Марианна Крамм
Твоя Мари. Дневник. Часть 1

Автор не пропагандирует, не старается сделать БДСМ популярным, не предлагает пробовать на себе.

Год. Что такое год, если разобраться? Не так уж и много. Но какой вечностью оказался этот год без нее… Думаю, что не только я это чувствую, но и Олег. И, может, он даже острее. Мы стали редко видеться, даже не знаю, почему. Возможно, он не хотел напоминаний, не хотел смотреть на меня и помнить, что было между нами. Я не могу его винить.

А я, перебирая верхнюю полку в стенном шкафу, нашел две тетради, исписанных неровным почерком Мари. Честно скажу – стянул их у нее в квартире, когда был там незадолго до того, как она окончательно переселилась к Олегу. Но открыть руки так и не дошли, и вот теперь, разбирая хлам перед ремонтом, я нашел эти тетради и понял, что они хоть на какое-то время вернут мне мою Мари.

Первую тетрадь я открывал с каким-то трепетом, даже, скорее, со страхом – словно лез в душу человеку, который никогда не хотел меня туда впускать. В общем-то, оно так и было. Мари всегда была очень закрытой, малоэмоциональной (и всегда обвиняла в таком же поведении Олега, вот что меня удивляло), она мало говорила о чувствах – да почти совсем не говорила, чего уж… Она переживала все в себе, внутри, и я думаю, что во многом именно это предопределило появление ее болезни. Невысказанные эмоции, обиды, боль – все это трансформировалось позже в рак, который забрал ее у меня навсегда.

Я, наверное, не имею права на это «у меня», потому что Мари давно не принадлежала мне, но я ощущал ее всегда только своей. С семнадцати лет я знал и любил эту женщину, так как же я мог не считать ее своей?

Скажу честно – мне было тяжело и страшно прикасаться к страницам, исписанным ее неровным почерком, который я разбирал без труда – привык еще в юности списывать у нее конспекты. Проблема заключалась не в почерке, конечно…

«Олег как-то сказал мне, что я думаю обо всех, кроме себя. Это неправда. О себе я думаю в первую очередь, и все, что я делаю, это всегда в первую очередь для себя. Наверное, от этого все проблемы – я не умею отдавать. Не умела – до встречи с ним. Именно Олег показал мне, насколько кайфово бывает, когда сама отдаешь что-то другому и видишь, как он принимает это. Мне всегда хотелось, чтобы Олег получал от меня в экшене все, что я в состоянии дать. Я это как-то моментально поняла, с первого раза. Я хотела, чтобы ему было хорошо – даже когда упиралась и пыталась его переиграть. Но я просто видела, как ему нравится преодолевать это, как он входит в раж, как им овладевает азарт и желание доказать мне, что я не круче, потому что по определению не могу быть круче, чем он. Да и зачем…

В таких баталиях с Денисом я всегда одерживала верх, всегда выигрывала – даже если потом валялась в крови. Но Дэн вынужден был признавать свой проигрыш, и от этого мне становилось почему-то легче. Да, я его здорово изуродовала, конечно…

Но мы сперва были слишком молодые для некоторых вещей, потом искали свое в Теме, потом стали слишком взрослыми, чтобы что-то менять. А Олегу я досталась уже готовой – знающей свои возможности, свой порог, свои предпочтения. Но я думаю, что Олег, как раз, справился бы со мной и в самом начале. Он не искал подходов ко мне – он их видел сразу. Он делал то, чего хотел сам, внушая мне этим уверенность, что и я хочу именно этого. Удивительное дело – я ни разу не отказала ему в какой-то практике, хотя запросто говорила «нет» Денису. Я не доверяла практик с иглами врачу – и запросто шла на это с Олегом. Именно Олег показал мне, что такое тлеющая плеть в его руке, именно он научил меня еще многим вещам, которые хотел бы, но не мог практиковать со мной Денис.

