Лариса Анатольевна Рубцова
Любопытство сильнее осторожности
– Вот здорово. Конечно, вместе мы быстрее управимся. Потом можно будет тебе комнату приготовить. Давай я тебя кашкой покормлю. Полиночка каждое утро кашу ест и кофейный напиток с печеньем.
– Спасибо. Я тоже буду так завтракать.– Милада не посмела признаться, что терпеть не может каш, а кофе пьет только свежесваренный, из турки.
Чтобы не обидеть хозяйку, Милада съела кашу, благо ее было совсем немного, а кофейный напиток с молоком и сахаром, ей понравился. Отдаленно он напоминал кофе и даже слегка горчил в сладком послевкусии. Но самыми вкусными были крошечные печеньица, они так и таяли на языке.
– У вас такое вкусное печенье. Я еще никогда такого не пробовала.
– Кушай на здоровье, детка. Я люблю стряпать. Каждый день, то печенье, то пирожные. Мы с Полиночкой сладкоежки, не можем без печеного.
– А мне мама никогда не разрешала, говорила, что от сладкого портятся зубы и фигура. По-правде говоря, я очень люблю сладкое. От него настроение поднимается.
– Это правда. Если на душе тяжело, надо попить чаю и скушать кусочек пирожного. Сразу становится не так грустно.
Милада вымыла посуду. Быстро почистила зубы. Надев джинсы и футболку, сунула ноги в кроссовки, выжидательно посмотрела на Нину Михайловну. Та собрала тканевые авоськи, намереваясь засунуть их в хозяйственную сумку. Погремела ключами, выбирая нужный.
– Нам еще необходимо в мастерскую зайти. Заказать дополнительные ключи для тебя. Но это позже, после зарплаты. Хорошо?
– Конечно. – Милада вытряхнула все из рюкзака и, забрав из рук Нины Михайловны, хозяйственную сумку, засунула все в рюкзак.
Выйдя на улицу, они порадовались хорошей погоде и направились вдоль по улице, заходя в небольшие скромные магазинчики. Милада не сразу замечала их среди кричащих вывесок и реклам. В одном магазине Нина Михайловна покупала только хлеб, в другом молочку, в третьем мясные полуфабрикаты. Заполнив все сумки и рюкзак, они отправились по адресам.
– Вы каждый день таскаете такие тяжести? – поразилась Милада.
– Когда я одна иду, то приходится несколько раз относить и снова ходить в магазины. А с Полиночкой, или вот сейчас, с тобой, мы за два раза управимся.
– Какая у вас тяжелая работа. Неужели же в Москве нет другой работы. Такие тяжести должны мужчины носить.
– Я люблю свою работу. Она очень нужна людям. Сейчас ты увидишь одиноких стариков, для которых мое посещение – праздник. Некоторые хитрят, чтобы я подольше посидела у них, поговорила, рассказала что-нибудь. Они ведь совсем не выходят на улицу. Один дедуля после инсульта с трудом по комнате передвигается. Живет на четвертом этаже. Я его выведу на балкон, посажу на скамейку, а сама суп варю, посуду мою, бельишко постираю, пол протру. Потом покормлю и дальше в путь. А мужчины? Они так не умеют. Подвиг бывает один раз, а каждый день – это не подвиг.
Милада смотрела на эту женщину, вытаращив глаза. Она говорила о своей работе так, словно занимается самым замечательным делом.
– А в прошлом году, у меня был подопечным один дедок. Он каждый раз контролировал, как я варю мясо.
– Как это? Чтобы жестким не было? – не поняла Милада.
– Нет. Он думал, что я, когда начинаю варить, отрезаю себе кусок. В кастрюлю кладу килограмм, а достаю оттуда грамм шестьсот, иногда чуть больше. Я ему говорю, что при варке, мясо уваривается и теряет влагу, соответственно и вес. А он не верил. Сидел на кухне и строго следил, что я делаю, когда открываю крышку кастрюли. Потом его сын привез скороварку. Там не надо было заглядывать и пробовать. Мясо уварилось еще сильнее. Был такой скандал. Умора.
– Я бы к такому больше не пошла. Ни за какие коврижки.
– Он на меня даже жалобу написал. Не поверил, что я не воровка. Обидно, конечно, но что поделаешь? Он был старый человек. По весне умер. Жалко. Сыновья потом передрались за его квартиру.
