Лариса Соболева
Арабские звезды сияют ярче

Она вышла на улицу, села в машину и, заведя мотор, пожаловалась своему отражению в зеркале заднего вида:

– Столько времени украл! У меня утомленный вид.

Поправив зеркало, она рванула прочь.

ОАЭ, Фуджейра, неделю спустя

За эти дни Маша, воспринимающая перемены чудом, наконец-то выспалась, а высыпается человек, только когда его душа находится в блаженном равновесии и покое. Люди, живущие постоянно без страха, не понимают, какое огромное счастье имеют – к этой мысли возвращалась Маша всякий раз, оставшись наедине с собой.

Но утром сразу после сна она внезапно подскакивала, словно ее кто толкнул грубой рукой, и лихорадочно вспоминала, куда ей надо бежать, что она проспала и будет наказание… А глаза видели не старую, темную и грязную каморку, а великолепную комнату, куда проникал яркий свет через большущее окно, которое прятали легкие занавески. Но солнце все равно умудрялось протянуть свои лучи через ткань и достать до спящей Маши. Успокоившись, она падала на подушки, не веря своему счастью.

Не верила и в это утро, все происходящее казалось ей сладким сном, пока не вошла Сурия, за ней семенила пожилая женщина с подносом, поставила его на прикроватный столик и ушла.

– Как чувствуешь себя? – поинтересовалась Сурия первым делом. – Лежи, лежи! Я поправлю подушки, чтобы тебе удобно было.

Она подложила подушки под спину – этих подушек так много, будто у Маши несколько голов и каждой нужна отдельная. Устроив подругу, чтобы та полусидела, Сурия потом уселась на край кровати, одновременно слушая признание:

– Как чувствую? Как случайно попавшая на место принцессы нищенка. Не пропадает чувство, что все это в один миг исчезнет…

– Ой, Машка, заводишь одну и ту же трель каждый день, не надоело? – с улыбкой произнесла Сурия, беря небольшой кувшин и стаканчик с подноса. – Сейчас выпьешь настой, потом умоешься, потом оденешься и выпьешь вторую порцию, на все пятнадцать минут. Ну? Давай…

И протянула не до краев наполненный стаканчик с темной жидкостью, одними глазами требуя, чтобы Маша взяла его, и когда та медленно пила, она рассматривала ее, отмечая положительные изменения. А их, изменений, почти не было, что удручало. В тридцать пять Маша выглядит на все пятьдесят: худая, изможденная, с затравленным взглядом выцветших (когда-то светло-синих) глаз, с серой кожей, морщинами, даже седых волос полно, которые видны, хотя она светлая шатенка. Ничего общего с той Машкой – из параллельного потока, в институте она была веселой и остроумной, придумывала праздники, проводила конкурсы, парни за ней толпами бегали. Что сейчас? Случайно встретив ее на улице, вряд ли Сурия узнала бы. Сейчас она похожа на сомнамбулу, блуждающую в полусне, оживить не удавалось, впрочем, прошло слишком мало времени.

– Послушай, Сурия… – тихо заговорила Маша, видя, что ее спасительница глубоко задумалась.

– Да? Что? – оживилась та.

– Можно мне называть тебя твоим именем, а не этим?

– Хм! Конечно, можно. Почему ты спрашиваешь разрешения?

– Не знаю, Полина… привычка, наверное. Я другая, ты другая, мир другой, не такой, каким нам казался. А помнишь, как я бегала за тобой и просила участвовать в дурацком конкурсе красоты?

– Принуждение ты называешь – просила?! – округлила глаза Полина-Сурия, после напомнила шутливо: – Ты заставляла. Нет, вынуждала согласиться. И угрожала.

– Других претендентов на институтскую корону я не видела, а вечер висел на мне, вот и пришлось тебя заставлять всеми доступными способами.

– И я победила.

– Угу. Это при том, что ты отказалась от конкурса в купальниках!

– Моя картонная корона с приклеенными блестками и стразами была твоей заслугой, – рассмеялась Полина. – Признайся хоть сейчас, сама клеила корону?

– Конечно. Потратила два вечера, но ведь красиво получилось.

