Мария Токарева
Сны Эйлиса. Книга II

И, наконец, обрушился первый удар! Но враг показался не из бреши в башне – он подло атаковал со спины, вынырнув с противоположной стороны!

Олугд успел развернуться и нанести ответный удар сверху вниз, резко рассекая воздух, встречая сопротивление пяти острых лезвий. Олугд обругал себя за недальновидность стратега. Конечно же! Нармо использовал отвлекающий маневр с разрушением стены, слишком явный и устрашающий, а сам тихо пробирался через сплетения магии с противоположной стороны. И все же это не объясняло фиолетовый цвет пламени. Впрочем, раздумывать времени не оставалось: красные лезвия вспороли воздух за миллиметр от правого уха, цикроневый льор вновь уклонился, стремясь нанести удар катаной, но лишь заслоняясь ею.

– Знаешь, пацан, помнится, сто с чем-то лет назад я сказал, что мне не нужен второй талисман, – хохотнул невозмутимо Нармо, ухмыляясь. – Так вот, я соврал.

И в глазах его зажегся злобный огонек маньяка. Он с жадностью вора глядел на заветное кольцо, точно уже присвоил сокровище.

– Не надейся легко заполучить его! За это время я кое-чему научился! – храбрился Олугд, отбрасывая противника, пытаясь поддеть его взмахом клинка снизу вверх и одновременно ударяя свободной рукой, укрытой магией.

– О! Мальчишка решил покрасоваться, – отозвался Нармо, стремительно уклоняясь и находя время саркастично поаплодировать: – Проверим, чему ты научился!

И через миг он уже вновь оказался за спиной Олугда, который едва успевал следить за перемещениями противника. Вероятно, Нармо легко перелетал по потолку. Хоть он и не видел магических нитей, но умел ими пользоваться, наверное, на ощупь.

Но Олугд долго оттачивал свое владение мечом, создавая призрачные двигающиеся иллюзии, поэтому скорость удара вновь позволила блокировать когти-мечи яшмового. Они сцепились в двойном противостоянии магии и оружия. Цирконовый льор направлял всю свою мощь талисмана, сосредоточенную в левой руке, чтобы остановить еще пять когтей, которые Нармо жадно тянул щупальцами ненасытного спрута. Он все ухмылялся, словно гигантская жаба, которая мечтает проглотить весь мир. Олугд не сдавался и даже перешел в наступление, заставив Нармо отступить на шаг, сдвигая его по шершавой каменной плите. Противник только склонил голову набок, прошипев:

– Неплохо!

Он все-таки запыхался и тяжело захрипел, когда вновь попытался прорвать оборону Олугда. Последний надеялся перейти в атаку, но боялся, что ему не хватит решимости убить врага, если представиться случай. Он никогда не уничтожал людей. Лишь видел, как гибли другие.

Впрочем, до победы в поединке оставалось, как до Земли через разбитый портал. Но Олугд решительно двинул вперед левой рукой, ударяя Нармо чуть ниже правого плеча потоком магии.

Яшмовый чародей резко отшатнулся, выплевывая кровь и давясь кашлем. Правдивы, значит, оказались слухи. Оставайся Нармо со своей полной силой, шансов оказалось бы куда меньше. Олугд попытался воспользоваться преимуществом, надвигаясь с катаной. Убить! Надо убить врага! Какие простые слова – и какие невозможные действия!

В те страшные мгновения Олугд заполнял разум образом отца, картинами из ночи его безвременной гибели. Наследник мудрого льора ждал часа отмщения все эти годы, он избавил бы весь их мир от клеща-кровососа, который поглощал льораты слабых соседей. Шанс представился лишь на мгновение, когда Нармо открылся для удара.

Однако всего через пару секунд произошло непоправимое: противник буквально исчез, ускользнув из-под лезвия катаны. Впоследствии Олугд много раз задавался вопросом, Нармо ли провернул очередной гамбит или же у него самого дрогнула рука перед первым убийством. Но тогда он не заметил, как проклятый враг очутился возле заветной статуи. И поднес когти к ее шее, грозя срубить голову той, что не могла дать отпор. О! Если бы Юмги досталась хоть толика магии поющих самоцветов, она бы, вероятно, сокрушила всех врагов. А он, Олугд, все клялся и клялся защитить ее и спасти, но ни одно из обещаний не находило исполнения в реальности. Не хватало сил, а может, воли.

