М. К. Басханов
История изучения восточных языков в русской императорской армии

Глава II
Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД

Часть первая (1883–1901)

Втечение почти десяти лет с момента закрытия в 1874 г. отделений восточных языков при Оренбургской и Омской военных прогимназиях и вплоть до открытия офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД в 1883 г. в русской армии отсутствовала какая-либо системная подготовка специалистов со знанием восточных языков, и наступил кадровый кризис, последствия которого не замедлили сказаться в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Реализация проекта специальных офицерских курсов восточных языков произошла на смене эпох в истории развития русской императорской армии – «милютинской» и «ванновской» и хронологически совпадает с крупными кадровыми перестановками в высшем руководстве Военного министерства, произошедшими после ухода Д. А. Милютина с поста военного министра. При военном министре П. С. Ванновском, в период деятельности которого быстрыми темпами происходило усиление военного потенциала России на Востоке, в руководстве Главного штаба образовалась влиятельная группа генералов, которую условно можно назвать «азиатским лобби». К ней относились начальник Главного штаба Н. Н. Обручев, управляющий делами ВУК Главного штаба Ф. А. Фельдман, генералы при Главном штабе А. Н. Куропаткин, Л. Н. Соболев, Н. М. Пржевальский, заведующий Азиатской частью Главного штаба Л. Ф. Костенко и др. Представители этой группы не только выступали за наращивание русского оборонного потенциала в Азии, но и придерживались той идеи, что Россия должна быть хорошо осведомлена о военно-политической обстановке в сопредельных странах Востока. Как ближайший результат деятельности «азиатского лобби», следует рассматривать реализацию программы военно-географических исследований в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, учреждение института военных агентов и негласной агентуры в сопредельных азиатских государствах, издание специализированных военно-востоковедных изданий. Эта новая концепция усиления русской армии на Востоке явилась тем благоприятным событийным и интеллектуальным фоном, на котором происходило создание офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД^[138].

После учреждения в Министерстве иностранных дел России Азиатского департамента (1819 г.) при последнем в 1823 г. было открыто особое учебное отделение с целью «приготовления молодых людей к драгоманской службе при императорских миссиях и консульствах на Востоке»^[139]. Это отделение иногда неофициально именовалось Институтом драгоманов. Первоначально на учебном отделении велось преподавание пяти иностранных языков – арабского, персидского, турецкого, новогреческого и французского, а также отдельного курса мусульманского права. Знание французского языка при поступлении в учебное отделение являлось необходимым условием ввиду того, что преподавание арабского и турецкого языков велось на французском языке. Срок обучения на отделении в зависимости от потребностей Министерства иностранных дел составлял от одного до двух лет.

Руководил учебным отделением заведующий (затем – управляющий), который подчинялся непосредственно директору Азиатского департамента. С 1872 г. управляющим учебного отделения состоял известный востоковед М. А. Гамазов^[140], которого в 1893 г. сменил И. А. Иванов^[141], которого, в свою очередь, в 1905 г. сменил В. А. Жуковский^[142]. При руководстве учебным отделением этими лицами происходило становление и протекала основная деятельность офицерских курсов восточных языков. Профессорско-преподавательский состав отделения набирался из чиновников Министерства иностранных дел и специально приглашенных иностранных специалистов из числа «просвещенных туземцев Востока».

Штат учебного отделения был небольшой – кроме управляющего отделением имелись четыре преподавателя, секретарь и смотритель. Преподавателями на курсе состояли И. Г. Нофаль^[143] – по арабскому языку и мусульманскому праву, М. К. Абединов^[144] – по персидскому языку и А. Фардис^[145] – по турецкому языку.