– Так у него и сыновья были? Почему же вы носили ему продукты, а не они?
– А у моих подопечных, почти что у всех, есть дети. Они работают. Им некогда. Некоторые месяцами, а то и годами не приезжают навестить родителей. А старики, они же тоже люди. Кушать хотят, чистоты хотят, да и живой голос тоже хочется услышать.
– Нина Михайловна, вы как сестра милосердия. Я в одной книге читала про таких. Они были еще в первую Мировую войну. Думала, что теперь таких уже нету.
– Что ты, Ладочка. Таких, как я – много. В одном нашем районе человек тридцать. Просто мне жалко обездоленных людей. Сейчас мы с тобой занесем хлеб и молоко одной женщине. Она молодая, нет еще и тридцати, осталась с тремя детьми, без мужа. Он погиб. А детки: одному пять, другому три, третьему и года нет. У самой на нервной почве глаз дергается, и постоянно слезы текут. Бедолага. Я ей продукты приношу и с детками играю, пока она варит и убирается. Часа два у нее провожу, через день.
– Я бы так не смогла. Нина Михайловна, простите, а сколько вам платят за такую работу? Если не секрет?
– Бывает, что и тридцать тысяч в месяц. Но обычно, двадцать шесть, после вычетов.
– Как же вы живете на такие деньги? А тут еще и я на вашу голову свалилась.
– Мы привыкли. Про себя плохо не думай. Не надо лишнего. Плохое быстро прилипает.
Милада решила про себя, что будет всеми силами помогать Нине Михайловне.
Побывав у многодетной матери, они посетили еще троих стариков. Время перевалило за три часа. Милада изрядно устала. Голова гудела от странных разговоров, детского крика, неприятных запахов. С непривычки дрожали руки. Старенькие пылесосы, веники, половые тряпки, горы грязной посуды, Милада и не подозревала до сих пор, что такое случается на каждом шагу. Теперь ей казалось, что до этого она жила во дворце. Еду готовила, потом мыла грязную посуду, а также пылесосила и стирала приходящая домработница, продукты привозили курьеры. Милада посмотрела на Нину Михайловну, та была, по-прежнему, бодра и весела:
– Замечательный денек. Ты мне очень помогла, девочка. Сейчас мы зайдем в магазин, купим продуты, и пойдем к одной бабуле. Ты увидишь нечто особенное.
Это было, действительно, самое необыкновенное, что когда-либо видела Милада. Сначала, ее поразила входная дверь. Она была сделана из красного дерева. Многочисленные символы, вырезанные с большим мастерством, украшали полотно и делали его таинственным и жутким. Нина Михайловна просто толкнула эту дверь и вошла, даже не позвонив. Потом Миладу обуял настоящий страх, когда она увидела саму хозяйку квартиры. Это была женщина просто огромного роста, явно за два метра, широкоплечая, просто монументальная. Она вышла на звук открываемой двери:
– Здравствуйте, Нина Михайловна и Милада Журавлева. Проходите. Я ждала вас.
Милада от неожиданности открыла рот.
– Здравствуйте. Откуда вы меня … знаете? – пролепетала Милада.
– Я все объясню. Проходите. Нина Михайловна, а что, Александровского молока не было? – не заглядывая в сумку, спросила хозяйка.
– Нет, Стела Александровна, сегодня его не привезут. Сказали, что на заводе, что-то с линией. Я вам Егорьевское взяла. Сказали, тоже хорошее.
– Ладно. Давайте, я сама отнесу в холодильник. А вы садитесь к столу. Будем чай пить. – властным голосом произнесла дама.
Милада удивленно посмотрела на Нину Михайловну, та только кивнула, провожая Миладу вглубь комнаты. На столе, накрытом бордовой бархатной скатертью, уже был расставлен чайный сервиз на три персоны. В вазочке стояли шоколадные конфеты, на тарелочках лежали пирожные и сыр, в молочнике сливки. В дверях появилась хозяйка. В руках она несла два чайника. Разлив по чашкам чай, она стала настойчиво угощать Миладу. Нина Михайловна спокойно взяла свою чашку и неторопливыми глотками стала пить душистый напиток, вприкуску с воздушным безе. Милада боялась шелохнуться.
– Ну, что же ты ничего не ешь? Ты ведь голодна. – музыкальным баском пророкотала Стела Александровна.