– Очень, – улыбнулась Полина. – А как повеселились…

Пауза, пауза… Много есть вопросов у обеих, есть о чем поговорить, но всегда, когда развивался диалог, вдруг между ними образовывался невидимый тормоз, отсекая друг от друга. Виновата Маша – так ей чудилось, ведь она отвыкла от общения тем более на родном языке, часто ловила себя, что больше слушает звучание слов Полины, чем вникает в их смысл. Следовало взять себя в руки, но не хватало моральных сил, да и не физических не хватало. Поставив пустой стаканчик на поднос, она спросила, только чтобы возобновить диалог:

– Сколько прошло лет? Я не о конкурсе, а… когда мы расстались?

На самом деле Маша могла не только количество лет назвать, но и полностью цифру прожитых дней в этих годах, исключая последние десять дней, потому что они – счастье. Между тем Полина помрачнела и ответила через паузу, правда, небольшую, а ответила незнакомым голосом, словно старуха из склепа:

– Тринадцать. Чертова дюжина, говорят, несчастливое число.

– Чертова? Для меня этот год самый лучший в моей жизни. Я живу. И сколько бы еще не прожила, это будет все равно больше, чем если бы я осталась там… откуда ты меня вытащила.

– Не я, – снова улыбнулась Полина, став прежней, а не мрачной.

– Твой шейх… Он правда шейх?

– Шейхами сейчас называют не только правителей и членов их семьи, но и богатейших людей, проявивших недюжинные способности, мудрых, заботящихся о народе. Ашраф соответствует всем этим качествам, но он к тому же принадлежит одному из королевских родов, однако трона ему не видать, да он и не стремится туда. Ашраф занимается бизнесом по всему миру, обладает гигантскими знаниями и трудоспособностью, конечно, никогда не бедствовал, но огромное состояние сколотил самостоятельно. Да, его называют шейхом. Ой, я совсем забыла за болтовней! Пятнадцать минут прошло, а Дамира сказала, надо точно соблюсти интервал приема.

Полина налила из кувшина настой в тот же стаканчик, протянула Маше, та безоговорочно выпила и, отдавая стаканчик, при этом потупившись, поинтересовалась:

– А ты своему шейху жена?

– Нет, – беспечно ответила Полина. – Меня ему подарили на день рождения. Это случилось одиннадцать с половиной лет назад.

Нет, Маша не округлила глаз, не подняла в изумлении бровей, она следила за своими эмоциями, чтобы не обидеть Сурию-Полину, помнившую о ней эти долгие годы. А ведь они не были близкими подругами, они даже ругались перед конкурсом.

– Не думала, что шокирую тебя, – рассмеялась Полина, понимая глубокомысленное молчание Маши правильно.

– Я просто… – смутилась та. – На рабыню ты не похожа.

– А я не рабыня.

– Кто же тогда?

– Женщина, которую Ашраф ибн-Ахмад Аль-Сауд любит.

Не посмела Маша задать, по ее мнению, бестактный вопрос, вертевшийся на языке, но Полина легко читала ее мысли:

– Что, неловко спросить, а как же я к нему отношусь? Хорошо.

На этот раз Маша если и не округлила глаз, то опустила их, чтобы скрыть свое замешательство. Полина поняла, что ответ не устроил гостью, она забрала поднос, отнесла его к двери и позвала Дамиру, когда та забрала поднос и ушла, она вернулась на свое место и сначала поинтересовалась:

– Как себя чувствуешь?

– Отлично. Правда, правда.

Полина покивала, мол, верю, затем задумалась, отведя взгляд в сторону и собираясь с мыслями, чтобы дать Маше полный ответ, но чтобы та при этом поняла ее:

– Я часто думаю, как мне повезло тогда. А могла моя жизнь сложиться иначе, как у тебя, как у девчонок. Но сначала было страшно, очень страшно… Да что я! Тебе этот страх известен лучше, чем мне, ты прожила с ним все эти годы, а я только полтора года…

– И за год можно с ума сойти, – вздохнула Маша.

Неожиданно Полина вышла из состояния грусти, посмотрела на подругу, на лице которой застыло страдальческое выражение, и рассмеялась:

– Машка, ты-то чего переживаешь? Тебе противопоказано, только положительные эмоции разрешены. А знаешь, что меня спасло?