Сохранились довольно интересные зарисовки, что называется с натуры, портретов преподавателей учебного отделения, сделанные студентом отделения (19001902 гг.), впоследствии известным дипломатом С. В. Чиркиным. Мы намеренно приводим здесь пространное цитирование, чтобы лучше представить атмосферу учебного отделения и его основных деятелей. «Араб Нофаль, – вспоминал Чиркин, – был старый и больной человек, относившийся к преподаванию арабского языка совершенно индифферентно, что было в полном соответствии с отсутствием у студентов, хорошо знавших классический арабский язык, интереса к разговорному арабскому языку, без которого можно было отлично обходиться на службе. <…> При Нофале уроки сводились к болтовне на французском языке на разнообразные, большею частью фривольные темы, до которых и сам Нофаль, человек остроумный, много видавший на своем веку, был большой охотник. Изредка, в особенности в дни посещения класса И. А. Ивановым, о чем студенты знали заранее, брались за чтение арабской газеты. Квартира Нофаля находилась в доме учебного отделения, и он по болезненному состоянию (у него был не то хронический ревматизм, не то несросшийся перелом ноги), кажется, никуда не выходил. Он был единственным авторитетом министерства по арабскому языку, но в тех случаях, когда требовалось перевести какой-либо документ с арабского, работал у себя на дому»^[146].

Весьма интересно представлен в описании Чиркина и другой преподаватель учебного отделения – М. К. Абединов: «Преподаватель персидского языка Мирза Казем-Бек Абединов не был настоящим коренным персом. Если не ошибаюсь, он был уроженцем Северной Персии, сродни нашим бакинским татарам. Это был уже пожилой, грузный человек, интересовавшийся главным образом состоянием биржи, готовый всегда дать справку о котировках тех или иных бумаг. Усовершенствование наше в персидском языке, самом легком и красивом из арабской группы, состояло в чтении и переводе на русский жалких тегеранской и тавризской еженедельных литографированных газет, провозглашавших благополучие и процветание нищенской и косной в то время Персии под мудрым правительством Каджарской династии»^[147].

Учебное отделение располагалось в центре Петербурга недалеко от Министерства иностранных дел в особняке на ул. Большой Морской, д. 20^[148]. Слушатели отделения из гражданских лиц получали комнату в этом же здании и проживали на условиях пансиона. В распоряжении учебного отделения находилась отличная библиотека, в которой имелось немало ценных и редких восточных рукописей, книг и периодических изданий.

Несмотря на то что после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. настоятельная потребность в высшем учебном заведении для подготовки военно-востоковедных кадров сознавалась в Военном министерстве многими высшими должностными лицами, сам проект такого заведения возник достаточно случайно и не в правительственных кабинетах. Успеху дела, как это часто бывает, помог частный почин. В начале сентября 1881 г. к управляющему учебным отделением восточных языков при Азиатском департаменте МИД М. А. Гамазову обратился генерал-майор А. А. Бильдерлинг с просьбой допустить к слушанию лекций в учебном отделении трех гвардейских офицеров^[149]. Генерал-майор Бильдерлинг, выпускник Пажеского корпуса, видный и влиятельный представитель сообщества гвардейских офицеров, не мог не посодействовать просьбе молодых офицеров, увлекшихся благородной мыслью об изучении восточных языков. В ответном письме Бильдерлингу Гамазов сообщил, что хотя в предыдущие годы отдельные офицеры и могли посещать лекции на начальном курсе, удовлетворить просьбу стало невозможным в связи с изменениями в порядке обучения – приемом на курс только закончивших изучение восточных языков в Санкт-Петербургском университете или в Лазаревском институте – и в связи с ликвидацией начального курса^[150].

Вместе с тем Гамазов отнесся весьма сочувственно к идее организовать обучение офицеров на вверенном ему отделении, выдвинув условие, что такое обучение должно финансироваться Военным министерством. В письме к Бильдерлингу он сообщал, что ранее имел беседу с военным министром Д. А. Милютиным, и тот вполне разделял мнение Гамазова. «Если Военное министерство сознает пользу, по-видимому несомненную, – отмечал Гамазов, – иметь собственных специалистов восточных языков, то оно едва ли остановится перед незначительными для достижения этих целей расходами в размерах не многим более 2000 руб. в год»^[151].

