Лидия Викторвна Огурцова
ДЕНЬ, КОТОРЫЙ НЕ ПОЛУЧИЛСЯ
Начиная говорить, Диана волновалась, размахивала руками и принималась есть всё подряд. Потом вдруг останавливалась, смотрела на пустую тарелку и огорчалась:
– Зачем я всё это съела?
Через минуту всё повторялось, и в раковине появлялась очередная порция тарелок.
– Говорят, люди придумывают для себя сказки, а потом не знают, как от них избавиться, – успокаивала Диану Настя. – Ты выдумала своего Харкина и влюбилась в то, что придумала. Ты готова ему служить, и ему это нравится. Он влюблён в себя до неприличия, до щенячьего визга. Всё, что он делает, он делает во имя любви к себе.
– Нет, Настя, нет! Лёвушка не такой!.. У него много врагов, ему все завидуют.
Ему действительно завидовали. Особенно коллеги.
В последнее время Харкин стал жёстче. Больше критиковал, ввязывался в авантюры. Его львиный рык обижал врагов, а ещё больше друзей, которые после очередной Лёвиной «нескладушки» переходили в разряд «бывших». Они-то и придумали для него прозвище – «Его Левичество».
Лёвушка так и не научился дружить и прощать. Подчинённые его побаивались, оппоненты ненавидели, были и такие, кто загадочно отмалчивался, приберегая раздражение и обиду для более отдалённого случая, но никто из «бывших» не остался равнодушным к его харизматичной персоне.
К сорока годам Лев Харкин подался в депутаты и благодаря тестю прошёл в горсовет. Работа чиновником имела свои достоинства и недостатки, но несмотря на недостатки достоинств оказалось больше. Лёва купил загородный дом, японскую машину «Хонда», завёл персонального водителя Володю, покладистого и улыбчивого, получил участок у моря и почувствовал себя, ну, если не царём жизни, то состоявшейся персоной.
– Кто я и кто они? – патетически восклицал он, обращаясь к водителю, бесстрастно крутящему баранку хозяйского автомобиля. – Они винтики. Серая масса, тесто в кастрюле истории.
Володя больше слушал, поддакивал, рассказывал сальные анекдоты и не мучился нравственными вопросами. Лишь в редкие минуты откровенничал, жалуясь хозяину на семейную жизнь:
– Я как ослик, который ходит по кругу. Всегда мечтал, чтобы жена меня любила. Чтобы не сидела дома, как клуша. Говорю ей: «Иди работать!» А ей никакая работа не нравится, ко всему придирается. Десять лет как женаты. Дома сидит. Меня никуда не пускает и со мной не идёт. Говорю: «Поедем к брату!». Она: «Тебе что, дома работы мало? Нечем заняться?» Я хочу отдохнуть, с друзьями поговорить! Она мои желания в грош ни ставит. Чуть что – истерику закатывает…
– Каждый баран должен носить свои рога, – изрекал Лев Львович и прикрывал глаза, погружаясь в свои мысли.
Страна жила в постоянном ожидании перемен, расцветала предвыборными агитплакатами. Политики перебежками меняли цветовую ориентацию, выбрасывали в прессу очередную порцию компромата, сосредоточившись только на «цене вопроса».
Харкин втянулся в политические бега. За год сменил две партии, растерял часть электората, в последний момент вскочил в нужный ему список кандидатов и получил место в парламенте.
Он не считал политику делом грязным. И больше любил формулировку: «Цель оправдывает средства».
– Важен не процесс, а результат, – внушал он подросшему сыну. – Дурак не тот, кто на крыше сеет, а тот, кто ему помогает.
Политика для Лёвушки была дворовой девкой, которой можно, не стесняясь, задрать юбку. Сложности не пугали, а служили трамплином для прыжка. Только подпрыгнуть нужно было повыше – и не шлёпнуться на собственную задницу. Харкину казалось: так будет всегда, и дворовая девка покорно будет склоняться перед ним в реверансе.
Порой он терял ориентир во времени и не знал, что ещё захватить своей безудержной целеустремлённостью. Работал без отдыха, искал средства, навязывал свой порядок. И старел, терял зубы и друзей, бодрился, давая интервью жадным до сплетен журналистам, участвовал в интригах, выигрывал и принимал щедрые подношения в конвертах.
Выборы президента обещали быть жаркими. Лёвушка, надеясь получить приличный пост в правительстве, загорелся. Пришлось поднапрячь красноречие и направить харизму на утомлённых жизнью членов сообщества. На собрания приходили, в основном, старики, среди которых было немало заслуженных.
Лёву раздражал запах стареющего тела, постоянные жалобы и просьбы, но, будучи человеком, в общем-то, незлым, он уже через месяц с воодушевлением грозил кулаком в сторону здания городской администрации и выкрикивал что-то вроде: «До каких пор господа от власти будут так относиться к труженикам нации? Ведь сказано:…» дальше Лев Львович вспоминал цитату из Библии, или, на худой конец, из классической литературы Серебряного века. Затем шли перечисления напастей, обрушившихся на уважаемых членов сообщества, и пафосное восклицание в сторону зала: «Мы должны вспомнить, что у нас есть гражданская совесть!».
Гражданская совесть зала трепетала, с обожанием взирая на своего кумира, который ещё какое-то время с упоением говорил, зажигая глаза и сердца слушателей.
После речей, традиционно, шёл концерт. Приглашать знаменитостей Лёвушка скупился, и помощники Харкина ограничивались выступлением талантов местной филармонии.
