Лариса Бутырина
Априори Life

Он ничего не ответил. Он какое-то время увлеченно крутил в пальцах пепельницу, затем рывком толкнул ее в мою сторону и молча вышел из-за стола. Нервозный скрип резко отодвинутого стула и удаляющаяся ссутулившаяся фигура в сером костюме.

«Эх, Виталик, знал бы ты, что приходит мне в голову последнее время! Я гоню от себя эту паранойю, я заставляю себя думать о том, что жизнь циклична и сейчас просто сложный момент переосмысления ценностей. На самом деле я все делаю правильно, двигаюсь в нужном направлении. А подобные мысли время от времени посещают всех. Но выяснять у партнеров, мучаются ли они теми же проблемами, я не стану. Страх показаться неуспешной или сомневающейся был сильнее, чем страх перед диалогами с самой собой. Их все равно никто не услышит».

Больше с этим человеком я на связь не выходила. Никогда.

* * *

Поразительное все-таки существо – человек. Только он может пятьдесят лет прожить плохо, а на пятьдесят первом просто взять все и поменять. А может, и не поменять, херея от зависти в чахлом возрасте, что жизнь так и не дала шанса. А может, и в двадцать ухватиться бульдожьей хваткой и выжимать до победного, пока своего не добьется. А может, и не взять, даже когда в руки вкладывают, когда показывают, как и откуда брать, да еще и сзади подпинывают, когда лупят по щекам, показывая на его нынешнее существование и призывая понять, что если не сейчас, то уже вряд ли когда еще.

Почему, когда протягиваешь руку, в нее максимум могут наплевать? Почему, когда посылаешь, за тебя начинают цепляться? Почему нельзя уже просто и нормально? Неваляшка правит бал, мать ее!

Что ты за существо такое, человек?!

* * *

– Проблема не в количестве, проблема в качестве, Ром, – мы сидели в «плетеном» ресторанчике отеля и не спешили разъезжаться после собрания. – Ни у кого из нас изначально не было идеи. Ни в чем и нигде. Мы просто плыли по течению, как и все. Но признайся, осмелься признаться, что мы всерьез не воспринимали и эту. Не криви душой, Ром. Первое время после вступления ты чувствуешь себя сначала полным идиотом, затем шматком на асфальте, раздавленным чьим-то нечищеным ботинком, а спустя некоторое время – редким продуманом, который обманул тут всех и вся, что сумел-таки отбить вступительный взнос, да еще и заработать немного. Лишь спустя еще время ты начинаешь осознавать, где находишься на самом деле, и все чаще находить себя в состоянии «Я – красавчик, мать вашу!», – Ромка заразительно засмеялся. – Все так чувствуют. Все, кто находит в себе силы делать хоть что-то, даже когда силы и нервы на пределе. Просто делать. – Мы сами себя победили, Ром. Априори – это мы! – я перегнулась через стол, насколько это было возможно, чтобы еще больше внедриться в его восприятие. – Мы говорили с тобой про систему, помнишь? Эта система во всем. В школе есть педагоги, на работах – начальники, и это понятно и логично. И какими бы козлами они ни были, они должны быть, они – часть системы. Так же и тут. Но это не значит, что система плоха. Ты сам любил повторять, что нет плохих дел, есть плохие люди. Так вот, здесь то же самое. Не поэтому ли ты хотел прорваться туда – наверх?

Ромка смотрел куда-то сквозь меня. Было видно, что он не совсем хотел обсуждать эту тему. Либо не со мной, либо не сейчас. Но тот факт, что впервые, пусть и вскользь, из его уст было упомянуты слова о некорректности нашего эксперта, заставил меня насторожиться. Никогда за все время моего пребывания в компании, ни разу я не слышала даже намека на критику в адрес руководства. Разные догадки лезли мне в голову, и ни одна из них не казалась мне радужной.

– Ты же хотел стать фигурой позначимее, не так ли, но в рамках все той же системы. Как это сделала Счастная. И она молодец, пусть даже не все у нее идет гладко, судя по вступлениям.

