Мария Морион
Точка невозвращения
– Вы знаете, что все эти дома построены архитекторами с Уэя? Они очень любят сюда приезжать работать, потому что здесь они получают за свои безумные фантазии безумные деньги, и чем причудливее дом, тем больше нравится заказчику, а у вас им приходится считаться с хорошим вкусом населения и с разумными потребностями общества.
– Но зачем столько этих самых торгово-развлекательных центров, они ведь здесь буквально на каждом шагу!
– Потому что, если общество не имеет никакой перспективной идеи развития, оно становится обществом потребления. Потребление становится главной целью и единственным смыслом существования для людей.
– Ну, а развлечения?
– Развлечения – такой же объект потребления, как и все то, что продается в магазинах. Кстати, теперь магазины у нас называются «бутики». «Элитный овощной бутик», например, или «бутик эксклюзивной говядины Санчо Круглого».
– Да, действительно, забавно.
Тем временем, они подъехали к гостинице, предназначенной специально для граждан Уэя. Не шикарно, зато уютно и безопасно. Майкл договорился, что встретится с Марой через час в холле, и они сходят для начала в одну из этих торгово-развлекательных стекляшек, посмотрят, как развлекаются жители Шарна.
7
Окно номера выходило на широкий проспект, по которому с бешеной скоростью сновали туда-сюда машины. Пешеходов было сравнительно мало, и это показалось Майклу непривычным и странным по сравнению с родным Океанополисом, где машин на улицах было очень мало, а люди в основном ходили пешком или ездили на велосипедах, роликах, электрических самокатах и т.п. Еще непривычнее было то, что сколько Майкл ни всматривался в даль с двадцатого этажа, везде были только дома, дома, и нигде ни пятнышка зелени, ни парка, ни даже садика. На Уэе города давно уже строили по единой модели: центр, где располагались важнейшие учреждения (мэрия, главная больница, телецентр, банк, театры, музеи и т.д.), был окружен парком шириной метров сто-двести, за парком начинались жилые районы в форме окружностей, также отделенные друг от друга парками, так что получалось как бы единое парковое пространство-море с островами-районами, и из одного конца города в другой можно было пройти прямо по парку, не выходя на «сушу». Каждый район, около километра в диаметре, состоял не более чем из 20 домов (включая школу, поликлинику, супермаркет и пр.). В центре каждого района располагался торговый центр с различными магазинами и станцией метро под ним. Так что в любой отдаленный район можно было быстро попасть на метро, а до ближайшего удобнее было доехать на самокате. Необходимости в личном автомобиле у жителей не возникало, ведь всегда можно вызвать такси. Кстати, с тех пор, как ими стал управлять искусственный интеллект, процент аварий сократился практически до нуля. Во времена юности Майкла эта технология еще не была восстановлена, поэтому он сдавал на права, когда проходил службу в армии. Для поездки на Оу права оказались не лишними, потому что у них машины до сих пор на бензине и без автоматического управления.
Майкл подумал еще, что давно не видел таких грязных улиц. На Уэе за чистоту и порядок в парках отвечала специальная парковая служба, за порядок на улицах – районная администрация, а во дворах – домовый комитет. А здесь, на Оу, похоже, никто ни за что не отвечал, и уборка улиц уж точно не входила в число любимых занятий жителей Шарна.
Приняв душ и немного отдохнув, Майкл спустился в холл. Мара еще не подошла, и ничего не оставалось как пойти в бар, взять немного виски, сигарет (наконец-то, давно забытый вкус!) и посмотреть телевизор. Показывали местные новости. Убили очередного «авторитета» – представителя местной элиты, заведовавшего всей продажей наркотиков в Шарне. Кровавые подробности (эти кадры в дневных новостях Уэйская цензура всегда вырезала) Майкла не особо интересовали, он отхлебнул виски, закурил и стал оглядываться по сторонам. Народу в баре почти не было, только в углу шушукались двое – толстые, с маленькими головами, свиными глазками и низкими лбами, оба в дорогих, но плохо на них сидящих костюмах и с портфелями из кожи крокодила. Местная элита. Интересно, что им делать в таком заведении, как бар «Стар Уэя»? Обычно они предпочитают безумно дорогие и безвкусные рестораны с какими-нибудь незатейливыми развлечениями типа голых официанток или танцующих медведей. Или за последние годы в их вкусах произошла перемена к лучшему? Что-то с трудом верится.
