Йен Макдональд
Река Богов

– Нанак-джи, не стоит обременять себя такими мыслями, – говорит Тал. – К нам подобные вещи не имеют никакого отношения. Мы сделали «Шаг-В-Сторону».

Тал прикасается к Нанаку и чувствует, что тот внезапно напрягается.

– Вовсе нет, детка. И никто не сумеет его сделать. В современном мире не может быть тех, кто стоит в стороне от битвы. Да, мы живем нашей прелестной жизнью и радуемся нашим особым утонченным удовольствиям, не доступным никому другому, кроме нас, но все же мы остаемся людьми. Мы – часть человечества. Теперь человечество разделилось. И вскоре все мы станем грызть друг другу глотки из-за будущего наших детей. Представители среднего класса за десятилетия «потерянных женщин» хорошо поняли, что создать новую касту не так уж и трудно и что никто не будет сильно против, особенно если бинди будет запрограммировано в вашем ДНК. Тысячелетнее правление этого генетического раджи…

Вокруг уже совсем стемнело. Тала пробирает дрожь. Ньют ощущает себя крошечным существом, для которого нет места в будущем, его нет для всех сделавших «Шаг-В-Сторону», для всех генетических пацифистов.

Откуда-то снизу доносится голос с австралийским акцентом:

– Добрый вечер, Нанак-джи! В Хайдарабаде дождь, я только что слышал сообщение.

Нанак поднимается из ванны, но говорившего не видно в ночной темноте.

– Действительно, добрые новости! – отвечает Нанак. – Необходимо отметить такое важное событие!

– Я выпью за это!

Слышны приглушенные звуки. Кто-то движется от люка к капитанскому мостику. Купающиеся оборачиваются. Там стоит ньют. На нем легкая голубоватая юката.

– Я услышал… Я подумал, что, возможно…

– Мы всем рады, – отвечает Нанак и начинает искать в маленьком холодильнике очередную бутылку «кингфишера».

– Как вы думаете, это правда, что приближается дождь? – спрашивает ньют, сбрасывая хлопчатобумажное одеяние голубоватого цвета.

По телу Тала пробегает приятная дрожь от вида узких плеч, по-женски широких бедер, плоской груди и выбритого священного треугольника йони. Предоперационный период… Ньют – тот самый, застенчивый, о котором Нанак говорил, что он может сбежать.

Тал вспоминает три года, проведенные в предоперационном статусе в попытках накопить деньги на место в «клинике» Нанака. Как и воспоминание о ночном кошмаре, оно состоит из нескольких отрывочных впечатлений. Гормональные инъекции три раза в день. Постоянное бритье. Бесконечное чтение мантр, отвлекающих от сексуально дифференцирующих мыслей и заставляющих воспринимать себя как ньюта.

– Да, думаю, что он наконец-таки пойдет, – отвечает Нанак, когда ньют опускается в воду рядом с ними, и сразу же все сексуальные и тендерные ассоциации исчезают.

Они движутся вместе в теплой, как кровь, воде, касаясь друг друга прикосновениями ньютов. Этой ночью Тал спит рядом с Нанаком, свернувшись калачиком. Они лежат в одной постели – просто как друзья.

– Будь осторожен там, в своем Варанаси, – кричит Нанак вслед Талу, когда ньют спускается с исцарапанного борта «Фугаци» и прыгает в «Риву», поджидающую его в грязной воде неподалеку.

– Постараюсь, – отвечает Тал. – Но сердце ведь такая слабая штука.

Выглянув из иллюминатора в тот момент, когда судно на подводных крыльях отчаливает от берега, Тал успевает увидеть широкую полосу клубящихся темно-серых облаков, простирающихся на юг и восток значительно дальше, чем можно разглядеть. А в ушах ньюта звучит микс «Любовь и приключение».

Тала всегда тешили надежды, что когда-нибудь ньют потрясет Варанаси. Так оно в каком-то смысле и получилось. Точнее, Талу удалось поразить компанию «Индиапендент Продакшнз», отдел разработки мета-сериалов. А еще точнее, ньют потрясает Ниту, которая хлопает в ладоши и говорит, что Тал выглядит просто по-о-отряса-а-юще и что, конечно же, Талу удалось великолепно провести время в этой жуткой Патне, и… о, я совсем забыла, что для тебя здесь есть письмо, доставленное особой почтой.