Готовность к открытию курсов, выраженная М. А. Гамазовым, а также последующая активность, проявленная им в переписке с Главным штабом, со стороны могли показаться довольно необычными, принимая во внимание традиционную манеру ведения дел на Певчьем мосту и боязнь взять на себя дело новое и неизвестное. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и открыть курсы, Гамазов способствовал приему на учебу первых офицеров «без расхода от казны». Он же заявлял, что преподаватели отделения готовы трудиться на благо военного ведомства и интересы дела «ставят выше денежных расчетов».

В то же время в вопросе о создании офицерских курсов у управляющего учебным отделением могла быть вполне определенная мотивация, оставшаяся за кадром официальной переписки с военным ведомством. Дело в том, что к моменту описываемых событий учебное отделение переживало не самые лучшие времена. По штату в отделении имелись всего семь студентов и один-два вольнослушателя. Выпуски также были немногочисленны – обычно два-три, редко пять человек в год. Фактически отделение готовило «штучный товар», и подготовка таких специалистов обходилась достаточно дорого. Содержание самого учебного отделения обходилось министерству в приличные суммы, и на него начинали смотреть как на обузу и явный пережиток. Среди студентов отделение часто называлось «лавочкой» ввиду его общей бесполезности для тех, кто уже владел восточными языками. «Я думаю, – отмечал в этой связи С. В. Чиркин, – мало кто слышал о существовании учебного отделения восточных языков. Странное это было учреждение, существовавшее по инерции и совершенно ненужное для молодых людей с хорошей теоретической подготовкой по языкам Ближнего и Среднего Востока»^[152].

В условиях явно обозначившегося в учебном отделении кризиса интерес Военного министерства к учебному отделению был для М. А. Гамазова подарком небес; он быстро оценил ситуацию и постарался не упустить момент. Внезапно открывшийся проект позволял Гамазову значительно поднять авторитет возглавляемого им учреждения и вывести его из нараставшего кризиса. После открытия офицерских курсов число обучающихся в стенах отделения выросло более чем в двое. Начиная с 1887 г., количество офицеров, обучавшихся на учебном отделении, постоянно превышало количество студентов. С этой поры М. А. Гамазов значительно укрепил свое личное влияние, он стал вхож в высшие кабинеты Главного штаба, получил возможность инициировать через военное ведомство награждение своих сотрудников, добиваться выделения дополнительных средств на оплату лекций, издание пособий и пр.^[153] Из захиревшей «лавочки» учебное отделение довольно быстро превратилось в солидный учебный центр, респектабельный и авторитетный.

Возвращаясь к событиям осени 1881 г., заметим, что решение вопроса о финансировании офицерских курсов было выдвинуто Гамазовым в качестве основного условия. В представленном им проекте сметы будущего курса расчет основывался на том предположении, что на курсе будут обучаться десять офицеров-слушателей, изучающих арабский, персидский и турецкий языки, и что лекции будут вестись три раза в неделю. В смете расходов по содержанию курса на выплату вознаграждения трем преподавателям предусматривалось 2160 руб. в год. В случае заинтересованности Военного министерства в изучении офицерами языков, распространенных в Средней Азии, предусматривалось приглашение дополнительного преподавателя с вознаграждением в 720 руб. в год. При большем комплекте обучающихся офицеров от Военного министерства потребовалась бы и дополнительная сумма на приобретение для офицеров-слушателей учебных пособий. В заключении письма к генералу Бильдерлингу Гамазов сообщал, что в случае интереса к этому предложению со стороны Военного министерства он готов обсудить вопрос с представителями Главного штаба.

Письмо Гамазова было переправлено генералом Бильдерлингом в ВУК Главного штаба. Оно инициировало рассмотрение вопроса об офицерском курсе в Военном министерстве. События при этом развивались достаточно стремительно, без традиционной канцелярской волокиты. Это было весьма необычно, принимая во внимание то обстоятельство, что для военного ведомства обсуждаемый вопрос не относился на тот момент к числу приоритетных. Не исключено, что к ускоренному решению вопроса об открытии офицерских курсов могли быть причастны влиятельные лица, в том числе и из царственных особ^[154].

