Лия Арден
Во главе кошмаров

3

КАССИЯ

Похоже, я так сильно побледнела, что Веста оборвала разговор и настойчиво повела меня к дому. Её отец и брат последовали за нами, немного отставая. Они продолжали спорить, но делали это негромко, из-за чего не удавалось подслушать.

Я должна была родиться дочерью Гипноса?

Этот сон становится лихорадочным бредом.

Если я в коме, то надеюсь, врачи сменят лекарства, а то мой разум дуреет.

Гипнос, Танатос и Морос – три бога-покровителя Палагеды. А три самых влиятельных Дома – Дом Раздора, Кошмаров и Чревоугодия. Судя по ответам Руфуса, не случайно его дети являются представителями именно этих семей. Я шагала рядом с Вестой молча, не зная, как переварить услышанное.

Вблизи вилла Гипноса была без особых зодческих изысков, но выглядела роскошно. Архитектурный минимализм компенсировали окна, занимающие целые стены, и отделка из дорогих камней: белый мрамор, чёрный обсидиан и редкие украшения из хризолита.

Проходя мимо бассейна, я выразительно уставилась на Руфуса, не совсем представляя бога сна загорающим на надувном матрасе. Гипнос ответил мне расслабленным пожиманием плеч, будто сам не решил, зачем он здесь.

Я в целом не понимала Переправу и как тут жить. Веста и Камаэль наполовину боги, они владеют способностями Дома Чревоугодия и Кошмаров и даром иллюзий, потому что Камаэль из обычного огня сделал чёрное пламя. Жнец, то есть Морос, творил точно такое же. На Переправе вся реальность – и вовсе воплощённые иллюзии. Для чего бассейн, если Гипнос в состоянии создать море рядом с их домом?

Мне захотелось сдавить голову руками от потока бессмысленных идей. Старые и новые знания копошились в беспорядке. Я никак не могла их структурировать и уложить, чтобы осознанно мыслить и оценивать обстановку.

Наполовину скрытое за горизонтом солнце, несмотря на всё пройденное время, продолжало висеть на одном месте как приклеенное, добавляя сюрреализма происходящему.

– Кассия, ты голодна? – заботливо уточнила Веста, открыв передо мной входную дверь.

– Не знаю, – призналась я, отвлекаясь от хаоса в сознании, однако в дом не вошла, оставшись на пороге.

Я опустила взгляд на своё испачканное платье, белая прядь волос снова выпала вперёд. У меня было каре, а теперь волосы длинные. Я повернулась с Руфусу и Каю:

– Что из произошедшего реально?

– Всё происходящее реально, – ответил Руфус.

– Нет, я спрашиваю про встречу во дворце царя Металлов.

Тишина стала гнетущей. Встреча была, это точно. Но с каждой секундой чужого молчания желудок всё сильнее сжимался, мне стало не хватать воздуха, и я задышала чаще.

– Сирша? – имя подруги вышло с трудом.

Ответом послужило скорбное безмолвие, и я невольно опёрлась о косяк. Кай приблизился на шаг, он более не злился, но лучше бы орал, а не смотрел на меня с жалостью, потому что сочувствие во взгляде делало лишь хуже.

– Я принёс её, – признался он.

Я ждала продолжения о состоянии Сирши, дополнения рассказа или пояснения, но Кай умолк. Я зажмурилась до боли, стараясь выкинуть из головы догадку, что он говорит о её теле. Он принёс мёртвое тело Сирши, моей лучшей подруги и единственного человека, на которого я могла положиться.

Лёгкие начали гореть от невольно задержанного воздуха. Мне не хотелось дышать, и я держала его в себе вместе с немым криком. Но тело протестовало, вибрировало, болело, борясь за жизнь. Перед глазами всё пошло разноцветными пятнами.

– Кассия?

Я хрипло выдохнула, ощутив прикосновение Весты к плечу.

– Иво? – спросила я у Кая.

– Пока неизвестно. Одно из лезвий вошло в глаз. Он жив, но даже целители его Дома не уверены в конечном исходе. Всё зависит от того, переживёт ли он ближайшие несколько дней.