– Что?

– А не скажу! – И Полина снова рассмеялась, запрокинув голову назад. – Ой, не могу… Машка, смени мимику, а то я заплачу.

Куда там заплачет! Хотя да, слезы выступили, но от смеха. А что смешного нашла в ней Полина? Но она так заливисто смеялась, что невольно и Маша, улыбнулась, потом отмахнулась:

– Да ну тебя! Лучше ответь: ты одну меня вытащила или?..

– Конечно, или.

– Лайму тоже?

Вот с кем действительно крепко дружила Маша, так это с однокурсницей Лаймой, она же и уговорила ее поехать в Эмираты подработать. Хотелось красиво одеться, купить персональный комп, брендовую косметику, гаджеты – в те времена все стоило баснословных денег, а девчонки молоды, да и за границу поехать разве могли себе позволить студентки? А тут не просто туризм, а работа на все лето, бесплатные жилье и еда, куча впечатлений и, разумеется, кровно заработанные деньги – ух, как повезло! Но… не повезло, крупно не повезло. Видимо, Полина думала о том же, поэтому, заметив тень на лице Маши, подхватилась:

– Так, воспоминания долой, поднимайся. Ты даже не умылась, но болтаешь. Тебе завтракать пора, а потом нас повезут в горы, там такая красота, воздух…

– Горы? – спустив ноги с кровати, спросила Маша. – Здесь же пустыня.

– Это Фуджейра, милая, здесь есть горы, море… и пустыня.

Маша умылась, переоделась, завтрак ей принесли в комнату, Полина составила компанию, правда, ограничилась чашечкой кофе, развлекая подругу рассказами о Фуджейре. Беззаботный тон не разгладил морщину озабоченности между бровей Маши, хотя слушала она внимательно, а перед самым выходом, у двери, взяла свою спасительницу за руку, настойчиво потребовав:

– Скажи, что с Лаймой? Меня беспокоит твое молчание.

– Ладно, – повернулась к ней Полина. – Лайма здесь…

– Здесь? То есть…

– Да, здесь, в этом доме.

– Тогда поездки отменяем, я хочу ее увидеть…

– Нет.

Отказ прозвучал жестко, на это «нет» возражать и что-то доказывать нельзя, потому что Полина не услышит. Она живет в другом измерении, привыкла к другой жизни, но раньше, давно, у них было общее измерение, поэтому Маша осмелилась спросить:

– Но… почему я не могу ее увидеть?

И вдруг Полина перешла на шутливый тон, но сама фраза… дикая:

– Предупреждаю: ты моя собственность.

– Твоя собственность? Я?

Это не было удивлением или возмущением, Маша скорее привыкала к мысли, что ничего в ее существовании не изменилось, ей подарена лишь временная передышка, она невольница. Но Полина погладила ее по щеке и разъяснила положение по-доброму, всем своим видом показывая, что она ей друг:

– Ашраф по моей просьбе нашел тебя, выкупил и подарил мне. Имя я дала тебе – Наджия, что означает «спасенная», но здоровье твое немножко подточено. Я не хотела тебе сейчас говорить, но его следует поправить, подлечиться, поэтому! Пока ты обязана мне повиноваться.

– Как скажешь.

Она реально склонила голову, словно слуга. Похоже, Машку ничем не пронять, бедняжка потеряла себя, продолжает жить в том мире, откуда ее забрали, и не приняла положение человека свободного. Полине пришлось применить более веский аргумент:

– Маша, ты неправильно воспринимаешь мои слова, я всего лишь хочу расшевелить тебя, помочь вернуться к нормальному состоянию…

– Тогда отведи меня к Лайме.

– Не могу. Доктор сказал – никаких стрессов, а встреча будет для тебя… сложной. Не волнуйся, у нее все есть: еда, одежда, служанка. Давай без возражений? – подняла ладони Полина, упреждая протест. – Сначала ты подлечишься, укрепишь свое здоровье, потом увидишься с Лаймой. Идет?

– Загадки, одни загадки… – печально вздохнула Маша. – Со мной что-то не так? Признавайся уж, я по лицу вижу…

– Что ты! Я просто забочусь о тебе, а загадки… они до поры до времени, ответы всегда открываются, но иногда лучше ответов не знать.