И именно с Олегом я вдруг почувствовала тягу к подчинению – пусть не в том смысле, как это обычно вкладывается в Д/с. Я считала это абсолютно нормальным, вот в чем парадокс. Олег об этом не говорил, не настаивал, скорее – был против, его тоже увлекал только ничем не замутненный садизм. Может, потому все так и было…»

Ну, вот как-то так. Олегу Мари давала все, о чем он даже не просил, мне же доставалось только то, что она сама решила мне дать. Я не мог внушить ей уважение как Верхний, я понял это только спустя годы. Что бы я ни говорил и как бы ни декларировал свое «главенство» в нашей Теме – Мари это не воспринимала. Олегу оказалось достаточно одного разговора, чтобы она мгновенно и навсегда признала за ним право решать все, что касалось ее.

Она растворилась в нем, ее мир сузился только до пространства, вмещавшего Олега – и ничего больше. Только Олег, его интересы, его желания, его привычки. У меня было так же – моя жизнь крутилась вокруг Мари, но только, в отличие от Олега, ей это было не нужно и не важно.

Иногда в разговорах с Севером всплывает тема Мари. В этом нет ничего удивительного – Север достаточно близкий мой приятель, мы много времени провели вместе, особых тайн давно нет, кроме, может, одной. Даже ему я никогда не рассказывал про тот подвал, потому что понимал – даже для отбитого дээсника это будет «выше крыши». Я начал осознавать это только по прошествии времени, хотя прежде, по свежему, так сказать, не видел никакой проблемы в том, что сделал. Правда, я упускал одну маленькую деталь. Мари в то время уже не была моей нижней, а значит, я не имел никакого права на то, что сделал. Так что даже Северу я об этом не рассказывал.

Но о Мари мы говорили довольно часто, как-то так получалось, что любой разговор о Теме сворачивал к Мари.

– Надо же, как она тебя зацепила, – качал головой Север. – Прости, конечно, но ведь ее нет уже довольно давно, а ты все не можешь избавиться.

– Ты не поймешь, – я не злился, возможно, будь на его месте, тоже бы не понимал этой маниакальной привязанности. – Она была моей первой нижней, с ней я в принципе стал тем, кто я сейчас. Да, учился у Олега – но состоялся как Верхний с Мари, это она меня сделала таким.

– Да уж… голову она тебе крепко повредила, тут не поспоришь.

– Ты, Славка, не сравнивай. Мы с тобой по-разному на Тему смотрим. Для тебя нижняя – всего лишь удобная тушка. А я не могу без эмоций, я это понял в Америке, когда пытался там Тему какую-то мутить. Нет, если мне женщина безразлична – то и пороть ее мне не интересно, и даже Д/с никакой не заходит. Знаешь, это сразу как игра – вроде как вы договорились, что один командует, другой подчиняется, но едва время сессии истекло, все – встали и разошлись, ничего не связывает.

Север закурил, сделал глоток виски – мы выпивали у меня в квартире вечером в пятницу – и пробормотал:

– Ну, и чем это плохо? Глядя на тебя сейчас, уверен, что это наименее травматичный вариант для обоих. Встретились, откатали обговоренное – разбежались, никому не больно, не душно, не тяжело. А привязанность эта все только портит. Сразу начинается скулеж и претензии.

– Ну, не знаю… Мне никогда не мешала привязанность к Мари. Наоборот – мне нравилось чувствовать, что и вне сессии у нас что-то есть.

– А мне нравится, когда Ирка сваливает к себе, – усмехнулся Север. – Я запрещаю ей звонить, писать – и живу спокойно. Семья, жена, дочь – и никакой Ирки до тех пор, пока мне снова не захочется. Тем и хорошо.

– А ей как? Не спрашивал? Может, она потому и подстрекает тебя постоянно на все эти групповухи, чтобы вызвать ревность? Ей не хватает твоего внимания вне Темы – не думал?

– Ты говоришь как Олег, чувствуется школа, – Север откинулся в кресле и поставил бокал на стол. – Он ведь тоже всех за это осуждает.

– Да брось ты, Олег – и осуждает? Нет. Он просто иначе на вещи смотрит. И, между прочим, он таким стал с Мари. Раньше-то у него гарем был, три девки, плюс постоянная нижняя в лайф-стайле. Это потом у него что-то в голове щелкнуло, он от Д/с вообще практически отказался, переключился на садизм. Вот тут они с Мари и спелись, ей же тоже не вкатывало. А он и не требовал, – я закурил, чувствуя, как дым заполняет легкие. – Но ты знаешь, я иногда думаю, что Олег прав. Это, черт его дери, иной раз очень бесит, но он прав – нельзя видеть в нижней только тело, это притупляет кайф.