Я помнила и теперь знала, почему Иво бросился к Сирше. Он первым догадался или же заметил намёки. Однако понял не только он, но и Кай, который отдёрнул Иво назад. Тот мог успеть оттолкнуть Сиршу, а, возможно, сам оказался бы на её месте. Или же оба могли погибнуть.

Если Иво был готов к риску, то Кай решил судьбу за него. Мне не в чем его винить, он выбрал попытку сохранить жизнь друга. По телу прошёл озноб от мысли, что они оба могли умереть.

Или же успей Иво, и они с Сиршей оба могли спастись.

Беспочвенная надежда отдавалась болью между рёбер, привкусом желчи на языке.

Невозможно узнать точно.

Я не хотела злиться на Кая, он не виноват в том, что выбрал своего друга, но гнев всё равно поднимался откуда-то изнутри, раздирая душу на части. Я пыталась сохранять спокойствие, но по взгляду Кая видела, что он догадался о моих сомнениях.

– Отведи меня к ней, – попросила я, не в силах больше на него смотреть.

Меня проводили к плакучей иве недалеко от дома. Кай оставил Сиршу лежать у корней на покрывале из сочной травы и маковых цветов. Он что-то сделал своими иллюзиями, потому что ни ран, ни крови не было видно. Платье, хоть и помятое, осталось целым, а вместо растрёпанной причёски струились распущенные волосы. Можно было решить, что она спит, если бы не неестественно бледное лицо и обескровленные губы.

Я опустилась на колени, взяла Сиршу за руку, всё ещё не смирившись с реальностью, и просто осталась рядом. Мои сопровождающие чего-то ждали, но я продолжала безмолвствовать, глядя только на Сиршу. Я копалась в себе, ища нужный поток горя, злости и тоски, но ощутила всепоглощающую пустоту. Мне чудилось, что я стала невольным актёром неизвестного спектакля и сейчас душераздирающая сцена, для которой у меня нет необходимых слёз. Происходящее напоминало фальшь.

Может, на встрече в Даории Гипнос и заставил меня сбросить, по его словам, иллюзию и открыть истинную, спрятанную личность, однако я почувствовала себя потерянной. Словно настоящая я была той самой оболочкой, от которой меня вынудили избавиться, а скрытое нутро оказалось кем-то совсем другим, незнакомым даже мне самой.

Кай и Руфус молчаливо ушли, оставив меня наедине с моей потерей. Веста задержалась дольше, но тоже попятилась, позволив мне побыть в одиночестве. Лишь тогда я разрыдалась. Согнулась, уткнувшись лбом в землю, и заплакала. Ревела, пока в горле не пересохло, пока глаза не заболели, а щёки не начало жечь от солёных слёз.

Пару раз возвращалась встревоженная Веста, она хотела проявить уважение к моему горю и дождаться в отдалении, но время от времени тревога брала вверх, и она подходила ближе, садилась рядом, что-то говорила, иногда несмело поглаживая меня по спине. А один раз Веста сама не сдержала слёз, глядя на мою молчаливую истерику. Я заразила её своей болью, и она расплакалась, но тихо, сдержанно, торопливо утирая мокрые щёки.

– Кассия, позволь мне помочь, – взмолилась Веста, и я доверчиво подняла на неё взгляд. – Я редко бываю среди людей и не уверена, как бы Сирше хотелось, но позволь мне похоронить её здесь. Под этим деревом ей будет хорошо, обещаю.

Ей было хорошо быть живой.

Я предусмотрительно проглотила резкий ответ. Веста ни в чём не виновата.

– Это территория Морфея, здесь нет кошмаров Фобетора и непостоянства фантазий Фантаса, – продолжила убеждать она. – Здесь всегда спокойно.

Я рассеянно кивнула, не зная, где Сирша хотела быть похоронена. Мы были слишком молоды, чтобы говорить о смерти. Несмотря на жизнь в приюте и ощущение брошенности, мы всегда болтали о том, как выбиться в люди, как получить образование и найти достойную работу. Мы выбирали интересные темы для дипломов и копили деньги на красивые вещи. Сирша любила жить, пользуясь всеми доступными возможностями. Она завела десятки друзей, почти окончила университет, строила карьеру и меняла поклонников в поисках настоящей любви.

Ей нравилось жить.