– Актриса из тебя никудышная.

– Маша… – замялась вдруг Полина.

– М?

– Операцию нужно сделать… тебе, разумеется… заменить клапан. Ты будешь как новая, здесь просто классная кардиохирургия, поверь и… и ничего не бойся, операция пустяковая.

– Клапан?! А сколько стоит эта «пустяковая операция»?

– Какая разница? Не ты же будешь платить.

– Вот именно. Твой султан?

– Это мои деньги, мои! И трачу я их, как считаю нужным. Это твой шанс, твое спасение, твоя жизнь. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Не понимаю. Зачем тебе мои проблемы?

– Маша, если я начну сейчас что-то говорить, ты разволнуешься, тебе станет плохо. Потом мы обо всем поговорим, будем говорить, сколько захочешь, даже спорить. А сейчас хватит споров, ты обязана мне повиноваться и не упустить редкий шанс, когда не только деньги решат, будешь ты жить или нет, но и высококлассные хирурги. Кстати! С Лаймой я позволю увидеться, когда выздоровеешь – таково мое условие. А теперь поехали, машина ждет.

Обе вышли из особняка, Маша, остановившись, инстинктивно заслонилась от слепящего солнца рукой, прикрыв и веки. Ей приходится познавать заново самые простые, можно сказать, банальные вещи – солнце, небо, мягкую и чистую постель, покой и ничегонеделанье, что вообще из области фантастики.

– Мария! – позвала ее Полина у задней дверцы автомобиля. – Чего ты там застряла? Ну, иди же скорее!

Хотелось сбежать по ступенькам, как когда-то она сбегала по лестницам в институте – только мелькали от скорости лица, стены, пролеты. Но Маша сошла по ним неторопливо, помня, что обещала Полине беречь себя, да и доктор не рекомендовал спешку нигде и никогда. Шанс? В это трудно поверить, неужели с ней все это происходит? Вместо смерти жизнь? А ведь очень-очень хочется жить. Значит, шанс…

Россия, несколько дней спустя, вечер

Богдана ехала за автомобилем минут тридцать, да не каким-нибудь скромненько-бюджетненьким, а премиум-класса и, конечно же, марка одна из верхних в рейтинге.

– Господин Маслов денег отвалил за тачку хренову кучу, – произнесла она, в следующий миг ей удалось чудом увильнуть от столкновения. – У, дебил, куда прешься! Господи, зачем ты пускаешь в этот мир без мозгов?

В сумерках сложно держать в фокусе машину черного цвета, а тут еще и автоуроды мешают: то подрезают, то обгоняют не с той стороны, то едут, туда-сюда виляя и заслоняя обзор, будто за рулем пьяный вдрызг бармалей. Черный автомобиль остановился в переулке, остановилась и Богдана метрах в десяти от него, затем пошла за Масловым, который вырулил на главную улицу города, кишащую народом. Час пик нынче не только на дорогах, этот час и на тротуарах – не протолкнуться, что, впрочем, ей на руку.

Долго лавировать среди прохожих не пришлось, Маслов зашел в один из магазинов, туда же завернула и она. Магазин сумок, естественно, не дешевых. Богдана подошла к витрине с портмоне, тогда как Маслов изучал женские сумки, минуту спустя она обратилась к нему:

– Простите, вы не могли бы мне помочь?

Он повернулся к ней лицом. То впечатление, которое Богдана производила на мужскую породу (даже на старых хрычей, с которых песок сыплется мешками), она изучила вдоль и поперек, ей ничего не стоило определить градус по шкале инстинктов. Ах, если б дело было только в красоте, красоткам необходимо учесть: данный продукт нужно уметь подавать даже тогда, когда молчишь. Однако – ох, ах! – Маслов непроницаем, но это ничего не значит, абсолютно ничего.

– Помочь? – переспросил он. – А что именно я должен сделать?