– Я тебе так скажу. Каждому свое. У Олега течет крыша по другому поводу – он со своими самурайскими принципами тоже много чудит, согласись? Ему нужен весь этот антураж – он господин, рядом гейша, кимоно, поклоны и все вот это. Ну, скажи, что это не так?

– Так. Но это его жизнь, и он в Тему принес ровно то, что ему близко. Не понимаю только, зачем ты Олега сюда приплетаешь.

– Потому что ты начинаешь напоминать его, – Север перекинул ногу за ногу и вздохнул: – Может быть, дело-то не в принципах, а в том, какая нижняя у тебя. Я вот в последнее время стал за собой замечать, что при Мари хотелось себя как-то иначе вести. Да ладно, что ты ржешь? – но я не мог удержаться от смеха – это заметил тогда не только сам Север, но и мы с Олегом. – Ну, правда… Помнишь, на дачу приезжали впятером, когда Олег лежал в больнице? Ты еще тогда Лерку доминячил во весь рост?

– Ну…

– Я же тогда за вами с Мари весь вечер наблюдал, все ждал, чем закончится. Помню, как ты ей вишню в ротик складывал – ох, и лицо у тебя было… Мне казалось, ты ее прямо во дворе завалишь, на мешке, даже не посмотришь, что я сижу рядом.

– Нет, Славка, этого бы не было. Я ей тогда обещал, что не притронусь, хотя очень хотел, чего там… – я махнул рукой. – Но с ней всегда так было – вот она рядом, и мозги отключаются. Я же тогда почему с Леркой так… из-за Мари. Она меня вздернула, но я понимал, что разрядиться с ней не получится, ну, не мог я в очередной раз проотвечаться… Вот Лерка и попала под горячую руку. Да, зажестил, конечно, чего уж… Но это было лучше, чем снова дать Мари повод меня подкалывать.

– Тебе так важно было ее мнение, Дэн? Ну, ты ведь Верхний, разве тебя должно волновать, что думает о тебе чужая нижняя?

– Да мне вообще до звезды мнение любой нижней. Но это была Мари, и это другое.

– Надоело, Дэн, – Север поднялся и пошел к выходу. – «Мари, Мари, Мари» – ты точно башкой двинулся. Мари больше нет. Все, точка. Финиш. Найди новую нижнюю – или Лерку верни, и забудь уже о Мари. Так всем будет лучше.

Он ушел, а я еще долго сидел в темной комнате, потягивая виски и включив телевизор, в который была воткнута флэшка со снимками Мари. Наверное, Север прав – я болен, мне надо лечиться. Невозможно остаток жизни страдать по умершей женщине, пусть даже любил ее. Надо что-то менять, но как? Как?!

«Есть один сон, который я вижу периодически. Питер, ранняя весна – или поздняя осень, еще (или уже) лежит снег, кругом серо, грязно и влажно. Мы с Лялькой ищем кафе и никак не можем найти. Я четко помню, что оно было здесь, в этом дворе-колодце, и даже сейчас там есть что-то, но, попав внутрь, мы понимаем – нет, это не то место. Выходим, бредем дальше сквозь моросящий не то снег, не то дождь, поднимаемся почему-то на третий этаж старого дома на Невском – там тоже было кафе, где мы любили сидеть, но и его нет. Как нет кафе по дороге к Лавре – там теперь тоже французское заведение, но совершенно другое. И в таких бесплодных поисках мы проводим весь день до вечера. Я просыпаюсь всякий раз с острым ощущением потери – как будто не нашла что-то очень важное, что-то, без чего не могу жить дальше. Этот сон повторяется каждый раз до мелочей, я слышу звуки троллейбусов, идущих по Невскому, я вижу мокрые тротуары и большие лужи, в которых тонут наши угги, я чувствую запах Лялькиных духов – она в то время пользовалась «Шансом» от Шанель. И потом все это преследует меня еще какое-то время».

