Да я сам.
– Я помою, пей чай, – поднимается из-за стола, – а потом доразберем наши коробки. Когда же уже этот переезд закончится?
Как только маме предложили работу в лицее, ей пришлось переехать. Сдать квартиру в городе и арендовать ближе к поселку. Она до сих пор свои коробки не разобрала, а теперь к ее добавились еще и мои. Мы уже неделю воюем с вещами, но так и не можем расправиться с ними окончательно. Живем на коробках, и, в принципе, никого из нас сильно это не напрягает.
Допиваю чай, поднимаясь к себе. Пока расставляю свои книги, успеваю порадоваться, что первый учебный день после каникул – четверг, а значит, еще денек – и выходной. Хорошо, что лицей на пятидневке. Заталкиваю свои футболки в шкаф, не заморачиваясь сложить их стопкой, и падаю за ноутбук. Пару каток в доту, и на боковую.
Натягиваю наушники, запуская игру.
Утром просыпаюсь от чужих касаний. Я так и уснул за столом. Мама Марина возвышается надо мной, хмурится.
– Ты во сколько спать лег?
– Не помню. Вырубило что-то.
– Богдан, – качает головой, – давай в душ, завтракать и на учебу. У вас сегодня первый тест по гуманитарным предметам.
– Пять минут – и хоть в клетку.
– Иди уже.
Я ухожу, замечая боковым зрением, как Марина закрывает ноутбук, убирая со стола кружку.
Минут через пятнадцать мы уже выезжаем из дома.
В лицейчик заходим вместе. Чем привлекаем озадаченные взгляды, ведь многие видели не только то, что мы вместе зашли, но и то, что вместе приехали. Убираю руки в карманы и с каменным лицом чешу в гардероб. Скинув куртку, расстегиваю пиджак и поднимаюсь в класс.
Урок еще не начался, поэтому, подходя ближе, я слышу интересный треп Сомова с одним их своих одаренных созданий.
– Да не придет он, выперли его. Отвечаю.
– Я видел, как он с завучем приехал сегодня.
– И че?
– Ну, это странно.
– Ничего не странно, она ему просто хочет доки в рожу кинуть.
– Я тебе щас кину, – вмешиваюсь в это «веселье», останавливаясь в дверях. – Сомов замолкает, а его слащавое личико перекашивает злостной гримасой. – Ты давай, продолжай, должен же быть у меня повод тебя выстегнуть. Видимо, вчерашнего тебе было мало.
– Паха, так ты вчера соврал?
– Да кому вы верите?! – оправдывается мой дружочек.
– Соврал-соврал, – ухмыляюсь.
– Шелест, ты чего здесь встал? – басит Васильна за моей спиной.
– Цирк смотрю. Эксклюзивное выступление Павлушки Сомова.
Васильна переводит взгляд наСомова и, разочарованно выдохнув, отодвигает меня в сторону.
– За парту садись, – проходит в глубь класса. – Так, Гольштейн где?
– Она сегодня ко второму уроку придет, – лопочет Катюха.
– Чего вдруг?
– Не знаю. Ее отец вам позвонит.
– Отец, – фыркает слегка пренебрежительно. – Открываем учебники на сто второй странице.
– Александра Васильевна, можно я к Богдану пересяду? Сомов мне мешает, – скулит Катька, а мирно сидящий Павлик бросает на нее гневный взгляд.
– Садись.
Куликова собирает свои вещички и подсаживается рядом.
– Привет, – почти мурчит, надувая губки, – ты завтра придешь?
– Приду, – поворачиваюсь, оценивая, насколько глубоко расстегнуты пуговицы на ее рубашке.
– Отлично. В восемь. Могу прислать машину, – вышагивает пальчиками по парте в моем направлении, а второй рукой подпирает щеку.
– Сам найду. Не парься.
– Хорошо, – облизывает губы, – я буду очень тебя ждать.
Глава 6
Герда.
