Максим Зур
Алина и Марта, любимые подружки
– Но это же не совсем ноль, я вот сегодня увидела у Миши пластику, которую можно использовать, и так у каждого из них – кто-то сидит на стуле как другой не умеет, кто-то в кофте дурацкой закутался и ржёт, ну правда! Если начать их запоминать, и если они на сцене будут такими же, только будут ещё что-то делать, ну и там будет драматургия, – то всё! – и улыбка уже подбрасывала Алинины брови. – И мы сможем материал подобрать, когда поймём, что из них получается, тогда как раз правильно, да? Я имею в виду, правильно, что сначала человек, потом уже пьеса, которая ему подходит… И мы будем искать общее для всех, или делать серию этюдов про каждого… Надо только искать людей, про которых вообще мало всего есть, как будто их в кино никогда не было, и в театре не знают, как их играть…
Потом они посвящали в свою идею Игорь Васильевича, друзей и знакомых спецов. И если девушкам предлагали на кого-то обратить внимание, кого-то приводили – они не отказывались, смотрели внимательно, старались найти хотя бы несколько слов о каждом человеке для своих блокнотов.
Миша-то согласился работать с ними и чуть не утонул в этом согласии, настолько показалось, что вдруг решились все противоречия. Но впереди-то была каждодневная работа над решением этих противоречий, над тем, где говорить да, где говорить нет, как и кого любить – в общем, как всё пересобрать в новых счастливых обстоятельствах.
А у Алины теперь были такие ощущения во сне: какой-то порог, баланс на краю окна или пропасти. На секундочку испуг, но сразу воспоминание, какой покой недавно пришёл. А чувство пропасти всё равно не уходит, только это уже не страх. Она качается туда-сюда, обеими руками держась за дверной косяк. Как нарастает панический приступ, заставляя задыхаться, так внезапно нарастало блаженство, сначала очень простодушное, как у пляжника под солнцем в шесть часов вечера, а потом трепетное: там и ужас, и предвкушение счастья. Его, наверное, чувствовали библейские герои, когда понимали, что разговаривают с Богом и получают от Него все необходимые силы, чтобы исполнить пророчества.
Тут Алина вскочила: ей вроде бы потом снилось, что её глотает крокодил. Она устала от какого-то калейдоскопа и уже проваливалась. Но вот особенное ощущение: во всём сне было дикое богатство всего, и оно утомительно, только если всё разбросано, не едино. В общем, было здорово, было озарение, но надо ещё поспать, чтобы прийти в себя. А потом подумать.
Но и на утро гудение свободы и богатства было отчётливым и пугающим. Как будто в душном и занавешенном помещении убрали шторы и открыли окно, и все звуки интенсивной жизни теперь слышны полностью, ну и, конечно, воздух, а ещё вид на гармоничные вдруг полугородские пейзажи с филигранными процессами и только удачными сочетаниями многочисленных красок и линий. Значение и красота буквально всех и вся резали Алине глаза, она этого пока боялась и нежилась в необычном состоянии, – это была такая победа и свобода, как в далёком детстве, когда отец подбрасывал в воздух и неизменно ловил: там были и полёт, и надёжные объятия. Алина скоро станет звать новую свободу «свободой выбора ролей», ведь тяготивший её собственный характер, какой бы он ни был, ослабил хватку, и она теперь могла чуть не в каждом видеть событие, увлечься и помечтать о каждом и верить в реальность мечты.
А Марта болела, о ней беспокоились. Но когда она выздоровела, то Алина и Миша приехали к ней в гости, и все втроём отметили выздоровление. Это было в сосновой гостиной, пахло смолой, и щенок из приюта благодарил за приручение, обмахивая по-летнему открытые ноги и слизывая с Мишиных рук пот непривычного возбуждения, когда счастье привалило и проживается постоянно.