Мари-Франсуа Горон
Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов

Во время этих экскурсий один из наших агентов, Жом, отправился на бульвар Мальзерб к некоему Пранцини.

– Его нет дома, – ответила сыщику госпожа Д., очень почтенная особа, торговавшая картинами и у которой нанимал комнату этот Пранцини. О своем жильце она дала самые лучшие отзывы.

– Когда он возвратится, – сказал Жом, – попросите его прийти в сыскное отделение, он может дать нам некоторые сведения.

Глава 2
Двое убийц

Спустя два дня после убийства мы получили из меблированных отелей уведомления на наши запросы. В гостинице Калье, близ вокзала Северной железной дороги, именно в ночь преступления, исчез один из жильцов, назвавшийся Анри Геслер.

Анри Геслер! Гастон Геслер! Убийца очень легко мог изменить имя. Менее чем через час по получении этого уведомления я был уже в гостинице Калье и входил в маленький, невзрачный номер исчезнувшего путешественника. В этой комнате я нашел плохенький чемодан, бумажный пакет из-под сигар, старый медальон с женским портретом и очень простенькие рубашки, с метками «Г. Г.».

– Гастон Геслер! – воскликнули агенты, сопровождавшие меня.

Действительно, улики были подавляющие.

Этот субъект назвался Анри Геслер, а между тем на его белье была метка «Г. Г.», что легко могло означать Гастон Геслер. Он приехал в гостиницу 5 марта, а исчез в ночь с 16-го на 17-е, то есть именно в ночь совершения преступления, после неприятного разговора с хозяином гостиницы, который грозил выгнать его на улицу, если он не уплатит за комнату. Виновность этого субъекта казалась ясной как божий день.

А между тем я далеко не разделял энтузиазма моих агентов. Быть может, я уже начинал заряжаться скептицизмом господина Тайлора, или просто чутье подсказывало мне истину, но, несмотря на столь поразительное стечение обстоятельств, я не видел в них бесспорного доказательства… Тем не менее я захватил все предметы, найденные в комнате гостиницы Калье и принадлежавшие Геслеру. Я не забыл даже обрывка избирательного манифеста города Бреславля, по всем признакам служившего предварительно оберточной бумагой для колбасы.

Этот манифест какого-то немецкого социалиста тотчас же показался мне чрезвычайно важным. Может быть, простой случай забросил сюда этот смятый и разорванный клочок бумаги, но могло случиться также, что путешественник, имевший этот листок, приехал из Бреславля.

Известие о том, что в гостинице Калье был найден убийца, произвело сенсацию в Париже, и мне кажется, что будет небезынтересно воспроизвести здесь выдержки из газет того времени. Таким образом, читатель легко составит себе понятие о тогдашнем настроении общественного мнения.

Репортеры уже начали следить… за начальником сыскной полиции. Несколько журналистов, узнав, что я отправился куда-то, но не зная, куда именно, поджидали моего возвращения на набережной Орлож. Как только я поднялся в сыскное отделение, они обратились к моему кучеру.

– Это вы возили господина Горона? – спросил один из них строгим и авторитетным тоном.

– Совершенно верно, сударь, – ответил немного оробевший кучер.

– Прекрасно, мы сейчас проверим.

С этими словами они уселись в экипаж. Кучер, полагая, что имеет дело с высшими чиновниками из полицейской префектуры, быть может, с самим префектом, по крайней мере, он рассказывал мне впоследствии, потому что я из любопытства захотел расследовать этот странный инцидент, – отвез их в гостиницу Калье, где путаница продолжалась.

Хозяин гостиницы также вообразил, что это высшие чиновники, с низкими поклонами повел показывать им комнату Геслера и дал самые подробные объяснения.

Из всех газетных рассказов я приведу статью из «Энтран-зижан», как наиболее правдоподобную:

«В последний свой приезд из Нанси в Париж предполагаемый убийца остановился в отеле Калье, на углу улиц Сен-Кентен и Дюнкирхенской. Он приехал 5 марта и занял сначала комнату, стоившую 5 франков в сутки. Находя ее слишком дорогой, он перешел на шестой этаж.