Непроницаемого банкира выдала интонация, она тягучая, следовательно, в мозгу парализованы центры, отвечающие за то, что отличает человека от обезьяны – за разум. Богдана подняла руку и, указав кистью в лайковой перчатке себе за спину, нисколько не наигрывая, а по-деловому сказала:

– Мне нужно купить портмоне, а я не разбираюсь в этих вещах. Консультант женщина, она априори не может сказать, какую вещь захочет мужчина. Не могли бы вы помочь выбрать?

– С удовольствием, – согласился Маслов, идя к ней. – А в каком ценовом интервале вас устроит покупка?

Глупейший вопрос, если учесть, что на Богдане одежда не поддается «ценовым интервалам». Да и спросил Маслов тоном, словно он торгует сумками всю жизнь, впрочем, банкир тоже торгует, только деньгами.

– А разве сюда заходят люди с ограниченными средствами? – подарила она ему белозубую улыбку.

– Вы упростили задачу, – в ответ улыбнулся он, идя к витрине. – А для кого вы покупаете портмоне?

В уме Богдана быстро вычисляла: сказать папе – в свое время он узнает, что папы у нее нет, брату – та же ситуация, а любая ложь, легко вскрываемая, вносит в отношения недоверие. Есть нейтральный вариант, который ни при каких обстоятельствах не подведет, она ответила:

– Для учителя. Он когда-то учил меня музыке, сейчас на пенсии, живет скромно, но у него прекрасный вкус, он предпочитает качественные вещи или ничего. Предлагаю пойти самым простым путем: а что лично вы купили бы себе?

Она умело польстила ему, дескать, доверяю вашему безупречному вкусу безоговорочно, а лесть красивой бабы у мужиков вызывает выброс андрогенов. Маслов пару минут изучал витрину, напичканную мужскими кошельками, а главное – ценниками, от которых у простого смертного волосы дыбом встанут. Наконец подозвал девушку небрежно-повелительным жестом и попросил показать довольно изящную с узорчатым тиснением вещицу. Богдана сняла перчатку, потрогала тонкими пальчиками с неброским маникюром кожу портмоне и удовлетворенно закивала:

– Да, ему понравится. Большое спасибо.

– Не за что, – ответил Маслов, изучая ее с интересом людоеда.

Ее лицо необычное, непривычное, его легко выделить из толпы, точнее, оно само выделится, напросится на глаза. Кстати, о зеркале души – Маслов рот открыл, словно незнакомка поразила его гипнозом, искусственное освещение искажает цвета, но и в этом свете видно, что глаза синие с каким-то отливом, что ли. Дело не в этом. Дело в глубине. И оттуда, как из засады, за ним наблюдали: смертельный покой, ум, непорочность и порочность одновременно, уверенность, надменность… Маслову показалось, еще чуть-чуть и он поплетется за ней, как баран за чабаном. Арсений спешно опустил взгляд ниже и попал на губы… они воздушные, приоткрытые, влажные, зовущие. Губы зашевелились, до его уха долетело:

– Что-то не так?

Встрепенувшись, он понял: неоправданная пауза затянулась, нехорошо.

– Э… у… В ответ и вы… – промямлил Маслов, но следом выпалил: – Помогите выбрать мне сумку маме, у нее день рождения, но она очень привередливая.

– Проще простого, – согласилась она певучим голосом морской сирены. – Только скажите, для какого случая вы хотите выбрать сумочку?

– Затрудняюсь ответить…

Точно, затруднялся, ибо мысли застряли в совершенно другой теме, далекой от магазина и близкой к гостиничному номеру с широкой кроватью. Маслова пот прошиб, когда он осознал свои плотские позывы к первой встречной, чего с ним, благородным отцом-мужем, давно не случалось.

Однако сумка выбрана, оба расплатились, вышли вместе из магазина, Маслов предложил подвезти Богдану… она отказалась. Да, отказалась, так как приехала сюда на своей машине. Это правильный ход с ее стороны, правильный и продуманный, он ведь не знает, что они встретятся еще не раз. Он шел к переулку, а она задержалась, глядя ему вслед и хищно прищурившись. Мимо проходил парнишка лет восемнадцати, Богдана окликнула его приказным тоном, не имевшим ничего общего с музыкальными переливами в магазине:

– Эй, пацан, подойди.

– Зачем? – Но юноша подошел.

– Возьми, это тебе. Подарок.