Веста положила руки на землю рядом с Сиршей. Трава вокруг начала расти, а почва под телом – проседать, затягивая подругу в свои недра. Веста творила магию неторопливо, позволяя мне запомнить лицо Сирши. Цветы мака и зелень оплетали руки и ноги, я до последнего цеплялась за её ладонь, нехотя отпустив в самом конце. Земля полностью поглотила Сиршу, а на её месте распустилось множество маков и белых хризантем.

– Спасибо, – хрипло поблагодарила я, глядя на сотворённую красоту. Но как бы ни выглядело, это всё равно было могилой.

Веста обеспокоенно закусила губу, помялась рядом пару минут и вновь ушла. Я осталась сидеть на том же месте. Ноги затекли, а пустой желудок сводили спазмы. Я не понимала собственное тело: несмотря на голод, меня мутило при мыслях о еде.

Я больше не плакала, но продолжала безмолвно сидеть у свежей могилы Сирши, вспоминая всё произошедшее. Методично раскладывала полученную информацию, анализируя, сколько мне необходимо выяснить, чтобы понять, в каком положении оказалась. Мойры, Руфус, архонт Раздора и царь Металлов. Я словно пешка между четырьмя сторонами. Но ещё есть Камаэль, Веста и Микель. Пока неясны их мотивы и что они от меня хотят.

Кай сказал, что здесь мой дом.

Я снова обвела взглядом маковые холмы. Прошёл час, может, даже два или три, но солнце продолжало неестественно медленно скрываться за горизонтом. На территории Морфея не бывает ночей? В окружающих иллюзиях солнце кренится к западу или каждый раз садится в разных местах? И есть ли тут вообще такое понятие, как стороны света?

В голове стали проясняться мутные воспоминания. Отрывки, куски. Детали интерьера дома, фрукты, еда, Веста, плетущая со мной венки из маковых цветов, более молодой Кай, тогда его светлые волосы были по плечи. Лицо Гипноса также было немного другим.

Однако все эти воспоминания ощущались сухими, эмоционально слепыми, как повреждённое немое кино.

Руфус присел передо мной на корточки.

– Куколке здесь понравится, Кас, не…

Я ударила его со всей силы кулаком в челюсть, бог сна не удержал равновесие и приземлился на задницу. На его лице остался отпечаток моих костяшек, но Руфус лишь провёл языком по зубам и подвигал челюстью, проверив урон. Я всхлипнула от боли в запястье.

– Я же предлагал тебя научить, Кас. Так ты себя травмируешь. Нужно задействовать корпус, а ещё лучше бедро и ногу. Сидя, ты мало что…

– Да заткнись ты, – простонала я со слезами в голосе.

Руфус умолк, но он выглядел скорее удивлённым, чем обиженным или разозлённым. Он будто совсем не понимал моих чувств, хотя должен был.

– Ты же потерял брата и семью! Им нравится здесь, Руфус?! Им хорошо в земле?!

– Их нет в земле, – отозвался он, не предпринимая попыток встать. Лицо лишилось всех эмоций, став нечитаемым. – Они погибли от взрыва, и всё, что от них осталось, это куски тел и сила, которую Переправа впитала.

Мой гнев поутих от контраста его ровного тона и жутких слов. Гипнос взглянул на плакучую иву, затем на цветочные поля, сел, подобрав под себя ноги, и продолжил:

– Поэтому какие-то территории навечно принадлежат Морфею, а какие-то – Фобетору и Фантасу. Раньше Переправа была безобидной. Здесь можно было умереть исключительно от моей руки, по воле моих детей или братьев, связанных кровно со мной – создателем. Но после гибели самого Танатоса Переправа впитала и его силы. Теперь неожиданно сменившаяся иллюзия способна убить любого, даже меня и моих детей. По-настоящему безопасны только эти земли Морфея, они всегда спокойны. Однажды трагедия случилась с тобой. Ты рухнула в открывшуюся расщелину на земле Фобетора, и повезло, что внизу была река. Она помогла избежать мгновенной смерти, а в потоке тебя отыскал Камаэль.

Мне хотелось попросить рассказать всю историю, позволить её вспомнить, но какое-то чувство предостерегло.