Это так странно, каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что моя жизнь полностью никчемна. В ней ничего не происходит, но при этом все от меня чего-то требуют. Отец хочет, чтобы я была первой во всем, мать – чтобы следила за собой, не разрушая придуманный ею статус красотки. Пашка с пеной у рта доказывает, что я не должна бояться отца и слушать все то, что мне говорят дома, но при этом не прочь, если буду делать так, как говорит лишь он… они все, все хотят сделать из меня ту, которая будет для них наиболее удобна.
Красивая, умная, покладистая. Идеальная дочь, друг, девушка. Все с жестоким остервенением желают вылепить из меня свой, несуществующий на данный момент идеал. А я… я пытаюсь быть независимой, и от этого становлюсь бездушной богатенькой дрянью. Я, словно маньячка, хочу быть первой. Хочу быть лучшей. Это не только для родителей. Нет, это и для меня, я тоже этого хочу, наверное…
С Пашкой же все до неприличия просто, я к нему привыкла, но не питаю больной зависимости. Мы вместе с детства, и, хоть я и не представляю жизнь без него, это не влияет на мое поведение. С ним я всегда строга и отчасти холодна. Он говорит, что не зря я Герда, Снежная королева во мне точно завалялась. Я смеюсь, а самой хочется выть белугой. Рыдать, потому что в реальной жизни это непозволительная для меня роскошь. Леди не плачут, они еще выше поднимают голову и делают вид, что им это неинтересно. Мне с детства вдалбливали в голову: «Будь сильной, девочка, у тебя большое будущее. Будь лучшей, ты обязана быть лучшей! Не смей плакать, ты же Гольштейн! Не дружи с теми, кто не из твоего круга. Ты принадлежишь высшему обществу, ты элита».
Я элита… я росла с ощущением того, что я центр мира. И чем старше я становлюсь, тем крепче эти убеждения. Я не знаю слова «нет». У меня есть все, но мне всегда мало. Мне настолько приелись материальные блага, что я просто не в состоянии воспринимать окружающих людей как личностей. Они все как эти самые вещи, все сколько-нибудь да стоят. Они продают себя, а мой отец покупает их… круговорот.
Застегиваю молнию на юбке, завязывая волосы в высокий хвост. Любава уже подала завтрак, поэтому я сразу иду в столовую. В нашей семье все живут как соседи, но при этом до больного извращения играют в идиллию. Каждое утро мы завтракаем все вместе. За последние несколько лет не было и дня, за исключением отцовских командировок, чтобы мы завтракали врозь. Это что-то типа традиции.
Усаживаюсь на стул, придвигая к себе тарелку с блинчиками.
– Герда, они на масле. Съешь лучше овсянку. А то так и лишние килограммы недолго набрать.
– Хорошо, – улыбаюсь, прося Любу поменять тарелки. Мама права, если я буду есть жирную и сдобную еду, превращусь в бегемота, а я не могу. У меня сороковой размер, мой вес сорок пять килограммов, я и так не худышка.
Люба подает кашу, и я принимаюсь за еду. Мы завтракаем в тишине. Отец мажет хлеб икрой, пролистывая новости в планшете. Мама рассматривает китайский фарфор, из которого пьет кофе, а я вяло ковыряюсь ложкой в тарелке, потому что кашу я ненавижу.
– Герда, – отец поднимает взгляд, и у меня окончательно пропадает аппетит.
– Да, папочка.
– Когда у вас тесты?
– Сегодня первый по истории, обществознанию, психологии и литературе.
– Я надеюсь, ты меня не огорчишь?
– Нет, конечно. Я все знаю. Ко всему готова, – отвечаю уверенно, потому что это чистая правда. Я все знаю.
– БрОня, – вмешивается мама, – хватит на нее давить.
– Никто на нее не давит. Я просто хочу удостовериться, что моя дочь самая лучшая.