2 октября 1881 г. военный министр в отношении на имя министра иностранных дел просил сообщить, на каких условиях могло бы состояться обучение офицеров на подготовительном отделении восточных языков^[155]. В ответном письме управляющий МИД статс-секретарь Н. К. Гирс сообщил, что со стороны его ведомства «не встречается никаких препятствий к допущению офицеров к слушанию лекций»^[156]. В письме Гирс повторил те же условия обучения офицеров на подготовительном отделении, что были высказаны ранее тайным советником Гамазовым. Для решения конкретных вопросов по созданию офицерского курса Н. К. Гирс предлагал Военному министерству войти в сношения с управляющим учебным отделением.

Военный министр на основании письма Н. К. Гирса отдал распоряжение начальнику Главного штаба обсудить вопрос с управляющим учебным отделением МИД. Для выяснения деталей вопроса генерал-адъютант Н. Н. Обручев распорядился вызвать к нему трех гвардейских офицеров, с которых, собственно, и началась вся история с учебным отделением. По итогам рассмотрения вопроса Обручев докладывал военному министру: «Предварительно испрошения установленным порядком денежного ассигнования на устройство особых курсов для офицеров, желающих заняться изучением восточных языков с целью занятия впоследствии должностей агентов в пограничных азиатских государствах (подчеркнуто в тексте документа военным министром П. С. Ванновским. – М. Б.), приглашены были для личного объяснения заявившие такое желание офицеры.

При переговорах с ними, а равно с управляющим учебным отделением Азиатского департамента тайным советником Гамазовым выяснились, между прочим, размеры воспособлений, на которые рассчитывают упомянутые офицеры. Из числа их один только прапорщик Гольцгауэр ограничивается просьбою об освобождении его от обыкновенных служебных занятий, т. е. об откомандировании от полка на том же основании, как это положено для поступающих в военные академии. Остальные же офицеры, число которых возросло теперь до пяти, просят поставить их в денежном отношении в такое положение, которое не было бы менее выгодным, чем настоящее их положение в полку, где они пользуются, по гвардейскому окладу, полуторным содержанием, казенною квартирою и прислугою. На этом основании они просят о назначении им тех же добавочных окладов, которые положены для обучающихся в академии Генерального штаба. Один из этих офицеров просит сверх того о назначении суточных ввиду недостаточности денежного квартирного оклада^[157].

Ссылка офицеров на права академистов представляется не вполне основательною, так как поступление в академию обставлено условиями экзамена, гарантирующими интерес казны от расхода, который может оказаться впоследствии бесполезным; поступление же на предполагаемые курсы последует без экзамена; предметы изучения в академии представляют во многом менее затруднения, чем изучение азиатских языков.

Тайный советник Гамазов разделяет мнение о том, что было бы желательно, по крайней мере в течение первого года лекций, пока не выяснятся успехи обучающегося, ограничить по возможности отпускаемые добавочные оклады, дабы назначаемые преимущества не послужили остальным поводом и целью поступления на эти курсы. Для уменьшения расхода тайный советник Гамазов предлагает снабдить обучающихся (но не более шести) учебниками из библиотеки отделения»^[158].

На докладной записке военный министр оставил резолюцию, в которой распорядился определить продолжительность курса, число офицеров-слушателей, сумму на вознаграждение преподавателей. Также было указано на необходимость определить продолжительность срока, который офицеры-выпускники курсов обязаны были прослужить по специальности за полученное образование. Рассматриваемый документ интересен в том отношении, что впервые обозначил два важных вопроса – место языковых курсов в системе высшего военного образования в России и порядок последующего прохождения службы офицеров-выпускников.

21 ноября 1881 г. Главный штаб представил на Высочайшее утверждение первоначальный проект курсов. В документе указывалось на необходимость для армии иметь собственных специалистов со знанием восточных языков: «Со времени окончательного покорения Кавказа и упрочения нашего влияния на среднеазиатские владения весьма часто встречается необходимость в офицерах, на которых возможно бы возложить постоянные или временные поручения в пограничных районах. Назначения военных чинов допущены, начиная с 1878 года, даже на консульские должности, по примеру того, как это принято западными государствами. Одним из важных условий при подобном назначении является знание местного языка. На необходимость распространения знания турецкого языка в Кавказских войсках также указано было в Высочайше одобренных 25 января 1879 года предположениях Кавказского начальства»^[159].