– Лер, ты многого не знаешь, – среагировал он при упоминании фамилии Елизаветы, той самой, которая так неизгладимо впечатлила меня в день моего первого появления в филиале (мы даже успели с ней немного подружиться спустя время) и которая совсем недавно взошла на следующую ступень дома иерархического успеха, будучи кандидатом. Теперь нас разделяла бездна под названием «шеф – партнер», ни о какой дружбе речи уже идти не могло…

Но не о ней сейчас.

– Может, это и к лучшему, – я оборвала его на полуслове, чтоб не дать сбить русло разговора. – И тем не менее мы все знаем: самый сложный механизм не будет работать без маленькой шестеренки, но куда приятнее осознавать себя коленвалом системы, не так ли? Приятнее, но на данный момент мы всего-навсего шестеренки, но думающие шестеренками, Рома. И мы исправно работаем, пока нас регулярно смазывают – корпоративами там всякими, призами, подарками, поощрениями. А если нагружают, мы начинаем сопротивляться, а если при этом забывают еще и смазать, то начинали вообще протестовать. Но а как нас не нагружать, посуди сам? Половина не сдвинулась бы и с места, если бы ни прессинг и грамотные подсрачники. Это факт. И половина не добилась бы того, что имеет сейчас. Да, ни я и ни ты, чего скрывать? Но мы по-прежнему остаемся деталями системы, мы по-прежнему есть сама система. И нам это нравится. Нравится. Я знаю, что нравится, вижу это. Так что это за мысли такие – оставить бизнес? Откуда они, Ром?!

Он не ответил.

Он просто больше не появился в фойе.

Мой Пригласитель, моя жилетка, опора и самый яркий пример в филиале.

А я так и не успела сказать ему «спасибо». За то, что показал этот бизнес, за то, что не просчитал и всегда поддерживал, как бы клинически мой колпак ни скатывался…

Стоит ли говорить, что номер телефона его тоже сменился?

Как-то быстро стало все меняться. Слишком уж быстро.

* * *

Вообще я люблю перемены. Они как-то ненавязчиво позволяю оставаться на плаву. Бизнес же научил разрушать, не сожалея. Он отчетливо дал понять: руины – лучший способ возрождения. И если очень хочется чего-то определенного в жизни, осмотрись, от чего ты готов отказаться взамен.

Отказываться со временем становилось все легче, и жизнь принимала все новые и новые повороты. Меня все чаще окружали другие люди, другие предметы, другие места и интерьеры. Мое видение мира и своего места в нем становилось иным, более масштабным, что ли, более емким. Я перестала бояться. Многого перестала бояться. Общественного мнения, по массе своей чаще негативного, перестала запрещать себе все то, чего безумно желаю, и меньше воспринимала сложности в рамках всей вселенной. Так было проще.

Только внутри что-то не совпадало. Будто никак не мог подобраться последний кусочек мозаики. Не самый основной, но чертовски незаменимый.

Я не сопливилась в подушку, как это могло бы показаться после упоминаний одиноких ночей, не зависала над романтичной песенкой, играющей на повторе которые сутки, и не изображала из себя героиню «Сумерек», часть вторая, рабочее название «Как я умею красиво страдать». Не будет здесь соплей в сахаре – я приложу все усилия.

Словом, я продолжала жить, общаться, дарить и получать эмоции. Только я уже не всматривалась в лица людей, их порой становилось слишком много. И я ценила их совершенство и убогость одновременно, я понимала их значимость в моей жизни и ее отсутствие, я видела их целиком, но не вникала в детали. Потому что это были не те детали. Слишком размытые, если хотите, слишком тусклые, чтобы делать на них сильный акцент. Вроде и проскальзывает порой что-то интересное, а потом начинаешь всматриваться и понимаешь, что лучше бы не делала этого вовсе. Не то все, не то. Не та улыбка, не тот запах, не те мысли, не те жесты и совсем уж не то поведение…

Я эстетка, как выяснилось, черт возьми. Мне необходимо созерцать. Мне необходимо восхищаться и открывать для себя все новые и новые идеалы. Мне нужна красота в любых ее проявлениях: от изгибов обработанных тел до видов на морскую гладь, от совершенства линий нового Infinity Sport Coupe до цветущей вишни, от репродукций Врубеля до панорамного вида из окна небоскреба. Иначе я начинаю страдать. Иначе я начинаю впадать в депрессию и конфликтную ситуацию с самой собой в отсутствие прямого подтверждения, что мир все же не настолько уродлив, как чей-то целлюлитный зад.

