Маргарита Смирновская
Поймать лаптем удачу
– Ты, стерва! Ты что натворила?! – орал голос.
Тот же, что из записи с регистратора. Я не стала дослушивать и отключила громкость и вибрацию телефона, чтобы он больше меня не тревожил. Мне стало еще страшнее. Все так, и это Высоковский. Он понял, что я удалила программы. Теперь точно убьет. Но предаваться унынию, у меня не было времени. Пора было выходить.
Я позвонила Кристине, чтобы она меня встретила. В этом поселке я была впервые и понятия не имела, какой из особняков ее. Кристя, идя мне навстречу, кричала издалека.
– Жива еще! – Она смеялась. – Ну как, вернешься на свой завод?
– Куда же я денусь, – ответила я.
В глубине души, если бы я была выдуманной мною Ольгой Алексеевной и не знала о Высоковском ничего, точно бы бросила завод и пошла работать в это агентство. Хотя бабский коллектив терпеть не могу. Взять хотя бы эту Екатерину: за десять минут двух начальников в грязи утопила, и это при незнакомом человеке!
Кристя повела меня не к себе домой, а в мини-бар. Там мы сели в уютной кабинке и разговорились. Кристина расспрашивала меня, устроила ли я бардак у Михаила. Я ей честно сказала, что я ему сделала.
– Вика, у тебя мозги есть? Да я бы сама убила тебя на его месте. Ты представляешь, какой там оборот и какая отчетность?
– Конечно. Потому я это и сделала!
Кристина засмеялась.
– Тебе конец. Хорошо если судом все закончится. Он в рабочем процессе – монстр, ты сама видела.
– Я видела, как у него сплетни ходят, а он с этим ничего не делает.
– Окстись, Вика. Вокруг этой семейки всегда слухов больше, чем вокруг Сталина или Ивана Грозного. Где правда, где ложь – непонятно. Меня больше беспокоит, что он с тобой сделает после твоего озорства. Ты его там видела?
– Нет. Но слышала. – Я вспомнила его голос за спиной. – Но не уверена, что он узнал меня, или что позвал именно меня.
– Вик, я ничего не понимаю. Он позвал тебя? И ты уверена, что это он позвал тебя?
– Кристь, я уверена, что за спиной был он, и голос принадлежал ему, но что он позвал именно меня – я не уверена. Да он и не звал, а скорее спросил: Вика ли я.
После того как я четко все вспомнила, меня стали одолевать сомнения, что он меня не узнал. Да, узнал. Потом узнал, что я ему сделала, и мне начали названивать его дружки. Но сказала я совсем другое.
– Нет, он не мог узнать. Он меня видел два раза в жизни. Для того чтобы узнать человека, надо уметь примечать особенности, тонкости каждой личности. Таким свойством памяти обладают редкие люди. Их всего около десяти процентов. Ты меня не узнала. В больнице тоже не узнали. Не мог он меня так хорошо запомнить.
– Да… – Кристя задумалась. – Что теперь делать будешь?
– На похороны пойду и посмотрю. Не знаю, что я увидеть хочу, честно говоря… И потом, Павел на Маше жениться хотел. Надо проститься.
– Ну-ну, подруга. Знаешь что, я с тобой пойду. – Кристина снова задумалась. – Но пойдем отдельно. Не хочу, чтобы меня считали твоим покровителем. Да, ты знаешь, что оценщик сказал про бриллианты? Они стоят целое состояние! Где он их взял, и почему их искали, если он хотел их подарить Манюне? Пашка всегда был скользким, но чертовски обаятельным. Царство ему небесное!
Кристина залпом выпила коньяк.
Я же сидела и думала, рассказать ли ей, что в меня стреляли, или не стоит.
– Кристин, у меня к тебе просьба. Денежная.
– Сколько?
– Не знаю. Сколько стоит хорошая дверь с сигнализацией?
Кристина налила еще немного коньяка.
– Не озадачивайся. Я сама пришлю к тебе мастера, он установит вам новую дверь. Потом сочтемся.
Она тут же набрала номер телефона и с кем-то заигрывающе заговорила, назвав мой адрес. Выяснилось, что нынешнюю дверь тоже этот человек нам устанавливал, поэтому знает параметры. Это было здорово, к тому же он прямо сегодня обещал приехать с помощником и все сделать.
