Лариса Валентиновна Кириллина
Тиатара

Урок уйлоанского

Мне предстоял урок уйлоанского.

Магистр Джеджидд ожидал своих студентов в маленькой аудитории наверху административно-учебного корпуса, в конце полукруглого коридора. Очевидно, аудитория мест на десять одновременно служила ему кабинетом.

Внутри оказалось несколько сумеречно и прохладно. Зеленоватое покрытие на стекле не пропускало ультрафиолет и делало атмосферу похожей на подводное царство. Бесшумно работал кондиционер, придававший легкое колебание тонким стеблям вьюнков, украшавших интерьер и росших словно бы прямо из пола (на самом деле, из крытых контейнеров на полу). На занавесках красовались какие-то инопланетные существа вроде рыб, актиний и морских змей. Казалось, они непрерывно куда-то плывут. Колыхался и однотонный серый занавес за спиной магистра.

Я еще совершенно не разбиралась в уйлоанцах и не могла понять ни их возраст, ни мимику. Мне показалось всё-таки, что магистр Джеджидд далеко не стар, хотя одет во всё серое и мешковатое. Голос у него глубокий и звучный, только немного угрюмый, дикция четкая, а двигается он легко и плавно. Наверное, если он не профессор, а магистр, у него впереди вся карьера.

На стене кабинета висел монитор, соединявший помещение с деканатом. Он работал беззвучно, но я видела, как декан Темара Ассур вошла, расположилась у себя за столом и начала беседовать с Фаррануиххом (я едва удержалась от того, чтобы помахать ему рукой, хотя он не смотрел в нашу сторону).

Перед лицом Джеджидда находился другой монитор, который транслировал наше занятие в кампус. Вторым студентом в нашей крохотной группе оказался келлоец Фью, а третьей – Ийяйя. Они учились дистанционно.

– Вы знакомы? – спросил меня Джеджидд с непроницаемым видом.

– Да, магистр, – ответила я. – Ийяйя – моя соседка, а Фью – сосед моего однокурсника Рэо.

– Хорошо. Приступаем. Для начала ответьте, пожалуйста, откровенно: что вы знаете об Уйлоа?..

Фью, лишенный человеческих чувств, принялся излагать известные ему факты так, как усвоил из справочников: четко, сухо и без подробностей. Зато с картинками и пиктограммами.

Магистр Джеджидд не вмешивался, лишь иногда кивал или морщился. Впрочем, «морщился» – это условное выражение, просто на его лице появлялась некая складка, придававшая ему кисловато-скептический вид.

Ийяйя призналась, что не успела еще почитать даже справочники, а в группу записалась, поскольку ей требуется в этом семестре еще один новый язык, и она выбрала уйлоанский, – тогда мы с нею сможем вместе делать задания.

– Юлия, вы? – обратился магистр Джеджидд ко мне.

Я смутилась. В большой группе я бы предпочла промолчать. Но когда группа такая маленькая, не ответить нельзя. Кое-что я, естественно, прочитать об Уйлоа успела. Но прочитанное мне не сильно понравилось. Всё выглядело как-то странно, а в итоге – очень печально. Я боялась, что в моем пересказе исторические события получат не совсем желаемую окраску, и магистр Джеджидд опять будет злиться. Поэтому я соврала, заявив, будто знаю не больше, чем нам рассказывали на ознакомительной экскурсии по Тиатаре. Но записалась на курс уйлоанского языка именно из желания познакомиться с этой погибшей цивилизацией.

– Она не совсем погибла, – возразил магистр Джеджидд.

– Ах, да, госпожа декан Темара Ассур говорила мне, что вы – аутентичный носитель! – похвасталась я. – Драгоценный реликт!

У него на лице появилось загадочное выражение. Он испытующе уставился на меня своими серо-коричневыми глазами, над которыми светился желтовато-зеленый третий. Я смущенно гадала, сморозила я очередную дичь или выдала до смешного напыщенный комплимент. Может быть, называть своего опекуна «реликтом» вообще неприлично?

– Извините, магистр, – прибегла я к дежурному заклинанию. – Вероятно, я снова по недомыслию сказала что-то неподобающее.