– Неплохо! Неплохо, но… недостаточно! – Нармо самодовольно погрозил указательным пальцем. – Ты не научился главному принципу выживания в Эйлисе – подлости. Вы все носитесь со своим благородством, поэтому и умираете.

– Нет! Не трогай! – бессильно выдохнул Олугд, замирая, словно его тоже поразила чума окаменения.

– Кажется, она тебе дорога… Оно! Это же был живой человек? Как… м-м-м, интересно. – Нармо нагло потрогал статую за грудь, но ухмылка сменилась оскалом. – Она почувствует боль, если отрезать ей, скажем, руку или ногу?

«Он лжет. Забыл, что я умею распознавать ложь. Не в этом его намерения. Ждет, что я брошусь, поддавшись гневу», – применил свой основной навык льор, хмурясь и плотнее сжимая катану.

– Ты не сделаешь этого! – уверенно бросил он.

– Правильно! Саркофаг нерушим, – раздался над ухом противный голос.

Этот паук вновь атаковал со спины, и на этот раз Олугд не успел достаточно стремительно обернуться, лишь взмахнул катаной. Только это и спасло ему жизнь: когти наткнулись на лезвие, изменив направление. Но спину обожгло огнем, и четыре борозды прочертили бессмысленную скарификацию, разрывая ткань и вспарывая кожу. Олугд впервые понял, что значит рана в бою, испытав скорее удивление от новых ощущений, чем шок. Однако боль не заставила себя ждать. А Юмги, его отважная Юмги, вероятно, изведала это еще подростком. Он взглянул на статую и заставил себя забыть о ране.

И вновь разгорелся бой. Нармо не унимался, откровенно смеясь, а размазанная по щетине кровь придавала ему сходство с вампиром, что носился по залу безумным смерчем, Олугд только успевал отпрыгивать да отбивать атаки. И чем стремительнее они становились, тем более расплывчато представал силуэт Нармо. Возможно, сказывалась потеря крови. Разгоряченное тело вновь сковывал неприятный холод, однако чародей вспомнил о своем козыре.

Когда удалось в очередной раз отбросить Нармо, посягавшего на заветный талисман в кольце, Олугд дотронулся до самоцвета исцеления, скрытого возле сердца. Целебная энергия разлилась под кожей, разогревая мышцы приятным покалыванием, прояснила разум и очистила взор от тягучей темной сетки, которой покрывалось пространство. Зал приобрел свои истинные размеры, стены больше не обступали колышущимся саваном.

Однако Нармо никуда не делся и атаковал с удвоенной силой, все больше распаляясь. Он будто намеренно пробирался, громко возвещая о своем присутствии, хотя запросто сумел бы, как в прошлый раз, проползти незаметной ядовитой змеей, но нет: он желал поединка, легкого, как он считал. И для Олугда такое определение показалось в высшей мере оскорбительным. Он с боевым кличем обрушился на врага, вкладывая всю силу в полет катаны. Нармо не успел блокировать правой рукой, но левая неизбежно оказывалась за спиной Олугда. И уже не оставалось способов сбить длинные лезвия, пламеневшие всепоглощающе багряным.

Олугд осознал свою ошибку в тактике: с опытным противником он вновь понадеялся на случай. Не учел, что сражается одним клинком против десяти, легких и прозрачных. И теперь он проигрывал…

Что-то скользнуло с пальца – заветный талисман непостижимым образом очутился в ладони Нармо, словно тот провернул ловкий фокус – неуловимый прием карманного жулика и лжеца. Олугд не успел осознать, что распрощался с фамильной реликвией, которая поддерживала защиту башни.