Спросив время похорон Павла, я попрощалась с Кристиной и собралась домой. Спина моя уже отваливалась. Хотя ботинки Машины были очень удобными, но все-таки носить такой высокий каблук я не привыкла. Я села в такси, и через пятнадцать минут была у родного подъезда.
Машинально подняв глаза к своим окнам, я вздрогнула. Мне сразу бросилось в глаза, что на кухне горел свет. Я от страха даже забыла с шофером расплатиться. Стояла, как дурочка и смотрела на свое окно, никого на кухне не видя. Водитель еле растряс меня. Я не помню, сколько ему отдала денег. Как мне казалось в тот момент, я буквально ползком пробиралась по лестнице. Свет в подъезде горел, но мне все равно было страшно. Может, это приехала тетя Рина, Машина мама? Я ведь ей забыла позвонить. Может, она волнуется, почему ей дочка не звонит, и поэтому приехала? Так я себя успокаивала, идя к двери. Что делать? Открывать или позвонить? Зачем звонить? Я же здесь живу. Нужно достать ключи и открыть дверь. Там тетя Рина. Тетя Рина.
Так успокаивая себя, я сунула ключ в скважину и поняла, что дверь открыта. Но на этот раз она взломана. Вовремя же я заказала дверь. Сердце колотилось так, что мне казалось – только от его пульсирования у меня давление под двести подскочило. В коридоре тоже горел свет, но никого не было. Тишина. В квартире пустота и опять прежний бардак, но только еще хуже. Вазы, статуэтки – все валялось, многое разбилось. Я села на пол и засмеялась, потом заплакала. У меня началась истерика. Отомстил! Теперь он отомстил! Но зачем ему мне мстить, когда он хочет меня убить? Что для нормального человека может быть хуже смерти? Или теперь он решил меня медленно мучить? Я встала и прошлась по квартире, чтобы понять – громили они ее просто так или что-то искали. Зайдя в Машину комнату, я сразу поняла, что они специально ничего не громили, а искали в определенных местах: в спальне Инночки они осмотрели только письменный стол и шкаф, в моей – стенку, где лежали документы. Вывод: они искали документы. Зачем тогда вчера они все перевернули? Ну, допустим, вчера искали бриллианты, а так как они могут быть спрятаны где угодно, то искали везде. А сегодня спохватились и стали искать документы? Но Паша не забывал документы. Стоп. Паша приезжал за Машиным паспортом, хотя паспорт был у него в барсетке! Или он нашел и положил туда? Но он был еще и в Инночкиной комнате. Что он там забыл? Правильно, он там что-то прятал.
Я пошла в детскую, встала на то место, где стоял Павел, посмотрела на детский кухонный гарнитур. Неужели сюда? Я открыла игрушечный холодильник, плиту – ничего чужого. А тогда куда же? Взгляд сам опустился на пластмассовый пол игрушечной кухоньки. Я подняла его и увидела заветную черную папку. Сердце сразу защемило. Я положила ее на место. Нет, читать не буду. Меньше знаешь – крепче спишь. Но теперь мне хотя бы стало понятно, что они искали. Спасибо и на том, что бардак только в коридоре, и то, наверное, из-за разочарования, что ничего не нашли. Скоро должны приехать дверь устанавливать. Я буду на какое-то время не одна, но мне все равно страшно. Может быть, отдать бумаги Михаилу, и пусть отстанет от меня? Нет. Надо их поменять на бриллианты. Хотя, с какой стати? Я не видела никаких бриллиантов и ничего о них не знаю. Они Машины. Барсетку с карточками тоже нельзя отдавать. Они поймут, что драгоценности у меня. А бумаги можно обменять на жизнь. Только как? Ведь все равно – убьет. Возьмет бумажки – и убьет. Сейчас важно понять, насколько они важны ему. Значит, обязательно нужно прочитать! Но сейчас не время. Замка нет, дверь открыта, монтажники должны скоро прийти. Находиться дома одной страшно.
Я взяла свой телефон и увидела четыре пропущенных неопределенных вызова. Предполагаю, мне звонили, чтобы угрожать. Дома одной находиться опасно. Кристину нельзя вмешивать, она – единственная связь с Машей. Больше мне нельзя к Кристинке ходить, а то поймут, что она все знает, и Машку еще найдут. Кто бы мог со мной побыть здесь? Никого я с собой рядом не представляла. Единственный, у кого более-менее варила голова – это Гущин. Он не стесняется мне названивать, узнавать, как дела, подкалывать и получать от меня по макушке. Выбор невелик. Вернее, его нет.