И это болезнь, я знаю. И что в период обострения вытворяю нечто бесконтрольное. Но только как нельзя обвинить диабетика в том, что он диабетик, так страждущего нельзя обвинить в том, что он ищет. Ему лишь нужна периодически доза инсулина, чтоб жить. Так и мне нужна была доза: просто его видеть, просто с ним говорить. И хоть иногда не о бизнесе…

Барабанящий дождь вырубил меня под утро.

* * *

Сон был тревожным. Такой сон выматывает поболее любого насильственного бодрствования. Он и не пускает окунуться в забытье, и не дает сознанию полностью возыметь свои права. Только пиликающий вдалеке телефон напоминал, что я где-то на грани реальности…

Утро неловко сползло на подушку низким серым небом и ватностью в голове. Среди трех пропущенных вызовов от кандидосов и друзей-полуночников висело СМС. СМС с неизвестного мне номера и с кратким лаконичным содержанием: «Как вы относитесь к темноте, г-жа Батунина?»

Первой реакцией была, конечно, мысль о паранойе. Или о чьей-то глупой шутке. Я еще раз перечитала высветившиеся цифры в поиске хоть какой-то зацепки, но, убедившись в бесполезности данного занятия, вылезла из-под одеяла. Гуляющий по полу сквозняк отозвался мурашками по всему телу, но не коснулся, к сожалению, пришибленности в голове. Я поплелась в ванную.

Вода умеет творить чудеса, убеждаюсь уже не раз, пусть это и не моя стихия. Под теплыми струями душа медленно, но верно сползала вездесущая сонливость, уступая место любопытству, которое, как известно, не порок. Ближе к вечеру мысли стали одолевать окончательно, и я решилась на диалог с этим невесть откуда взявшимся анонимом.

«Без нее не было бы света…» – набрала я в окошке под сообщением.

Что ж, каков вопрос, таков ответ, как говорится.

Ушел он, видимо, в никуда – ответа не последовало. Ни в этот вечер, ни в следующий. Хотя, не стану скрывать, я все чаще поглядывала на телефон, и даже во время структурных собраний держала его в пределах видимости. Интрига работала. И работала как подобает.

Остатки вечера я провела в ожидании. Ожидание приглашения на персоналку – меня снова оставили напоследок. У великих свои причуды, у Игоря Викторовича – свои.

Все это время, придерживаясь за высокий подоконник балкона второго этажа, я наблюдала за партнерами – вниз по лестнице неспешно двигалась группка мужчин с ежедневниками в руках. Они громко ржали и подпихивали друг друга под бок. Точно таких же я видела в фойе за узким столиком отельного бара, жующих местные бургеры во время обсуждений якобы бизнес-плана, и на парковке, выезжая из двора, я видела таких же, организованной толпой вместе со своими кандидатами (новенькими и не очень) шествующих к станции метрополитена, загребая туфлями сезонную грязь. Нет, ну прямо один в один.

Я вообще чувствую себя порой как в матрице, только вокруг не скользкие типы в солнцезащитных очках и костюмах, а долбоебы с совершенно пустыми и тем самым одинаковыми выражениями лиц. Они ходят кругом, они создают имитацию бурной деятельности, они говорят заученными фразами, совершенно не вникая в их суть и не одупляя, кто рядом с ними в данный момент находится, и порой мне кажется, что они плодятся прям здесь, в фойе. И мне, так или иначе, приходится с ними работать. Хотя единственное желание, которое они все вместе регулярно провоцируют, – это дать им хорошей пизды. И откуда во мне столько агрессии?