Злоба и ощущение несправедливости кидали вперед. Казалось, загрыз бы противника без всякого оружия. Но не хватало остроты зубов. Оставался только краткий миг горького осознания, что усиление катаны померкло, а защитные чары разлезаются бумагой под дождем. Остаточная магия позволяла только отличать ложь от правды. Кому нужно такое умение в мире семи гордецов? А перед ликом смерти правда и ложь сами выстраиваются в ряд на высшем суде.

Свечение лезвий бесконечно долго летело к ничем не защищенной спине. Магию-щит они разбили, словно фарфоровую чашку. А дальше…

Олугд осознал все в долю секунды, тогда же понимая, что его тело не успеет увернуться, чтобы не напороться на другие пять мечей, отбитые опущенной к земле катаной. Нечестный поединок! Изначально неравный! Все нечестно в этом прекрасном и жутком Эйлисе!

«Юмги!» – вспыхнуло молнией единственное имя, и в нем переплелись сожаление за невозможность спасти и обреченность их несостоявшейся любви.

***

Зеркало манило потусторонней тягой, пальцы холодели под легким сквозняком портала. Преграда казалась эфемерной, но за прошедшее время Раджед уже в полной мере оценил вкус этой формы отчаяния.

Магия Сумеречного Эльфа и из обычного стекла сотворила бы незримую броню. А что он перепутал в хитросплетениях артефакта, выяснить все не удавалось. Сознание натыкалось на блок из сотен нитей, настоящий клубок. Вот они – рычаги управления мирозданием. Потому не требовалось Стражу Вселенной ни амулетов, ни книг. Он работал напрямую, и лишь знания служили преградой. Янтарный чародей тоже попытался, предельно сосредоточившись, но при малейшем прикосновении к внутренней структуре зеркала руки обжигало, словно проходил электрический ток. Очередная насмешка Сумеречного Эльфа. Как же льор ненавидел своего давнего приятеля! Все его непонятные насмешки и намеки.

И хорошо, если так означалась какая-то цель, а иной раз жестоко играла тьма в сердце неудавшегося Стража. Однако Раджед все еще непостижимо верил в друга. С течением времени – а прошло уже почти два года – он все больше задумывался, почему закрылся портал. Если бы без цели, то друг не приходил бы с извинениями.

Гнев, вечно толкавший на непродуманные решения, улегся отзвуками далекой грозы. Янтарный льор учился ждать, сопоставлять случайные знамения и предчувствия. Что-то нависало над Эйлисом – клубящийся дым неизбежных перемен. Но он скрывался за завесой тяжелого сна. Казалось, мир едва дышал, ворочаясь от кошмаров. Раджед неуловимо слышал едва различимый гул: неспешно двигались механизмы мироздания, сердце мира билось без души, потому угасало. Время сбитыми костяшками переводило стрелки часов, и львы неизменно смеялись дверным сквозняком.

Где-то упал неизвестный предмет, подкинув гулом немое пространство башни. Раджед даже не обернулся: защитная магия молчала, не пропуская злокозненных врагов. Только множественно мертвенных вещей глазели на хозяина, точно на диковинный экспонат. Они давили, и за последние месяцы льор избавился от значительной части ложной роскоши. Она неотвратимо тяготила. Дорогие кресла и диваны укрывались серыми чехлами, целые залы запирались на ключ, и погашенный свет знаменовал их планомерное умирание. Но пустая башня бунтовала против хозяина, тянула к нему жадные лапы навязчивой помпезности.

Что же он так жаждал показать Софии? Чем стремился прельстить? После ее побега не радовали ни сокровищницы, ни тончайшей работы гобелены, ни искусные картины, ни осознание собственной силы – все обессмысливалось, словно непреклонная девушка заронила зерно сомнений в каменное сердце. И оно пробивалось, прорастало тонкими корешками, но живые всходы больно покрывали трещинами гладкий янтарный саркофаг.

А жадные вещи тянули обратно, призывая увязать в смоле беспросветных дней гибнущего мира. Раджед бежал от них, от всех этих условностей статуса и навязанных правил. Он не восстанавливал то, что пострадало в противостоянии с Нармо, вскоре почти полностью переселившись в тронный зал да несколько прилегавших к нему покоев.