Я набрала номер Гущина. На заводе обычно шумно, но так, как было время перекура, и он сидел в курилке, слышимость была хорошей.
– Вик, ты ли это? – начал он в своем репертуаре.
– Я. Гущин, послушай… – У меня опять закружилась голова. Я еле пересилила себя, чтобы сказать ему.
– Гущин, приезжай с работы ко мне, понял?
В трубке что-то грохнулось, и связь прервалась. Блин, мобильник выронил. Адрес даже не успела назвать. Что если он разбил телефон? Куда он теперь приедет? Но домыслить я не успела. Табло засветилось: «Гущин. Идиот», – так я его «обозвала» в мобильнике. Он об этом знал и часто сам исправлял свое имя на: «Любимый Серж», или «Мой кумир». Я быстро сняла трубку.
– Да.
– Вика, ты болеешь? – услышала я нотки сочувствия.
– Не тупи, конечно я болею! Я на больничном. Так ты приедешь?
– Кхе… Вик, сколько ты выпила?
Нет, он точно идиот! Я его сейчас через телефон порву!
– Гущин!
– Понял. Приеду. Адрес вышли эсэмэской. Вик, а поздно же будет, – лукаво заметил Сергей.
Вот на что он намекает? Конечно, а зачем же еще я его приглашаю к десяти вечера, в свой дом… Я вздохнула.
– Ночевать останешься. Не опаздывай.
– Ты уверена? Прямо рядом с тобой, в одной кровати?
– Гущин!
– Понял.
– Кому ляпнешь – убью на месте!
Не хватало мне, чтобы все трепались про наш служебный роман. Я и Гущин – это апокалипсис. Парень он красивый, но несерьезный. И я до сих пор не могу понять, нравлюсь я ему или нет. Он беспокоится, помогает, свидания назначает, подкалывает, но все это как игра, несерьезно.
Я начала убираться. Пришли два молодых человека с дверью и стали ее устанавливать. За это время я убрала коридор и пошла наводить порядок в Машиной комнате. Туда я хотела поселить Гущина.
Убравшись, я пошла на кухню. Пора об ужине подумать. Открыла холодильник и на свое счастье увидела в нем тушеную картошку с мясом. Отлично, Гущин будет сыт.
Дверь поставили, врезали замки. Мастер уже проводил сигнализацию, и в этот момент завалился Гущин.
– Так и думал – что-то случилось, – резюмировал он.
Сергей стал разуваться. Тут я заметила его белейшие кроссовки. Ну как, скажите мне, может такое быть, что после пыльной улицы, да еще и в Бронницах, у него кроссовки как с витрины? Да и вся одежда у него такая же. Можно к ней ярлык приколоть и продавать как новую.
– Зачем сигнализация? – поинтересовался Гущин.
– Я не единственная хозяйка. Маша решила поставить дверь с сигнализацией, – соврала я. – Иди есть.
– Я сейчас. – Гущин взял сумку с ноутбуком и спросил: – Где я спать буду?
Я, молча, показала на дверь Машиной комнаты, и он закрылся в ней. Сергей всегда ходил с ноутбуком, даже брал его на работу. Вообще, даже когда мы жили в коммуналке, он редко ночевал дома, видно, поэтому всегда брал с собой компьютер. Я слышала краем уха, что у него есть свой сайт, и он отличный блогер. Может, на блоге он хорошо зарабатывает? Мясокомбинат столько не платит, на сколько Гущин одевается.
Я разогрела нам еду и накрыла на стол. Гущин плюхнулся на стул.
– Ну, ты даешь, Вика! Чего сразу не сказала, что влюбилась в меня до одурения и так соскучилась, что невмоготу?
Я злобно посмотрела на него, но промолчала. Если я его сейчас выгоню, то страшно будет мне, а не ему.
Под моим взглядом Гущин чуть не подавился.
– Да шучу я, шучу! Рассказывай, в чем криминал?
С чего он взял, что криминал?
– Нас обворовали. Мне страшно.
– А где красотка с дочкой?