– Извинения приняты, – бесстрастно ответил он. – Первое задание для всей группы: прочитать монографию профессора Балафа Доэна «История Уйлоа». Второе: безотлагательно скачать «Вводный курс уйлоанского языка». Автор – тоже Балаф Доэн, в моей редакции. Формат любой, какой вам удобен.

– Уже скачано! – не преминула похвастаться я.

– Кажется, вы записались еще и на курс тагманского?

– Да, магистр. А что, так нельзя?

– Можно. Только по силам ли?

– Думаю, справлюсь. Языки совершенно разные, перепутать их трудно.

– Хм, попробуйте. Но учтите, что в оценках я строг.

После этого мы, наконец, приступили собственно к уйлоанскому языку.

И вот тут я возрадовалась, что выбрала этот предмет. Фонетика – просто сказочная. Каждое слово – как музыка. Я млела примерно так же, как когда-то от португальского и древнегреческого. Кстати, уйлоанский по звучанию чем-то похож на то и другое. На португальский – переливами гласных, всеми этими «ао» и «оа», а на древнегреческий – музыкальностью интонации и нередким несовпадением акцентного ударения с долгой гласной, как в слове «Уйлоа» (ударение на предпоследнем слоге, но последняя «а» – долгая, и ее следовало бы удваивать на письме, чего при транскрипции на космолингве не делают).

В конце занятия магистр Джеджидд спросил у нас, есть ли вопросы.

Фью поинтересовался, можно ли сдавать грамматику без фонетики – у него речевой аппарат, непригодный к воспроизведению некоторых звуков. «Да, можно», – сказал магистр. – Но оценка выйдет уполовиненной, или просто зачет без оценки». Ийяйя хотела узнать насчет экзамена – очно или дистанционно. Магистр ответил: и дистанционно, и даже письменно, не имеет значения, особенно если язык ей нужен лишь для набора предметов в семестре.

Отличилась, конечно же, снова я.

Я спросила магистра Джеджидда, почему его имя звучит не как уйлоанское, а как тагманское.

Он ответил, что это действительно так. Джеджидд – не имя, а псевдоним. На тагманском значит «Толмач». Переводчик.

– Настоящее имя, – сказал он, – другое. Но в колледже оно никогда не используется. Для коллег и студентов я – магистр Джеджидд. Всегда. Только так. И никак иначе.

Он произнес это крайне суровым и непререкаемым тоном, и у меня сразу пропала охота докапываться до истины. Похоже, вести подобные разговоры с кем-либо за спиной моего грозного опекуна неуместно и неприлично. Ведь объяснила же мне декан Темара Ассур, что он – особа знатная и влиятельная. Ну, и ладно. Я пришла сюда изучать уйлоанский язык, а не копаться в его биографии.

Зато историей Уйлоа я и вправду заинтересовалась.

Мятежный звездолет

Я не буду подробно пересказывать здесь очерк, написанный одним из основателей нашего Колледжа, уйлоанцем Балафом Доэном, – совсем не историком, а специалистом по искусственным языкам, программистом и переводчиком уйлоанских текстов на космолингву. Но главные факты, почерпнутые из его книги, упомянуть всё же стоит, поскольку они имеют прямое отношение к истории Тиатары.

Уйлоа – единственная обитаемая планета в системе звезды Ассоан, вернее, была обитаемой до определенного времени. Разумная жизнь возникла в воде, но высокотехнологичная цивилизация сформировалась на суше. Два обширных материка располагались относительно недалеко друг от друга; между ними находились отдельные острова и архипелаги. Западный материк назывался Сеннай или Сеннар (оба варианта произношения равноправны). Там сложилось в меру иерархическое общество, управляемое иерофантами – чем-то средним между учеными и жрецами. Основой идеологии сеннайцев считалась меритократия, то есть власть достойных, и всячески поощрялось развитие наук и искусств.

На восточном материке, Фарсане, возникла воинственная монархия во главе с императорами, которые из поколения в поколение носили одно и то же тронное имя – Уликен (в старинной орфографии – «Улликен», «Великоединый»). Каждый из Уликенов считался живым порождением небесных энергий, проистекающих от звезды Ассоан, и на этом основании он провозглашался верховным иерофантом, имевшим право проводить священные ритуалы (они называются «церемониями у очага» и не подлежат разглашению). Звезда Ассоан воспевалась поэтами как «всеобщий очаг», а на самой планете Уйлоа наивысшей сакральностью обладал очаг во дворце императора в фарсанской столице, Уллинофароа. Император мог посвятить в иерофанты любого члена своей семьи, как мужчин, так и женщин, от которых, в свою очередь, благодатные силы распространялись дальше, расширяющимися кругами, по всем городам, селениям и отдельным домам. Проведение церемоний считалось исключительным правом и вместе с тем священным долгом венценосных иерофантов, как принцев, так и принцесс.