Из своего нового помещения он выходил только во втором часу дня и возвращался поздно ночью. В гостинице он не спрашивал обедов.

16 марта утром ему подали счет в 30 франков. Он покачал головой и ответил по-немецки: nicht (нет).

Вечером, за несколько часов перед убийством, он ушел, оставив простой желтый чемодан. В этом чемодане оказались только незначительные и малоценные предметы. С тех пор Геслер не возвращался в гостиницу.

В последнее время Геслер сильно нуждался в деньгах. В последний раз, выпив чашку кофе в соседнем ресторане, он не мог за нее заплатить, так как в его кармане не оказалось ни гроша.

Геслер очень плохо говорил по-французски, к фразам, которые он произносит на этом языке, он примешивает массу немецких слов».

Из отеля Калье мои агенты отправились на вокзал Северной железной дороги, чтобы навести там кое-какие справки. Из этого обстоятельства журналисты сделали свое заключение, и в «Голуа» появилась статья, извещавшая, что Геслер, которого разыскивает полиция, уехал в Брюссель.

Впрочем, вечером Агентство Гаваса разослало следующую телеграмму:

«Убийца пока не разыскан, есть основание предполагать, что он еще не покинул Парижа».

Между прочим были и совершенно фантастические газетные статейки, доказывавшие лишь пылкость фантазии репортеров, но отнюдь не знакомство с делом. В этих статьях очень подробно рассказывалась романтическая связь Геслера с его жертвой.

Конечно, читая эти романтические пробы пера господ репортеров, мы только улыбались. Зато господин Гюльо сделал довольно кислую гримасу, когда на следующий день в «Тан» появилась следующая заметка:

«Судебные власти сильно раздражены тем, что, благодаря нескромности некоторых участников судебного следствия, газеты могли оповестить публику о находке на месте преступления манжеты и пояса убийцы.

По словам занятых этим делом, преступник, убив трех лиц, которые одни только знали его в доме, должен был считать себя безнаказанным. Оказалось же, наоборот, что он, по характерному выражению одного судебного следователя, оставил по рассеянности свою визитную карточку на месте преступления. С первого же момента имя его сделалось известным, и вскоре узнали, в каком отеле он остановился, а также и то, что он оставил чемодан из желтой кожи, который господин Тайлор перенес в свой кабинет. Напрасно полиция расставила агентов около гостиницы в ожидании, что преступник вернется за своими вещами. Теперь, когда личность его выяснена, все эти меры, разумеется, бесполезны».

Господин Гюльо был так раздражен, что едва не обвинил меня, будто я сам предоставил своего кучера в распоряжение репортеров.

Тем не менее, так как ему приходилось считаться с прессой, он был вынужден поместить в «Судебной газете», официальном органе судебного ведомства, подробное разъяснение.

В своей статье Гюльо объяснил, что магистратура, в интересах раскрытия истины, старалась сохранить в строжайшей тайне все свои действия, так как разоблачения их могли способствовать бегству преступника.

«Но прискорбная нескромность прессы заставляет следственную власть изменить тактику.

После появления некоторых статей, с одной стороны, слишком пространных для того, чтобы преступник мог оставаться в неведении относительно всех мельчайших подробностей, касающихся его, с другой – недостаточно верных для того, чтобы публика могла принять участие в розысках виновного, магистратура находит нужным дать подробный перечень примет убийцы, а также описание похищенных драгоценностей. Предполагаемый виновник преступления – Анри Гастон Геслер, тридцати пяти лет, рост 1 м 70 см, худощавый, с черными усами, бледный, физиономия угрюмая и злая, одет прилично. Существует предположение, что он родом из Австрии. Он говорит на нескольких языках, занимается живописью или фотографией, вращается в обществе женщин легкого поведения и играет роль посредника.