Мари всегда возвращалась из Питера какая-то притихшая и слегка грустная. Олег хмурился, глядя на ее состояние, мне кажется, он ревновал ее и к Ляльке, и к городу, в котором Мари преображалась. Я знаю, что однажды он даже предложил ей переехать – мол, давай уедем туда, раз тебе там хорошо. Мари отказалась:

– Мне там хорошо именно наездами. Вряд ли это ощущение сохранится, если жить там постоянно. Да и чем ты будешь заниматься там?

– Тем же, чем и здесь, машины есть везде, запчасти нужны всем.

– Нет, Олег… я очень тебе благодарна за предложение, но давай оставим все, как есть.

Я, признаться, выдохнул тогда с облегчением – боялся, что она согласится, и они уедут, а я останусь тут один. И, конечно, втайне злорадствовал – она отказала Олегу точно так же, как отказывала мне, это делало нас равными хотя бы в этом. Она была с ним – но вела себя как со мной.

Почему-то стал часто всплывать в памяти тот самый последний экшн на даче, когда компания собралась «на Лерку». В глазах стоит длинная юбка Мари – в красных и белых цветах, кажется, я не видел больше ничего, кроме этого яркого пятна, мелькавшего среди деревьев на участке. У меня тогда здорово оторвало башню, я поставил себе цель достать Мари, и для этого сделал все – от откровенно жестокого экшена до музыки, которая должна была постоянно напоминать Мари о нас. Сейчас мне противно вспоминать, ведь уже тогда с Мари все было не в порядке, и, знай я об этом, ни за что не вел бы себя так.

Но в тот вечер… Я опускал плеть на спину Лерки, а представлял Мари – то, как она скользила бы узкой тонкой спиной за хвостами плети, как чуть выгибалась бы, приникая телом к кресту, как откидывала бы назад голову в промежутке между ударами. И – не издавала бы ни звука, чем заводила бы меня еще сильнее. Мне никогда не нравилось податливое тело под девайсами, я понял это, только потеряв Мари. Всегда думал, что высший кайф – когда нижняя подчиняется любому твоему движению, но нет – именно сопротивление и дает то самое острое наслаждение. Мари сопротивлялась – и я кайфовал от экшена, а податливость Леры только будила желание забить ее насмерть, которое мне все труднее было контролировать.

Мое настроение передалось Олегу – он всегда чувствовал, если у меня что-то в экшене пошло не так, и я почти физически ощущал его раздражение и желание как можно скорее все тут закончить и уйти к себе. Но я не мог ему этого позволить – он окажется один на один с Мари, она даст ему все, чего сейчас не получу я, как бы ни старался.

В какой-то момент мне стало дурно от адреналина, бушевавшего в крови, я повесил плети на плечо и вышел из дома – выскочил, чувствуя, как меня раздирает. Надо было срочно окунуться в воду, чтобы немного снизить градус. Бочка стояла у теплицы, я пошел туда и увидел, что на крыльце бани сидит Мари с сигаретой в пальцах. Вместо юбки на ней были сейчас широкие голубые джинсы и белая блузка с пышными рукавами из кружева, плечи и ключицы открыты. Я судорожно сглотнул слюну и помотал головой, отгоняя мысли. В доме шел экшн, надо было сбросить напряжение и вернуться.

Я остановился у бочки, взялся за края руками и окунулся по пояс прямо в рубахе. Стало полегче, в голове прояснилось, и я перевел взгляд на Мари – та смотрела на меня с ужасом, и это почему-то было обидно.

– Ты чего здесь?

– Курю… а то дискотека твоя заколебала.

– Узнала, значит… Никто, Мари, не в ответе за эту любовь, да? – я поднял упавшие в траву «кошки», снова забросил на плечо.

– Я тебя прошу – иди отсюда, а? И музыку потише сделайте, соседи вызовут полицию – оно надо?

– Так зайди в дом и выключи, – в этом предложении тоже был умысел, я хотел, чтобы она вошла и увидела, что и как происходит с Лерой. И что Олег тоже там, хоть и не участвует.

Мари дернула плечом, но я продолжил давить:

– А там хорошо, Мари… давно мне так хорошо не было… Но было бы, конечно, лучше, если бы там была ты.