Конечно, на уйлоанском языке все приводимые мною титулы звучали иначе, более пышно и многословно. Но книга Балафа Доэна написана на космолингве, где встречается множество латинизмов. И лучше уж я оставлю тут «императора», «иерофанта», «принца» и «генерала», чем буду загромождать свой текст транскрипциями и приблизительными переводами витиеватых уйлоанских синонимов. Иначе в сочетании с уйлоанскими именами всё станет совсем непонятно.

У сеннайцев должность иерофанта доставалась ученым и сочеталась с занятиями астрономией, математикой, биологией и другими, совсем не мистическими, дисциплинами. Поэтому местные иерофанты не являлись кастой и не передавали свои полномочия по наследству.

Когда очередной Уликен потребовал, чтобы Сеннар признал его власть и поклонился ему как верховному иерофанту Уйлоа, сеннайцы, естественно, отказались это сделать, не видя к тому никаких оснований. Тогда началась война между двумя континентами, в которой победил, конечно, Фарсан. Сеннайцы решили: раз властитель от них далеко, им не так уж важно, кто ими правит, и пусть он зовется, как ему нравится. Однако они ошибались. Для удержания власть в планетарном масштабе, императоры постоянно увеличивали свою армию, устраивали боевые учения и поощряли развитие техники, позволявшей летать, стрелять, взрывать и уничтожать всё, что мнилось враждебным.

Ученые призывались на военную службу, и, хотя их не заставляли отбывать повинность в настоящих войсках, подчинялись они теперь Императору – а конкретно, армейским чинам, требовавшим, чтобы все проекты имели военное предназначение. Даже от поэтов и музыкантов, находившихся на попечении государства, требовали произведений, воспевавших деяния Императора и боевой дух его армии. Все крупные учреждения как на Фарсане, так и на Сеннаре, сделались исключительно «императорскими»: университеты, академии, библиотеки, институты и медицинские центры. Получить в них работу считалось удачей, но взамен ожидалась беззаветная верность монарху.

Картина, наблюдаемая из космоса, свидетельствовала о быстром техническом прогрессе уйлоанской цивилизации. Однако издалека оставалось непонятным, какие в ней утвердились законы и нравы. Современные города, сеть дорог, морские порты, летательные аппараты, использование энергии океана и ветра, искусно преобразованные ландшафты – всё служило придатком к воплощению сверхидеи непобедимости Императора и абсолютности его власти.

Желая вступить в контакт с Уйлоа, делегация Межгалактического альянса отважилась направить туда космолет, приземлившийся на Сеннаре. Фарсанцы восприняли прибытие инопланетян на Сеннар как вторжение, а интерес ученых сеннайцев к гостям – как государственную измену. Ракеты императорских войск едва не уничтожили космолет, успевший взлететь невредимым только благодаря четко сработавшей интуиции переговорщиков-виссеванцев и хладнокровию пилотов-тактаи.

После такого опасного инцидента Межгалактический альянс решил, что с Уйлоа вести дела еще рано. А на Уйлоа начался бесконечный военный психоз. Официальная доктрина отныне гласила: Великий Уликен успешно отбил атаку космических оккупантов, которые, однако, продолжают вынашивать замыслы покорения этой благословенной планеты. Поэтому весь народ должен беспрекословно подчиняться повелениям Императора и наращивать вооружения.

Уйлоанцы запустили множество спутников, которые ловили возможные сигналы из космоса, дабы оперативно уничтожить любое чужое устройство. При этом собственных межзвездных космолетов уйлоанцы не строили. Даже мысль о них считалась крамольной. Некоторые ученые доказывали, будто уйлоанцы ни в каких иных условиях жить не смогут, а значит, о дальних мирах и мечтать не стоит. Другие им возражали, что всё в императорской воле, однако сверхдальние корабли стоят баснословно дорого, и незачем тратить на такие ненужные вещи те средства, которые следует направить на оборону.