* * *

Дожди зарядили с новой силой. Осень. Это просто осень. Как же не хотелось, чтобы она наступила в душе. Но она пробиралась, и туда пробиралась.

* * *

Снова безнадежно опаздывая, я пыталась выудить из скопившегося бардака платяного шкафа хоть что-то походящее на деловой внешний вид. Костюм после субботней традиции был испорчен безбожно, и в возможность его восстановления я верила все меньше. Стягивая с вешалки мятую рубашку, которая, конечно же, повлекла за собой все остальное, висящее под, я больно запнулась босыми пальцами о замшевый сапог, непонятно откуда оказавшийся посреди моей комнаты. Смачно выругавшись, так, по-нашему, по-доступному, я, дотягивая чулок, метнулась за гладильной доской, и, конечно же, зацепила ее ножкой стоящий на полке подсвечник. Тот с грохотом приземлился на паркет, рассыпаясь деталями по периметру и оставляя мелкие царапины на ламинате. Как же все это раздражало. Как бесило. Вся эта беготня. Вся эта спешка и постоянная нехватка каких-то гребаных десяти минут. Хотелось просто все бросить и послать к чертям собачьим. Но кандидаты с гостями уже выехали, утренний нагоняй от эксперта получен, и на кону сегодняшнего дня стояло пять тысяч евро, поэтому все в том же в темпе я раскладывала гладильную доску, передавливая ногти, и отпаривала жеваную блузку. Последней каплей в апогее раздражения стала запиликавшая вдруг мелодия СМС-уведомления. «Твою же мать! – промелькнуло в мозгу. Как не вовремя. Как же все не вовремя». С грохотом захлопнув возникшую вдруг на пути дверь гардероба, я откопала мобильник из-под вороха разбросанного белья и села…

Все на мгновенье зависло на паузе и через секунду запустилось вновь, но уже в каком-то ином своем темпе.

Печатные строчки в узком окошке дисплея: «Вторник в 20:30, ул. Октябрьская, д. 2. Попробуем темноту на вкус?»

Стоит ли упоминать, что это был все тот же неизвестный номер?

* * *

Я не понимала, куда собираюсь. Легкий макияж, любимое платье, пара привычных аксессуаров и клатч. Мой самый удобный, лаковый. И такой же плащ из тонкого материала, больше несущий на себе роль элемента стиля, нежели утепленного варианта одежды.

Все мои «балбесы» были переведены в режим автономного существования и, обязуясь провести все встречи без сучка и задоринки, договорились выйти на связь после десяти вечера. Не все, конечно. Да всех и не надо.

* * *

Я поймала попутку. В желающих подвести за энную сумму дефицита никогда не было. Я прыгнула в старенький «Форд» кирпичного цвета на заднее сидение. В последнее время именно сзади и именно справа меня прельщали потрепанные дороги мегаполиса.

Уже стемнело. Быстро стало темнеть. Декабрь как-то резко овладел природой, придав ей больше серости, опустив на людей тяжесть небес и холодные капли вместо положенных уже бодрящих морозов. Пелена задумчивости вуалью накрыла блуждающие мысли. Я всматривалась в проезжающие мимо авто с куда-то спешащими пассажирами, вечно спешащими, вечно куда-то. Куда только? Туда, где ждут. А ждут ли? И куда, собственно, спешу я? На встречу с неизвестным, елки-палки…

Я улыбнулась собственному сарказму. Да уж…

Это же точно с такой же вероятностью мог быть чей-то прикол. Просто милая шутка. Глупая, но определенно для кого-то смешная. Потому что всегда, когда кому-то хорошо, найдется тот, кому от этого будет плохо. Мне же просто хотелось жить сегодняшним моментом и выпивать его до конца. Вот и ехала я непонятно куда, непонятно зачем, прихватив с собой еще и авоську с сомнениями. Как же они могут иногда изводить и выматывать…

Но на этот раз нервозности, как ни странно, не было. Было лишь спокойствие и внутреннее легкое напряжение, больше характеризуемое собранностью и ожиданием. Да или нет. Нет или да. И единственный способ это проверить находился уже в десяти минутах езды от пункта назначения.