– Выходит, ты всё время был Привратником? – с отстранённой темы начала я.

– Не всегда. Привратник почти никогда не покидает Переправы, поэтому меня часто заменял старший ребёнок. Сейчас это Веста, но ранее были и другие дети.

– Что с ними случилось?

– Они умерли, – бесхитростно подытожил Руфус, хотя в голосе всё равно была слышна тоска. – В основном от старости.

– Они не были бессмертными… как ты?

– Нет. Мои первые дети, рождённые от Пасифеи, жили бы так же долго, но все последующие были от палагеек.

– Сколько им удалось прожить?

– Намного дольше, чем удавалось сильнейшим архонтам, и намного меньше, чем отведено таким, как я, – уклончиво ответил Руфус с печальной улыбкой.

– Зачем ты притворился Привратником, а Морос – Жнецом?

– Если отвечу на вопросы, ты пойдёшь в дом? – выдвинул ультиматум Руфус, на что я упрямо промолчала.

Я не хотела идти в дом, не хотела вставать, двигаться, дышать и тем более думать о том, как жить дальше. Всё тело болело от полученных синяков, в голове пульсировала кровь из-за мигрени, и тошнота время от времени подкатывала к горлу. Руфус тяжело вздохнул:

– Веста переживает. Она хоть и старшенькая у меня, но ранимая.

– Хорошо, – выдержав напряжённую паузу, сдалась я, помня, что Веста расплакалась просто от того, что я рыдала. – Тогда поторопись с ответами, иначе мы тут всю ночь просидим.

Руфус едва заметно поморщился, похоже, вовсе не понимая, сколько лжи мне наплёл. Или не считал это зазорным.

– После трагедии на Переправе и смерти наших близких Морос решил уйти, как и многие другие братья и сёстры. Он не желал видеть мойр и тем более участвовать в непрекращающихся склоках между нами. Я должен был отправиться с ним, но не смог бросить Переправу. Я её создал, и силы моих первых детей по-прежнему здесь. Я ощущаю их, словно они рядом, но не способны обрести плоть, – Руфус с трепетом провёл ладонью по траве и цветам, будто погладил живое существо. – Я притворился, что ушёл, и нацепил плащ Привратника, хотел одиночества. Знай палагейцы, что один из их богов рядом… – он вновь поморщился от каких-то раздражающих мыслей. – В общем, мне не нужны были толпы паломников на Переправе.

– Сколько тебе лет?

Гипнос растянул уголки губ в понимающей улыбке, но он не моргал, и смотреть ему в глаза было некомфортно.

– Много.

Слово прозвучало глухо, оно одно придавило неясной тяжестью, и мне расхотелось расспрашивать точнее.

– Как ты… как ты продолжаешь жить и оставаться самим собой после стольких потерь? – я смотрела на Руфуса с надеждой на решение, на способ избавиться от собирающегося в душе мрака и чувства пустоты.

Он лгал, притворялся и, возможно, двигал мной, словно пешкой в неясной мне игре, и всё же я не могла злиться на Руфуса с той же пылкостью, что на Кая. Гипносу удалось быстрее и глубже залезть мне в душу, притворившись заботливым начальником.

– Никак, – бесхитростно признался он, но потянулся вперёд и сжал мою руку, будто видел или ощущал пропасть, над которой я повисла. – Когда воспоминаний становится слишком много или есть те, от которых я хочу избавиться, мне помогает Морос. Он способен забирать отрывки из памяти, на время или навсегда, если нужно. Именно он помог заключить правду о ваших личностях в шары.

– Что он делает с чужими воспоминаниями?

– Часть уничтожает, но в основном оставляет на Переправе, – Гипнос дёрнул подбородком в сторону уходящего солнца. – Здесь бывают видения о разных трагедиях, праздниках, архитектуре, изобретениях, эпохах и событиях. Они переплетены с существующими видениями Морфея, Фобетора или Фантаса, в зависимости от того, что это за воспоминание. Моё прошлое, опыт и знания вокруг тебя, Кас.

Я огляделась с большим благоговением, лучше понимая, насколько же сложно и многогранно это место. Оно действительно живое и настоящее. Переправа и есть неотъемлемая часть самого Гипноса.