Чудесные янтарные интерьеры напоминали о своем проступке, о жестокости, когда он отправил Софию на рудник, а потом гладил ее руки. Переполненные сокровищницы насмехались призраком тех дней, когда он показывал несметные богатства, наивно веря, будто чистое сердце возможно заполучить безжизненным мерцанием злата и шелков. Все изменилось в прозревших глазах. Что мнилось великим, то срывалось в бездну мирового колодца воздвигающих башни.

Только крупные часы с завитками и затейливой картинкой на циферблате отмеряли часы, что длились в Эйлисе несколько дольше земных. Планета вращалась медленнее далекого недостижимого мира Софии.

София, Софья… Она… Где-то она жила, росла, менялась. Раджед представлял, что ей уже восемнадцать, воображал, как она еще больше похорошела, окончательно сбросив смешное оперение худощавого подростка. Но гнев и ревность искажали сладостные образы воображения при мысли, что девушка досталась кому-то другому. Возможно, уже нашелся некий безусый юнец, покоривший ее сердце.

Если бы только узнать! Хоть одним глазом увидеть! В сердце льора не искоренялась нерушимая убежденность: София обязана принадлежать только ему или вообще никому! Ревность к возможному сопернику порождала новых монстров. Иногда ему даже снилось, как лезвия беспощадно пронзают глупого человечишку, посмевшего посягнуть на шедевр мироздания в лице Софии. «Кротость моей ярости, что же ты со мной делаешь!» – восклицал порой льор при пробуждении.

В тяжелых метаниях проводил Раджед долгие дни возле зеркала, вскоре стремясь хотя бы уловить четкую картинку из мира Земли. Ему и правда удалось однажды: он глядел на заливные луга и снеговые шапки неизвестных гор, где расстилались лиловые грозовые тучи, тревожно мычали коровы, а на полях хитрые машины связывали в тугие тюки высушенную траву. Он попытался снова прорваться в мир Земли, но вновь наблюдал безмятежную пастораль.

На какое-то время он погрузился в сон наяву, вспоминая, что когда-то также рассматривал свои владения у подножья башни с высоты птичьего полета. Он смотрел с вершины из небольшого сада, окруженный благоуханием колдовских разноцветных роз, праздно облокачиваясь о парапет. Внизу же ячед в поте лица работал на полях, выгонял на пастбища скотину, чинил убогие деревянные домишки, разбросанные по холмам, заботился о детях, сетовал на неурожай… Ячед жил.

Люди копошились сами по себе, многие даже ни разу не видели, кто ими правит. Они существовали как два разных слоя реальности. Но потом с гор «потекла» чума окаменения, ячед голодал от неурожаев, побеги и зерна местных злаков превращались в мелкий гравий, годившийся разве только для дорожек в парках внутри башни. И подданные впервые взмолились, требуя пустить их внутрь. Но гордый льор отказал, за что ныне жестоко укорял себя.

«Огира, ты был прав, во всем прав. Зря только поддался на лживые обещания Аруги Иотила. Это вас всех и сгубило. И поссорило меня с родом Ларистов. Как все глупо, в сущности. Как все бесконечно ничтожно перед ликом смерти», – рассуждал Раджед, но со злобой сжимал кулаки.

Картинка в зеркале неожиданно сменилась, и склоны, залитые начавшимся ливнем, потонули в молочном мареве, выбрасывая изображение закисшей от грязи улицы, обрывки размокших газет и лежалый мусор подворотен. После поломки зеркала не удавалось управлять четким направлением и координатами отражений. Похоже, теперь показывались окраины какого-то города.

Разбитые фонари искрили, не давая достаточно света. Мрак и грязная неустроенность обстановки буквально затекали в глаза тошнотворным привкусом. Глядя на столь унылые места казалось, что мощная магия именно из-за них не приживается в плодородном и пока еще живом мире. Раджед желал рассеять картину: не для того он чинил свое излюбленное зеркало, чтобы рассматривать задворки.