Вот ведь! Уже все фотографии у Маши в комнате рассмотрел.
– Девочка у бабушки, а Маша в больнице.
Гущин ехидно посмотрел на меня. Я поняла: опять подкалывать будет.
– Вик, кто поверит, что ты с дверью на сигнализации воров испугалась? Признавайся, давай, влюбилась?
Я схватилась за голову. Зачем я его позвала… Растреплет ведь, что ночевал у меня. Весь завод будет знать, что я спала с Гущиным.
– Да чего ты краснеешь? – засмеялся он. – Что? Попал?
– Пальцем в небо!
Мне стало душно, и я подошла к окну. Двор был освещен фонарями, и на детской площадке у лавочки я увидела мотоцикл, а рядом парня. Блондин. Это был Михаил! Он разговаривал по телефону.
– Вик, так ты серьезно? – Сережа подошел сзади и обнял меня. – Не расстраивайся…
– Гущин, имей совесть! – Я вырвалась из его объятий и повернулась к нему. – С чего я должна в тебя влюбляться? – почти крикнула я, оттолкнув его от окна.
– Подожди, так ты кого-то там высматривала?
Что? Так я с этого… э… Высоковского глаз не сводила? Да нет, Гущин прикалывается… Он не может быть таким наблюдательным.
– Вик, ты для него так накрасилась? Или для меня? Для меня, да? Ты же только меня сюда пригласила?
Ну чего он надо мной издевается? И кстати, как я могла забыть смыть макияж? Ведь действительно, накрасилась, как на Новый год. Потому Гущин и ломает голову, вычисляет, что со мной случилось. И вправду странно: я звоню парню, приглашаю на ночь, встречаю в макияже – что он должен подумать?
– Погоди… – начала я.
– Ты красная, как помидор, – перебил меня Сергей. – Тональника мало положила.
Он уже смотрел на меня совсем серьезно.
– Мы отойдем от окна, или нет?! – не выдержала я.
Мне пришла в голову мысль, что этот братоубийца опять может начать стрелять.
– Так этот цирк для него? Ты показала этому байкеру своего парня и свой боевой раскрас? – опять понесло Гущина.
– Да заткнись ты! – рявкнула я.
Меня трясло. Я готова была побить Гущина, и одновременно разреветься от страха. Вдруг Высоковский поднимется и войдет? Если сразу нас не убьет, то будет допытываться, зачем я программы удалила. Сергей все узнает, будет ржать, и весь завод потом от смеха лопнет, что я такая дура. А может быть, Михаил прав? Я – стерва, и меня убить мало…
Гущин отошел от окна и посмотрел на меня.
– Уехал. Чего это к тебе не поднялся?
Этому надо положить конец.
– Я накрасилась, потому что устраивалась на работу. На новую работу. Потом пришла домой, а меня ограбили. Мне стало страшно, и я вспомнила о тебе. Не спрашивай почему! Просто…ты…
Я еле выдавливала из себя слова. Что, так этому придурку и сказать, что я позвонила ему, потому что он почти единственный, с кем я иногда общаюсь? Нет! Я не могу ему сказать такое. От меня, наверное, пошел пар.
– Ты…
– Вик, принеси чай в мою комнату. С печеньками, – просто ответил Сергей.
В этом был весь Гущин. Он просто шутил, а потом резко менялся и исчезал. Что, интересно, он себе надумал? И я, как дура краснела перед ним. И как вообще он увидел Михаила? Я смотрела на него минуту, не больше. Минуту? Это я шестьдесят секунд молчала и не поддерживала разговор? Уф-ф!
Так. Ставим чайник для Гущина и думаем. Может, это Миша взломал квартиру и не успел выключить свет, потому что очень быстро убегал? Вряд ли. Не будет серьезный деловой человек сам взламывать замок. Да, но он убийца, преступник. Тогда зачем он приезжал сюда? Хотел убедиться, что я ночую дома, и убить меня? А с какой стати ему все делать самому, а не присылать людей для этого? Звонит же мне не он?
За размышлениями я не заметила, как чайник засвистел. Сережа пришел и выключил его.
– Ну, так что, Вик? Будешь признаваться?
– Чай. Зеленый, черный? Пакетик, рассыпной? – перевела тему я. Он посмотрел на меня оценивающе.
– Давай я лучше. Зеленый там, с ромашками – это тебе, а мне – это.