Тут Мари предсказуемо сорвалась в крик:

– Хватит! – вскочила с крыльца так быстро, что я отшатнулся, давая ей дорогу:

– Сдурела? – но она, не оглянувшись, почти бегом направилась к дому.

Я пошел следом, гадая, что она сейчас сделает – уйдет сразу наверх или скажет Олегу, что я опять ее достаю. А я был бы, кстати, не против отхватить пару плетей, чтобы сбросить то напряжение, что возникло в теле, потому что от Леры я никакой разрядки уже не получу.

Я вошел на веранду в тот момент, когда Олег, бросивший, видимо, экшн на Макса, обнимал Мари обеими руками, а неподалеку ехидно улыбалась Оксанка. Вот ей, кстати, я бы и сам с удовольствием врезал за то, как она постоянно пыталась зацепить Мари.

Я ехидно прокомментировал боязнь чужих экшенов, возникшую у Мари, и Олег, сведя брови, недовольно сказал:

– Иди, дорабатывай. Сколько раз говорил – не кидай нижнюю на чужих людей.

– Мою никто не угонит, чего переживать? – хмыкнул я, прекрасно понимая, что Олег имел в виду совсем не это. Он действительно всегда говорил, что нельзя оставлять нижнюю с чужими Верхними в экшене и выходить из помещения – это разрушает чувство защищенности и подрывает психологическое состояние нижней. Ну, Мари бы я не бросил никогда, а на Леру мне было, в общем-то, поровну.

Докатать экшн так, как я бы хотел, Олег не дал – видел, что я вхожу в раж и вот-вот начну терять контроль над собой и над девайсами в своих руках. Пришлось подчиниться и ударные убрать в шкаф, чтобы сгоряча Олег не оторвал мне голову. Но напоследок я все-таки умудрился прикоснуться к Мари, вдохнуть ее духи, почувствовать ее тело в своих руках – просто схватил и потащил танцевать, прижимая спиной к себе. Но, когда я нагнул ее вперед, запустив руку в волосы, сзади меня так ожгло по спине, что я взвился от боли и выпустил Мари – Олег вытянул меня крест-накрест моей же «кошкой», с плеча, изо всех сил. Ну, это было не совсем то, чего я бы хотел, зато мгновенно встала на место голова.

И именно эта голова потом весь вечер не давала мне покоя, напоминая о том, чем сейчас занят Олег наверху. Я знал, что в состоянии агрессивного возбуждения, которое я ему обеспечил своей выходкой, он с трудом будет сдерживаться, и Мари придется несладко. Хотя… когда Мари на такое жаловалась? Я слышал, как она кричит там, наверху, и с трудом давил в себе желание пойти под дверь, как делал это раньше. Глушил водку, совершенно не хмелея, надеялся, что она поможет мне прогнать из головы картинки того, как сейчас Олег опускает на обнаженную спину Мари что-то тяжелое, как ее бледная кожа покрывается красными полосами, как они вздуваются, а он, отбросив девайс, кладет на них руку – или прикасается губами. Это было невыносимо, а водка не помогала…

Они спустились вниз уже ночью, когда мы все здорово напились, а Лерка вырубилась на диване в комнате. Макс внезапно воспылал к Оксане, они целовались прямо при всех, и мы с Севером только удивлялись, как это наш Историк вдруг поплыл. Хмурый Сильвер о чем-то трепался с очень уже пьяным Муком, тот, похоже, как и я, мало что соображал. Но его-то появление на веранде Мари не привело в боевую готовность, а вот меня…

Я видел ее затуманенные после экшена глаза, чуть подрагивающие пальцы – и злился, что это не я, не я с ней… И Олег еще со своими замашками старшего брата… Заботливый – сперва забрал у меня единственную женщину, которая мне была нужна, а теперь разговаривает приказным тоном. Но затевать ссору было чревато – после очередного замечания моя голова оказалась прижата к столу огромной ладонью Олега, и я понял, что пора заканчивать и вообще идти спать.