Внезапно унылую гнетущую тишину нарушил истошный девичий визг. Льор вытянулся, словно по спине его ударили хлыстом. В высоком голосе почудились интонации Софии, но в следующий миг на улице показалось несколько человек, крепкие мужланы бандитского вида. Они тащили ужасно тощую девчонку с темно-русыми растрепанными волосами. Чтобы она не кричала, ей завязали рот грубой тряпкой. Не Софию, и все же… Как минимум, ее ровесницу.

– В машину ее! Давай в багажник! – скомандовал один из похитителей.

Раджед инстинктивно подался вперед, словно надеясь разорвать стекло. Он раньше и не додумывался, что с таким артефактом мог бы не просто в праздной неге наблюдать за планетой людей и соблазнять местных женщин, но и помогать кому-то, спасать вот такие невинно загубленные жизни. О том, что несчастное создание не заслужило ужасной судьбы, кричало буквально все – от капель моросящего дождя до искр, осыпавшихся с разбитых лампочек. Девушка не заслужила родиться и сгинуть в этом аду.

Льор непроизвольно надавил на стекло, и показалось, словно почти удалось пробиться. Оно завибрировало, талисман на груди потеплел. Но ничего не произошло, а злосчастная машина скрылась за поворотом, словно никогда и не существовала. И все стихло, изображение померкло.

Вот так и пропадали люди на этой неприветливой планете, которую обитатели обреченного мира рисовали себе сказочным новым домом. Но сколько же зла таилось в каждой подворотне! Какие темные истории хранил заплеванный асфальт! Сколько образов сломанных жизней смывал в канализацию прогорклый химикатами дождь!

Сердце Раджеда непривычно колотилось, как от пережитого волнения за кого-то близкого. За кого? За неизвестную девчонку-ячеда? Но, кажется, он перестал разделять льоров и простолюдинов. София доказала, что разница между ними катастрофически мала, а в Эйлисе две касты слишком неоправданно возвели в великий культ.

«И это тоже планета Земля. Я должен найти Софию! Если на ее планете творится такое, они все в опасности. Каждый миг!» – нервно метались мысли, а пальцы невольно пробовали нити мира, стремясь пробиться в безвестную трущобу. Но власть над артефактом не восстанавливалась. Раджед вновь люто злился на Сумеречного Эльфа: «И вот это ты видишь каждый день во всех мирах?! И вот в это не вмешиваешься?!»

«Поверь, мне от этого… больно. Очень больно. Поэтому я порой и рад, когда мне дают по зубам. Но ничего не могу изменить, иначе сгублю весь их мир», – вдруг донесся сдавленный ответ, словно шепот осеннего ветра, что подхватил случайный высушенный лист.

«Замолчи! Пусть ты всезнающий, но хотя бы не будь навязчивой галлюцинацией!» – отмахнулся Раджед. Меньше всего он желал слышать этот голос в голове. Руки даже подернулись желтыми искрами прозрачных клинков, однако бессмысленный гнев улегся.

Льор, поражаясь себе, осознал, что злится на неудавшегося Стража уже не за свой испорченный план, а за ту несчастную девушку, которой они со всей своей огромной силой так и не сумели помочь. Не имели права? Так твердил Сумеречный Эльф каждый раз?

Поневоле он жертвовал единицами, чтобы спасти миллиарды. «Что ж в Эйлисе никем не пожертвовал? Духу не хватило? Или план какой-то другой? У тебя же на все есть план! Зачем тебе человечность? Зачем тебе какой-то мелкий мирок по имени Эйлис? Что ж его не сохранил? Или есть целые миры, которые должны умереть, чтобы сохранился баланс? Сколько еще жертв необходимо для вселенского равновесия? И для кого тогда вся эта сила?» – фыркнул безмолвно льор, оскаливаясь. Порывом возмущения он вновь вгрызся в зеркало, перебирая магические нити. Он не ощущал жжения и разрядов электричества, словно сделался невосприимчивым к ним.

В пелене непривычного гнева без оттиска эгоизма, Раджед незаметно переметнулся к иным видам, признав в них Москву, а именно те места, где и жила София. Вероятно, всколыхнувшаяся тревога позволила найти ее. Перед глазами все вставал образ грубых мужланов, черной тряпки и багажника грязной машины, доводя до дрожи, от которой то кидало в озноб, то в жар от ярости: никто не гарантировал, что с Софией не случилось бы однажды чего-то подобного.