Он взял коробочку, раз дают – чего ж не взять, потом опомнился:

– Подарок? А что здесь? И почему мне?

– В коробке портмоне, которое ты, юноша, не купишь еще лет десять, а может, и никогда. Дарю, потому что мне так захотелось. Прощай.

Не слушая слов благодарности обалдевшего парня, открывшего коробочку, Богдана с усмешкой на губах неторопливо двинула к переулку, в который свернул Маслов, ведь ее машина тоже там. Она надеялась, что к этому времени банкир уехал поздравлять маму. О, да, верно рассчитала: ее автомобиль одиноко стоял на обочине. Номер прошел успешно, это хороший знак – когда дело начинается сразу с удачного шага!

Часть вторая

Есть подозреваемые… нет версий

Павел писал, когда открылась дверь, а открывается она с характерным ворчанием, будто живая старуха бубнит заклинания. Не поднимая головы, торопливо дописывая последние строчки отчета, Терехов произнес:

– Одну минуту подождите…

– Не хочу ждать, – услышал Терехов знакомый голос и подскочил:

– Феликс! Ты!

Он поспешил выйти из-за стола, чтобы поздороваться с парнем, с которым крепко сдружился за довольно короткий срок во время предыдущего расследования. Впрочем, оба молоды – Терехову тридцать два, Феликсу двадцать восемь, – а молодость не озабочена длительным разбором особенностей характера, она предпочитает выбирать друзей по упрощенному принципу. Рукопожатие закончилось дружескими объятиями, оба были одинаково рады встрече. Приобняв друга за плечи, Павел повел его к столу, Феликс уселся на стул, где обычно сидят допрашиваемые граждане, а Терехов на свое место вернулся, выдавая без пауз:

– Я ждал тебя, как не ждут девицы своих женихов! У нас тут странноватое дело, но об этом позже. Рассказывай, как отпуск? Нагулялся? Черт, ты мне тут нужен – край. А Настя как? Понравилось ей в горах? Еще бы не понравилось, она же никуда не ездила…

– Паша! – перебил Феликс, подняв в руки, чтобы остановить Терехова, и улыбаясь с искренней непосредственностью, как умеет улыбаться только он. – Никогда бы не подумал, что ты способен так быстро говорить.

Помимо подкупающей улыбки, он и сам сплошное обаяние, а приплюсовать сюда внешность героя блокбастера – прямая дорога ему в кино или хотя бы на подмостки сцены. Вот-вот, Павел намеревался воспользоваться этой прямой дорогой, если получится, точнее, если Феликс согласится. Уговорить его будет нелегко, но попытка – шанс, грех его не использовать. У героя и недостатки есть: он прямолинейный, частенько канает под простачка, вводя в заблуждения даже коллег и раздражая их шутовской маской. Приемчик Феликса хорош для фигурантов, ведь обычно свидетели и подозреваемые дурачков не берут в расчет и, потеряв бдительность, прокалываются, в результате свидетель плавно переходит в непочетный статус преступника. Да, бывает и такое. Мысли пронеслись в голове Павла тайфуном, а сказал он другое:

– Просто я безумно рад, что ты вернулся из отпуска. У меня тут завал в работе, топчемся на месте, может быть, ты со свежей головой…

– Стоп, – снова прервал его Феликс. – У меня еще три дня до конца отпуска.

– Тогда какого черта притащился? – немного вспылил Павел, разыгрывая обиженного, кстати, бездарно разыгрывая. – Ну и иди себе догуливать свой отпуск, мы не гордые, подождем… три дня – хм!

– О-о-о… – протянул Феликс со смешком, он же по натуре насмешник. – Плохо на тебя влияет наша среда, плохо. Из приличного интеллигента ты постепенно превращаешься в обычного мента. Ладно, раз я пришел, то… готов выслушать тебя. Говори.

Сказано с королевской наглостью, подкреплено повелительным жестом сюзерена, на что Павел в отместку только ухмыльнулся:

– Не спеши. Сейчас Сорин придет и…

– А я уже пришел, – невозмутимо сказал Женя, закрывая за собой дверь. И так же невозмутимо продолжил, идя к столу следователя: – Кого вижу… Феликс вернулся, значит, прощай распорядок и спокойная жизнь.