Особая почта доставляется в пластиковом пакете со специальными флэш-печатями, хитрыми шнурками, за которые нужно потянуть, чтобы стали доступны особые петельки, каковые, в свою очередь, позволят вам сорвать перфорированную ленту. Только после описанной операции вы сможете извлечь внутренний вкладыш с надписью «ВАЖНЫЙ ДОКУМЕНТ», сорвать пластиковую ленту, налепленную вдоль специальной перфорации, после чего вы и получите послание. Обычный листок бумаги. Письмо, написанное от руки. Простые слова.

Должен увидеть вас снова. Не могли бы вы прийти сегодня, 2 июля, вечером? Буду ждать в клубе, в любое удобное для вас время. Очень прошу. Спасибо.

А внизу подпись. Неразборчивые инициалы.

– Совсем как в «Городе и деревне», только все на самом деле! – восклицает Нита.

Тал раз десять перечитывает письмо, пока едет в «Белый форт» в фатфате. Принаряжаясь для большой вечеринки (ныот хочет понравиться всем, кто только способен обратить на него внимание), Тал включает телевизор. В новостях показывают скучнейшую ерунду о войне, а развлекательные каналы полны улыбающихся людей, танцующих и веселящихся. Впервые за все время Тал не может на них смотреть и с отвращением выключает телевизор. Потом хватает сумку и выбегает из комнаты. Мама Бхарат стоит на лестничной площадке у мусоропровода. Она выносила мусор.

– Не могу, не могу, очень, очень важное свидание, – на ходу кричит Тал.

Мама Бхарат кланяется. Ньют бежит вниз по ступенькам, протискивается мимо двух мужчин в пиджаках, поднимающихся вверх, которые оборачиваются и пристально смотрят на Тала. Ньют видит, что они проходят мимо его квартиры и поднимаются на этаж выше.

При входе в подъезд Тал ждет такси, и сегодня пусть дети орут, что им заблагорассудится, пусть обзывают ньюта, как хотят, пусть строят рожи, обступая его, подобно лепесткам бархатцев. Сегодня Тал никого и ничего не боится, ничто не способно его унизить…

При входе в переулок, где расположен «Банановый клуб», Тал поднимает рукав и программирует себя на сладостное предвкушение. Белковые чипы начинают работать, как только открывается серая деревянная дверь. Появляется слепая женщина в малиновом сари и с птичьим лицом, голова слегка наклонена набок, в руках карликовые бананы. Такое впечатление, что она так и стояла, не двигаясь с места, со времени предыдущего визита Тал.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, мое очаровательное создание! Сюда… пожалуйста… угощайтесь…

Она предлагает ньюту свое лакомство. Нежные пальцы Тал ласково отводят в сторону руку с бананом.

– Нет, не сегодня. – Тал колеблется, ему неловко спрашивать. – А есть ли?..

Слепая женщина указывает на самую верхнюю галерею. Сегодня вечером тут пусто, хотя только самое начало месяца. Наверное, всему виной слухи о войне и о дожде. Внизу, в центральном дворике, какой-то ньют в широких развевающихся одеждах исполняет катак с грацией, недоступной классическим танцовщикам. На втором уровне никого нет, за исключением двух пар, мирно беседующих на диванах. На третьем уровне кожаные кресла и низкие столики. Бронзовые на стольные светильники излучают тусклое сияние, напоминающее мерцание светлячков в ночи. «Зона прохлады». Сегодня там только один гость.

Хан сидит в кресле в самом конце галереи, руки его покоятся на подлокотниках. Талу подобная поза всегда казалась самой изысканной. И очень английской. Их взгляды встречаются. Но этот милый Хан не знает языка ньютов. Тал проводит рукой по деревянным перилам. Они сделаны из сандала, на ладони ньюта остается феромоновый след.

– О… вы… – говорит Тал, устраиваясь в кресле напротив Хана.

Ньют ждет улыбки, поцелуя, любого приветствия, но мужчина начинает нервно и резко с чего-то похожего на ворчание. На низком столике с толстыми ножками лежит белый конверт. Тал извлекает письмо, аккуратно сложенное, и кладет его рядом с конвертом. А затем кладет ногу на ногу, как бы в ожидании.