Внимание Майкла привлек еще один посетитель бара: примерно лет пятидесяти или чуть меньше, полностью лысый, с выпуклым лбом и цепкими проницательными глазами. Он пристально смотрел на Майкла, а когда поймал его взгляд, кивнул, как старому знакомому, и указал на экран телевизора, где как раз показывали безутешную вдову наркобарона. Однако насчет ее безутешности репортеры, похоже, наврали. Вдова не плакала, а спокойно стояла и курила с таким видом, как будто ровно ничего необычного не произошло. Холеное лицо, выглядит чуть за сорок, спокойная и решительная линия рта, но темные очки мешают увидеть выражение глаз. И тут вдруг – в повороте ли головы, или может в движении руки, подносящей к губам сигарету, или в легкой внезапной усмешке – он узнал Анабэль. Не может быть! Его Анабэль, после стольких лет… Нет, это просто невозможно!
– Первая любовь не ржавеет, – прошелестел над ухом чей-то голос. Майкл резко обернулся и увидел рядом с собой того лысого с глазами-буравчиками. Но прежде, чем Майкл успел что-либо сообразить и о чем-нибудь спросить, тот отвернулся со странной кривоватой улыбкой и вышел из бара. Майкл поднялся и поспешил за ним, но в холле его уже не было, как будто успел под землю провалиться или растаять в воздухе. Зато навстречу Майклу шла Мара. Ее темно-каштановые волосы были распущены и волнистыми прядями опускались чуть ниже плеч, черное короткое платье облегало стройную фигурку, а босоножки на длинных загорелых ногах задорно цокали острыми каблучками по мраморному полу. Майклу вдруг показалось, что эта девушка ему кого-то сильно напоминает, кого-то из его давнего прошлого, вот только кого – он не мог сообразить.
– Привет! Ну что, пойдем, погуляем?
– Привет, Мара! Позвольте для начала угостить вас чем-нибудь в баре, если вы не против.
– С удовольствием.
Виски и сигареты дожидались хозяина на барной стойке. Он заказал девушке мартини, а себе еще виски со льдом, чтобы немного прийти в себя после встречи со странным незнакомцем. Покосился на экран телевизора, но там уже показывали другой сюжет – про то, как какой-то пьяный идиот задавил на улице 10 человек, не справившись с управлением своего танкоджипа (теперь понятно, почему местные жители опасаются ходить пешком – просто не хотят быть задавленными очередным богатым придурком).
– Мара, вы курите? Можно угостить вас сигаретой?
– Спасибо, я курю свои. – Она достала пачку тонких коричневых сигарет, и Майкл поднес ей зажигалку.
– Вам, наверное, часто говорят, что вы очень красивая девушка?
– Иногда.
– Вы постоянно работаете гидом?
– Нет, только в сезон, когда большой наплыв туристов. Ведь в столицу приезжают не только с Уэя, но и из других городов Оу. А так я преподаю в местном университете риторику.
– Вам нравится преподавать?
– Не очень. Наши университеты – это совсем не то, что ваши. У вас преподают философию, историю, литературу, искусствоведение, а у нас считается, что все эти гуманитарные предметы никому не нужны, от них никакой практической пользы, поэтому единственное, что еще как-то востребовано – это риторика и психология.
– Почему именно они?
– Потому что с помощью риторики можно запудрить мозги человеку и продать ему любой товар. То же и с психологией – их интересует только практическая выгода, которую можно извлечь, овладев парочкой риторических и психологических приемов. Студенты в основном наглые, тупые и ленивые. Они готовы бездумно заучить наизусть некоторый (небольшой) объем информации, но категорически не желают думать. Это тупость и жлобство, воспитанные поколениями, передаваемые от отца к сыну, от деда к внуку.