А могущественный Страж Вселенной, безусловно, не шевельнул бы и пальцем. Продукт неудавшегося эксперимента – вот и вся его суть, так рассуждал в порывах недовольства Раджед, подозревая, что преступно недалек от истины.

«Каждому свое испытание», – нейтрально отозвался Сумеречный Эльф, но смолк, как порванная струна. От янтарного чародея все скрывалась тайна: как вечно переживающий за всех и каждого Страж с такой невозмутимостью отдает кого-то на закланье. И тут же настигал непривычный укор самому себе: со всей силой камня он на протяжении веков не занимался почти ничем, кроме шумных развлечений и услаждения плоти. Не считая войн льоров, которые велись тоже во славу одного себя, ради доказательства могущества и порочного круга мести.

«Замолчи!» – хрипло прозвучали собственные мысли.

«Но прошло два года, я надеялся…» – неуверенно вздохнул Сумеречный Эльф, все не показываясь в хоть сколько-нибудь материальной форме.

«Да, прошло. Но нет, я не на такое появление рассчитывал! Поэтому сгинь!» – оборвал Раджед. А в следующую секунду сердце вновь замерло и пустилось сбивчивым галопом: по улице, невредимая и спокойная, шла София в окружении родителей и подросшей сестры. Раджед, сам не замечая, счастливо улыбнулся, приникая к стеклу, словно согреваясь дыханием далекой весны. Совершилось! Он увидел ее!

София превратилась в прекрасную девушку, которую он рисовал в своих мечтах. Впрочем, в ней по-прежнему оставалось что-то неисправимо детское: в наивной кроткой улыбке, в широко раскрытых честных глазах, мерцавших, словно сапфиры. Даже уложенные локоны ниже лопаток светились расцветом лучшей поры юности, еще достаточно беззаботной, чтобы не отвоевывать свою красоту у усталости взрослых хлопот и тягот ответственности.

Впрочем, все зависело от образа жизни. Софию же судьба не обделила ни добрыми родителями, ни устроенной жизнью. Раджед вдруг с горечью понял, что он и все произошедшее в Эйлисе – это, возможно, самое страшное ее воспоминание. И все же сладостно пьянила возможность вновь увидеть ее, вновь вспомнить аромат ее волос и впитать новой памятью каждую черту чудесного образа.

– Это же София! – прошептал блаженно Раджед, смакуя желанное имя. – София! И Рита… и… о нет!

В одночасье время застыло вязким желе ужаса. Счастливая семья шла мимо стройки, где возводился новый супермаркет. Огромные краны поворачивались в разные стороны. Но внезапно один из них пошатнулся, подкошенный порывом ветра. Тяжелая изогнутая балка накренилась, выпрастываясь жадной лапищей погибели из своих креплений. Тросы лопались, смещая центр тяжести, отчего крановщик, поняв беду, отчаянно подавал сигналы товарищам внизу. Но было слишком поздно. Несчастный случай – один из миллионов и миллиардов. Только кто так судит? Всевидящие Стражи, которым наплевать на людей? Целый мир в лице Софии и ее близких балансировал на лезвии.

«Эльф! Они же погибнут! Спаси их!» – вскрикнул Раджед, кинувшись к зеркалу, озираясь по сторонам в поисках друга, которого так старательно прогонял. Но его не было в башне! И, похоже, он не слышал.

София! Увидеть всего на мгновение, чтобы вот так страшно потерять навсегда? Балка все больше кренилась, кран заклинило, а прохожие внизу, кажется, вовсе не замечали нависшей над ними угрозы. Балка сорвалась, вырывая из груди Раджеда неразборчивый вопль.

Внезапно время совершенно замедлилось, предметы застыли, даже пылинки просматривались в воздухе замершим бисером. Отчетливо раздались слова незримого Стража, словно глас самой судьбы:

– Нет. Это ты должен спасти.