– Ну, скажите мне по крайней мере, что я выгляжу потрясающе, – шутит Тал.

Человек напротив него вздрагивает. Все идет не по его сценарию. Он слегка подталкивает конверт к ньюту.

– Пожалуйста, возьмите.

Тал открывает конверт, смотрит внутрь и не может поверить своим глазам, смотрит снова и в недоумении поднимает взгляд. Внутри лежит пачка из сотни банкнот по тысяче рупий.

– Что это?

– Это вам.

– Мне? Но…

Тал кладет конверт на стол.

– Что ж, это очень щедрый подарок, но мне хотелось бы кое-что узнать, прежде чем я его приму. Ведь там большие деньги.

На лице человека напротив появляется гримаса.

– Мы больше не сможем видеться.

– Что? По моей вине?..

– Нет, вы ничего дурного не сделали!

И затем более тихим и мягким голосом, полным сожаления и печали:

– Вы совершенно ни при чем, виноват только я сам. Не следовало… Я не могу с вами больше встречаться. Мне вообще не надо было сюда приходить. – Он смеется, и смех его звучит болезненно и неприятно. – Это место показалось мне самым безопасным… Берите деньги… они для вас. Пожалуйста, возьмите их.

Тал чувствует, как от удивления у него приоткрывается рот. И кажется, что ощущения, охватившие ньюта, в чем-то сродни тому, что чувствует человек, когда его мозг размазывается по стенкам черепа от удара крикетной битой. Священный лоскуток кожи на затылке Тала дает знать владельцу, что на балконе третьего уровня, кроме них, появился кто-то новый, неизвестный.

– Вы откупаетесь от меня? Протягиваете мне пачку рупий, намекая на то, что больше никогда не захотите меня видеть? Я знаю, что подобное значит. Этими деньгами вы говорите мне: убирайся с моей дороги! Вы подонок! Подонок!.. Что, по вашему мнению, я стану делать? Шантажировать вас? Расскажу обо всем вашей жене или вашему любовнику? Опубликую в газетах? Расскажу своим друзьям-извращенцам-ньютам, которые, как всем известно, спят друг с другом вперемешку? За кого вы себя почитаете?

Лицо человека напротив искажает искреннее страдание, но Тала невозможно остановить. Ньюта переполняют праведный гнев и возмущение. Тал хватает деньги, рвет их в клочья и швыряет в лицо Хану. Тот поднимает руки, чтобы закрыть лицо, но напрасно…

– Так его, так, Тал, – произносит чей-то голос. Яркая вспышка света. В конце длинного стола стоит Транх, расставив ноги и твердо сжав в правой руке миниатюрную камеру.

– Еще разок, пожалуйста.

Вспышка. Хан пытается спрятать лицо, оглядывается в поисках возможности для бегства, но за спиной Транх стоят мускулистые молодцы в пиджаках.

– Я скажу тебе, за кого он себя почитает, дорогуша. Перед тобой сидит Шахин Бадур Хан, личный парламентский секретарь Саджиды Раны, вот кто. Мне очень жаль, что так получилось, милашка, очень жаль, что пришлось тобой воспользоваться. Никакой личной неприязни к тебе, пожалуйста, поверь. Политика. Обычная грязная политика. Извини, Тал.

Транх убирает камеру, какое-то мгновение медлит, затем прижимает руку ко рту, словно пытаясь скрыть какой-то омерзительный и рвущийся наружу секрет.

– Тал, уезжай из Варанаси. Тебя с самого начала рассматривали здесь как хорошую подставу. И меня послали, чтобы найти тебя. Важна была твоя невинность, отсутствие каких-либо связей в этом городе. От тебя можно в любой момент избавиться так, что никто просто ничего не заметит. Беги!

Здоровенные мужики уводят ньюта вниз по лестнице.

Словно колибри среди стаи ворон.

24
Наджья

Наджья Аскарзада вместе со своими подругами занимается спортивной ходьбой. На ней суперприкид. Она купила и его, и массу других вещей на деньги, полученные за снимки Рат Ятры. Вещи для себя, вещи для друзей, чтобы они оставались друзьями. Отношения Наджьи Аскарзады с людьми всегда больше напоминали деловые связи по контрактам.