24 ноября 1881 г. проект создания офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД получил Высочайшее соизволение^[160]. В соответствии с проектом, офицерские курсы восточных языков открывались «в виде опыта». Срок обучения на курсах составлял три года. Право выбора и приема слушателей на курсы предоставлялось Главному штабу по согласованию с управляющим учебным отделением Азиатского департамента. Количество обучающихся ограничивалось десятью офицерами. На курсе предполагалось изучение арабского, турецкого и персидского языков. Слушатели курсов на период обучения считались в командировке от своих частей, не занимающими штатных должностей. Офицеры, обнаружившие слабые результаты в изучении восточных языков, по представлению управляющего учебным отделением, возвращались в свои части. По завершению курса наук офицерам выдавалось удостоверение об успешном окончании полного курса, засвидетельствованное управляющим учебным отделением. За полученное образование офицеры обязаны были отслужить в азиатских округах не менее трех лет по окончании курса.

После принятия решения об открытии офицерских курсов стало ясно, что приступить к занятиям можно будет не ранее сентября 1882 г. Как следует из докладной записки управляющего ВУК Главного штаба генерал-майора Ф. А. Фельдмана, для вызова кандидатов и «справедливого выбора» будущих слушателей необходим был запас времени^[161]. Для того чтобы «выработать приемы преподавания», на вновь открытом курсе М. А. Гамазов предложил первоначально принять трех наиболее серьезных кандидатов. В качестве таких кандидатов ВУК Главного штаба предлагал Л.-гв. Московского полка прапорщика Гольцгауэра, Л.-гв. Семеновского полка поручика Петрова («говорящего по-турецки») и Л.-гв. 2-го Стрелкового батальона князя Химшиева («знающего несколько кавказских языков»).

По свидетельству выпускника офицерских курсов М. Г. Певцова, известие о учреждении офицерских курсов восточных языков было встречено в армейской среде с большим энтузиазмом. «Когда проникли в общество первые слухи, – отмечал Певцов, – что при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел учреждаются для офицеров курсы восточных языков, где будет даваться им и подготовка к дипломатической деятельности, к директору учебного отделения со всех сторон стали поступать просьбы от офицеров о принятии их в число слушателей.

Желание заявляли офицеры всех родов оружия – даже и моряки. Число желающих быстро росло и в течение первых же двух недель достигло семнадцати»^[162]. Подавляющее большинство кандидатов (12) являлись офицерами Гвардии, лидером стал Л.-гв. Егерский полк, в котором оказалось шесть офицеров, желавших поступить на курсы^[163].

В конце декабря 1881 г. по докладу управляющего делами ВУК Главного штаба выяснилось, что отпущенный военному ведомству кредит по статьям, из которых изначально планировалось выделить 2160 руб. для оплаты преподавателей, исчерпан. Генерал Фельдман отмечал в докладе руководству, что единственным ресурсом оставался наградной кредит. Прикасаться к этому деликатному фонду начальник Главного штаба не решился и на докладной записке об открытии курса поставил короткую резолюцию: «Повременить»^[164].

В конце декабря 1881 г. ВУК Главного штаба разработал Положение о новом курсе – «Основания для курса восточных языков, учреждаемого для офицеров при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел»^[165]. За базовые положения «Оснований» были взяты докуметы, регламентирующие деятельность военных академий императорской армии. «Основания» включали в себя сведения о целях курса, порядке его управления, приеме офицеров, обучении, переводных и выпускных экзаменах. Отдельно оговаривались права и обязанности по выпуску и отчислению от курса. В связи с разработкой документа ВУК Главного штаба подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой испрашивал разрешение на доведение до войск сведений о новом курсе и условиях приема на него. Начальник Главного штаба счел преждевременной эту меру и оставил на документе резолюцию: «Повременить до рассмотрения сметы на 1882 г.». Таким образом, открытие курсов вновь откладывалось по финансовым соображениям на неопределенное время.