Предполагается, что похищены следующие вещи:

Небольшой золотой кошелек с гербом.

Такой же серебряный кошелек, но без герба.

Золотые дамские часы в форме сердечка, покрытые голубой эмалью и осыпанные бриллиантами.

Кольцо с очень крупным бриллиантом – солитером.

Серьги с двумя крупными солитерами.

Золотой браслет – цепочка с бриллиантовым фермуаром. Два маленьких брелока в форме полишинеля и рыбки.

Всех, могущих сообщить что-либо по этому делу, приглашают обращаться к судебному следователю господину Гюльо».

После этого заявления в публике сложилось убеждение, что убийца – Гастон Геслер, и, само собой разумеется, на бедного господина Тайлора посыпались нападки и насмешки за то, что он не может задержать этого неуловимого Геслера.

Один депутат, господин Делатр, обратился к министру внутренних дел со следующим письмом, которое обошло столбцы всех газет:

«Господин министр.

Во время прений по поводу убийства префекта в Эрском департаменте, я говорил в палате: „Пусть префект полиции назначит 20 000 франков премии тому, кто укажет убийцу, и через несколько дней преступник будет в его руках“.

Это предложение – по отзыву „Журналь де Деба“ – было самое разумное и рациональное из всех тогда высказанных.

В данном случае, если сведения, добытые прессой, верны, то государство унаследует после убитой Марии Реньо значительный капитал. Но было бы справедливо изъять из этой суммы 2000 франков в пользу того, кто найдет убийцу?

Этот способ практикуется за границей. Несколько лет тому назад одно большое финансовое учреждение во Франции с успехом применяло эту систему. Евг. Делатр».

Это предложение возбудило оживленную полемику между газетами. Одни одобряли его, другие порицали, а Париж был взволнован этим загадочным преступлением, быть может, даже более, чем политическими скандалами, о которых я говорил в первой части моих записок.

Я воспроизвожу все эти подробности, так как теперь они сделались историческими документами. Это история взаимной борьбы судебной власти, полиции и прессы. Несмотря на все огорчения и досады, которые нам причиняла пресса, я должен признаться, что часто она оказывала нам услуги.

Каким образом Геслер мог познакомиться с госпожой де Монтиль? Ни тетушка Антуана, ни привратница не припоминали, чтобы им случалось видеть субъекта, похожего, по описаниям хозяина гостиницы Калье, на этого Геслера. Пришлось искать объяснений во всей жизни Марии Реньо. Теперь я нашел заметку, которую составил тогда по сведениям, добытым моими агентами:

«Мария Реньо родилась в 1847 году в Шалон-сюр-Соне. У нее была сестра двумя годами моложе ее, по имени Луиза. Их отец имел контору нотариуса и, по невыясненным до сих пор причинам, должен был ее продать. С тех пор он постоянно крайне нуждался в деньгах и не занимал в обществе того положения, на которое мог претендовать.

Мать Марии Реньо, женщина очень слабого здоровья, была плохая хозяйка и очень мало заботилась о воспитании дочерей. Между тем девочки, подрастая и развиваясь, становились замечательно хорошенькими. Молодые люди, которые беспрепятственно могли за ними ухаживать, устраивали в их честь балы и праздники. Их падение казалось неизбежным и не заставило себя долго ждать.

В семнадцать лет Мария Реньо сделалась любовницей сына одного из богатейших негоциантов в городе. Спустя некоторое время Луиза также сошлась с сыном прокурора.

Мария Реньо с самого начала выказала непостоянство и ветреность. С семнадцати до девятнадцати лет она имела нескольких любовников, между прочими молодого графа Ф., который часто приезжал в Шалон для наблюдения за своими обширными имениями в окрестностях города.

В 1868 году Мария покинула семью и уехала со своим первым возлюбленным, Артуром X., который повез ее в Германию. Там они пробыли два года, живя то в Кобленце, то в Лейпциге.