Плывущие мимо облака при сосредоточенном рассмотрении менялись, обретая странную форму. Иногда казалось, что в ветре можно разобрать звучание неясной мелодии или голоса. Я до боли в глазах всматривалась в пейзаж, заметив, как в некоторых местах преломляется и разбивается на едва различимую радугу свет, словно обтекает невидимых призраков. Звуки и предметы были иллюзорными, едва заметными, даже если напрячься.

– Морос тоже здесь жил всё это время?

– Нет, он лишь приходил время от времени, чтобы проведать меня и помочь с накопившимися воспоминаниями. Тысячелетиями он бродил по другим мирам, а вернувшись, решил жить среди людей. Тебе известно, в чём его роль, – утверждал, а не спрашивал Руфус. Я провела по своим предплечьям до локтей, прогоняя мурашки с кожи.

Подводящий к гибели.

Гипнос кивнул, как если бы прочитал ответ на моём лице.

– Он тоже участвует в судьбе. И именно его помощь подвела нас всех к той встрече. Все фигуры расклада очутились в одном месте. Столкновение было неизбежным.

– Он что-то у меня забрал. Он… так же лгал. Солгал, глядя мне в глаза, когда я пришла с разговором о Райденах.

– Скорее всего. Значит, враньё было необходимо, чтобы запустить последующие события.

– События, что привели к смерти Сирши! – зло напомнила я, указав на свежую могилу. У меня закончились слёзы, но по-прежнему оставался гнев, казалось, что его источник внутри бесконечен.

Руфус нахмурился, прекратив строить из себя всезнайку. Он внимательно осмотрел хризантемы и коснулся красных лепестков мака.

– Этого не должно было случиться, – признал он, лишив меня дара речи. – Она не должна была умереть. Не такая судьба была уготована куколке, Кас, что-то изменилось. Что-то, что и так было неправильно, стало и вовсе искажённым. Да, я и Морос знали, что на встрече откроется личность Микеля. Знали, что и о тебе станет известно: мы сами намеревались рассказать. Но только рассказать, твоё присутствие стало неожиданностью даже для меня. Смерть Лахесис тоже была предначертана, хотя мойры об этом не догадывались, так как не видят свои судьбы и мнят, что способны обмануть время и законы бытия. Да, Кас, мы явились ради мести. Взрыв, убивший мою семью, стал результатом вмешательства мойр в жизни даориев, – Гипнос шумно выдохнул, чтобы набрать полную грудь воздуха перед дальнейшим повествованием. – Задача мойр плести и резать нити, беречь предопределённые балансом судьбы. Однако они не имеют права менять предначертанное по своему усмотрению. Они хранительницы, следящие за уготованным каждому. Первое их вмешательство привело к разделению единого народа на две разные непримиримые расы, ко множеству войн и трагедий.

– Они позволили Эфиру дотронуться до нитей, и так появились даории, но вы с братьями и сёстрами создали палагейцев. Вы по своей воле коснулись нитей, – дополнила я.

Руфус сдержанно кивнул, а следом мотнул головой.

– Да, мы согласились с планом Мома и хотели пошутить, но мы тогда не знали, что наши действия – лишь результат поступка мойр. Сам баланс сил подвёл нас к этому. Мы тогда были молоды и ещё не замечали причинно-следственных связей и тем более не могли осознавать масштабы последствий для будущего. Мы, как дети, забавлялись и играли с возможностями, Кас. Не позволь мойры Эфиру касаться нитей, и мы бы не стали их трогать. Разделения никогда бы не произошло.

Я облизала пересохшие губы, но прекратила спорить, позволив богу сна продолжить рассказ.

– Мойры и дальше не раз предпринимали попытки вмешиваться, которые в конце концов привели к взрыву на Переправе. После трагедии мы с Моросом решили, что сёстры сами ужаснулись последствиям. Действительно, в итоге это временно умерило пыл мойр. Однако спустя сотни лет жажда повернуть развитие в желанную им сторону восторжествовала. Возвратившийся Морос заметил их воздействие первым. В этот раз оно было более хитрым, едва заметным, о нём, кстати, рассуждал тот юный палагеец Иво. Камаэль мне рассказал, умный мальчишка, – бог сна натянуто усмехнулся, но веселье было безрадостным и мимолётным. – Надеюсь, он выживет. С ним тоже не должно было подобного произойти.