«Основания» представляют собой любопытный исторический документ, в котором отразились взгляды и подходы Главного штаба в вопросе подготовки военно-востоковедных кадров. По этой причине остановимся на основных положениях документа подробнее. В разделе о целях курса отмечалось, что он учреждается «в виде опыта для офицеров, желающих изучить арабский, персидский и турецкий языки и подготовить себя для службы в восточных округах, в которых чувствуется недостаток в таких офицерах»^[166]. При этом обращает на себя внимание очевидный отход от первоначально заявленной цели курса – предоставить офицерам возможность, пройдя трехлетнюю курсовую программу, посвятить себя службе в качестве военных агентов в пограничных азиатских государствах. Ввиду того, что содержание «Оснований» не обнародовалось, эта замена целей курсов осталась незамеченной для офицеров, как желавших поступить на учебу, так и тех, кто уже приступил к занятиям в 1883 г. Фактически эти офицеры обучались на курсах, цели которого оставались им неведомы. О целях курсов официально было объявлено только в «Положении о курсе восточных языков», обнародованном в 1885 г.

Вторым важным моментом «Оснований» стало положение о порядке управления курсами. Интересной особенностью здесь было то, что заведование офицерами-слушателями было передано в руки управляющего учебным отделением, а не представителю военного ведомства. Это связано с относительно небольшим числом обучающихся на курсах (всего ок. 15 чел.) и нежеланием Военного министерства идти на дополнительные расходы. Как показала последующая практика, подобная организация управления доказала свою полную эффективность и во многом сблизила офицеров-слушателей с руководством и профессорско-преподавательским составом учебного отделения, что не могло не сказаться на общей атмосфере курсов и результативности процесса обучения. Общее служебное руководство офицерами, наложение на них дисциплинарных взысканий, решение служебных вопросов передавалось в ведение управляющего делами ВУК Главного штаба, который в отношении офицеров-слушателей наделялся правами начальника бригады.

Важное значение имела регламентация порядка приема и обучения на курсах восточных языков. Офицеры, изъявившие желание поступить на курсы, обязаны были получить от старших начальников «одобрительные аттестаты», подтверждающие их высокие моральные и служебные качества, и пройти предварительный экзамен при штабах дивизий. Вступительный экзамен держался при учебном отделении Азиатского департамента. К поступлению на курсы допускались офицеры всех родов оружия без ограничения времени службы в строю, но не старше звания штабс-капитана (штабс-ротмистра) армии или поручика Гвардии. Вольнослушатели на курсах не предусматривались. Обучение на курсе продолжалось в течение трех лет; обязательными предметами были арабский, персидский и турецкий языки. Предполагалось, что в течение трех месяцев (с начала июня по конец августа) слушатели будут освобождаться от языковых занятий для топографических работ и производства военно-глазомерных рекогносцировок^[167]. Руководство этими занятиями возлагалось на одного из делопроизводителей ВУК Главного штаба. Экзаменационные испытания должны были производиться два раза в год (после рождественских праздников и после летнего отпуска). В зависимости от результатов, показанных на выпускных экзаменах, офицеры распределялись на два разряда: к первому относились окончившие курс на «отлично», ко второму – на «удовлетворительно». Офицеры-выпускники за полученное образование обязаны были прослужить в войсках или штабах азиатских военных округов не менее трех лет. Отчисление с курса предусматривалось в случае «неодобрительного поведения», пропуска занятий и неудовлетворительных результатов в учебе.

С конца декабря 1881 г. в реализации проекта учреждения офицерских курсов наступила пауза, которая длилась до июля 1883 г. В конце июля управляющий учебным отделением М. А. Гамазов уведомил Главный штаб, что учебное отделение «находит возможным в виде опыта учредить у себя безвозмездно начальный курс языков арабского, персидского и турецкого для пяти знакомых с французским языком офицеров и предоставить им на время прохождения означенного курса и по мере надобности те учебные пособия, которые имеются в его распоряжении»^[168]. Это письмо вывело из оцепенения основные лица в военном ведомстве, к ведению которых относился проект создания курсов восточных языков.