Еще одной областью, развивавшейся столь же успешно, сколь односторонне, оказалась медицина и генная инженерия. Лучшие специалисты Уйлоа заканчивали Императорский университет в Уллинофароа и работали в Императорских институтах и клиниках, где имелись прекрасные лаборатории. Цель их работы не называлась вслух, но подразумевалась: если и не обретение тайны бессмертия, то, по крайней мере, сохранение долговременного здоровья Великого Уликена и его приближенных. Молва утверждала, будто каждый Великий Уликен – это точный клон предыдущего. Поэтому пытаться убить Императора совершенно бессмысленно: клоны, скорее всего, уже существуют, ведь Император иногда ухитряется находиться одновременно в разных местах.

Когда прошло лет сто, и народ перестал бояться пришельцев из космоса, очередной Уликен придумал другого врага. Придворные астрономы указали ему на планету Тагма в соседней системе Джай. Тагма выглядела благоприятной для существования жизни, хотя никакой активности в космосе не проявляла. Идеологи сложили миф о воинственных и кровожадных тагманцах, готовящихся напасть на Уйлоа. Появились видеодрамы, поэмы и песни, издавались якобы научные труды, хотя никто никогда не видел ни одного тагманца. В воображении уйлоанцев они представали чудовищами с клыками, когтями и рыкающими голосами. Глядя на тиатарских тагманцев, над этим можно лишь потешаться, но у страха глаза велики. В измышления верили многие, особенно представители простого народа – не все уйлоанцы обладали ученостью.

Между тем назревала космическая катастрофа, предотвратить которую наука никак не могла.

Звезда Ассоан вела себя неспокойно, и, судя по всем признакам, двигалась к неминуемому коллапсу. Случилось бы это, конечно, нескоро. Может, через полтора миллиона лет. Но Уйлоа уже начала перегреваться и терять атмосферу. Жители вымерли бы гораздо раньше, чем взорвалась их звезда – в течение одного поколения. Счет практически шел на годы, хотя средства массовой информации уверяли, будто бы ничего ужасного не происходит, просто звезда Ассоан вступила в очередной период активности, и что такие периоды в истории уже случались, нужно лишь потерпеть несколько лет, и атмосфера вновь сбалансируется.

Император и часть элиты Уйлоа понимали, что дела совсем плохи, и сохранить жизнь на планете или переселиться куда-то за столь короткий срок невозможно. Межгалактический альянс больше не интересовался негостеприимной планетой, и помощи ждать было неоткуда.

Поэтому возникла идея спасти Императора, его близких родственников и узкий круг приближенных, переправив их на ту самую Тагму, куда до сих пор никто не летал. Однако там несомненно имелась атмосфера, вода и сносная для белковой жизни температура. В агрессивных чудовищ с Тагмы никто из серьезных специалистов не верил. Поскольку вокруг Тагмы не прослеживалось никаких искусственных спутников, радиоволн и признаков развитых технологий, предполагалось, что цивилизация, если она там и есть, весьма примитивная, а значит, колонизировать ту планету не составит большого труда.

Народу представили новую идеологическую доктрину: доблестный Великий Уликен намерен нанести превентивный удар по врагам, и с этой целью он лично возглавит военную экспедицию к Тагме.

Все силы лучших умов Уйлоа сосредоточились на разработке и построении единственного в своем роде межзвездного суперкорабля, способного перенести примерно сто семьдесят пассажиров в другую звездую систему живыми и невредимыми.

Звездолету дали название «Солла». На уйлоанском – «звезда». Да, звучит немного похоже на наше «Солнце», по-латински Sol, но это лишь случайное совпадение. Я уже говорила, что уйлоанское конечное «а» произносится как долгое, и по сути должно бы писаться удвоенным: «Соллаа».

Руководить учеными и инженерами, создавшими «Соллу», был назначен Балаф Аусир – военачальник, которого я ради простоты назову генералом. Он старательно демонстрировал свою преданность Императору и считался пунктуально послушным службистом, обожавшим всё делать строго по инструкциям и согласно приказам главнокомандующего. Подчиненные просто стонали от его буквоедских требований. Впрочем, ученые, инженеры и конструкторы в целом с ним соглашались, хотя в строительстве космолетов Балаф Аусир разбирался слабо. Но в космосе нельзя работать небрежно и надеяться, что если начальство ничего не заметит, то как-нибудь оно обойдется. Недокрученный болт, недоклёпанная панель, отходящий контакт, не светящийся датчик – верный путь к катастрофе. Специалисты уважали и слушались Балафа Аусира.