Девочки занимаются спортивной ходьбой перед завтраком каждый вторник и четверг с тех самых пор, как Наджья поселилась в «Империал интернэшнл». А сегодня утром ей как никогда нужна такая тренировка. Накануне вечером они явно хватили лишнего, сидя за бутылочкой шампанского «Омар Хайям». С ними был и Бернар. Он весьма сдержанно поздравил Наджью с ее журналистскими успехами, а весь остаток вечера проболтал о репрезентациях и эпистемических поливерсах и еще о том, что единственно правильной реакцией на происходящее будет восприятие всего как лишь еще одного эпизода из сериала «Город и деревня», бесконечного сериала, у которого не может быть сюжетного завершения. Есть ли у кого-нибудь, задавался он вопросом, реальное доказательство того, что Саджида Рана на самом деле посещала Кунда Кхадар, помимо телевизионной картинки, которая, естественно, могла быть и сфальсифицирована? А что касается Эн Кей Дживанджи… что ж, существует расхожая шутка, что все его видели, но никто никогда не встречал. Намечающийся брак Апарны Чаулы и Аджай Надиадвалы по крайней мере отличается правдоподобием, свойственным любому китчу.

Тем не менее Бернар радовался ее успеху, радовался потому, что теперь она поняла объединяющую роль энергии войны.

Он, наверное, будет предлагать мне вернуться, думает Наджья. Он же ревнив и, кроме того, целую неделю не трахался.

А стоит ли ей возвращаться и начинать теоретизировать с ним относительно всего происшедшего?

Бернар скрылся за марлевой занавеской. Они развешены у него по всем комнатам, широкими кулисами и длинными занавесями, а когда поднимается ветер и начинает дуть сквозь щели в жалюзи, занавески набухают и вздуваются. Бернар слышал, что по Деканскому плоскогорью начались дожди и люди от радости целыми деревнями пускаются в пляс. Ему хочется потанцевать вместе с ней под дождем. Ей тоже пришлась по душе эта идея. Садик на крыше был очарователен, и через полчаса Наджья уже сидела обнаженная на коленях у Бернара, с его восставшим и упругим членом внутри, и при свете дюжины терракотовых масляных ламп, под бормотание мантр размеренно то сжимала, то отпускала его. Наверное, виною всему были полторы бутылки шампанского, выпитые накануне.

Как бы то ни было, они наконец достигли того, что так давно обещал Бернар. Ему удалось продержать свой член в ней в течение часа, не двигаясь, при этом они оба размеренно дышали вместе и произносили мантры, а она сжимала и отпускала, сжимала и отпускала, сжимала и отпускала до тех пор, пока, к собственному величайшему изумлению, не ощутила, как начинает медленно наполняться светом оргазма, который распространяется по ее телу, словно текущее масло. И вот они оба одновременно в единой кульминации взорвались фонтаном спермы, и Кундалини огнем прожгла вершину чакры Сахасрара у каждого из них.

Девушки сворачивают с тенистой аллеи, проходящей рядом с «Империал интернэшнл», на центральную торговую улицу. Зелень дает прохладу и источает влажный аромат, но на бульваре жара уже через час после восхода солнца сделалась просто нестерпимой. Наджья истекает потом, вместе с которым выходят и воспоминания о прошедшей ночи. Сжатые кулаки Наджьи отбивают такт так же, как и ее поджарые ягодицы, обтянутые модными шортами. Мужчины свистят и кричат, но спортивный шаг девушек быстрее движения варанасских автомобилей в час пик. У нового парка под мягкой и пыльной кроной засыхающих миндальных деревьев уличные торговцы уже расставляют пластиковые подставки и раскладывают на них фрукты, автомобильные батареи, нелицензированные лекарства. Поры Наджьи сообщают ей, что сегодняшний день обещает быть одним из самых жарких. Как говорит Бернар, день становится невыносимым еще до того, как успевает по-настоящему начаться. Сделав глоток из бутылки с водой, девушка бросает взгляд в сторону горизонта, но небо за башнями Ранапура напоминает опрокинутую бронзовую чашу.

Наджья ощущает, как жар горячей волной исходит и от большого автомобиля, медленного движущегося рядом с ней, «мерседеса»-внедорожника, поверхность которого отливает матовым цветом черного скарабея. Опускается зеркальное окно, и отдаленные ритмы музыкального центра вдруг становятся оглушительными.