– Твоя дочь красавица, зачем ей столько учиться? Лицей, репетиторы, иностранные языки, актерское мастерство, танцы, теннис, бассейн, лингвистика, политология… у меня мозг взрывается только от того, что я все это перечисляю, а она это почти каждый день видит…
– А есть, чему взрываться? – отец равнодушно приподымает бровь, приводя маму в бешенство.
– Уж побольше, чем у твоих шалав, – перепалка достигает своего пика.
– Может, если бы было больше, и шалав бы не было? – смотря в планшет.
– Ты, – мама багровеет, – ты самый отвратительный человек! Как у меня вообще хватило ума выйти за тебя замуж? Вот, – протягивает, – посмотри, посмотри, Герда, какой твой отец. Он даже тебя не стыдится. При тебе своих баб обсуждает.
– Ты первая начала эту тему, Оля. А Герда уже взрослая, она и без нас с тобой все прекрасно понимает, да, дочь?
– Да, пап, – опускаю глаза, смотрю на свою кашу и мечтаю побыстрее оказаться в школе. Мне так больно и противно. Они опять испортили мое настроение, с самого утра. Нет ни дня без ссоры. Не единого дня. Поднимаюсь из-за стола. – Мне надо в лицей.
– Пойдешь ко второму уроку, я позвоню Александре Васильевне, – отец припечатывает меня к стулу одним словом, он даже глаз не поднимает.
– Хорошо, – сглатываю, усаживаясь обратно.
– Кушай, доченька, не торопись, – «подбадривает» мама, прожигая отца ненавидящим взглядом.
Я киваю и набираю Катьке в вотсап: «Буду ко второму. Скандал».
***
В школу меня привозят за пять минут до начала второго урока. Я, как сумасшедшая, несусь по коридору, влетая в кого-то почти у двери. Сумка тянет меня назад, и я падаю, совершенно не успевая скоординироваться. Юбка задирается почти до трусов, а волосы, которые я зачем-то развязала, заслоняют весь обзор, нависая на лицо.
Сбитая с толку, убираю волосы, стараясь оттянуть юбку вниз. От удара ноет локоть, и я непроизвольно всхлипываю. Такое ужасное ощущение, в народе говорят, что при ударе задет нерв, не знаю, насколько это правда, но то, что нервы ни к черту, это точно.
Поднимаю глаза, чувствуя закипающую злость.
– Опять ты, – игнорирую протягиваемую Шелестом руку, поднимаюсь с пола.
– И тебе доброе утро, прогульщица.
– Что? Я не прогульщица.
– Ну-ну, – Шелест наклоняется, поднимая мою сумку, этот жест меня пугает до чертиков, потому что мне кажется, что он начнет издеваться или, того хуже, будет в ней рыться.
Но, вопреки всем моим страхам, он просто отдает ее мне. Я бы сказала –всучивает. Потому что от его напора я слегка пошатываюсь, крепче прижимая к себе сумку из кожи молочного цвета.
– Пожалуйста, – убирает руки в карманы, смотря на меня, словно я девчонка из соседнего двора. Да что он себе позволяет? Где он и где я!
Если он думает, что я буду его благодарить, ошибается. Больно надо.
– Богдан, – Куликова выпрыгивает как черт из табакерки и, кажется, вовсе меня не замечает, – ты идешь? – смотрит на него, как мартовская кошка, а потом нехотя переводит взгляд на меня, – о, Гера, привет, – виснет на Шелестовской руке, а я ловлю себя на мысли, что она назвала меня сейчас так же, как называет он.
– Я Герда, – шиплю сквозь зубы.
Катька смеется.
– Пошли, Катрин, не видишь, барыня не в духе, – поддерживает ее смех Шелест, а мне хочется его придушить.
Они уходят, а я еще с минуту не двигаюсь, перебарывая в себе приступ гнева. Сомов! Срываюсь с места.
Залетая в класс, выискиваю Пашу, оттаскивая его от дружков.