Солнце всё-таки скрылось за горизонтом, сумерки неторопливо густели, но, несмотря на окружающую прохладу, я начала потеть. Меня немного раскачивало из стороны в сторону, тело мелко и бесконтрольно дрожало, живя своей жизнью. Руфус задержал испытующий взгляд на моём лице, я торопливо потёрла взмокший лоб.

– Что это? – спросила я, тронув новую чёрную татуировку на левом предплечье у локтя.

– Это твоя метка. Тебе и твоему брату мы с Моросом поставили их при рождении. Одна линия для первого близнеца, две – для второго. Эта метка – доказательство, потому что было время, Кас, когда даже я не знал, где ты.

Гипнос коснулся одного из красных маков, и под его пальцами лепестки приобрели нежный розовый оттенок. Он сорвал цветок и протянул мне.

– Тебя лихорадит, Кас, – ответил он раньше, чем я успела спросить. – Твоему телу требуется отдых после пережитого шока. Понюхай. Немного успокоит.

– Это всего лишь цветок, – с опаской, но я взяла предложенное.

– Просто понюхай.

Я подчинилась, ткнулась носом в чёрный центр, окружённый бархатистыми лепестками. Шумно втянула запах носом, но аромата не ощутила.

– Ничего не…

Мне не удалось договорить, я обмякла и завалилась на бок. Всё ещё была в сознании, но не могла контролировать тело.

– Ты слишком доверчивая, Кас, – пожурил Руфус. – Разве Камаэль не предупреждал, что нужно думать, от кого принимаешь мак на Переправе?

– Лжец, – с неприязнью выплюнула я, когда Гипнос подошёл и без каких-либо усилий взял моё безвольное тело на руки.

– Тут он весь в отца, – со смешком признался Гипнос, прекрасно понимая, что я имела в виду его, а не Кая.

– Знаю, что обещал тебе ответы, но, похоже, мы действительно просидим здесь до утра, – всё-таки объяснился Гипнос, шагая к дому. Сознание уже плыло в тумане, мне хотелось зевнуть, но не могла двинуть и пальцем. Глаза заслезились от малейшего света, но я заупрямилась, не желая так просто засыпать.

Бог безмолвного сна.

Впредь я не приму от него ни единого цветка.

– Спи, совёнок. Завтра мы обсудим всё остальное.

* * *

Я проснулась на роскошной кровати с мягчайшей периной и восхитительно умиротворяющим пейзажем за окном, но встать у меня не получилось, и я скатилась на пол, утянув за собой пышное одеяло. Удара об пол почти не ощутила. Кости и мышцы болели, а кожа зудела. Прикосновение всех тканей казалось неприятным.

Я помнила о вчерашнем вечере, о встрече в Даории, помнила кошмары, падение в небо, разговоры с Гипносом и мёртвую Сиршу. Помнила всё, но не могла осознать перемен. Пошатываясь, кое-как поднялась на ноги, нашла ванную, быстро умылась ледяной водой, стараясь не задумываться, каким образом тут работает водопровод. На мне было чужое платье, похожее на ночную сорочку, но не придав этому значения, словно пьяная, я направилась к выходу из спальни. В коридоре меня продолжало покачивать. Я то и дело придерживалась за стены. Не знала, куда идти, но ноги сами повели направо. Ориентируясь интуитивно, нашла лестницу вниз. Благо каменные ступеньки были покрыты ковром, и босым ногам было не так уж и холодно. Оказавшись на первом этаже, я немного пришла в себя и с большим интересом рассмотрела убранство.

Стильная, лаконичная отделка, широкие диваны и удобные кресла, обитые чёрной кожей, стеклянные столики, невысокие комоды из тёмного дерева. Единый стиль не пестрил и не раздражал взгляд, а наличие растений добавляло дому жизни. Однако все они были зелёными: папоротники, декоративные деревья, бамбук и другие. Никаких цветов, те росли исключительно на полях за пределами дома.