Свой дерзкий план он держал при себе до последнего.

Балаф Аусир убедил императора, что ради проверки надежности «Соллы» необходимо провести испытание в открытом космосе и убедиться в безупречной работе всей техники и вышколенности команды. И лишь потом надлежит приглашать на борт Великого Уликена и его драгоценных близких. Список счастливцев стал известен Балафу Аусиру, и, возможно, именно это знание привело его к решительным действиям. Генерал, похоже, в процессе строительства «Соллы» убедился в том, что он сам и его команда, составленная из лучших умов и талантов Уйлоа, заведомо более достойны спасения, чем стареющий Император со своими родственниками, министрами, царедворцами и челядью, включавшей в себя парикмахеров, массажистов и горничных. Из великолепной когорты ученых и инженеров, создавших «Соллу», на борту предполагалось оставить лишь навигаторов, астрофизиков, врачей, биологов и кое-кого из младшего технического персонала. Остальных списали бы как ненужный балласт – то есть обрекли бы на скорую гибель.

Генерал открыл свой план экипажу, когда они уже оказались в космосе. Собственно, он поставил подчиненных перед фактом: они сейчас же стартуют на Тагму. Иначе – смерть от предстоящего вскорости катаклизма или казнь за измену. Команда поддержала Балафа Аусира. Связь с Уйлоа они прервали, транслируя аварийный сигнал, зато включили на полную мощность фотонный двигатель и исчезли, будто бы растворившись в пространстве.

До Тагмы мятежники добрались благополучно. Планета действительно оказалась обитаемой и населенной разрозненными племенами, имевшими лишь простые орудия вроде дубин, пращей и каменных топоров. Железа здесь обрабатывать не умели.

Уйлоанцы покорили бы Тагму без особых усилий.

Они обладали всеми видами современных вооружений, включая лазерное и психотропное. Но Тагму спасла ее особенность: гравитация. Раза в два больше той, к которой пришельцы привыкли у себя на планете. Они ощущали себя раздавленными. Скафандры служили своеобразным экзоскелетом, но затрудняли движения. Вдобавок повышенная радиация, невыносимая дневная жара, перепады температур, как в пустыне, жесткая вода с железистым вкусом, – мир Тагмы выглядел совершенно чужим для уйлоанцев, привыкших к прохладной, влажной и несколько сумрачной атмосфере.

Уйлоанцы начали заболевать и умирать, хотя тагманцы не проявляли к ним никакой враждебности. Вероятно, в них видели неких богов, посланцев небесных сил. Никто не пытался напасть на лагерь, никто не требовал, чтобы пришельцы убрались восвояси. Но они угасали один за другим. Эти смерти держались в секрете от местного населения, трупы утилизировались на самом корабле, однако стало понятно: нужно срочно искать другое космическое прибежище. Ничего подходящего в обозримом пространстве не просматривалось. В системе Джай имелись лишь газовые и ледяные планеты; жаркая Тагма оказалась единственным исключением.

Астрофизики «Соллы» произвели необходимые наблюдения – и обнаружили на краю галактики Чаши солнце Айни с планетной системой. Поначалу они нацелились на Сулету, которая издали, судя по спектроанализу, походила на их родную Уйлоа. Однако выбор все-таки пал на Тиатару: до нее от Тагмы гораздо ближе, чем до Сулеты, а в тех условиях расстояние многое значило. Существовал риск, что, даже если уйлоанцы стартуют немедленно, на Тиатару прибудет неуправляемый космолет, если на нем вообще уцелеет хоть кто-то. И тогда генерал Балаф Аусир приказал захватить с собой нескольких уроженцев Тагмы, обучить их в пути обращению с простейшей техникой и по сути сделать своими слугами и рабами. Тагманцев, явившихся в очередной раз к космолету с предметами для обмена, отловили сетью как животных, отобрали самых молодых, здоровых и сообразительных, погрузили на борт и насильно вывезли в космос.