В 1870 году, когда вспыхнула франко-прусская война, Мария Реньо возвратилась во Францию вместе со своим возлюбленным, ресурсы которого значительно истощились. В это время она была уже слишком практична, чтобы продолжать связь с человеком без состояния. Вот почему она оставила Альберта X. и сошлась с одним из его приятелей, который поселил ее в хорошенькой маленькой квартирке на улице Рима.

Эта связь была непродолжительна.

С тех пор у Марии Реньо перебывала масса покровителей, из которых иные и поныне занимают видное положение в политических сферах. В 1871 году она переселилась в роскошную квартиру на той же улице, в доме номер 66. Здесь она прожила одиннадцать лет. В конце 1883 года переехала на улицу Монтень, где ей было суждено окончить жизнь таким трагическим образом.

Госпожа де Монтиль вела почти замкнутый образ жизни, очень мало выезжала и часто целые дни просиживала в капоте. Тем не менее она заказывала себе очень дорогие туалеты, которые редко надевала или до которых даже совсем не дотрагивалась, и они выходили из моды.

Ее бриллианты, о которых так много говорили, действительно, были замечательны. Между прочим, у нее были: жемчужное колье, диадема и эгретка, стоившая, как она рассказывала, 25 000 франков. К этому списку необходимо прибавить ту пару серег с крупными бриллиантами, которая была похищена убийцей.

Замечательно расчетливая и аккуратная, Мария Реньо была чрезвычайно пунктуальна и осмотрительна во всех своих поступках. Имея трех постоянных содержателей, она давала каждую неделю большой обед в честь и на счет одного из своих покровителей, который приглашал своих друзей. Таким образом, у нее никогда не могло произойти неприятных столкновений. Для каждого из своих друзей она надевала различные платья и специальные, известные только ему драгоценности.

Мария Реньо изо дня в день вела счет приходов и расходов. Она терпеть не могла долгов и перемен. В течение двадцати лет на нее работали одна портниха и одна модистка.

Трудно было предположить, чтобы она давала деньги своему «другу сердца», по крайней мере, по ее приходно-расходным книжкам этого не было видно.

Вообще, она была очень скупа и обнаруживала щедрость и нежность только к маленькой Мари, дочери Анны Гремери. Эта Анна Гремери, также уроженка Шалона, никогда с ней не расставалась и была скорее подругой и наперсницей, чем служанкой.

Она знала все секреты своей госпожи, но была очень сдержанна и молчалива. Она никогда ни одним словом не проговорилась перед старой кухаркой, которая ничего не знает и не может ничего сказать».

Такова была история этой женщины, в сущности, банальная, как и большинства современных куртизанок, – в действительности же, очень печальная и мрачная, если сравнить этот отчет со страничкой из записной книжки, которую мы нашли у Марии Реньо. В этих строках ясно выразились разочарование, тоска и утомление, которые подавляли несчастную женщину за несколько часов перед тем, как нож убийцы перерезал ей горло. Геслер, если это был он (хотя ни Тайлор, ни я не особенно верили этой гипотезе), мог быть только одним из случайных любовников, с которым Мария Реньо старалась развеяться и забыть свое горе.

К тому же, судя по описаниям, данным хозяином гостиницы Калье, этот Геслер не мог представлять ничего соблазнительного. С другой стороны, вещи, найденные в его комнате, далеко не свидетельствовали о его элегантности.

Старый желтый чемодан был самой простой работы. В нем находились: две рубашки с метками «Г. Г.», несколько воротничков с клеймом берлинской белошвейной: «Magde, Moh-renstrasse, 27», связка ключей, два портмоне черной кожи с одной немецкой монетой в два пфеннига и одной мелкой австрийской монетой, маленький медальон с портретом женщины лет пятидесяти, одетой и причесанной по старинной моде, билет венской конно-железной дороги, две пары потертых носков и клочок избирательного манифеста в Бреславле, о котором я уже говорил.