Я замерла и насторожилась при встрече с зеркалом во весь рост. Не сразу поверила, что отражение принадлежит мне. На меня глядели чужие глаза. Я наклонила голову, двинула рукой, наблюдая, как незнакомка повторяет за мной. Изменились черты лица, став изящнее, знакомая с детства припухлость в щеках исчезла. Неестественно белого цвета волосы отдавали слабым переливом в серый. От каре не осталось и следа, теперь пряди доходили до поясницы. Лежали на плечах, укрывая и пряча обнажённую кожу. А ярко-жёлтые глаза казались чем-то нереальным. Такой цвет встречала разве что у кошек, рептилий и… сов.

Совёнок.

Я несколько раз моргнула, проверяя, не галлюцинация ли это. Приблизилась, оттянула веко, пристальнее разглядывая насыщенную желтизну со слабым золотым переливом. Я невесело усмехнулась, вспомнив, что жёлтый – фамильный цвет Дома Раздора.

Но даже новое красивое лицо не могло скрыть серого оттенка кожи, покрасневших белков, потрескавшихся сухих губ и синяков под глазами.

Я отвлеклась на шум откуда-то слева и пошла на звуки. За грохотом не разобрала голосов и не смогла определить, кто именно дома. Веста выронила длинную ложку при виде меня в дверном проёме просторной кухни.

– Кассия, ты меня напугала. Я совсем не слышала, как ты встала, – она расслабленно выдохнула и подняла ложку. Я не стала говорить, что за устроенным ею громыханием вообще вряд ли удалось бы что-то услышать.

На кухне был погром, а сама Веста перепачкалась в муке и, кажется, в яйце, но каким-то образом продолжила излучать очарование.

– Надеюсь, ты хорошо спала, без кошмаров в этот раз?

Я кивнула, не припомнив, снилось ли мне хоть что-то.

– Отлично! Компресс с маковым нектаром не особо помогал, но цветок отца сработал.

– С чем не помогал?

– Избавить тебя от кошмаров Камаэля, – ответила она, но, заметив ещё большее недоумение на моём лице, спохватилась и пояснила: – Из Даории тебя на руках вынес Камаэль, а ему не стоит прикасаться к кому-либо в гневе. Он был в ярости от всего произошедшего и не мог контролировать своё воздействие. Помнишь, что он кровный родственник архонта Кошмаров? – она виновато улыбнулась, словно выдала нечто постыдное. – Камаэль нёс тебя достаточно долго, и отравление кошмарами стало побочным эффектом от длительного контакта, поэтому тебе виделась всякая жуть, а проснуться ты никак не могла. Я использовала компресс с маковым нектаром из реки Забвения. Это помогло тебе очнуться, но следы влияния Камаэля по-прежнему ощущались. Ты извини, он не специально. Брат хорошо контролирует эмоции, это впервые за много лет, когда он вышел из себя до такой степени.

Веста беспокойно затеребила фартук и умолкла, дожидаясь моей реакции. Я вроде бы всё поняла, но произошедшее высушило мои эмоции, и я едва нашла силы выдавить улыбку.

– Ничего страшного. Всё ведь прошло, – заверила я и сменила тему. – Всё в порядке? – выразительным взглядом я обвила перепачканный стол и с откровенным недоумением уставилась на духовку, плиту и микроволновку.

У них даже есть холодильник.

– А-а, это? – Веста взмахнула рукой в сторону опрокинутой пачки масла. – Не обращай внимания. Я могу прибрать за щелчок пальца. Это же иллюзии, хоть сейчас и материальные.

– Удобно, – согласилась я, решив не придираться к наличию бытовой техники. Руфус уже упоминал, что он предпочитает жить в ногу со временем.

Может, им так веселее? Подходить к холодильнику за напитком вместо того, чтобы создавать его прямо в руке. Или они не могут сделать холодную иллюзию?

Я осознала, что слишком погрязла в раздумьях, натолкнувшись на понимающую улыбку Весты.

– Тебе не ясно, как здесь всё работает, верно?

– Не совсем.

– Ничего. Садись. Я объясню вкратце.

Я забралась на высокий стул за кухонным островком, и Веста, отряхнув руки о фартук, вновь заговорила:

– Ты не замёрзла? По погоде здесь всегда конец весны, но чаще прохладно, чтобы не изнывать от жары. Вот, надень, – не дожидаясь ответа, она взмахнула руками, будто стряхнула невидимую ткань, но после одного движения та стала видимой, цвета и нити торопливо сплелись вместе в халат, расшитый цветочным узором.