Он достал коробку с пакетиками, и бросил один в свой стакан.
– Сигнализацию установили. Не забывай при входе в квартиру ее выключать, а когда уходишь – включать. Пароль я написал на двери шкафа с обратной стороны. Раз в неделю его меняй.
– А мастера уже ушли разве?
От аромата чая я почувствовала, как сильно хочу спать.
– Представь себе. Вик, я долго буду ждать твоего сердечного откровения? Ты хочешь, чтобы я поседел от нервного стресса?
– Я тебе позвонила, потому что ты мне друг! – наконец осенило меня.
– Это, с какой стати? – Сережа поднял одну бровь. – В каком месте я тебе друг, покажи?
Это про что он сейчас? Опять грязные намеки? Я встала из-за стола, взяла вазу с печеньем и поставила перед ним.
– Ешь! Я спать.
Я взяла стакан с недопитым чаем и подумала: «А Гущин заметил, какой я чай на работе пью. А я даже не зала, что он пьет просто черный».
– Я тогда тоже к ТЕБЕ. Спать.
Лицо у Гущина сделалось еще хитрее. Какая у него мимика развитая, с него героя аниме можно рисовать, классно получится.
– Не наглей, Сережа. У тебя уже есть своя комната. Постельное белье сам поменяешь.
– Ты, отвратительная жена, Вика, – прикинувшись разочарованным, ответил Сергей. – Ну, хотя бы душ вместе примем? Что я, зря сюда мчался весь в надеждах?
– Прекрати! – Я кинула в него фартук. – Я спать. Поставь дверь на сигнализацию.
– Зачем? – уже серьезно спросил он. – Мы ведь дома.
– Просто поставь и все.
Я скрылась своей комнате и закрыла дверь. Тут раздалось Гущинское шипение.
– А меня не боишься-а-а? Вдруг я манья-а-ак?
Я бросила в него игрушечного мехового медведя и закрыла дверь. Все-таки очень хорошо, что он приехал, с ним совсем все по-другому. Прямо как на заводе. Он один из моих заводских рыцарей. Хоть и придурок, но надежный.
ГЛАВА 4
Вечером мне так и не удалось извлечь из пластмассовых полов игрушечной кухни оставленные Павлом документы. И все потому, что Гущин постоянно крутился где-то рядом: сначала мыл посуду, потом болтал с кем-то по скайпу, потом пил кофе. Я уже успела сходить в душ (им незамеченной) и вернуться обратно в свою комнату, а он все сидел и печатал, невнятно бормоча себе под нос. В итоге я сдалась и прилегла на кровать, намереваясь, как следует подумать обо всем, – и незаметно для себя уснула. Снилась мне разная цветастая суета. Видела тот магазин, где убили продавщицу, и Михаила в шлеме, который целился в меня. Я даже во сне до конца не могла поверить, что он действительно хочет меня убить. И поэтому мне не было страшно. Ощущалось волнение, что я ничего не понимаю, что мне срочно нужно что-то решить, а что решить – я тоже не знаю.
Проснулась я от телефонного звонка. Неужели с работы? Черт, почему я до сих пор не привыкну, что я на больничном… На табло светилось имя Рина. Это мама Маши. Какая же я бессовестная! Каждый день собиралась ей позвонить, чтобы она не переживала за Машу, и все забывала. В долю секунды до меня дошло, что надо что-то соврать Рине. Правду ей говорить нельзя, она сразу сюда приедет, и будет постоянно навещать Машу. За ней могут проследить и убить мою Манюню. И здесь, дома, тоже опасно. Пришлось придумать отговорку, почему Маша до сих пор ей не позвонила.
– Тетя Рина, здравствуйте!
– Вика, я не знаю, что мне делать. Маша пропала!
– Тетя Рина, успокойтесь! Это я во всем виновата! Маша звонила еще из аэропорта. Просила меня вам перезвонить и предупредить вас. В том городе было стихийное бедствие, телефонная связь и Интернет не работают, и не будут работать, пока связь не наладят. С ней все хорошо. Привет вам передавала. Простите меня. Я со своим графиком совсем все забыла.
– Вика, найди другую работу. Послушай, ты слишком молодая, чтобы там пахать. Здоровье надо беречь смолоду. Детей как потом рожать будешь?