– Как вы можете преподавать, если вам так не нравятся ученики?
– Ну, жить-то надо на что-то, и это далеко не худшая работа.
– Почему же вы не уезжаете на Уэй? Вам бы жилось там гораздо лучше!
– Я так не думаю. Давайте поговорим о другом. Например, о вас. Какие развлечения вы предпочитаете? У нас есть азартные, есть спортивные, есть всякие шоу, есть диско…
– Я люблю всего понемножку. Сначала осмотримся, а там решим.
8
Когда они вышли на улицу, солнце стояло в зените, и было изрядно жарко. Они пересекли улицу, дождавшись, когда машин будет поменьше, но все равно с некоторым риском для жизни, и направились к ближайшему торгово-развлекательному диву в форме гигантской улитки. Сначала решили пойти в тир (даже это вполне невинное развлечение на Уэе было признано опасным и пробуждающим агрессивные наклонности, поэтому тиры были только для военных и полицейских). Мара стреляла из винтовки и не сделала ни одного промаха. Когда она наклонялась над стойкой, чтобы получше прицелиться, Майкл не мог оторвать взгляд от ее очаровательной круглой попки.
– Вы просто снайпер! – воскликнул он в восхищении.
– О, нет, это уровень обычного среднего пользователя. Посмотрим, что вы сумеете сделать пистолетом.
– Последний раз я держал его в руках лет пятнадцать назад.
Однако результат был лучше, чем можно было ожидать. Всего один промах на обойму. Конечно, в армии от них требовали совершенно другого уровня подготовки: движущиеся мишени, скорострельность, стрельба в самых разных (и весьма неудобных) положениях, стрельба на бегу, и надо сказать, что в то время Майкл был на высоте, ребята из его взвода даже дали ему кличку Соколиный глаз. Но это было так давно…
– Что ж, неплохо справляетесь. – с улыбкой сказала Мара.
Затем они поменялись оружием. На этот раз оба стреляли без промаха.
– Этот блестящий результат нужно отметить! Очаровательная леди, не выпить ли нам по стаканчику?
– Отличная идея! На следующем этаже есть неплохой бар.
Они поднялись на этаж и зашли в бар под названием «БаоБабы».
– По вечерам здесь часто бывает слишком весело, но днем вполне нормально. Это любимое место тех, кому за сорок, вы бы видели, как они отжигают на танцполе! Особенно женщины. Бывает, заиграет какая-нибудь их любимая песня годов девяностых, и сразу штук пять вылезут в середину зала, все толстенные, как настоящие баобабы, груди, как дыни, животы и задницы – как тыквы, и давай отплясывать! А мужчины рядом с ними выглядят как пигмеи: маленькие, худенькие, лысенькие… У нас почему-то после сорока почти все мужчины лысеют. Экология, наверное, плохая. А вот вы еще очень хорошо сохранились, на вид вам и сорока не дашь.
– Спасибо, Мара. Очень хотел бы задать вам встречный нескромный вопрос, но никак не решусь. – Майкл пустил в ход самую обаятельную из своих улыбок, чтобы его вопрос не был сочтен непростительным нахальством.
– Попробуйте угадать, – улыбнулась в ответ Мара.
– Двадцать один?
– Нет.
– Двадцать три?
– Нет, но уже теплее.
– Неужели двадцать четыре?
– Двадцать пять! Недавно исполнилось.
– Что ж, давайте выпьем за вас и за неувядающую красоту юности!
Они выпили за Мару, потом за Майкла, потом за радость жизни. После третьего коктейля решили сделать паузу и продолжить экскурсию по развлечениям.
– Можно сходить в боулинг или в бильярд, или сыграть партию в аэрохоккей, – предложила Мара.