Я так и осталась сидеть в оцепенении, пока Веста накидывала мне его на плечи.

– Это шёлк. Я создала именно такую иллюзию, потому что знаю, как выглядит и ощущается этот материал. Могу сделать халат из любой ткани: хлопка, льна, шёлка, махры или, если желаешь, парчи, но он будет тяжёлым, – незамедлительно добавила она, когда мои брови взлетели вверх. Веста продолжала рассказывать, одновременно собирая толстые кулинарные книги в одну стопку: – То есть выдумать ткань не получится, я экспериментировала, но ничем хорошим это не закончилось. Для начала необходимо пощупать существующую, посмотреть, как она выглядит на самом деле, и только познакомившись с материей, я сумею воссоздать её в виде иллюзий. Так они работают. Отец с детства повторял, что, прежде чем сотворить новый мир, нужно узнать существующий.

Я спрятала улыбку и запахнула халат, прикрыв голые ноги.

– А сейчас что ты делаешь?

– Пытаюсь придумать новый рецепт эклеров, – призналась Веста, с недовольством глядя на взбитый крем. Она подчерпнула его пальцем, попробовала и поморщилась. – Всё ещё не то.

Неожиданно она хлопнула ладонью по столу, и беспорядок, включая вообще все столовые приборы, миски и ингредиенты, исчез, оставив столешницу пустой и чистой, будто её протёрли тряпкой. Лишь с краю остались лежать кулинарные книги.

– Они настоящие, – проследила за моим взглядом Веста. – Камаэль принёс из Санкт-Данама. При последнем посещении я была разочарована десертами. Десять лет назад люди создавали нечто восхитительное, а теперь ради долгого хранения что-то туда добавляют и… вкус стал неправильным. Перемена меня раздражает. Может, что-то не так с молоком?

Было неясно, Веста обращалась ко мне или размышляла вслух, но её манера разговаривать отличалась от Кая и Руфуса. Веста была более открытой и искренней, когда её отец и брат замкнулись, привыкшие никому не доверять.

– Поэтому я экспериментирую с кулинарией, чтобы позже сразу воссоздать готовое блюдо при помощи иллюзий. Мой маковый пирог восхитителен. Это правда! Спроси потом у Камаэля. Даже отец говорит, что я сотворила шедевр, а уж он-то древний и перепробовал всё что можно. Ты, наверное, голодна, – спохватилась Веста. – Хочешь вафли? Раньше ты любила. Вафли с ягодами и сливочным кремом. Пышные такие.

Описание было знакомым, но я не успела напрячь память и осознать, действительно ли любила их.

– Ничего, ты попробуешь, и вкус напомнит! – догадалась о моей сложности Веста.

Я не стала возражать, и она прикрыла глаза, опустив руки на столешницу. Ладони смотрели друг на друга, пальцы были слегка согнуты, словно она обхватывала невидимую тарелку. Я моргнула и пропустила большую часть формирования иллюзии. Через секунду появилась белая тарелка, а на ней целых три пышных вафли, сверху горсть малины и черники. Рядом в отдельной мисочке белый крем. С гордым видом Веста пододвинула еду мне, а следом протянула вилку и нож.

– Ой, – растерялась она, когда я уставилась на крем. Выражение её лица стало обеспокоенным. – Ты не любила крем на самих вафлях. Говорила, что они быстро размокают, а тебе нравятся хрустящие. Если вкусы изменились, можно… – Веста схватилась за мисочку, но я её остановила.

Пугливый взгляд, торопливая речь выдали тревогу, и у меня заныло сердце. Веста слишком сильно пыталась мне угодить.

– Всё верно, я люблю, когда крем лежит отдельно, – заверила я. – Спасибо. Просто чувство, будто ты знаешь меня лучше, чем я сама. Даже своё отражение я не узнаю.

Понимающе кивнув, Веста пододвинула мне чашку с чаем, сняла перепачканный фартук и села на стул напротив. Я с подозрением принюхалась к напитку, вызвав у дочери Гипноса улыбку.