Лерка даже не проснулась, когда более трезвый, чем я, Сильвер перетаскивал ее с дивана на кровать в комнате. Я лег рядом, положил машинально руку ей на спину и тут же отдернул, словно обжегся – это была чужая спина, не та, которую я бы сейчас хотел видеть. Дотянулся до телефона, открыл галерею – Мари. Ее снимки меня успокаивали, я смотрел на них и вспоминал, когда и как сделал их. И даже сейчас, сильно пьяный и не очень вменяемый после экшена, я хотел только одного – чтобы рядом лежала Мари.

«Когда, в какой момент он начал превращаться в то, что представляет собой сейчас? И почему мне так больно думать об этом – словно я виновата? Хотя… скорее всего, так и есть. Я виновата, потому что никогда не давала ему то, чего он хотел. Возможно, уступи я в чем-то, и все пошло бы совершенно иначе. Как? Ну, теперь уже не узнаешь. Нет, я не жалею о том, что было – да и какой смысл? Все устроено так, как должно, и изменить ничего нельзя. Даже моя болезнь это то, что должно было со мной произойти. Я не воспринимаю это как наказание, кару, нет. Я научилась с этим жить. Жить почти так, как до диагноза. Возможно, именно это и позволяет мне все еще оставаться по эту сторону. Даже доктор мой говорит – такое впечатление, что ты живешь вопреки. Как будто доказываешь кому-то, что сможешь. Наверное, он прав. Доказываю. Себе. Если бы я позволила себе только раз усомниться, расслабиться, пожалеть себя – и все, мне кажется, это был бы конец. Нельзя себя жалеть, надо жить так, словно ничего не случилось.

Дэн не умеет этого – потому и мучается. А прими он все случившееся как должное, и было бы иначе. Ну, сам ведь все это затеял, сам – никто не помогал. Не приведи он Олега – и никто не знает, куда бы мы зашли. Хотя… Мне иногда кажется, что Олег появился бы сам, независимо от желания Дэна, и все сложилось бы точно так, как есть сейчас. Он все равно бы меня забрал – и я ушла бы. Ушла бы – потому что даже в первый раз почувствовала, что он тот, кто мне нужен. Тот, кто даст мне все и взамен мало что попросит. Наверное, это эгоистично – так думать. Но я с ним изменилась, я научилась отдавать, пусть и немного совсем, но – уж сколько могу. И делаю я это как раз потому, что Олег не требовал взамен ничего, так и сказал накануне нашего первого экшена в новом качестве – мол, мне важно, чтобы ты почувствовала то, чего хочешь, чтобы ты поняла, что тебе от меня нужно и донесла это до меня, а я уж разберусь. И вот это его стремление дать мне подстегнуло и меня на обратное действие. На желание возвращать ему хоть часть отданного. Если бы Денис это понял, он бы меня не потерял».

Я бы ее потерял… все равно потерял бы, Мари права в том, что Олег возник бы и без моего участия и непременно забрал бы ее – потому что она сама бы этого захотела. Возможно, интуитивно я это понял тогда, после первого совместного экшена, а потому позже подстраховал свое эго, сделав вид, что отдал ее сам. Вроде как не настолько больно – сам же решил, не меня кинули. Но кому я вру? Сейчас-то что уж рисоваться… Я очень рассчитывал, что Мари не во вкусе Олега, я ведь знал, каких женщин он предпочитает, и это было вообще на разных полюсах, ничего общего с Мари, и вдруг…

Получилось, что пока я пытался демонстрировать Мари, как я крут, Олег за моей спиной показал ей, насколько крута она. Разумеется, это не шло ни в какое сравнение с тем, как вел себя с ней я, и в этом заключалась моя огромная ошибка. Из уроков, данных мне в свое время Олегом, я не вынес главного – нельзя считать мазохистку обычной нижней, нельзя вести себя с ней так, как это делается в Д/с иди Б/д. У мазохистов нет потребности в моральных страданиях, им нет нужды заглядывать в глаза Верхнему снизу, валяться в ногах и позволять уничтожать себя. Им нужна боль, а таким, как Мари – «черным» – и вовсе исключительно боль без всяких намеков на что-то другое. Я не услышал или не захотел услышать этого, а Олег пользовался своими знаниями совершенно иначе.