– Привет! Привет!

Из автомобиля на девушку таращится смуглый, почти черный, щербатый гунда. На шее у него висит нитка жемчуга.

Опустив голову, сжав кулаки, она продолжает идти как ни в чем не бывало. Ягодицы мерно покачиваются. Кто-то что-то передает ей на палм, висящий на поясе. Сообщение не голосовое, не видео и не текстовое, а прямая передача данных. «Мерседес» резко рванул вперед мимо Наджьи, водитель размахивает палмом, а пальцами показывает – О'К. Он ловко протискивает машину между муниципальным автобусом и автоцистерной с водой, сопровождаемой военным эскортом.

Наджье хочется рухнуть в прохладу пруда при «Империал интернэшнл», но тайна загадочного послания не дает ей по коя. На палме она находит видеофайл. Журналистская интуиция подсказывает ей, что нужно быть осторожной. Она берет палм с собой в душевую кабинку и включает видео. Эн Кей Дживанджи сидит в светлом просторном павильоне под расписными каламкари. Ткань слегка развевается, что придает всей сцене дополнительную таинственность. Эн Кей Дживанджи кланяется.

– Мисс Аскарзада, доброе утро. Полагаю, что именно утром мои агенты доставят вам это сообщение. Думаю, что вы уже успели совершить освежающую пробежку, ведь я убежден, что хорошая зарядка – лучшее начало любого дня. Как бы мне самому хотелось каждый рассвет встречать с сурья намаскар, но – увы! – годы… Тем не менее примите мои поздравления по поводу успешной журналистской реализации той информации, которую я в последний раз передал вам. Должен сознаться, что вы даже превзошли мои ожидания. Я в совершенном восторге, поэтому решил доверить вам обнародование очередной порции конфиденциальных сведений. Вы получите их от моего сотрудника сегодня в полночь по адресу, который сейчас появится на экране. Упомянутая информация имеет громадное значение, и, как мне кажется, я нисколько не преувеличу, если скажу, что она перевернет всю политическую структуру страны. Все мои предшествующие указания и предостережения не просто будут подтверждены, но получат особую значимость. И вновь я хочу повторить: мы полностью полагаемся на вас. Спасибо, да благословят вас боги.

Наджье Аскарзаде известен этот адрес. Она тщательно прячет палм в номере, прежде чем присоединиться к своим подругам, плещущимся в голубом пруду.

Один раз побывай в каком-нибудь месте и будь уверен, что обстоятельства обязательно приведут тебя туда снова раньше, чем ты можешь предположить.

Шум в клубе умопомрачительный. Деревянные скамьи забиты мужчинами, размахивающими квитанциями о сделанных ставках и ревущими при виде того, что происходит на забрызганной кровью арене. Многие из зрителей в военной форме. Любая война тоже пари. Указания на палме направляют Наджью вниз по ступенькам почти к самой арене. Шум, запахи пота, разлитого пива и выдохшегося одеколона становятся невыносимыми. Наджья с трудом протискивается между орущими и жестикулирующими людьми. Сквозь лес рук девушка едва может разглядеть мини-саблезубых, которых на руках обносят вокруг арены их владельцы. Она вновь обращает внимание на грубовато-красивого парня, которого заметила еще во время своего первого визита сюда. И вот кошек опускают на песок, их владельцы ныряют под арку, а толпа вскакивает в едином порыве и ревет так, будто поет какой-то страшный гимн. Наджья проталкивается к будкам, где сидят букмекеры. Толстая женщина подзывает ее к себе.

– Садитесь, садитесь сюда, рядом со мной.

Наджья протискивается на скамейку. От женщины пахнет перегоревшим буйволиным маслом и чесноком.

– У вас есть что-нибудь для меня?

Женщина-букмекерша как будто не слышит этих слов, углубившись в записи. Ее ассистент, худощавый пожилой мужчина, роется в мелочи и раздает квитанции, бросая их на полированную поверхность деревянного стола. Зазывала спрыгивает с высокого стула и семенит в центр арены, чтобы объявить о следующем раунде. Сегодня он одет в костюм Пьеро.

– Не у нее, а у меня, – внезапно произносит чей-то голос прямо за спиной у Наджьи.