– Эти развлечения есть и у нас, а кроме того, если вы играете в бильярд так же хорошо, как стреляете, то у меня не будет шанса на реванш, – сказал Майкл с улыбкой. – Кстати, кто вас научил так стрелять? Или этому тоже учат в ваших университетах?
– Нет, меня учил отец.
– А чем он занимается?
– Он инженер, физик, что-то проектирует для одного горнодобывающего комбината.
– Почему он работает здесь, а не на Уэе?
– Его выслали.
– За что?
– Точно не знаю, это было еще до моего рождения.
– И он вам не рассказывал?
– Он не любит об этом говорить. Однажды сказал, что в юности был большим дураком.
– И все?
– Да.
– И поэтому вы не хотите уехать на Уэй, из-за отца?
– Отчасти поэтому. Давайте поднимемся на самый верх, там есть отличный ресторанчик, практически под открытым небом, а сейчас как раз приближается время обеда.
– Хорошо. Я действительно немного проголодался.
Они поднялись на лифте на последний этаж. Погода тем временем совсем разгулялась, солнце давно растопило утреннюю дымку, и небо приобрело подобающий ему синий цвет. Легкая пластиковая солнцезащитная крыша ресторана была приподнята, и свежий ветерок прогуливался по залу, потрепывая белые скатерти на столах и волосы посетителей.
Майкл решил попробовать что-нибудь из местной кухни, и ему принесли чудовищно проперченный кусок мяса, рис с тушеными овощами, тоже с изрядным количеством перца, два лимона и водку из кактуса, которую, согласно местной рекламе, пьют только настоящие мачо. «Мачо не плачут» – вспомнилось вдруг Майклу, когда он тайком утирал слезы, выступившие на глазах после первой рюмки этого адского пойла. Мара заказала себе паэлью и бокал белого вина Уэйского производства.
За обедом ничего интересного не происходило, если не считать того, что в поле зрения Майкла опять появился один из свинообразных субъектов, виденных им в баре гостиницы «Стар Уэй». Но он приписал это явление случайному совпадению.
Майклу хотелось побольше узнать о Маре, расспросить ее о семье, о работе, о ее повседневной жизни, и не только потому, что ему были интересны обычаи жителей острова Оу. Ему была интересна сама Мара, она нравилась Майклу. Он сам удивился той легкости, с которой признался себе в этом. Ведь он никогда не изменял своей жене, за все годы совместной жизни ему ни разу даже не пришла в голову мысль о романе с другой женщиной. Выходит, жена не зря боялась его отпускать? Ну, безобидный флирт – это ведь не измена, почему бы и не позволить себе, отпуск так отпуск, ведь ничего серьезного быть не может… Зачем этой юной красивой девушке такой старик?
Мара между тем думала о том, что Майкл сильно отличался от мужчин, окружавших ее на Оу. Высокий, стройный, подтянутый, моложавый, о возрасте напоминает только легкая седина на висках. Умное, интеллигентное лицо, голубые глаза, красивый нос с небольшой горбинкой, упрямый подбородок с ямочкой. Майкл казался Маре сильным и мужественным, но в то же время не жестоким, не грубым, как мужчины с Оу. И еще он почему-то напомнил Маре ее отца, наверное, тем, что в нем тоже были сразу видны независимость, уверенность и чувство собственного достоинства, так нехарактерные для большинства жителей Оу. Отец говорил ей, что на Уэе все люди подчиняются закону и твердо знают, где начинается и где заканчивается их свобода, в чем состоят их права и обязанности. В рамках этой свободы они чувствуют себя уверенно и спокойно. На Оу же единственное право – право силы, а главная обязанность – подчиняться сильнейшему, если хочешь выжить. Естественное человеческое достоинство постоянно находится под угрозой, и человек либо вынужден постоянно подвергаться унижениям и страдать от бесправия, либо он начинает унижать и попирать права других людей, более слабых. Отсюда это неприятное сочетание наглости и робости, хамства и чрезмерной услужливости в жителях Оу: постоянный страх унижения и постоянное желание утвердить себя, свое право, свою личность, но за счет унижения других. Отец говорил, что это психология рабов, и что настоящая свобода – не в том, чтобы делать только то, что хочешь, не подчиняясь никому и ничему, а в том, чтобы не зависеть от собственных страхов и низменных инстинктов.