* * *

Вы когда-нибудь ступали в темноту с закрытыми глазами, не имея ни малейшего предположения, что там и как? Когда в голове пульсирует страх неизвестности и самобичевание по поводу не купленного по дороге фонарика. Так вот, я чувствовала нечто подобное, когда стояла перед затемненными дверьми ресторана. Стояла и не решалась войти. И не потому, что стеснялась, потому что боялась. Боялась, что вот сейчас открою дверь, переступлю порог – и возле узкой стойки ресепшена меня встретит приветливый хостес, вежливо снимет мой плащ и проводит в зал, полутемный такой, с круглыми столиками. Что я приостановлюсь на его пороге и медленно обведу зал глазами, медленно, очень медленно, чтобы вдруг не пропустить… И не найду. А потом всю дорогу буду чувствовать себя плевком на асфальте, и не из-за обиды и неоправданного ожидания, а из-за того, что так дешево позволила себя развести…

* * *

Я, наверное, так и не пересекла бы порог, если бы не открывшаяся изнутри дверь. Вышедшая парочка недвусмысленно на меня посмотрела, а улыбчивый хостес, как я и предполагала, любезно предложил мне войти. И я вошла.

«Чтоб ты сдохла, трусиха!» – выругалась я на себя в сердцах и, не дожидаясь обходительности, начала стягивать с плеч плащ. Получилось все очень дергано, потому что на нервах, черт возьми! Ну и хрен с ним! Шаг уже сделан, и отступать больше некуда – позади недоумевающий гардеробщик и отсутствие номерка. Откинув взлахмоченные пряди волос со лба, я переступила порог в фойе ресторана.

* * *

Вам, конечно же, хочется знать и как можно скорее, что там было и было ли вообще. Только я не знаю, что вам сказать. Не знаю. Просто не могу, потому что подобной бури эмоций у меня давно уже не было. Я стояла, чувствуя, как внутри набухает какая-то гремучая смесь, неизвестная и потому опасная, как назревает взрыв мощностью не менее тысячи граммов в тротиловом эквиваленте как минимум. Но это все было только внутри, а снаружи – лишь мягкая полуулыбка. В ответ на пустоту.

Я стояла как вкопанная и смотрела в пустой зал. Нет, люди там, конечно же, были: одна парочка сидела у окна, видимо, только начиная свой романтический ужин, другая где-то за полупрозрачной ширмой расположилась на мягких диванчиках, кто-то невозмутимо потягивал кальян, кто-то лениво копался в ноутбуке, кто-то о чем-то оживленно беседовал. Другими словами, все были заняты своими ежеминутными делами, но никто из них точно не ждал меня…

Я так бы и простояла, как дура, если бы наблюдавший за мной все это время менеджер зала не проявил инициативу и не спросил наконец: «Девушка, это именно вас, вероятно, ожидают. Пройдемте со мной».

Мы спустились на два пролета вниз в еще более затемненное помещение, и я присела на широкий диван, пока сопровождающий объяснял моменты поведения в темноте основного зала. Я честно пыталась слушать, только мысли сбивались, и перекрученный, видимо, при надевании чулок сильно сдавливал ногу. Я чувствовала себя школьницей на первом свидание в убийственной смеси смущения и ликования. До тех пор пока меня не пригласили к черной дыре входа. Все металлические и так или иначе светящиеся предметы пришлось сдать в специальные ячейки хранения. Телефон ушел туда же. Вообще отлично!

Официант не заставил себя долго ждать – он появился из плотной черной ширмы в темных очках и наушнике. Он объяснил элементарные действия при входе и посадке, а также некоторые мелкие нюансы, затем просто повернулся спиной и попросил, встав четко за ним, положить руку ему на плечо. Я так и сделала. Это и был тот самый момент, когда отступать было уже некуда.