– Но все-таки, откуда вы меня знаете? – со страхом спросила Милада.
– Пей чай. Все разговоры потом.
Милада взяла двумя руками хрупкую почти невесомую розового фарфора чашечку. На нее хотелось любоваться и любоваться. Чай был великолепным, в меру терпким, горьковатым, душистым. Пирожное подстать чаю. Милада не заметила, как съела почти весь сыр и все пирожные. Она даже покраснела от неловкости. Но женщины только радостно рассмеялись.
– Замечательно. Тебе полегчало?
– Да. – удивленно произнесла Милада. Ей действительно стало легче дышать, страх и внутренняя боль куда-то отступили. Словно с нее сняли неподъемную ношу и разрешили больше не надевать.
– Теперь можно и поговорить.– удовлетворенно проговорила Стела Александровна.– Я вижу, что тебе многое пришлось пережить. Сейчас мы проведем один обряд. Ты перестанешь терять свое тело. Совсем не дело оставлять оболочку бесхозной. Тебе очень повезло, что на твоем пути не встретились потерянные души. Чтобы ты знала, скажу проще. Когда кто-то теряет человеческий облик, пьет без меры, убьет живое существо, или еще что-нибудь в таком же духе, его сущность, или, проще говоря, душа, вырывается на свободу, не в силах переносить лишения. Проходит какое-то время и потерянная душа начинает искать новую оболочку. Она выбирает безвольного человека или ранимого, или чрезмерно любопытного, забывшего об осторожности. Сначала она цепляется за выбранное тело. Ты сможешь увидеть таких, они существуют, словно перевернутые, голова к голове. Постепенно потерянная душа проникает сквозь родничок на темени внутрь, растекаясь все глубже, выдавливая родную сущность наружу. Проходит время, и уже настоящая сущность становится бесхозной. Короткий промежуток она еще цепляется за свое тело, но удержаться не может. Тело становится неуправляемым, человек перестает понимать происходящее, попадает в специальную клинику или просто погибает. Редко, когда новая сущность гармонично располагается в физической оболочке, чаще они не совместимы по многим причинам. Лишь очень немногие, такие как ты или Полина, можете ненадолго разделяться на сущность и тело, но должны все же быть в постоянном контакте и оберегать себя от посторонних. Не скрою, мне было удивительно наблюдать за тобой. Я так понимаю, что твоя сущность пробыла вдали от тела месяца четыре?
– Чуть больше. Но я старалась каждую ночь быть рядом с собой. Днем это невозможно. А в белые ночи трудно.
– Я понимаю. Тебе сейчас четырнадцать лет. Твоя сущность еще до конца не сформировалась. Рыков сильно покалечил тебя. Вылечить это невозможно. Само оно не затянется. При самом удачном исходе, возможно, хотя и маловероятно, нарастет новая оболочка. Для этого тебе придется изучить философию таких мастеров как Рерих и Блаватская. Но это произойдет гораздо позже. Тебе повезло, что на твоем пути встретились Полина и Нина Михайловна, через них я более-менее смогла построить связующий мост.
– Скажите, а вы можете найти Полину? – перебив, не вытерпела Милада.
– Нет. Я только знаю, что она, пока жива. Ее сознание спит. Но место, где она находится, вызывает у меня тревогу. Ей грозит опасность. Это все, что я могу.
– Как же ее найти?
– Думаю, что не сегодня – завтра, появится такой человек. Он найдет. – загадочно произнесла Стела Александровна. – Но разговор сейчас не о Полине. Сейчас нас беспокоишь ты. Позавчера ты шагнула в новую жизнь. Здесь тебя ждут трудности иного характера. Тебе предстоит многому научиться. Самое сложное для тебя будет впереди. Я лишь могу накрепко привязать твою сущность к твоему телу, но избавить тебя от страхов, от окружающих людей, их мыслей, их чувств, их желаний, я не могу. К сожалению, защитная оболочка, которой ты обладала от природы, была сорвана и уничтожена Рыковым.
– Он страшный человек. Он … меня …. Он сделал со мной такое…– Милада заплакала от боли.
– Он монстр. Вечно голодный монстр. Ему было мало твоей энергии, он искусственно увеличил ее выброс, сорвав первую оболочку. Он выбросил твое тело, потому, что больше не мог получить питания.