Девушка оборачивается. Какой-то мужчина перегибается через спинку кресла. На нем куртка из черной кожи. Наджья чувствует запах – пахнет дымом, очень сексуально. Рядом с человеком страшноватый парень из «мерседеса». Та же самая рубашка, та же самая улыбка, та же нитка жемчуга. Мужчина протягивает Наджье большой конверт.

– Это для вас.

У него темные влажные глаза, красивые, словно девичьи. Такие глаза невозможно забыть, однажды увидев, и Наджья знает, что уже видела их. Но что-то удерживает ее от того, чтобы принять конверт.

– Кто вы такой?

– Платный агент, – отвечает мужчина.

– Вам известно, что там внутри?

– Я просто доставляю почту. Я знаю только одно: все, что находится внутри, совершенно реально и может быть подтверждено.

Наджья берет конверт, открывает его. Рука парня из «мерседеса» с громким стуком опускается на перегородку.

– Не здесь, – говорит парень.

Наджья сует конверт в сумочку. Когда снова оборачивается, никого уже нет. Ей вновь в который раз хочется задать вопрос: почему именно я? Но у мужчины с девичьими глазами вряд ли нашелся бы ответ.

Она перекидывает сумку через плечо и начинает протискиваться сквозь толпу, а зазывала орет с арены смерти, дуя в свой рожок: «Делайте ставки! Делайте ставки! Делайте ставки!..» И тут Наджья вспоминает, где видела те незабываемые глаза. Она встретилась с ним у балконных перил, здесь же, в бойцовском клубе.

Девушка вновь сидит на мопеде посреди оживленной улицы. Сегодня город как-то угрожающе обступает ее: кажется, будто каждый прохожий сжимает в кармане нож. Автомобили и грузовики словно во что бы то ни стало хотят наехать на нее. Вокруг коровы, которой вдруг взбрело в голову помочиться посередине улицы, образуется пробка. Наджья открывает конверт, примерно на треть вытаскивает из него первую фотографию. Затем наполовину. Потом – полностью. Вынимает следующую. Затем следующую. И следующую.

Корова спокойно отправилась дальше. Фургоны и грузовики истошно сигналят, водители орут что-то, размахивают руками, слышны грубые проклятия в ее адрес.

И следующая… И следующая… Этот тот самый человек. Тот самый… Наджья узнает его, хотя мужчина относится к тем людям, которые не любят демонстрировать себя перед камерами. Тот человек, о котором говорят, что он есть воплощенная воля Саджиды Раны. Ее личный секретарь. Он дает деньги. Пачки банкнот. Ньюту. В клубе. Шахин Бадур Хан…

Вся улица смотрит на нее. Приближается полицейский, размахивающий своим лати. Наджья Аскарзада запихивает фотографии обратно в конверт, при этом ее сердце неистово бьется, она жмет на газ, вырывается вперед и несется прочь от скопления машин.

Шахин Бадур Хан… Шахин Бадур Хан…

Девушка ведет мопед на голых рефлексах сквозь оглушительно сигналящий строй машин. У нее перед глазами деньги, большие деньги, роскошные апартаменты у реки в Нью-Сарнате, супермодные шмотки, отдых на элитных курортах, шампанское (и совсем не «Омар Хайям»), интервью и ее имя в заголовках в газетах по всему Бхарату, по всей Индии, по всей Азии, по всей Земле… И в далекой холодной Швеции ее родители открывают «Дагенс нюхетер» с фотографией своей милой дочурки под главными зарубежными новостями.

Наджья останавливается, чувствуя, что сердце бьется лихорадочно и не совсем ритмично. Вот они, последствия слишком большой дозы кофеина, слишком большой дозы секса, слишком большой дозы удовольствий. Вот что происходит, когда сразу получаешь все, о чем мечтал. Она видит. Она слышит. Она чувствует. Вихрь шума и цвета окружает ее. В таком полусознательном состоянии Наджья могла приехать только сюда, в центр всего безумия и всех противоречий Бхарата, – на развязку Саркханд.