Мы вошли. Темнота. Кромешная темнота. Сначала она пугает. Ты чувствуешь, как учащается дыхание, как потеют ладони и как сердце колотится где-то в висках. Как трясущимися руками нащупываешь стул, кажется, деревянный с довольно высокой спинкой, чтобы согнуть наконец ватные ноги, успевшие затечь за какие-то считаные минуты. Затем начинаешь прислушиваться к ней, будто знакомиться, ощупывать привычные предметы обихода, с которыми сталкиваешься ежедневно, не придавая им никакого значения, – контуры чашек, изгибы широких блюд и прохладу столовых приборов. Их образы будто фрагментами вспыхивают в голове и тут же гаснут, сменяясь новыми картинками. А где-то изнутри прорывался неописуемый детский восторг, как будто ты заново учишься чувствовать.

Все оказывается совершенно иным, когда перестает быть привычным.

И я попробовала. Я поднесла свою ладонь вплотную к глазам, но ничего не изменилось. Темнота есть темнота. Она тем и прекрасна, что не имеет оттенков.

Я не видела собственной руки. Я знала, что она есть, но ее как будто и не было. А если я ее не вижу, как доказать, что она есть? Выходит, что никак. И простое знание без рационального подтверждения, получается, бывает сильнее очевидного…

«Вот это философский приход у меня случился», – пронеслось в голове.

И я улыбнулась очередной своей глупости, все равно ж никто не видит, а потом успокоилась, расслабилась и просто стала ждать. Ждать и слушать, как темнота начинает проникать в меня. Медленно вползать, впитываться сквозь поры и будто наполнять чем-то объемным и теплым. Мысли уже не мечутся в панике, как телевизионная рябь, а начинают ловить сигнал будто изнутри. Будто нечто более мощное, опирающееся исключительно на сенсорное восприятие, становится твоим новым я.

Насколько же мы сами себя не знаем.

Я даже закрыла глаза, что не имело в принципе никакого логического значения, а так, скорее, привычка на уровне физиологии, и сделала глубокий вдох, чтобы случайно не потерять это состояние. Но оно и не думало теряться, напротив, лишь набирало силу, пробуждая вслед за собой желание тут же применить его на деле. И я взяла бокал. Нет, я не видела его, я просто знала, где он находится, знала с точностью до миллиметра по поверхности стола. Я знала, я его чувствовала. Холод стекла резанул мои пальцы, оказавшиеся вдруг такими горячими.

– Добрый вечер, госпожа Батунина! – раздалось вдруг откуда-то из глубины шуршащим шепотом.

Сказать, что я вздрогнула, – ничего не сказать. Я чуть не описалась с перепугу!

Все мои обретенные только что духовные открытия как рукой сняло. И, сдерживаясь из последних сил, чтоб не сорваться на смех, я так же шепотом выдавила: «Добрый…»

– Надеюсь, не сильно испугал?.. – проурчал он своим фирменным грудным голосом, и мурашки новым заходом пронеслись по спине, съеживая затылок.

Голос. Этот голос я не могла не узнать. Этот голос я не могла перепутать. Я уже успела соскучиться по этому голосу, хотя слышала его буквально с утра.

Только утром это был он, но как будто и не он вовсе. С тем, утречным, у нас уже сложилось четкое выстроенное понимание, а с этим… с этим мы будто знакомились заново.

Интересный, однако, получается ход. Человек один, а линии общения разные.

Я, кажется, говорила, что люблю ящики с двойным дном? Друзья мои, изъясняйтесь четче в своих предпочтениях!

– Скажу так. Впечатлили! – ответила я, всматриваясь сквозь темноту ему в глаза. – В который раз…

– Даже так?

– Даже!

И пауза. Тягучая такая молчаливая пауза. А что я еще могу сказать? Ведь я его даже не вижу! И вообще, я еще от сложившейся ситуации отойти не могу, а тут мне уже диалог вести надо. Да и о чем? Кто сейчас передо мной: друг или руководитель? Где эта тонкая грань, если перешагнуть которую, многое может принять неоднозначное русло? Хотя зачем я сейчас здесь? Бизнес-планы на сегодня мы уже обсудили…

Я подалась вперед, уперевшись локтями о стол, и буквально считывала его мимику. Тонкий аромат его парфюма, тот самый, вновь взбудоражил мое обоняние, и голова небрежно пожелала мне: “счастливо оставаться”. И я осталась с непреклонным желанием накинуться на него, накинуться в прямом смысле слова, здесь и сейчас; стиснуть, насколько хватит силенок тонких рук, слиться с ним, уткнуться носом «домой» и не двигаться. Просто замереть, даже не дышать, возможно, чтоб не терять на это силы и не отвлекаться.

