Мария Русанова
Маша, очнись!
Средняя школа
Когда спиной чувствуешь: жарко
5 класс, целый год
Самым моим любимым временем были те две секунды, когда я просыпалась и еще ничего не помнила. Горели ли фонари под снегопадом или майский рассвет, дуло из-под балкона или мокрел лоб от жары – не так важно.
Самым моим нелюбимым временем были те две секунды, в которые я зачем-то силилась вспомнить, кто я, а потом ругала себя за это.
«Маша, ну зачем ты вспомнила? Ну не помни ничего в следующий раз хотя бы на две секунды позже» – шипела на себя я.
В пятом классе началось оно. Я боялась стоять не спиной к стенке и вместе с этим хотела стоять подольше. Пашу я узнавала по жару сзади. Он хлопал меня по заднице, я по-дурацки смеялась, а потом пугалась, как будто чувствовала что-то неладное, неправильное.
Ева ничего не говорила, только брала меня под руку, и мы уходили. Я вертела головой, чтобы увидеть Пашу, но его в коридоре всегда не было после этого.
Мама теперь разрешала каждый день самой идти домой. Ева провожала меня, а через полчаса мы созванивались по домашнему телефону. Я рассказывала о бабушке, о пианино, но никогда не говорила о Лесе: слишком выразительно Ева молчала и могла не понять. А терять Еву я не хотела.
Однажды в конце учебного года она вдруг сказала: «Знаешь что? Я научу тебя стервологии – как быть стервой. В сентябре расскажу».
Ева бросила трубку, а я думала: «Быть стервой – это как? Носить каблуки и цокать жвачкой на уроках?»
Становлюсь стервой
6 класс, начало учебного года
Сентября я ждала все три месяца. Открывала мамины журналы для женщин и смотрела статьи о том, как сбросить три килограмма за три дня. На картинках загорелые девушки (как я уже через несколько лет поняла, с загаром из солярия) втягивали живот и выпячивали попу.
В школе я поделилась с Евой открытиями, но та сказала: «Нет, сейчас покажу. Подожди».
Мимо меня традиционно прошел Паша и собрался что-то сказать, но Ева вдруг повысила голос и выпалила: «Рот свой будешь у стоматолога открывать!»
Это было первое долгое предложение у Евы за все шесть лет в школе, не между нами. Паша только уставился на нас, а потом зашептался с друзьями.
На секретном листочке под диктовку Евы я записывала: «Один. Еще один гудок с твоей платформы и твой зубной состав тронется. Два. Чао, персик – дозревай! Три. Засохни, гербарий!»
Прозвенел звонок, я перебралась к Насте. Настя прошипела: «Подвинься, расселась!» Я глянула на Еву, та показала большой палец вверх, и я кое-как сказала: «Да, красотою мир ты не спасешь».
Паша откликнулся: «И похудеть пора!»
Настя встала и, забыв покачивать бедрами, как она всегда делала, улетела из класса.
Настя тоже – и все мы тоже
6 класс, как оказалось, такое было каждый день, просто не в школе
Настя вернулась в класс, села рядом. Демонстративно поводила по губам оранжевым блеском, выпила воды из термоса с надписью «Keep calm and be cool». Но что-то в ней было не то. Я прислушалась и поняла.
От Насти пахло рвотой. Я заглянула к ней в глаза и увидела женщину – такую же, как и Настя, блондинку, только тридцати восьми лет, разведенную с крепким мужиком из-за его измены. Женщина таскала Настю по спортзалам вместо выполнения домашки, сажала на соковые детоксные диеты, водила ее на маникюр и говорила: «Будешь красивой – будешь всех их за рога водить».
Настя делала домашку по ночам, пила брокколевые соки, а после школы, через сорок минут, когда уже все одноклассники расходились, покупала в ларьке рядом три пачки читос и съедала на месте. Дома, пока женщина была на работе, Настя наклонялась к унитазу, представляла себя толстой и выкидывала из себя ненужные калории. Только сегодня случились мои поганые слова и тайна Насти открылась в школе.
Тут Настя поняла, что я все узнала. Не потому что я долго на нее пялилась, а потому что женщина внутри Насти разозлилась и закричала: «Закрывай, закрывай все! Никто не должен знать, какие секреты красоты у моей дочери!»