За обедом Майкл и Мара разговаривали мало, погруженные каждый в свои мысли, Майкл понимал, что не стоит слишком приставать к девушке с расспросами о ее жизни, время для этого еще не пришло. За сегодняшний день он и так узнал о ней немало. Любопытно, что она упомянула об отце, а о матери ничего не говорила. Наверное, ее мать в юности тоже была красавицей. Интересно, она родилась на Оу или же была когда-то гражданкой Уэя, сосланной за преступления или решившей разделить судьбу любимого мужа? В Маре было что-то отличавшее ее от девушек с Оу, чувство собственного достоинства, врожденное благородство, грациозность и прелесть вместо грубой чувственности местных красоток. И еще необычные, слегка раскосые, загадочные зеленые глаза Мары, от которых ему было так трудно оторвать свой взгляд…
9
На очереди была рулетка. Майклу давно хотелось узнать, насколько фортуна к нему благосклонна, а заодно проверить одну любопытную теорию случайных чисел. Мара не стала делать ставку, просто стояла рядом и наблюдала за игрой. Сначала Майклу не везло, но в конце концов, теория себя оправдала (главное – не терять хладнокровия), и через некоторое время он выиграл довольно приличную сумму.
Победу было решено отпраздновать в одном уютном маленьком кабачке недалеко от гостиницы, где продавали домашнее вино в красивых глиняных кувшинах, на столиках горели свечи, а по выходным еще и играли музыканты. Это был как раз такой день, но музыка была приятной и негромкой, так что можно было говорить друг с другом не напрягаясь. Мара спросила, почему Майкл остановился и не стал продолжать игру, когда удача как раз повернулась, наконец, к нему лицом?
– Потому что иначе можно легко увлечься, потерять хладнокровие и втянуться. Я боюсь любой сильной вовлеченности, когда теряешь контроль, заходишь так далеко, что уже невозможно повернуть назад. Когда пройдена точка невозвращения.
– То есть вы стараетесь всегда оставаться хладнокровным, равнодушным, невовлеченным? А где же тогда удовольствие?
– Нет, как раз равнодушным я не остаюсь. Равнодушный вообще не получает удовольствия, ему все скучно, все заранее надоело. Нет, для меня важно осознать наслаждение в полной мере, но при этом уметь вовремя остановиться, пока не началось пресыщение, отторжение или, наоборот, зависимость. Вот, например, как легко объесться сладким: пока ешь – наслаждаешься, а потом тошнит. Или алкоголь, еще более точный пример. Ничего плохого нет в алкоголе, если соблюдать меру, но стоит расслабиться и потерять контроль, и начинается кошмар.
Ну, хорошо, а где эта, как вы говорите, точка невозвращения? Как ее определить?
– Интуитивно. Просто почувствовать.
– Это не всегда удается.
– Нужно доверять себе, прислушиваться к себе, ну, и самоконтроль, конечно. Не расслабляться.
– Да это каторга какая-то, кабала! Все время прислушиваться, быть настороже, в напряжении, ни расслабиться, ни оторваться как следует… Что это за жизнь?! Ни радости, ни свободы.
– Видимо, мы немного по-разному понимаем свободу и радость. Свобода – это не «что хочу, то и ворочу, как желаю, так и лаю», а осознанный самостоятельный, ответственный выбор. А выбор – это всегда отказ от чего-то одного в пользу другого. В данном случае – отказ от секундного удовольствия ради сохранения здоровья и чистоты сознания (В это время Майкл жестом отказывается от нового кувшина вина, предложенного официантом).
– И тем не менее у вас под запретом крепкий алкоголь. Какая же тут свобода выбора и добровольное самоограничение? За вас уже все решили.