Вскоре после отлета с Тагмы скончался Балаф Аусир. Еще раньше умерли несколько профессиональных военных и родовитейших аристократов, которые представляли его величество Императора, но не участвовали в управлении кораблем. Власть на «Солле» постепенно забрали ученые, умевшие мыслить более гибко – среди них оказалось много сеннайцев. Командиром избрали пилота-астрофизика Эттая Ниссэя, авторитет которого выглядел неоспоримым.

Убедившись в умственной полноценности «дикарей», то есть тагманцев, и поборов в себе отвращение к их непривычной внешности, уйлоанцы начали обращаться с ними как со своими учениками и даже друзьями. Биолог Маэнон Сеннай взял в подружки тагманку Джэххэ, и, хотя над ними посмеивались, никто сильно не возражал. Все думали, что у межпланетной пары не может появиться потомства, ну и пусть развлекаются.

На борту «Соллы» имелась биологическая лаборатория, которой заведовала Ильоа Кийюн, выдающийся врач, генетик и микробиолог. Судя по имени, она имела какое-то отношение к семье императора Уликена (имя «Ильоа» считалось в роду династическим). Вряд ли она обладала титулом полноправной принцессы, иначе об этом бы знали. Предполагается, будто Ильоа являлась внебрачной дочерью Уликена от женщины более низкого происхождения, что позволило ей беспрепятственно заниматься наукой и сохранять независимость от придворных условностей. Но она не оставила мемуаров и дневников, а кое-какие личные документы перед смертью сожгла.

Сразу же после бегства с Уйлоа доктор Ильоа Кийюн убедила весь экипаж собрать репродуктивный материал, дабы он хранился в лаборатории в замороженном виде. Даже если обитатели «Соллы» перенесли бы межгалактическое путешествие и добрались бы до цели живыми, они в силу возраста вряд ли смогли бы оставить потомство.

Потом она проделала ту же самую операцию с захваченными тагманцами. И начала лабораторные эксперименты по генетическому сближению обеих рас. Маэнон Сеннай и Джеххэ отважились стать добровольцами. Биологу не терпелось узнать, получится ли что-нибудь, а Джеххэ не имела на сей счет никаких предрассудков. В результате у Сенная и Джеххэ путем генетического конструирования и искусственного оплодотворения родились гибриды – две девочки, двойняшки, которых назвали Тинда и Сатинда.

Скандал на борту корабля разыгрался нешуточный. Некоторые уйлоанцы возмутились смешением их крови с кровью дикарей, но другие, остыв и подумав, признали правоту Ильоа Киюнн. Речь шла о выживании всей экспедиции.

Тинда вышла более светлой и похожей на уйлоанку, а Сатинда – с темно-красной кожей, как тагманка, и с коротким рудиментарным хвостиком. Научившись ходить, они носились друг за другом по жилому отсеку, веселя окружающих. Поэтому, когда «Солла» достигла Тиатары, и экипаж увидел над планетой две луны, не возникло особенных разногласий, как назвать эти два светила. Разумеется, светлый спутник – Тинда, красноватый – Сатинда.

Вслед за девочками родились два мальчика, тоже двойня, Седжэхх и Маджэхх. Мальчики тоже получились на славу. На Тиатаре в честь них названы две горы, Седжэхх и Маджэхх, находящиеся к югу от здешней столицы.

До Тиатары «Солла» добралась гораздо раньше, чем планировалось, поскольку наткнулась на одну из нестабильных «кротовьих нор» на периферии системы Айни и чудом успела проскочить сквозь нее, пока пространство снова не схлопнулось. Как потом выяснилось, за этим отчаянным рывком сквозь пространство и время наблюдал аисянский корабль, шедший собственным курсом в другие миры. Аисяне не стали тратить времени на выяснение обстоятельств и отложили расследование на потом.

К счастью, Тиатара оказалась местом, пригодным и для уйлоанцев, и для тагманцев – для последних оно выглядело настоящим раем. Тагманцев первыми выпустили наружу, и они от радости запрыгали, наслаждаясь свободой, закричали и запели на своем языке: «Тиатара, Тиатара!» – что означало просто «Земля хорошая! Земля хорошая!». Хотя уйлоанцы пытались придумать планете другое название, они сами вскоре начали называть ее Тиатарой. Но по-тагмански фонема «р» звучит раскатисто, а в уйлоанском языке произносится мягко, с картавинкой.