Настя попыталась рыкнуть на меня, но ее голос осип и чуть хрипел. Тогда она закрылась от меня очками с модными стеклами в виде космоса и больше не поворачивала голову в мою сторону.
Так оказалось, что у каждого что-то свербит.
Любовь Васильевна и честная компания из кольчатых червей и 7 «А»
7 класс, 29 апреля
Через три минуты биология. Я так сильно наклонилась к странице о кольчатых червях, что почти поддела носом замызганную страничку. В углу странички кто-то любезно нарисовал червя с безумными глазами и вампирскими клыками. Червь ел сам себя.
Горячая рука сзади взяла за плечо.
«Ты замкнулась, – сказал Паша, понизив голос, – у тебя все хорошо?»
Я ответила «да» и посмотрела в окно, стараясь не обращать внимание на Пашу, который как-то странно на меня уставился. Тут зазвонил звонок металлической мелодией «Чему учат в школе».
Все в школе было каким-то ненастоящим и химозным. Белые диваны, которые выдвигали только к приезду комиссии. Пластмассовые яблоки из корзинки Красной Шапочки к новогодней елке. Копья ратников из школьного музея о Великой Отечественной войне.
Мы встали, чтобы поприветствовать Любовь Васильевну – «русскую красавицу», как ее называли в школе. Любовь Васильевна мазала губы персиковой помадой, глаза голубыми тенями и никогда не расчесывала крашеные желтые волосы. А еще Любовь Васильевна обладала феноменальной способностью орать все долбаные сорок пять минут.
Она орала на двоечников, но дисциплины не получалось. Потом орала на отличников, чтобы неповадно было. Она орала теорию о кольчатых червях, тряся учебником у меня под носом. В какой-то момент нос мой не выдержал, я чихнула и съежилась: перебила.
Любовь Васильевна умолкла и вдруг взвыла: «Все нервы мне вытрепали! Самостоятельная работа! И не надо на меня так смотреть».
Любовь Васильевна ушла в лаборантскую: богом могу поклясться, что не только за листочками, но и за секретным горячительным напитком для крепких связок, который она сто процентов попивала на переменах с нашим школьным скелетом Йориком.
Йорика вытаскивали из лаборантской раз в год, чтобы в декабре надеть на череп красную шапку с пришитой к ней бородой, а на грудную клетку свесить мишуру. В остальное время Йорик покоился в дальнем углу лаборантской, и мы тихо ему завидовали: прожил человек жизнь, в школе давно отучился, а теперь никакие кольчатые черви его не интересуют. Стоишь себе да попиваешь медовуху со старой девой.
Пока Любовь Васильевна копалась, ко мне подпрыгнул Паша, аккуратно держа телефон экраном книзу. Зачем-то задал дурацкий вопрос о том, самим ли нам надо вырывать двойные листочки, и тут я поняла: он меня фотографировал, тыкая с нижней стороны телефона большим пальцем.
Я зачем-то долго отвечала про листочки, косясь на экран. Потом все-таки выдавила: «Не надо, уйди».
Паша завозмущался, мол, а че такое, но потом посмотрел на меня, все понял и поскакал к дружбанам.
«Смотрите, вот они – типичные любители биологии!» – загоготал он. Дружбаны верно захихикали в ответ. Потом телефон передали Насте. Настя проворковала что-то про задротов и с Пашиного телефона закинула фото в беседу класса.
Когда Любовь Васильевна, явно успевшая поддать секретного горячительного напитка, вышла из лаборантской, смеялся весь класс. А дальше все случилось как в замедленной съемке: Любовь Васильевна вычислила виновника, подлетела к Паше и дала ему леща его же учебником. У Паши медленно исчезла улыбка и загорелась та самая хамоватая гримаса, с какой люди устраивают скандал в ресторане из-за недосоленной еды. Паша низким протяжным (у нас же замедленная съемка) голосом заорал: «Мой отец вас засудит, и вы сядете!»
Любовь Васильевна раскидала листочки и заорала в ответ – так же низко и протяжно: «Да лучше сесть, чем с вами такими быть!»
Потом дверь класса с грохотом закрылась, замедленная съемка прекратилась и мы затихли, но потом все быстрее и быстрее стали говорить, а скандальная новость о Любовь Васильевне неслышно потекла по всем телефонам школы.
Так мы остались без учителя биологии. А еще я впервые увидела в школе что-то настоящее – ну, знаете, когда работники образовательной организации оказываются просто уставшими училками.