– Но я не могу! Зеркало запечатано! – Раджед вцепился в портал, поцарапав когтями витиеватую раму. Стекло же оставалось безучастно неподатливым.

– Можешь! Это – твой катарсис! – возвещал не Сумеречный Эльф, но Страж. Не безликий и безучастный наблюдатель, но тот, кто всегда знает конечную цель, пусть и несет непомерный груз всеведения.

«Катарсис… Катарсис…» – эхом вторил гул стучавшей в ушах крови. Раджед судорожно вспоминал: да-да, он что-то забыл! Что-то принципиально важное, дающее множество ответов без слов. Нити! Нити мироздания и рычаги! Он стремился добраться до них, научиться управлять. И в прошлый раз вышло, когда Софии грозила смертельная опасность. Тогда он поразил своих врагов той магией, что перекрыла все хитрые планы. Потаенное открылось не от долгих измышлений и тренировок; сила, казалось, шла из самой души.

Янтарный льор вдруг снова узрел нити, которые тянулись на другую сторону зеркала. Множество ярких соцветий, сложных сплетений, что связали воедино все миры, все параллельные версии и сшили порталы. Всеединство мироздания захватывало потоком новых знаний. Казалось, раньше глаза нащупывали лишь смутные отражения, тени от костра на грязной стене. Но вот прозрели на ярком солнце.

И рука сама потянулась к верному рычагу: Раджед усилием обостренной воли приказал найти вектор, который отвечал за балку и кран. Затем с небывалой легкостью подцепил его и перенаправил, восстанавливая на расстоянии сотен световых лет крошечные молекулы тросов и креплений. Руки и все тело пронизывали незнакомые импульсы, но не истощали, а скорее питали. Раджед спокойно прикрыл глаза. Он безошибочно видел все в голове, лишь отчетливее представляя конечный результат. Он управлял рычагами мира.

Балка послушно вернулась на законное место. Кран выпрямился к пущему удивлению рабочего, пойманного в ловушку на вершине конструкции. Вскоре восстановился порядок, будто ничего и не произошло. Только янтарный талисман разогрелся до предела, а в ногах у Раджеда появилась слабость. Впрочем, это была слишком ничтожная жертва в сравнении с тем, что удалось предотвратить. Раджед умиротворенно улыбался.

Нити постепенно меркли, льор отпускал рычаги, вдруг сознавая, что чародеи очень немного ведают о настоящем устройстве мира. Впрочем, мысли занимала только София, которая застыла среди опешивших прохожих.

Обеих дочерей закрыл собой отец, когда они заметили опасность. Получалось, что льор спас и ему жизнь, отметив про себя смелость и самоотверженность мужчины. Но опасность миновала, только Рита заплакала от страха. Ее уже утешала побледневшая мать. София же отрешенно озиралась, словно выискивала кого-то. И на лице ее не читалось и тени прежнего отвращения перед появлением чародея.

– Раджед… Это ты? – едва уловимо донесся далекий-далекий шепот, произнесенный одними губами. София глядела на кран, не разделяя удивленный трепет собравшихся зевак. Они снимали на телефоны внезапное мистическое происшествие, кто-то спешил убраться из опасного места, кто-то обсуждал причины, кто-то с интересом крутился вокруг забора стройки. И лишь она непостижимо догадалась об истинной причине чудесного спасения.

Она искренне верила, будто льор из другого мира способен творить такие чудеса? Он ведь раньше не умел управлять линиями мира на таком расстоянии! Но предельно обострившиеся чувства, нахлынувшие лавиной и растворившие засовы, открыли нечто. Что-то принципиальное новое. Наверняка не без цели. Уж точно не без цели! Впрочем, Раджед в те минуты не задумывался о сложных механизмах Вселенной и только любовался Софией. Но зеркало подернулось предательскими помехами, чудесный образ, явленный подарком и испытанием судьбы, померк и растаял.

– Я все понял! Эта магия… – воскликнул льор, но нахмурился, впрочем, тут рассеянно улыбнулся: – Хотя нет, я ничего не понял. Я просто чувствую. Эльф! В этом был твой хитрый план?