Более тщательные обыски в квартире Марии Реньо не открыли нам ничего нового.

21 марта, когда я еще раз приступил к осмотру чемодана Реслера, ища во всех его уголках какого-нибудь знака или хоть какого-нибудь смутного указания, которое иногда находишь после многократных осмотров, мне доложили, что один из сотрудников «Журналь де Деба» желает со мной поговорить по очень важному делу.

Я велел принять его. Это был господин Вандом, еще молодой человек, который часто бывал у нас в сыскном отделении.

– Знаете ли вы, что убийца Марии Реньо арестован в Марселе? – сказал он.

– Вы шутите?

– Читайте! – ответил он и подал мне телеграмму, которую марсельский корреспондент прислал в редакцию «Журналь де Деба».

В этой телеграмме было сказано, что накануне вечером в марсельском Большом театре, во время представления «Севильского цирюльника», был арестован некий Пранцини, поведение которого казалось подозрительным, так как он раздавал бриллианты и драгоценности обитательницам одного закрытого дома.

Он не мог объяснить, откуда у него эти драгоценности, был арестован, наутро его нашли в тюрьме без чувств. Так как ночью он пытался задушить себя.

Тогда главному марсельскому комиссару пришла идея сравнить драгоценности, которые этот человек подарил проституткам, с приметами драгоценностей, похищенных у Марии Реньо, по списку, только что полученному им.

Я был поражен. Итак, газета сообщала нам, полиции, известие об аресте убийцы или, по крайней мере, его сообщника, сбывавшего похищенные драгоценности! О, бюрократия полицейской организации! О, дикая рутина, мешающая полиции пользоваться новейшими усовершенствованиями, каковы телефон и телеграф, когда ими с успехом пользуются воры, убийцы… и журналисты!..

Я поспешил к господину Тайлору, который был также поражен и, если возможно, еще более возмущен.

Мы отправились в кабинет префекта полиции, но там еще не было получено никакой телеграммы.

Тогда мы решились сами сделать запрос по телеграфу, но не главному марсельскому комиссару, так как не имели на это права, а марсельскому префекту, который должен был ответить самому префекту полиции.

Спустя несколько часов длинная официальная телеграмма сообщила нам все подробности ареста Пранцини.

В субботу вечером из Парижа в Марсель с курьерским поездом прибыл довольно хорошо одетый господин, нанял карету и велел везти себя в гостиницу «Ноай», где записался под фамилией Пранцини и назвался шведским доктором, отправляющимся в Сингапур. В двенадцатом часу ночи он ушел из гостиницы и хотел попасть на бал артистического клуба, но его не впустили, так как он не имел пригласительного билета. Тогда он отправился в кафе «Монте-Карло», оттуда уехал с женщиной, которую теперь разыскивают.

Утром путешественник возвратился в гостиницу, оделся и отправился в ближайшую церковь к обедне!

Затем он позавтракал в ресторане «Паскаль» и послал нанять экипаж; ему достали открытую коляску номер 112, которой правил кучер Берн. Сначала он велел ехать в гостиницу «Ноай», откуда затем вышел с небольшим свертком под мышкой и спросил:

– Куда ездит по преимуществу высшее общество?

– В Лоншан, – ответил кучер.

– Ну, так поезжай в Лоншан.

Доехав до монументальных ворот, он вышел, затем вернулся через полчаса, снова сел в экипаж и приказал сделать тур по Прадо.

Во время катанья он казался взволнованным, нервным и встревоженным. Наконец он обратился к кучеру и велел ехать в «закрытый дом» – так называются в Марселе этого сорта заведения.

– Самый шикарный на улице Вентомаги, у Алины! – сказал кучер.

– Поедем туда! – ответил путник. – Я ее знаю.

Там он оставался довольно долго, затем поехал обедать в ресторан «Иснар», откуда велел везти себя в Большой театр.

Однако его пребывание в «закрытом доме» на улице Вентомаги не осталось незамеченным. Он роздал проституткам ценные подарки, между прочим, золотые дамские часы и серьги.