Все, что имеет колеса и мотор, не может проехать вперед. Расходящиеся в разные стороны дороги вздулись, подобно больным артериям, превратились в палаточные городки, в лагеря, составленные из фургонов, отливающих желтоватым светом уличных фонарей и мерцанием плошек от придорожных алтарей. Наджья спрыгивает с мопеда на землю и ведет его на обочину. Ее притягивает к себе картина величественного хаоса вокруг. Кипящее разноцветное море, проглядывающее сквозь хаос из грузовых машин и больших листов пластика, «колесо», состоящее из сотен людей, бегающих вприпрыжку и распевающих молитвы вокруг ярко раскрашенной статуи Ганеши… Некоторые несут плакаты, другие держат над головой лати, размахивая ими во все стороны, так что создается впечатление тростниковых зарослей, раскачиваемых предмуссонным порывом ветра. На некоторых дхоти и рубашки, на других – европейские брюки и даже пиджаки. Есть здесь и совершенно обнаженные, измазанные золой садху. Мимо быстро проходит группа женщин в красном – последовательницы Кали. Все они без всякой команды идут в ногу, в идеальном ритме. Кто-то присоединяется к человеческому коловращению, кто-то выходит из него, но колесо продолжает бесконечно вращаться. Столб воздуха между двумя зданиями гудит, как барабан.

В поле зрения Наджьи появляется массивный красно-оранжевый предмет – рат ятра, похожая на ту, что она видела на окраине города. Возможно, это она и есть. Колесница Шивы Эн Кей Дживанджи. Вместе с мопедом девушка подходит поближе. Синкопированное пение молитв отличает безумный и одновременно радостный ритм. Она чувствует, как у нее перехватывает дыхание, как пульс перенимает ритм танца, как сжимается матка, как набухают соски. Наджья становится частью здешнего сумасшествия. Оно овладевает ею. Но ведь Наджья искала чего-то подобного – опасности и безумия, – как противоядие своей слишком уж спокойной и рациональной шведскости. Происходящее здесь словно говорит: все еще возможно в жизни, любые неожиданности и сюрпризы, твоя жизнь может стать удивительно интересной. Разнообразной и волнующей. «Вельветовые брюки!» – сообщает громадный желтый рекламный плакат над безумствующей мела.

Карсевак с громадными выпирающими вперед зубами сует ей в руки лист бумаги.

– Читайте, читайте!.. На нас нападают демоны, помешанные на сексе развратители малолетних! – кричит он. Листовка отпечатана с одной стороны на хинди, с другой – на английском. – Наши руководители находятся в рабстве у христиан и демонопоклонников-магометан! Основатели Мата Бхарат! Прочтите!..

На листовке имеется большая карикатура на Саджиду Рану, которая изображена в виде марионетки, танцующей в стильной военной форме. Нити держит человек с утрированной арабской внешностью, с огромным крючковатым носом и в традиционной арабской одежде. На нем надпись – Бадур Хан. Саджида указывает дорогу американскому телепроповеднику, с сигарой в зубах управляющему бульдозером, который надвигается на хрупкую индуску, держащую за руку ребенка и пытающуюся скрыться под сенью священной колесницы разгневанного Ганеши, уже грозно поднявшего бивни и топор. Мусульманские насильники-педофилы планируют нашу капитуляцию перед культурой «Кока-колы»! Вначале они отняли у нас воды Ганга, теперь хотят отнять Саркханд, а потом наступит очередь и всего священного Бхарата! Ваша страна, ваша душа в страшной опасности!..

Они ненавидят его, думает Наджья Аскарзада, все еще дрожа от кипящей вокруг человеческой энергии. Они ненавидят его больше всего на свете. И я могу отдать его им. Я могу дать им то, чего они больше всего хотят: страшное жуткое падение человека и политика. Насильник-педофил? Нет-нет, гораздо, гораздо хуже: поклонник существ, не являющихся ни мужчинами, ни женщинами. Чудовищ. Ньютов. Не мужчина!..

Вспышка света и гром восторженных аплодисментов со стороны подпрыгивающей толпы. Девушка замечает горящий флаг Авадхи, который корчится в огне, словно душа грешника. Она может лишь пошевелить пальцем, и будущее всего того, что она видит перед собой, ринется в непредсказуемом направлении. Наджья никогда не чувствовала себя настолько полной энергии, настолько сильной, могущественной и непостоянной. Всю жизнь она была аутсайдером, беженкой, ищущей пристанища, шведской афганкой. Но она хочет быть частью большого целого, хочет прикоснуться к сути своей идентичности, ощутить зов крови…