Господи, вот это химия! Вот шторит, так шторит! И с каждым разом все сильнее. Это уже диагноз, видимо. До этого момента я иногда еще успокаивала себя, что просто путаю чувство глубочайшего уважения и перманентного восхищения с чем-то более тонким, более сильным и личным. Сегодня остатки самовнушения на эту тему были выжжены напрочь. И от мыслей на эту тему становилось как-то жарко и страшно… Страшно, потому что избавиться от этого я возможности для себя уже не видела… Ни временем, ни переменами.

Знать бы, что оппозиция думает на эту тему. Неопределенность, она, как известно, имеет свойство угнетать. В моем случае она принимала уничтожающий характер. И я уже была готова это сделать. Еще секунда – и я бы оказалась по другую сторону стола. Я бы нашла, я знаю, нашла бы, но не успела: появившийся как из ниоткуда официант принялся заботливо обставлять нас блюдами и тарелками, что-то монотонно объясняя. Что-то, я не помню, что, я его не слушала. Я уже ничего не слышала. В очередной раз достигшая апогея решимость должна быть переборота. В очередной раз погашена. В очередной раз… Почему? Я обхватила лицо ладонями, пытаясь удержать себя в руках, и чуть не влезла рукавом в салат.

– Да, блин… Как у тебя там успехи? – выдернули меня знакомые нотки. – Я вот уже третий раз пустую вилку ко рту подношу.

– А вы руками попробуйте, – встряхнулась я, – так, говорят, вкуснее.

– Да и вправду, – хмыкнул он, и холодный звяк отлетевшей в сторону вилки был ярым подтверждением отсутствия всяких рамок приличия хотя бы на этот вечер.

И он теперь обещал быть легким.

* * *

А мы болтали. Мы просто болтали. О всякой ерунде, о каких-то глупостях, иногда вставляя короткие смешные истории, прикольные именно своим идиотизмом, над которыми мы дружно смеялись. Темнота раскрепощала. Она играла на руку, потому что это был именно тот случай, когда визуальное общение пришлось бы некстати. Оно, как всегда, оставляло бы в себе недосказанность, и я бы тогда не сдержалась…

Также были только слова, а с ними проще договориться. И он говорил, много говорил, много рассказывал, и это было далеко не общение вышестоящего с подчиненным, нет, скорее, двух людей, которым есть чем поделиться друг с другом, легко и непринужденно.

И он делился, а я впитывала. Я знала теперь, что одно из его любимых блюд – салат из свежих огурцов и помидоров со сметаной («весенний» он, кажется, в быту называется), а именно соус, который дают овощи после отстаивания в холодильнике. Что штурмует ночами запасы съестного, от чего немного озадачивается, ведь такие набеги отражаются на том, что впоследствии компенсирует спортзал, на который, как известно, никогда не остается времени. О том, что гоняет на картинге и не любит выпивающих дам. Вообще. И еще много и много всего. С одной стороны, совершенно не важного, а с другой – невероятно значимого, ведь это был первый и единственный на данный момент раз, когда мы не говорили о бизнесе.

Я же в свою очередь рассказала о том, как боялась его энергетики и оглушающего голоса по утрам в телефонную трубку на первых неделях, как не понимала, почему новеньким партнерам именно своей рукой нужно подписывать бейджики, как эксперты могут в действительности не спать по 25 часов в сутки… и что люблю его. Да шучу я! Нет, конечно, не сказала. Не смогла бы. Струсила. А хотелось, очень хотелось. Буквально срывалось с языка. Во время ужина, в холле, когда вышли из зала, впуская в свой мир мягкие отголоски света, когда делились впечатлениями, будто видя друг друга в первый раз, и особенно когда стояли возле распахнутой дверцы такси уже минут пятнадцать и все никак не могли наговориться. Он придерживал раскрытую дверь машины чуть выше моих пальцев, а меня так тянуло прикоснуться к ней, хотя бы украдкой, незаметно – своровать его тепло и запах на память о сегодняшнем вечере.