Вполне возможно, что почтенная матрона, содержательница этого учреждения, никогда не подумала бы уведомить полицию, если бы в последнее время не была в контрах с комиссаром, которого сильно побаивалась. Господин Курт, комиссар округа, был человек энергичный и неутомимый и хотел водворить хоть некоторый порядок в этом квартале, населенном по преимуществу жрицами Венеры Meretrix.

Сообщение Алины поразило господина Курта. С замечательным полицейским чутьем, – в чем я отдаю ему должную честь, – господин Курт тотчас же сообразил, что необходимо разузнать, кто этот щедрый Крез, который дарит проституткам золотые часы с бриллиантами и серьги.

– Где найти этого человека? – спросил он у почтенной матроны.

– О, это вовсе не трудно, – ответила она, – его привез кучер номер 112, которому мы вручили 5 франков, как это принято, когда к нам привозят щедрого гостя.

Агент сыскной полиции без труда отыскал кучера Берне, дремавшего на козлах в ожидании седока, перед Большим театром.

– Я сейчас покажу вам его, – сказал он.

Войдя в залу, он указал человека, который сидел в креслах и, по-видимому, с большим вниманием перечитывал афишу.

Сыщик очень любезно попросил этого субъекта следовать за ним, тот не оказал ни малейшего сопротивления, и через несколько минут они были уже в кабинете господина Курта.

– Откуда вы взяли драгоценности, которые раздавали женщинам в публичном доме? – спросил его комиссар.

– Я? – ответил он с невозмутимым спокойствием. – Я ничего никому не давал.

На очной ставке с этими женщинами и кучером, который возил его целый день, он объявил, что вовсе их не знает.

При таких условиях господин Курт счел нужным задержать этого субъекта, по крайней мере, до следующего дня.

На следующее утро начальник марсельской сыскной полиции, бывший в отпуске весь день накануне (так как это было воскресенье), нашел на столе в своей канцелярии подробный список похищенных у Марии Реньо драгоценностей. Прочитав его, он был поражен сходством часов и серег, подаренных проституткам, с вещами убитой женщины. Почти тотчас же вслед за этим ему доложили, что арестованный накануне человек был найден в бессознательном состоянии в камере арестного дома, где он провел ночь.

Красное, с признаками прилива крови лицо Пранцини ясно свидетельствовало о том, что ночью он пытался задушиться подкладкой своего пальто, которая разорвалась. Приглашенный к нему доктор констатировал красную полосу вокруг шеи.

– Где вы живете в Париже? – спросил комиссар.

– У моей любовницы госпожи С., на улице Мартир.

Таковы были первые ошеломившие нас известия, полученные нами из Марселя и несколько часов ранее напечатанные во всех газетах!

Искали Геслера, а нашли Пранцини: не исключено, что это одно и то же лицо…

Нет, это было невозможно. Марсельский судебный следователь прислал нам приметы арестованного человека, и как бы ни были неточны все приметы вообще, но по ним никоим образом нельзя было признать в задержанном субъекте путешественника из отеля Калье.

Прежде всего, нужно было разыскать любовницу Пранцини… Тайлор и Гюльо в час ночи приехали на квартиру госпожи С. и, после краткого допроса, арестовали ее.

Тем временем я и сыщик Жом мчались с курьерским поездом в Марсель. Господин Тайлор поручил мне закончить следствие, начатое там, и привезти Пранцини в Париж.

В сыскном отделении были несколько раздосадованы тем, что этот человек был пойман в Марселе, а не в Париже. Вместе с тем Геслер сильно нас заинтересовал: уж этого-то, по крайней мере, мы хотели арестовать сами, если только Геслер не был мифом!

Дорогой, беседуя с Жомом, я строил различные гипотезы относительно этого преступления… По-моему, оно не было совершено двумя… Наносил удары только один, следовательно, другой мог только сбывать похищенные вещи…