Симпатичный, как и многие-многие ребята, которым немного за двадцать и ничем особенным не выделяющиеся, Женя Сорин самый молодой из оперативников, старательный и педантичный. Главное, неглупый, что в современных условиях является приоритетом во всех видах деятельности, так как глупости нынче, замешанной на амбициозности, в молодежной среде переизбыток. Попутно он прихватил стул, стоявший у стены, поставив его к боковой части стола, сел практически рядом с Павлом. Получилось, что Сорин и Терехов оказались лицом к отпускнику, а тот на «горячем стуле», во всяком случае, для допрашиваемых стул точно жжет.

– Паша, – обратился к Терехову Феликс, – тебе опять навязали это молодое дарование без специального образования?

– Во-первых, – вздернул курносый нос Женя, – я закончил учебку на отлично. Во-вторых, Павел Игоревич лично обратился с просьбой к начальству, чтобы такого классного парня, как я, передали ему.

– М-да, на его памятнике выгравируют золотые слова «Главное достоинство Жени Сорина – скромность», – поддел его Феликс и только открыл рот, чтобы продолжить, Павел остановил:

– Так, ребята, умничать будете потом, а сейчас за дело.

– Давай уж, что тут у тебя, – без энтузиазма согласился Феликс.

Из ящика Павел достал увесистую папку, раскрыл ее и стал выкладывать на стол фотографии по одной, комментируя:

– У нас очень необычный случай. Труп женщины обнаружили в конце марта у берега в черте города, так он выглядел…

– Это еще при мне было, – недоуменно произнес Феликс. – Исследование показало: разрушение внутренних органов от алкоголя и наркоты, явная принадлежность трупа к маргинальной касте, но одежда на ней была дорогая. Украла наверно. Мы же еще тогда решили: дело тухлое, кокнули даму наверняка свои же наркоши или алкаши, а это могут быть и бездомные. Но вдруг ты заявляешь – необычный случай. Что же изменилось? Неужели ты поменял к убиенной отношение из-за дорогого пиджака?

– Видишь ли, Феликс, все не так, как нам показалось, – сказал Павел. – Насчет Гришак мы не ошиблись, она скатилась до плинтуса. Квартиру снимала – там развернутся негде и на окраине, оплачивала исправно, но нигде не работала.

– А где же деньги брала? – осведомился Феликс.

– В банке она держала чуть больше семисот тысяч на депозите. Думаю, это остаток от проданной квартиры, который она решила не тратить, значит, не совсем допилась до ручки. Ну и подрабатывала немного, еще доила подружку, подарившую ей пиджак. А то, что она хроническая выпивоха, так это и соседи показали, мужиков меняла, а те, как правило, поколачивали ее. Короче, история заурядная. Знаешь, я готов был отложить данный случай до лучших времен, но тут кое-что произошло неординарное, я такого поворота даже в книжках не читал. В агентство Будаева…

– ЧОП? «Мистер Икс», да?

– Совершенно верно. Так вот, к Будаеву обратились два человека из абсолютно противоположных каст. Маслов, банкир – на минуточку, а точнее, его должность называется – финансовый директор, заказал расследование убийства Анны Гришак, тебе не кажется это несколько странным?

– Анна Гришак? Так зовут то, что мы вытащили из воды?

– Именно.

– А банкир из какой лужи выплыл?

– Его жена и Анна Гришак дружили с детства, активный номер телефона оказался только ее, остальные контакты глухие. Я вызывал Оксану Маслову на беседу в качестве свидетельницы, можешь прослушать аудиозапись, но речь не о ней. Банкир не успел покинуть кабинет Будаева, а к нему тут же вошла молодая женщина, роскошно одетая, лица он ее не видел – очки закрывали, но решил, что она эффектная, красивая.

– Угу, не видел, но красивая, – ухмыльнулся Феликс. – Может, страшна, как смертный грех. Ладно. Она хотя бы назвала себя?

– Богдана Ижевская и… Внимание, барабанная дробь! Она потребовала сказать, зачем приходил Маслов, причем выложила за информацию тысячу баксов.

– Ого. Щедро.