Управляющий делами ВУК подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой отметил, что получивший Высочайшее разрешение курс восточных языков не мог быть открыт по причине отсутствия свободных средств. В связи с предложением Гамазова, указывал Фельдман, появилась возможность вновь вернуться к проекту открытия курса на временных началах. С этой целью он просил разрешения вновь испросить Высочайшего соизволения на открытие курса, на который предполагалось допустить только офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа^[169]. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев согласился с предложением управляющего делами ВУК Главного штаба. 1 сентября 1883 г. был сделан доклад по Главному штабу с предложением об открытии курсов «без всякого сверхштатного на этот предмет расхода», который получил Высочайшее соизволение^[170].

Число желающих поступить на курсы восточных языков было в это время весьма значительно: от войск Гвардии – 26 офицеров, от армейских частей – 23 офицера^[171]. Гамазов высказал Главному штабу просьбу зачислить на курс восемь офицеров с тем расчетом, чтобы после двухмесячного испытания отчислить тех из них, которые по недостатку знаний не смогут продолжить обучение. При этом предполагалось, что если все восемь офицеров покажут успешные результаты, то средства учебного отделения позволят оставить на курсе всех офицеров. В результате совместного рассмотрения кандидатур учебное отделение и ВУК Главного штаба остановились на восьми гвардейских офицерах: поручики Фидровский, Гиппиус, подпоручики Шлиттер, Шимкевич, прапорщики Гольцгауэр, Шах-Тахтинский, Божерянов, Абаковский. По докладу генерала Фельдмана генерал-адъютант Обручев сделал доклад на Высочайшее имя, который 8 ноября 1883 г. получил одобрение^[172]. 19 ноября 1883 г. после молебствия в помещении учебного отделения Азиатского департамента офицеры приступили к слушанию лекций.

Занятия на курсе велись с понедельника по субботу и включали в себя лекции по арабскому, турецкому, персидскому языкам, международному и мусульманскому праву (последние два предмета читались в старшем классе). Продолжительность лекций составляла четыре часа в день с получасовым перерывом на чай между двумя лекциями.

Уже с первых дней выяснилось неудовольствие Гвардейских офицеров в связи с их материальным положением. Управляющий учебным отделением секретным письмом уведомлял генерала Фельдмана о сложившейся на курсе ситуации: «Гвардейские офицеры, слушающие в управляемом мною учебном отделении курс восточных языков, объяснили мне, что поступление на этот курс лишило их полугодового оклада, отпускаемого из капитала в 300 000 руб., Высочайше пожалованного гвардейским офицерам; что если, по существующему положению, слушатели военных академий также теряют право на получение упомянутой добавки к их содержанию, то взамен этого им производится усиленный оклад жалованья. Находя себя поставленными таким образом по сравнению как с товарищами их, находящимися в строю, так и со слушателями военных академий в невыгодное материальное положение, упомянутые офицеры просят меня представить об этом Военному министерству в той надежде, что, быть может, оно признает уместным принять какую-либо меру к улучшению оного.

Я тем охотнее побуждаюсь поддержать перед Военным министерством такое ходатайство господ офицеров, что не могу не опасаться, не охладело бы их расположение к избранной специальности вследствие того, что на все время приобретения оной они должны быть стеснены в материальном отношении, и не ослабило бы рвение, с которым они, все до одного, принялись за трудное дело изучения восточных языков; такой оборот не мог бы не затруднить и успешности преподавательской деятельности учебного отделения по отношению к его военным слушателям»^[173].

В конце 1883 г. Главный штаб вновь поднял вопрос об учреждении в 18841885 учебном году постоянного офицерского курса при учебном отделении Азиатского департамента. Возник вопрос о денежном вознаграждении в связи с предстоящим увеличением числа офицеров-слушателей и количества лекций. На запрос Главного штаба о возможной сумме вознаграждения преподавателям М. А. Гамазов ответил, что преподаватели по ознакомлении с письмом Главного штаба заявили ему, что «честь трудиться для надобностей Военного министерства они, во всяком случае, ставят выше денежных расчетов» и оставляют решение вопроса на усмотрение военного ведомства^[174].