…Трио «Девчата» пели как иностранки, делая неправильные ударения в словах, выкрикивая окончания фраз и при этом жутко гримасничая. Несмотря на то, что крайняя справа была явно на пятом месяце беременности, зрители смотрели на неё с умилением. Приятная округлость живота придавала её фигуре некоторую оригинальность. Та, что стояла с противоположного конца, высокая худая брюнетка, пела громко, но забывала слова и постукивала ногой в такт музыке. Блондинка посередине, в короткой юбке, открывавшей её кривоватые ноги, пела низким прокуренным голосом и всё норовила подмигнуть слушателям первого ряда. Отчего те старательно отводили глаза, рассматривая девушку-концертмейстера, колёсики старого рояля, цветы, растущие в горшках на подоконнике и, наконец, останавливали взгляд на приятных округлостях живота крайней справа…
К тому времени как филармонические дивы переходили к фольклорным композициям, Лев Львович, выскользнув через боковую дверь, расслаблено откидывался на заднее сиденье своего автомобиля, отправляясь на очередную предвыборную встречу.
Накануне дня выборов Харкин запаниковал. Вечером обзвонил помощников, открывая радужные горизонты будущего сотрудничества и обещая немыслимые блага. Помощники уверяли в вечной преданности и удивлялись его, как им казалось, безосновательным тревогам.
Выборы состоялись в воскресенье. «Труженики нации» неожиданно отдали голоса молодому и не столь витиевато изъясняющемуся кандидату. Лёвушка расстроился, выплеснул накопившуюся злость на своих визави и уехал залечивать раненое самолюбие на дачу.
Через месяц «новые рулевые» торжественно проводили Харкина на пенсию и завели на него дело в прокуратуре. Тесть поднапряг оставшиеся связи, пытаясь выправить ситуацию. Дело замяли, но с политикой было покончено.
Ощущение тоски и безысходности от навалившегося одиночества не покидало Харкина. Семья, работа – казались мелкими, не заслуживающими внимания. Он вдруг почувствовал себя страшно уставшим. Появившееся свободное время нужно было чем-то заполнить. Чувство собственной ненужности, невозможность противостоять амбициозному напору молодых и дерзких новоиспечённых политиков вызывали приливы тоски. Картинки незавершённых дел оплетали сознание, мешали спать, читать, думать.
Проснувшись ночью, Харкин часами смотрел в потолок, сражаясь с собственным страхом. Страх заползал незаметно, сковывал позвоночник, змейкой жалил в сердце, постукивал пульсом в висках. То вдруг сжимал судорогой мышцы, давил на грудь, заставляя встать, открыть окно и отчаянно вдыхать холодные порывы ветра.
Как быстро пролетела жизнь… Зачем она была дана ему? Похожая на полосу с препятствиями, она так и норовила сбросить его в болото лени, оцарапать предательством друзей, искупать в луже сплетен.
Разве мог он жить, не отражаясь в других людях, в их чувствах, мыслях, желаниях? Являя себя миру, он ощущал явление мира в себе. Его органы чувств наполнялись энергией, он не задыхался от обиды и неудовлетворённости, – это было его счастье.
Он пришёл в политику не ради общения, не ради идей и, уж конечно, не из любви к партийным лидерам. Он пришёл ради карьеры.
Ради неё он жертвовал собой и людьми. Ему не в чем было каяться, и если бы можно было прожить жизнь заново, он ничего бы не изменял.
Как там у Ремарка: «Счастье – это самая неопределённая вещь на свете, которая идёт по самой дорогой цене…»
Он был счастлив и дорого заплатил за это. Самыми болезненными были воспоминания о Диане. Она говорила, что от любви рождается любовь. От их любви родилась только боль. Он причинил ей столько боли… Эта боль жгла ему грудь, стучала в затылке, наполняла её письма:
«Если бы ты знал, какая боль тебя любить! С надрывом, замиранием бежать от мыслей о тебе… бежать из мира фантазий… Потом вдруг коснуться воспоминанием твоих рук, волос, вдохнуть их колкий аромат, насладиться подаренными судьбой минутами блаженного безмыслия и невероятного счастья. Испытать горечь от мысли «быть забытой», искать новой встречи только для того, чтобы увидеть, услышать, вдохнуть…И, не встретившись, погружаться в бездну разочарования, прогоняя рой немыслимых фантазий…»
И последнее:
«…Люди несовершенны – такими их создал Бог. Мир постоянно меняется, каждый день. Жизнь – река. Иногда бурная, несущая мутные воды, камни, грязь. Если будешь барахтаться, можешь поранить себя о щепки чьих-то разбитых желаний. Остаётся только жить и любить эту несовершенную жизнь…»
Очнулся Харкин в больнице. На тумбочке лежали пирожки и апельсины, рядом сидела Неля, осунувшаяся, постаревшая.
– Я чуть не умер…
– Что ты, Лёвушка! – Неля погладила его по заросшему щетиной лицу. – Доктор сказал, что немного подвело сердце. Ты скоро поправишься. Скоро, скоро…
После больницы Харкин стал тише, размеренней, открыл «Общество друзей животных», куда тут же потянулись состоятельные дамочки. Должность, конечно, мелковата для Льва Львовича, но что поделаешь? Возраст ещё никто не отменял.
Говорят, недавно Его Левичество видели на одном мероприятии в окружении владелиц болонок, колли и бультерьеров, которых Лёвушка вводил в ступор своей искрящейся харизмой.
2012 г.