– Какого хрена он еще здесь? Ты же сказал, что все решил и его не будет больше в нашем лицее?! – сдерживаю крик, хотя говорить спокойно вовсе не получается.
– Если я обещал, так и будет, но мне не помешает твоя помощь… хотя, думаю, этого не понадобится, сегодняшние тесты быстро его спустят на землю. Вряд ли он осилит их, а значит, и обучение ему не оплатят.
А Пашка прав. Шелест не блещет умом… откуда он там пришел? У нас программа с завышенными требованиями, мы со второго класса изучаем два языка, расширенный набор предметов и более глубокое изучение всей базы. Он точно сольется после этого теста. Мысленно успокаиваюсь. Теперь нужно сосредоточиться и настроиться на учебный лад. Тесты вот-вот начнутся.
После звонка мы все сидим в конференц-зале. Мы и еще два параллельных класса. В совокупности нас человек тридцать. Классы маленькие, но каждый с определенным уклоном. У нашего правовой уклон, в двух других – математический и хим-био.
Сажусь за стол, чувствуя слишком напряженную атмосферу. Все волнуются, все, кроме меня. Я в себе уверена и прекрасно знаю, что кому–кому, а мне эти задания как полуоткрытые фисташки, на один зуб.
Вписываю свою фамилию, полностью погружаясь в ответы на вопросы. За двадцать минут до окончания слышу твердые шаги. Поднимаю голову и растягиваю губы в триумфальной улыбке. Шелест сдает свои листочки. Пашка был прав, он действительно не потянул. Знает не больше первоклашки, вот и сдался. Облегченно выдыхаю, ставя галочку в последнем тесте.
***
В субботу я с самого утра выбираю, что надену на вечеринку. Хоть Катька и приравняла все к посиделкам с глинтвейном, верю я ей слабо. За окном только-только проглядывается солнце, а я уже успела разворотить всю гардеробную. Куча шмоток валяется на полу вперемешку с обувью, прикладываю к груди очередное платье – горчичного цвета, смотрю на себя в зеркало и понимаю, что это полный провал. Нужно шопиться.
Набираю Сомова, предлагая прошвырнуться до ЦУМа, но этот гад тусуется с Максом в «Парах», предлагая к ним присоединиться. Сбрасываю, задумываясь над тем, зачем они так рано туда приперлись, или же просто еще не уезжали.
Так, сейчас не до этого.
– Люба, – ору выходя на лестницу, – Люба…
– Иду, моя дорогая, иду, – Любава поднимается ко мне, – ты чего так рано проснулась?
– Мне нечего надеть, – вою с порога, – сегодня вечеринка, а я пойду туда как оборванка.
– Герда, – заходит в гардероб, – ох, ну ты тут, конечно, разошлась.
– Любочка, ну что мне делать? Голой, что ли, идти?
– Ну голой – это слишком, – посмеивается, поднимая с пола вязаное платье цвета изумруда, – может, это? Тебе идет зеленый цвет.
– Думаешь? – скептически осматриваю, пытаясь вспомнить, откуда оно вообще взялось. Точно! Мама привезла из Парижа этой осенью. – Я его ни разу не надевала…
– Ну вот.
– Я хотела в ЦУМ.
– На улице мороз почти тридцать, какие магазины? Еще заболеешь, не дай бог, отец с ума сойдет.
– Ага, потому что я пропущу эти тупые тесты.
– Герда, – сетует.
– А что – Герда, как будто ты так не думаешь?!
– Пойдем завтракать лучше, Бронислав Робертович попросил накрывать минут через двадцать
– А он дома?
– Да, пару часов назад приехал.
– А мама?
– У нее была мигрень, но как только твой отец вернулся… она прошла.
– Надеюсь, сегодня они не будут выяснять свое бл*дство.
– Герда!
– Что Герда-то?
Слегка повышаю голос. Меня бесят эти разборки, если б я могла, то никогда бы больше не ела за одним столом со своими родителями. Я бы виделась с ними два раза в год, и была бы самым счастливым человеком.