– Да, тетя Рина, я уже об этом думаю.
Конечно, я думала не о детях. Но только сегодня я поняла, что впервые проснулась не от страха, что проспала.
– Вика, будь добра, как узнаешь что-нибудь о Маше, позвони мне, пожалуйста.
Неужели она поняла, что я соврала? Или предчувствие матери так тяжело обмануть? Меня снова замучили угрызения совести.
– Конечно, тетя Рина. Я постараюсь не забыть. Но лучше вы сами мне позванивайте. А то я опять забуду.
Конечно, я собиралась Машу убедить позвонить матери, как только она придет в себя. Это был самый лучший вариант. Поговорив с тетей Риной, я пошла в ванную, потом заварила себе кофе. Еще было время подумать. Так. И чего же я на похоронах хочу понять? Как себя будет вести Высоковский-младший? И так понятно. Будет со всеми рыдать, всем своим видом выражать глубокую, невыносимую боль от потери такого молодого старшего брата. Тогда зачем я туда еду? Ведь меня там могут убить. Стоит ли рисковать ради прощания с человеком, который меня дико раздражал, но очень вкусно накормил всего один раз перед своей смертью? Нет. Но есть предчувствие, что ехать надо. Может, я пойму, зачем они хотят убить меня и Машу? Может, пойму, почему ищут бриллианты, предназначенные для Маши? И как я это там пойму? Вот для этого надо съездить и на всех Высоковских посмотреть, увидеть весь их круг общения.
Я взглянула на часы – полдесятого. Пора одеваться. Я решила надеть свою одежду, но позаимствовать Машину черную кожанку и черный шарф, а еще темные очки. Проскочив в ее комнату, я стала рыться в Машиных вещах. Точно помню ее жатый черный шарф, он такой широкий, – то, что надо.
– Вик, без нижнего белья лучше.
Уже одетый, на диване лежал с книгой Гущин.
Черт! Черт! Черт! Как я про него могла забыть?! Стою тут в трусах… Я быстро схватила шарф и очки и бросилась в свою комнату.
– Ты куда? Я думал, ты ко мне. – Я услышала Сережины шаги. – Неужели ты забыла про меня? – прошептал он в щель двери.
– Я спешу. Поешь там… – Я не могла вспомнить, что же у меня есть в холодильнике, – чего-нибудь. И ложись спать. Тебе ведь сегодня в ночь?
– А ты куда? – спросил он за дверью.
– На похороны любовника моей подруги.
– А-а… – Немного помолчав, он сказал. – Я еду с тобой. Там меня хотя бы накормят.
– Я не останусь на поминки. Меня никто не приглашал.
– А я останусь. На похороны не приглашают, Вик. Пойду туда как журналист.
– Как… Кто? – переспросила я недоуменно.
Я вышла из комнаты уже одетой и начала перед зеркалом краситься. Он смотрел на меня изучающе.
– Как журналист, который составляет статистику смертности. Так что я еду с тобой. У тебя в холодильнике из готовых блюд только картошка с мясом. Я ее ел вчера, можно доесть на ужин, а обедать я буду чем?
– Приготовь себе. Мне некогда.
Я докрасилась и убрала косметичку.
– А тебе в ночь на смену. Куда ты собрался? Вдруг вернуться на работу вовремя не успеешь? Похороны же в Москве будут.
– Я возьму больничный. Не оставлять же тебя ночью одну.
Сережа подошел ко мне близко и так хищно посмотрел, что по мне пробежалось стадо мурашек. Я не могла понять мотивы его поведения.
– Брать больничный только для того, чтобы поесть на поминках – это безумие! – ответила я.
Я отчаянно пыталась хоть немного отойти от него, чувствуя, как покраснела до корней волос.
– Ты же понимаешь, что это не из-за поминок, Вика?
Он это прошептал мне в ухо. Я не выдержала и со всей силы оттолкнула его.
– Гущин, ты задолбал уже своими приколами!
– А я не прикалываюсь. У тебя неадекватное поведение. Как тебя можно оставить одну? Ты собралась на похороны любовника своей подруги, которые будут проходить у черта на куличках! Красишься, наряжаешься на них, как на свидание. Ко мне в комнату врываешься раздетой и тут же прячешься от меня. Это ты так играешь со мной? А вчера? Я вообще молчу! Что с тобой? Вик, ты будешь признаваться или нет?