В то же мгновение посреди зала из облачка тусклого тумана скромно показался Сумеречный Эльф в человеческом обличии, уже не хранившем жутковатый оттиск Стража Вселенной. Он сутулился и виновато складывал руки на груди, точно смиренный проситель, тихо спрашивая:

– Прощаешь меня, друг?

Раджед, казалось, прозрел: друг больше не казался тем мерзким образом бесчувственного идола, каким нарисовал беспросветный гнев. Отныне и правда виделась некая цель в поломке портала, ведь не все измерялось сиюминутным удовольствием.

– В какой-то мере, – ухмыльнулся лукаво Раджед, устраиваясь на троне, но пригрозил: – Если ты друг, то надо предупреждать о своих хитрых планах.

– Тогда в чем их смысл? – развеселился Сумеречный Эльф, разводя руками, точно готовясь показать карточный трюк, но вновь смиренно сцепил пальцы. – Порой сказать – погубить план. Ты мне не поверил бы. А сказать «добро» не значит его сделать.

– В этом ты прав, – задумался Раджед, устало потерев переносицу. – И что же теперь? Я сумею открыть портал?

Льор с привычной энергичностью вскочил с места, словно позабыв, что считанные минуты назад истощил свою магию. Если бы злосчастная балка находилась в пределах Эйлиса, то все прошло бы куда проще. Однако нить тянулась не просто через портал – она преодолевала огромные расстояния между мирами. Раджед приятно поразился тому, на что, оказывается, способен. И вновь мысленно принялся восхвалять себя по неискоренимой привычке упрямого гордеца.

Немедленно представилось, как София бы возблагодарила его за очередное спасение жизни, уже не только ее, но и всей ее семьи. Раз уж она прошептала его имя, значит, тоже ждала встречи. Не правда ли? Раджед щурился в довольном предвкушении. Казалось, что дело за малым – открыть портал. Но стоило подойти к зеркалу и вновь прикоснуться к нему, как высветился неразборчивый калейдоскоп картинок, множества случайных мест, но только не заветной улицы в Москве. А стоило попытаться нащупать линии и рычаги, как пальцы обожгло зарядом тока. Нити мира не позволяли злоупотреблять их милостью для утехи одного себя.

– Да что же это… – зашипел недовольно Раджед, потирая ладони. – Что за наваждение? Опять ты?

Льор обиженно обернулся к Сумеречному Эльфу, уже готовый вновь переложить на приятеля вину за все ненастья.

– Нет, не я, – твердо отчеканил он, но печально добавил, виновато приподняв края губ: – Все зависит от тебя. От вас обоих.

Раджед понуро отошел от заветного зеркала, которое раньше казалось непоколебимой собственностью, предметом обихода, о котором не стоит размышлять. И лишь когда портал затворился, раскрылась вся загадочность фамильной реликвии, ее противоречивые возможности. В бесчисленных книгах мало говорилось о природе порталов, о том, как их создали и что лежало в основе. По большей части все сводилось к своду правил пользования, инструкций по созданию и предостережениям. Но получалось, что порталы не просто перемещали материю – они связывали целые миры непостижимыми нитями магии. Раджед вспоминал, что чувствовал, когда управлял ими: невероятное ликование, блаженство духа, оторванное от суетливых мыслей о своем благополучии. Он спасал людей, не только Софию. Именно это сделалось высшей и достаточной целью в те короткие мгновения. Да, он определенно изменился: раньше бы ничьи горести не тронули его. И все же зеркало не позволило вновь встретиться с Софией. Значит, чего-то не хватало. Но ни нити, ни Сумеречный Эльф не давали ответов.

Раджед, вновь устроившись на троне, как завороженный, уставился на зеркало, колыхавшееся неправильно быстрой сменой незнакомых и ненужных пейзажей. А Сумеречный Эльф застыл, прислонившись к стене, по-птичьи склонив голову набок. Он словно выжидал, когда вновь уместно будет говорить, и Раджед это ощущал, вдруг понимая, что, пожалуй, скучал по верному, хоть и странному другу.