И все эти проклятые фотографии, черт бы побрал мой талант и ее притягательность, которую так хорошо ловила камера… Те две фотографии, где не все лицо даже, а лишь его часть, не прикрытая коленом или плечом – этот взгляд исподлобья, эти глаза, в которые хотелось смотреть. Там даже не имела значения ее нагота – ее и не замечаешь в первый момент, потому что сразу видишь взгляд и уже не можешь оторваться. Если это так действовало на меня – то с чего я решил, будто Олег проигнорирует? Ну, вот он и запал…

А я, идиот, так гордился тем, что у меня такая нижняя, что даже не заметил, как создал почву для начала их отношений. Ну, ведь не зря Олег, больше пятнадцати лет не приезжавший в наш город, вдруг явился «родной землицы понюхать». Конечно, причиной был его интерес к Мари – уж слишком, видимо, красочно я ее расписывал. Да, умение держать язык за зубами еще никому не вредило…

Но когда, в какой момент я сделал первый шаг к тому, чтобы потерять Мари? Ведь она ушла не на ровном месте, не потому, что ей сразу понравилось катать с Олегом, нет. В первый раз – точно не понравилось, не могло, я ведь знал ее. Ее уход был целым комплексом обстоятельств, и в какой-то же момент я положил этому начало? Мари была привязана ко мне, я это чувствовал, хотя никогда не был на сто процентов уверен в том, что она не преодолеет в случае чего эту привязанность.

Я же… Я раньше не думал о том, что тоже настолько зависим от нее, от ее тела, от ее выносливости в Теме, от того, что она мне давала. Мне, кстати, всегда казалась недостаточной «обратка» от нее в экшене и только сравнив потом с несколькими попавшими мне под руку нижними, я осознал, что большинство из них просто имитируют, стараются уловить мое настроение и подстроиться под него. И в этом смысле честнее было то, что делала в экшене Мари – она не играла. Когда я это понял, мне стало еще хуже – каждую потенциальную нижнюю я буквально сразу подозревал в том, что они фальшивят. Я умел отличить крик боли от крика удовольствия, и тут обмануть меня было довольно сложно. Попытки сделать это раздражали, а предпринимали их все – о Мари в нашей в общем-то небольшой тусовке говорили много, почти все знали, на что она способна в экшене (ну, сам дурак, конечно, слишком много об этом разговаривал), а потому каждая нижняя, становясь или ложась под мой девайс, подсознательно старалась переиграть ее.

Мари плакала в экшене за все годы один раз. Да, вот так – только единожды мне удалось довести ее до слез и потом словить дополнительный кайф, держа ее голову за подбородок и губами собирая слезинки с ее щек. Даже сейчас при воспоминании об этом у меня все горит внутри, а тогда…

Я чувствовал себя совершенно опустошенным, настолько меня захлестнули эмоции. Мари лежала рядом, я так и не снял с нее обвязку, и она не могла пошевелиться, а я был так благодарен ей за то, что испытал минуту назад. Но, разумеется, она испортила все одной только фразой, произнесенной равнодушным тоном:

– Отдышитесь, Мастер, а то заплачете… – и я озверел в секунду.

Схватив подвернувшийся под руку короткий жесткий бич из натуральной бычьей кожи, я полосовал ее прямо в обвязке до тех пор, пока не почувствовал, что у меня ноет локоть и запястье. Откинув девайс на пол, я перевел взгляд на лицо Мари – оно было залито кровью, хлеставшей из губ. И было непонятно – то ли она сама так прикусила их, то ли я промахнулся и попал метелкой бича по лицу…

Вот тут я отрезвел и испугался – мог запросто выбить ей глаз, оставить рубец на лице… Трясущимися руками я начал распутывать джутовые веревки, и Мари непроизвольно охала – к освобожденным участкам тела приливала кровь, а места, по которым прилетало бичом, начинали болеть еще сильнее. В конечном итоге Мари просто потеряла сознание от боли, и меня охватила настоящая паника. Руки ходили ходуном, я не мог открыть ампулу с нашатырем, не мог нормально вытрясти его на тампон, боялся прикоснуться к Мари. В обморок она падала не впервые, но не в таких обстоятельствах.