«Господи, останови время, ну пожалуйста. Я ведь так редко тебя о чем-то прошу!»

И я тянула его, как могла. Но повисшая вновь молчаливая пауза оказалась безжалостнее. Тонкое понимание в глазах, что на сегодня пора заканчивать, легкая полуулыбка, кивок, и я быстро погрузилась в такси, захлопнув за собой дверь, чтобы сразу сорваться, чтобы сразу уехать и не поддаться нарастающему желанию остаться и сказать еще что-нибудь ненужное.

Нервный таксист рвал мотор, а я прислонилась виском к холодному стеклу и ревела. То ли от перенапряжения за этот сумбурный вечер, то ли от нежелания его завершать. Какая я все-таки дура.

«Напиши, как доберешься», – продекламировало высветившееся СМС. От него. Я улыбнулась в ответ телефону и тихо прошептала: «Хорошо, напишу». И огоньки неоновых вывесок с какой-то приятной грустью сопровождали меня всю дорогу. Я быстро разулась в полутемном коридоре, юркнула в ванную, и, только приняв теплый душ и зарывшись в мягкое одеяло, я написала ответ. Два слова: «Я дома».

«Доброй ночи», – пришло через минуту. И это было самое лучшее завершение дня. Почти что как раньше, только в этот раз несколько иначе. Я уснула мгновенно.

* * *

Жизнь – куда более интересная штука, чем работа по восемь часов в сутки.

Я бежала по мокрому асфальту с яркими пятнами пряных листьев вдоль бордюра, мимо задумчивых блочных домов и массивных деревьев, уже полысевших от смены сезонов, но так до сих пор и не покрывшихся пушистым настилом. Старый дворник скрежетал широкой лопатой, собирая остатки листвы их повествований, чтобы потом кто-то бестолковый, как я, разбежался и размашистыми движениями разбросал его труды по периметру. Но он ведь не расстроится, верно? Он ведь не об этом думает, хотя кто знает, о чем он думает, шелестя метлой целыми днями. Зато на свежем воздухе. Я, правда, немного опоздала с романтическими замашками, и разбрасываться листьями принято по всем законам жанра месяце эдак в сентябре, но никогда не поздно быть глупой, особенно если счастлива.

* * *

Я зашла на детскую площадку и присела на веревочные качели. Как же мало нам тогда было надо. Как же быстро мы перестали это ценить. Я включила плейер и стала рассматривать небо, раскачиваясь все быстрее. Спокойствие. Даже в привычных действиях отражается только спокойствие. В шелесте проезжающих мимо машин, уже переобутых по массе своей в шипованную резину, в движениях людей, шлепающих в характерной задумчивости, и даже в мыслях, никогда не оставляющих больную голову. Нет суеты, ей просто нет здесь места.

А ведь получается так иногда все-таки жить. Без лишних движений, без ненужных метаний, не приносящих никаких результатов, а так доходчиво, глубоко, насыщенно, смакуя каждым глотком происходящее рядом и чувствуя, как оно наполняет тебя изнутри, а не хватать кусками верхушки, лишь бы только успеть.

Я качалась на детских качелях, и мне было настолько комфортно в своем задумчивом одиночестве.

Так началось мое утро среды.

* * *

Со вчерашнего вечера я никому больше не звонила. Телефон и в данный момент оставался дома на беззвучном режиме, совершенно никак не отзываясь на отдыхающей совести. Не хотелось мне кого-либо сейчас контролировать, что понаделали за вчерашний день, с тем и будут работать. Заодно и посмотрим, как они справляются в автономном режиме. Пусть это будет для них своего рода зачет.