– Я сейчас спущусь, – сжимаю в руках платье, которое нашла Любава, – извини.
– Ничего, деточка, жду тебя внизу.
В столовой помогаю Любе накрыть на стол, нарываясь на недовольный материнский взгляд, ставя очередную тарелочку.
– Ты не прислуга, Герда, ты хозяйка дома, поэтому будь любезна, веди себя подобающе. Сядь за стол и жди, когда тебе подадут еду.
Стискиваю зубы, усаживаясь на стул.
– Где твой отец опять шарится? Все никак не может сообразить, что здесь дом его семьи, семьи, которую он совершенно не уважает.
– Мама, – прикрываю глаза, – не начинай.
– Я ничего не начинаю. Просто это повальное хамство – не ночевать дома, а теперь вытащить всех на завтрак и где-то застрять. Он не принц Монако, чтобы все его здесь покорно ждали.
– Если тебя это так бесит, может, ты просто с ним разведешься и будешь жить в свое удовольствие? Всем будет только легче, – вздыхаю.
Мама вздрагивает, гордо выпрямляя спину. Ее движения грациозны, глаза же наполнены льдом и пронизывающим меня насквозь холодом. Она изящно поворачивает голову вбок, теребя пальцами бриллиант сережки.
– Герда, твой отец растоптал меня и мою любовь. Поэтому я буду с ним до тех пор, пока не превращу его жизнь в полнейший ад. И я совершенно не хочу, чтобы ему становилось легче.
Опять ему, мне… она думает только о себе и своей боли. Ненавидит отца, но, как собачка на привязи, сидит рядом с ним. Не хочет она, чтобы легче ему становилось… а я хочу. Я, блин, хочу, чтобы мне стало легче. Меня достала такая жизнь. Все они. Это пытка, пытка жить в таком доме, доме, где все во что-то играют. Папа играет в примерного отца, мама – в обиженную и оскорбленную жену, я – в идеального ребенка… мы – семейка морально изуродованного отребья. И если они не понимают, то я чувствую это каждой клеточкой души. Чувствую, но ничего не могу с этим сделать.
Поднимаюсь из-за стола.
– Ты куда? – мать удивлена и растерянна.
– Ухожу. У меня сегодня много дел.
Мама хлопает глазами, не в состоянии сказать и слова, и только отец зашедший в столовую, своим жестким, убивающим все живое голосом возвращает меня обратно. Он просто говорит: «Сядь», и я прилипаю обратно к стулу. У меня трясутся поджилки, и я раболепно замолкаю, заталкивая в себя овсянку ложку за ложкой. Я до безумия боюсь отца. Я не понимаю, почему так реагирую, всегда так реагирую. Но я не могу даже спокойно дышать в его присутствии. Мне кажется, еще один вздох, и он прикажет мне не делать и этого.
Тру шею, чувствую, как по губам стекает теплая жидкость. Опять кровь. Беру салфетку, зажимая нос.
– Мне нужно умыться, – говорю еле слышно, выходя из-за стола. Столовую пересекаю медленно, иду, как по минному полю, чувствуя на себе пристальные взгляды родителей. Никто из них даже не сдвинулся с места, словно им нет никакого дела, что у меня опять хлещет кровь.
В ванной открываю кран с ледяной водой и пристально смотрю на себя в зеркало. Тонкие струйки алой субстанции стекают по губам, подбородку, где, превращаясь в капли, падают на белую футболку.
Я завороженно наблюдаю за этой картиной и не могу оторваться от этого зрелища.
Перед глазами встают безразличные лица родителей. А потом я вспоминаю, как Шелест дал мне свой шарф, совершенно чужой человек позаботился обо мне. Он просто протянул шарф, а мне тогда показалось, будто он достал с неба звезду. Глаза становятся влажными, поэтому я быстрыми движениями стираю с лица кровь, прикладывая холодную салфетку к переносице.