Я осторожно переместил ее голову себе на колени, подсунул одну руку под затылок, а другой поднес к носу тампон:

– Маша… Маша, дыши… дыши, моя зайка…

Она сделала судорожный вдох, закашлялась, отпихнула мою руку и застонала:

– Отпусти… больно…

Конечно, ей было больно – следы от веревок на теле чередовались кое-где с кровавыми просечками и просто вспухшими от ударов участками кожи. Я вспомнил, как Олег накрывал меня после порки мокрой простыней, и мне становилось легче. Мари обычно такие вещи не приветствовала, но сегодня я уже не собирался к ней прислушиваться, чтобы не натворить еще чего поинтереснее.

Вернувшись из ванной, я без разговоров завернул Мари в простыню, лег рядом и прижал к себе, целуя куда-то за ухо:

– Прости меня… я идиот…

Она ничего не сказала, только дернула головой, давая понять, чтобы заткнулся. Я умолк, но руки не убрал, так и обнимал ее до тех пор, пока не почувствовал, как ее дыхание стало ровным, спокойным – Мари уснула.

Во многом вот такие моменты, возникавшие в экшенах все чаще, стали причиной того, что я предложил Олегу откатать совместный экшн. Я в том числе хотел показать Мари, что я не такой уж отмороженный, что бывают люди, которые так работают, не впадая в раж, потому что Олег именно таким и был. Ему не нужен был визуал, чтобы начать махать девайсом со всей дури, его не вздергивали какие-то слова – он изначально был нацелен в экшене на жесть, всегда предупреждая об этом своих нижних.

Мари считала, что так не бывает, что любой Верхний должен уметь себя контролировать, а я просто истерик, которому слово «самоконтроль» вообще пустой звук. Ну, ей предстояло убедиться в том, что она ошибается.

Я уже говорил, что мне хотелось дать ей возможность сравнить – и вот тут я просчитался. Все пошло не так с самого начала, с того момента, как Мари взбрыкнула и согласилась на экшн только после разговора с Олегом.

Да и он, если честно, не оправдал тогда моих ожиданий. Я ждал поддержки, дружеского плеча, советов от учителя – а он настолько погрузился в Мари, что весь экшн принадлежал им двоим, а я оказался на подхвате. Но я понимал и то, что только Олег с его опытом в Теме может хоть чем-то помочь мне, хоть как-то объяснить, что и как я должен делать, чтобы не потерять Мари.

Когда я понял, что Олег влюбился, мне сперва стало смешно – ну, куда это, влюбиться в Мари? Ты еще в кусок рельса влюбись, отдача будет та же. Я искренне считал, что, кроме меня, любить ее по-настоящему не сможет никто. Детский сад, конечно, но…

Я на самом деле так думал. У Мари был отвратительный характер, острый язык и какая-то нарочитая внутренняя свобода, которой она страшно дорожила. Она не позволяла посягать на ее личное пространство, личное время – именно потому у меня никогда не было ключа от ее квартиры, я никогда не ночевал там с ней – она предпочитала приходить ко мне и потом уходить или не уходить, если я этого не разрешал.

Так вот Олега она впустила в свою жизнь сразу, безоговорочно, и это злило меня сильнее остального. Я, значит, ей мешал – а ради него она легко поступалась таким драгоценным для нее собственным пространством.

И, похоже, тот экшн за моей спиной дал обоим ответы на многие вопросы, потому что я с удивлением заметил, что они понимают друг друга совершенно без слов. Во втором парнике Мари уже так не упиралась, а Олег не давил ее, зато появилось много других вещей, о которых предварительно не договаривались.

Я с удивлением смотрел, как, отбросив флоггеры после разогрева, Олег обхватывает руками ее грудь и долго бродит по ней губами, и все ждал, что Мари рявкнет из-под кляпа или просто всадит ему каблук туфли в босую ногу, как сделала бы со мной, но нет. Нет, черт их возьми! Он лапал ее – а она молчала, только глазами улыбалась из-под челки. Вот сучка, подумал я тогда и во второй серии усилил удары, стараясь дать ей понять, что недоволен ее поведением – все-таки ее Верхним был я.