Обследовав местность, пришельцы решили обосноваться поближе к воде, горам и растительности. К северо-западу от места посадки «Соллы» возвышалась большая столовая гора, за обследование которой ратовал командир, и поэтому она в честь него ее назвали Эттаем.

Гора Эттай действительно величава и высока, у нее раскидистые отроги, а склоны где-то отвесные, а где-то уступчатые или просто пологие – это работа воды и ветра. Из стен сочатся источники, у подножия они превращаются в ручьи, впадающие в реку Виссану, которая впадает в огромное мелкое озеро Ойо. Из него, в свою очередь, вытекает то ли та же самая, то ли уже другая река, называемая Джумай, и течет на юг между горами Седжэхх и Маджэхх.

На низком плато под горой Эттай и возникло поселение, ставшее столицей Тиатарской цивилизации – Тиастелла. Слово гибридного происхождения; оно означает на смеси двух языков – «укрепленная земля», или «земля и крепость». Сейчас от крепостной стены остались лишь три участка – на память о прошлом.

Уйлоанцы заселили северную и западную часть Тиастеллы, а тагманцы – южную и восточную. Различия двух частей города до сих пор ощутимы. Там разная архитектура, разный ритм жизни, разная специализация. Уйлоанцы забрали к себе всё научное и медицинское оборудование с «Соллы», какое смогли увезти, а тяжелую технику предоставили тагманцам, которые охотно взялись за работы, требовавшие физической силы, выносливости и усердия. Тагманцы занимались возведением зданий, укреплением склонов, прокладкой дорог. Уйлоанцы руководили, учили, лечили, изучали местную флору и фауну, интродуцировали привезенные с собою растения, налаживали солнечные батареи и ветряки для выработки электричества, стараясь сохранить привычный уровень цивилизованности, хотя это удавалось не в полной мере.

Конфликты, конечно, случались, однако о кровопролитных войнах речи быть не могло. Обе общины понимали, что каждая жизнь на счету, и убивать друг друга нельзя, ведь остановить разгул страстей будет трудно. Впрочем, агрессию сдерживали доминирующие психологические черты обоих народов: интеллектуализм и серьезность уйлоанцев и жизнерадостное дружелюбие тагманцев. Первое в худших своих проявлениях превращалось в холодное высокомерие, а второе – в беспечную безалаберность. Два народа взаимодействовали, но не смешивались, сохраняя свои языки и обычаи.

Еще во время полета на «Солле» уйлоанцы торжественно постановили, что управление в будущей колонии станет исключительно коллегиальным. Повторять печальный опыт монархии не желали даже приверженцы императора. Для тагманцев же, привыкших к родовому строю, совместное решение всех вопросов выглядело естественным, они по-другому и не поступали.

Поселенцам следовало как можно скорей увеличить свою популяцию. Тагманцы плодились гораздо активнее, и сейчас их количество заметно превышает численность уйлоанцев, хотя в Планетарном совете две общины представлены поровну.

Ильоа Кийюн, Маэнон Сеннай и Лиолла Ноффу, трое медиков и биологов с «Соллы», сумели на первых же порах организовать в Тиастелле новую лабораторию, в которой занялись искусственным оплодотворением, используя генетический материал, замороженный ранее и хранившийся на космолете. Условия оказались далекими от идеальных, не все полученные эмбрионы прижились, однако эти опыты принесли результаты. Уйлоанская община начала пополняться рожденными на Тиатаре детьми. Особенно ценились девочки, поскольку женщин на космолете изначально было всего десять, а до Тиатары их добралось только шесть. Ильоа Кийюн часто ставила эксперименты над собой, и поэтому так и не выбрала мужа, а у ее потомков теперь разные фамилии. Лиолла Ноффу родила троих девочек, они потом вышли замуж и тоже оставили вполне здоровых детей. Некоторые фамилии первых поселенцев считаются аристократическими – например, Сеннай и Ниссэй, хотя семья Ниссэй имеет и боковую, незнатную линию. Со временем у тиатарских уйлоанцев тоже возникла своя иерархия, основанная на почитании знати, однако она не столь жестка, как прежняя. И, конечно же, здесь нет и не может быть никаких императоров.