Я не стала отвечать. Просто не могла. У меня был жар. Стыдно признаться, но от его голоса и близости, моя кровь закипала. Да, мне нравился Гущин, я даже немного была в него влюблена, но не как в мужчину. Хотя мой организм, видно, этого не хотел признавать. Я понимала, что Сережа, скорее всего, догадывается, почему я краснею. Может, поэтому он все смелеет и смелеет. Вообще, мне надо держаться от него подальше. А то я его пристрелю. Я вспомнила о пистолете и побежала за ним в свою комнату. У меня был травматический пистолет, я его еще в Борисоглебске купила. Но там им пользовалась всего один раз, когда меня подростки окружили, чтобы ограбить. Одному из них я выстрелила в коленную чашечку, он заорал, и все отвлеклись, а я, убегая, крикнула, что убью любого, кто за мной рванет.
– Не будешь, значит, – продолжал Гущин. – Вик, тогда я буду допытываться. Ты все равно у меня признаешься.
Мы вышли из подъезда. На поясе у меня был пристегнут пистолет «Иж». За черным пуловером его не было видно, а мне с пистолетом стало спокойнее.
– Едем на такси, – сказала ему я.
Кристина мне подробно объяснила, куда ехать и как дойти. Гущин всю дорогу сидел в телефоне и с кем-то переписывался. Я же, от нечего делать, уснула. На кладбище было полно народа, будто на рынке перед Новым годом. Я была шокирована. У нас в деревне, наверное, меньше родни и знакомых! Они случайно не армяне? Я точно знаю, что у армян на свадьбу и похороны приходят деревнями и даже городами. И если бы я очень захотела, то Кристину все равно не нашла бы. Вскоре я поняла, что собрались близкие друзья, одноклассники, однокурсники, друзья по увлечению конным спортом и по футболу и все, кто работает в трех организациях.
– Так он миллионер? – окинул людей взглядом Сергей. Я молчала. – От чего он умер?
– Разбился на машине, – ответила я. Сережа достал телефон и стал фотографировать людей. Я быстро от него отошла: стало страшно, что из-за него нас прогонят. Пройдя поближе к гробу, я разглядела красивую женщину неопределенного возраста. Ей можно было дать как тридцать лет, так и сорок. Она была спокойна, как прекрасная богиня. Ни слез, ни эмоций. Но бледная, ни кровинки на лице. Ей нужно было поплакать, а она держалась. Рядом с ней стояли двое мужчин: маленький черный бородатый дядечка и Михаил. Я всмотрелась в их лица. Дядечка нервозный, хмурый, всех погонял, отговаривался. Михаил – тоже хмурый и бледный, даже задумчивый. Он был очень похож на эту женщину, и ни капли – на этого дядечку, который, вероятно, и был его отцом. Павел тоже не был похож на этого круглого мужичка. Я бы в жизни не догадалась, что это его дети. Скорее всего, она не от него их рожала. С ним у сыновей Высоковских нет ни внешних, ни мимических сходств. Может, он женился на матери Михаила, когда у нее уже были дети? А потом их усыновил, например, потому что сам бездетный.
– А кто эта красивая женщина рядом с Михаилом Владимировичем? – прошептала девушка рядом. Ей ответила солидная женщина.
– Это его мать Марина Рубинова, поэт-песенник.
– Ба… А я думала, он себе новую старушку завел. Хотя теперь я уверена, что он женится на Пашиной жене. Ведь ребенок от него. Кстати, где она? Неужели не пришла хоронить мужа?
– Она в роддоме. Почему ты решила, что ребенок от Миши? Миша порядочный мальчик.
– Тетя, все видели, как он ходил с ней. Она сама признавалась, что не за того брата вышла замуж, и надо это исправлять. Я вообще думаю, что это они подстроили аварию и избавились от Павла.
– Тише, Катя! Грех такое говорить.
– Они вывели деньги из организаций, чтобы безбедно жить. Просто, если бы был развод из-за Лены, то она бы и свое потеряла. Все это знали. И бедный Павел Владимирович знал, что она ему с братом рога наставляет.
Катя заплакала навзрыд. Где-то я видела эту болтушку… Так это же та, из бухгалтерии пиар-агентства! Я сняла очки, чтобы она по ним меня не узнала.