– К сожалению, не все люди обладают достаточной сознательностью и твердой волей. Поэтому, чтобы не вводить их в искушение… Тем более, что напиться до бесчувствия при желании можно и вином. Так что свобода выбора есть всегда, при любых обстоятельствах. Мы воссоздали нашу жизнь из руин и пепла, мы создали такой мир, в котором хотели жить, о котором с древнейших времен мечтало человечество, это ли не радость?
– Да, у вас спокойная, красивая, чистая жизнь, но вот есть ли в ней счастье? Не сытое довольство, а такое, чтоб как солнце, как небо, бесконечное, безумное, острое… Остановись, мгновение! Чтобы хотелось умереть в ту же секунду или наоборот – жить вечно…
– Не знаю. Так, как ты описываешь, я был счастлив только однажды, много лет назад, здесь, на Оу. Но я был тогда молод… Наверное, такое безумное счастье возможно только в молодости. И только здесь. Но там, на Уэе, там есть другое – радость творчества, созидательного труда, дружбы, семейное счастье…
– Но ведь этого мало! Чего-то тебе все-таки не хватало в той жизни, иначе бы ты не приехал.
– На свете счастья нет, но есть покой и воля…
– Мне кажется, их уже давно поделили между нашими островами: у вас – покой, у нас – воля.
– Что ж, за это и выпьем!
10
Время летело незаметно. Интересная беседа, красивая девушка… Майкл подумал, что невольно начинает слишком увлекаться вопреки собственным словам о невовлеченности и внутренним установкам. Стало быстро темнеть, и Мара предложила пойти прогуляться по набережной, подышать свежим воздухом с океана.
На набережной было людно, шумно и весело, только это было какое-то лихорадочное веселье, как будто каждый больше всего на свете боялся остаться один в тишине, остановиться, задуматься хоть на секунду – только не это! Во что бы то ни стало веселиться, музыку погромче, побольше цветных огней, и двигаться, двигаться без остановки! Беги, кролик, беги…
Ночная жизнь города завораживала и немного пугала, ее пульсирующий ритм как бы проникал внутрь организма, заставляя сердце биться иначе, будоража нервные окончания. Все это довольно быстро утомило Майкла с непривычки, да еще они с Марой договорились на следующее утро поехать в горы, так что решено было возвращаться в отель. Майкл предложил проводить Мару, но она отказалась, сказав, что возьмет такси от отеля.
Уже лежа в постели, Майкл долго не мог заснуть. Думал о Маре, потом о жене, потом об Анабель. Да, неужели это была она – та жена убитого олигарха? И еще этот лысый… Чего он хотел? Что он знает? Да кто он вообще такой? Сплошные загадки. Стоит ли забивать этим голову? Определенно, не стоит. Вот только Анабель… Но ведь столько лет прошло, зачем он ей? А она ему? Но ведь он за тем и ехал, в глубине души мечтал с ней увидеться, поговорить, разве нет? Мечтал об Анабель, а встретил Мару. И тот давний милый образ как бы заслонился новым. Но ведь с ней ему ничего не светит, это же понятно, она просто очень милая девушка и хорошо выполняет свои обязанности персонального гида. Но это не мешало Майклу думать о ней, воображать, как выглядит ее обнаженное тело и какое наслаждение оно может подарить.
11
Утром едва не проспал, пришлось шевелиться очень быстро: душ, одеваться, собирать необходимые для поездки вещи, завтракать, хотя с утра и не хотелось, но Майкл понимал, что потом не скоро удастся поесть, а чувство голода всегда портило ему настроение.
Когда он появился в холле, Мара уже была на месте, но в ответ на его извинения за опоздание сказала, что сама подъехала меньше минуты назад. Пока шли к машине, он краем глаза отметил еще одного субъекта в сером костюме, выходящего из отеля и садящегося в припаркованный неподалеку танкоджип. Ну, мало ли, какие у него там были дела, Майкл решил не параноить и не придавать значения. Просто ему не нравятся танкоджипы и их водители, и уж тем более − их хозяева.