– Вторая барабанная дробь – она призналась, что с банкиром не знакома.

– Офигеть, – произнес Феликс. – Что, так прямо и потребовала сдать банкира, а сама не знакома? А кто она такая? Чем занимается?

– Наслаждается жизнью, – произнес Сорин мечтательно.

– А работает где после наслаждений?

– Кажется, она в свободном полете, – снова Женя ответил.

– Уже интересно. А можно, нигде не работая, одеваться шикарно и кинуть за инфу штуку баксов, словно это сто рублей?

– Можно, – со знанием дела заверил Сорин. – Например, она популярная блогерша, клепает видео и статейки про себя успешную – что одевает, что ест по утрам и вечерам, что думает. Знаешь, сколько идиоток смотрит онлайн эту фигню и тащится? А много идиоток – много подписок с просмотрами, отсюда много бабок.

– Жека! – обратился Павел к нему, а тот уже рылся в кейсе, угадав, что нужно следователю. – Ты добыл фотографию Богданы?

– И не одну, – важно произнес Женя, протягивая флешку и стопку отпечатанных снимков. – Это фотки, но предлагаю на компе посмотреть, там увеличить можно детали. Надеюсь, вы заметите, что я лучший в мире фотограф. Павел Игоревич, я оставляю пока ваш фотик у себя?

Терехов не возражал, он поднял крышку ноутбука, включил его, затем вставил флешку, после чего повернул ноут монитором к Феликсу:

– Вот она, смотри.

– Фью! – присвистнул тот. – Значит, эта разодетая фифа никаким боком к Маслову не относится? А если соврала? А если она его любовница? И ее душит ревность, а?

– Нет, – вместо Павла твердо ответил Сорин.

– Нет? – озадачился Феликс, опустив уголки губ вниз.

– Листай, листай дальше, я много наснимал Ижевскую, она готовая модель для фотоаппарата, – напрашивался на похвалу неугомонный Сорин. – Правда, модели тощие, как скелеты, а у нее что фейс, что фигура, что ноги…

Оттопырив нижнюю губу, Женя покрутил кистями в воздухе, что, видимо, означало наивысшее одобрение внешних данных Ижевской, но ни Феликс, ни Терехов в этот момент не смотрели на него. Следователь погрузился в себя (в проблему, надо полагать), Феликс машинально перебирал фотоснимки, рассуждая вслух:

– Тогда что ей надо? Зачем ей банкир? Зачем открыла себя Будаеву? Она же чего-то добивается, у нее есть цель…

– Как говорит начальник УВД, слушай сюда! – скрестив на груди руки, сказал ему Павел. – Третья барабанная дробь! Богдана Ижевская тоже заказала расследование убийства Гришак, выложила вторую тысячу баксов, добавив к гонорару двадцать процентов за информацию о ходе расследования. Ты понял? Маслов платит, она платит столько же плюс двадцать процентов.

Быстро соображающий Феликс завис, словно компьютер, пытаясь про себя разобраться в комбинации из трех человек: Гришак-Маслов-Ижевская. Естественно, не разобрался, кроме того, что:

– Значит, Будаев, не в силах сложить один плюс два, пришел к тебе и выложил ситуацию без купюр.

– Тебя смущает, что он рассказал о двойном тарифе? – догадался Павел. – Но у Будаева частное охранное предприятие, а не госбюджетное, требования Ижевской не могут считаться взяткой.

– Ага, только чоповец хочет вашими мозгами заработать себе бабки, – назвал вещи своими именами Женя Сорин.

– Мне показалось, о заработке он меньше всего думал, – возразил Терехов. – Ситуация его напрягла, нестандартная из-за фигурантов и их желаний. А за его спиной ребята, которых Будаев обеспечивает работой, иногда опасной – это же ответственность, чтобы рисковать из-за пары штук баксов своей репутацией. Не надо сбрасывать со счетов и то, что у нас больше возможностей при расследовании. Но, ребята! Давайте отдалим ему должное: без него мы сейчас не знали бы ни о Маслове с Ижевской, ни об их своеобразном интересе к убийству Гришак, согласны? А сколько он заработает с нашей помощью, лично мне до фонаря. Дело очень занимательное, так что будем работать.