– Успокойся, Катя, – шептала ее тетя. – Мы ничего уже не можем поменять.
– А этот гад живет. Я на него еще и работаю. Деньгами играют, перекидывают их…
– Он не мог сам у себя деньги увести, – не выдержала я. И мысленно себя распяла за несдержанность. – Если он планировал убить брата, чтобы жениться на его жене, то не стал бы заранее деньги уводить из фирм. Они все равно бы остались ему. Все бы осталось ему.
– Но смерть Паши очень для них удобна! – возразила Катя.
Она пошла к гробу. Я посмотрела ей вслед. Неужели она тоже была любовницей Павла? Черт, как мне надоели эти сплетни!
– Я тоже не люблю, когда людей грязью поливают, – отозвалась тетя этой Кати.
Боже! Я что, сказала вслух про сплетни?!
– Миша никогда бы не оставил семью без гроша. Я не знаю, что там было между Леной и Пашей, но я хорошо знаю братьев. – Женщина вытерла слезы. – Они хорошие мальчики. Паша изменился после смерти дочки. Ну что же тут поделать? У подростков быстро ломается характер.
– У Павла была дочь?
– Что вы! Я про свою дочь Дашу. Паша встречался с ней, когда они вместе учились в школе. Потом Даша поступила в институт. Она погибла в метро при теракте в 2004 году, когда ехала на учебу.
– Так значит, Паша не врал мне про свою первую любовь?
Это я, дура, опять сказала вслух. Женщина грустно улыбнулась.
– Она вот здесь, рядом. Миша согласился рядом их похоронить. Паша наверняка и сам хотел бы этого.
Вообще-то Паша хотел бы сейчас находиться в Испании, и жениться. Слава Богу, это я уже подумала про себя. Женщина пошла к соседней калитке. За оградой стоял памятник в виде статуэтки: девушка держала сердце.
– Это Паша ей заказал. Она часто ему говорила: «Я отдала тебе свое сердце».
Под статуэткой была черно-белая фотография. Девушка была смугловатой, но лицо… Как две капли воды – Маша! Все-таки не врал, Маша очень похожа на Дашу.
У меня вдруг закружилась голова, женщина подхватила меня, и мы вместе с ней сели.
– Возьми, тебе лучше будет. – Она дала мне валидол. – Я пойду прощаться.
Женщина пошла к гробу. Я же пыталась разделить то, что мне наговорил при жизни Павел, и то – что знаю теперь. Даша и Маша похожи как сестры. Такое бывает, когда два человека не родственники, но очень похожи. Бывает такое редко. Маша стала тем самым редким случаем. Полюбил ли Паша ее саму, или любил в ней Дашу, теперь уж не узнать. Да что он за человек такой? Каждое слово надо проверять и выяснять, где – правда, а где – ложь.
– Не пойду я с тобой прощаться, – обратилась я к Павлу. – Скажи спасибо, что вообще пришла!
– Спасибо.
Я дернулась. Голос Павла?! Повернуться и встать я уже не могла. Я совсем ослабла от страха.
Это был Михаил. Он подошел очень тихо, и я не услышала шагов.
– Это я за брата. Жаль, что Маша не смогла приехать. Как она себя чувствует? – спросил он, грустно глядя на фото Даши.
– Твоими молитвами.
Я попыталась встать, но не смогла, а он продолжил.
– Я когда увидел впервые Машу, так испугался, чуть в забор не въехал. Она смеялась, танцевала. Она другая, не как Даша. Даша серьезной была, училась много, почти не отдыхала. Пашку тянула по учебе. Благодаря ей он поступил в институт, и после ее смерти заболел учебой. Ему казалось, пока он учится, она рядом с ним, помогает ему.
– Ты познакомил его с Машей? – спросила я, и снова попыталась встать.
– Да.
– Зачем?
Я все же встала, но чуть не упала. Голова еще кружилась. Миша меня подхватил.
– Не знаю. Может, потому, что хотел его сделать счастливее. А ты зачем программы удалила?
Как неожиданно! Все-таки он узнал… Я посмотрела ему в глаза.
– Жизнь человека и программы – это сопоставимо? А зачем ты перевернул мой дом? Зачем добивать Машу? За что ты хочешь убить меня, если не брать в расчет удаленные программы?
Михаил удивленно на меня посмотрел и улыбнулся.