– А Полина? Что он собирался сделать с ней?
– Полина – источник постоянной энергии. Ее даже не надо калечить. Ему было достаточно находиться рядом и просто пить, как воду из родника. Я попробовала защитить ее, но это слабо помогло.
– Понятно. Но что же теперь будет со мной?
– Если бы можно было так сказать, то теперь с тобой не случится особых бед. Ты попала под покровительство сильной личности. Нина Михайловна защитит тебя. Но и тебе придется держать себя в ежовых рукавицах. Ты должна строго соблюдать распорядок. Это звучит просто, но выполнить это трудно. Ты скоро заметишь, что есть любую, даже невкусную, пищу трудно, что неинтересные и муторные занятия провоцируют на бунт. Что, возможные раньше, удовольствия становятся недосягаемыми. Для начала заставь себя все делать строго по часам: в одно и то же время вставать, есть, заниматься, работать. Это приучит твой организм быть собранным, не растрачиваться по мелочам. Постепенно начнет нарастать защитная оболочка. Все, что будет идти вразрез с твоим распорядком, будет тобой отметаться. Это будет сродни обтиранию ледяным полотенцем. Сначала холодно и неприятно, постепенно приятно и горячо. Это первое и самое твердое правило. Второе правило. Старайся всегда быть полезной. Мелочей в этом деле не бывает. Каждое благодарное слово, мысль, чувство в твою сторону, будут выстилать твою оболочку мягким слоем тепла. Ну, и третье. Садись удобнее на стуле. Откинься на спинку. Глаза можешь не закрывать. Но если станет страшно, то закрой.
Стела Александровна поднялась со своего места и отправилась куда-то вглубь квартиры. Откуда она вынесла толстую восковую свечу, белоснежное полотенчико, эмалированный литровый ковш, полный воды. Потом она обошла вокруг Милады несколько раз с горящей свечой в руках, сопровождая круговые движения руками невнятным речитативом. Остановившись за спиной испуганной девочки, стала нараспев читать какое-то непонятное заклинание, при этом перевернув свечу вниз пламенем, заливала воском холодную воду. Это действо продолжалось довольно долго, пока свеча не догорела совсем. Обнеся ковш вокруг головы девчушки, Стела Александровна поставила его перед ней на стол. Аккуратно, стараясь не повредить, достала получившийся образ и выложила его на полотенчико.
– Открывай глаза. Все. На сегодня мы закончили. Смотри, это что-нибудь тебе напоминает?
У Милады сильно кружилась голова. Ее знобило. Всмотревшись в плавные линии, она вскрикнула.
– Это тот самый яблоневый сад. Вот моя яблоня, а вот яблоня той, которая забрала тело Полины. А вот они мы с Полиной. Видите? Полина сидит, а я склонилась к ней. Как страшно. А что это там? За нами? Я ничего не могу разобрать.
– Ничего. Достаточно и того, что мы вылили. Теперь эти видения не будут тебя беспокоить. Следующий раз ты придешь ко мне … – Стела Александровна просчитала в уме и назвала дату. – Еще три раза мы повторим с тобой эту процедуру. Но ты должна строго соблюдать мои рекомендации, если хочешь вновь обрести себя.
Побыв еще несколько минут у гостеприимной хозяйки, Нина Михайловна стала прощаться. Взяв Миладу за руку, она потянула ее за собой из квартиры.
– Спасибо вам. Мне, правда, стало легче. Особенно на душе.
– Хорошо. Будь счастлива, Милада. – хозяйка осталась сидеть за столом.
Когда Нина Михайловна и Милада оказались на улице, Милада произнесла:
– Нина, Михайловна, а откуда эта дама знает меня? Вы ведь ей ничего обо мне не говорили?
– Стела Александровна очень интересная личность. Не правда ли? Если учесть, что она никогда не выходит из своей квартиры. Вообще никогда. И никогда не смотрит телевизор, у нее его просто нет. У нее светобоязнь. Ты заметила, что у нее царит полумрак? Я приношу ей продукты уже десять лет. До меня ей носила продукты одна наша сотрудница, но она уехала на Дальний Восток. Я как-то пришла к ней, мы пообщались, но она не взяла ничего из того, что я принесла. Сказала, что не может этого взять. Я расстроилась. Она спокойно отдала мне деньги за продукты, но ничего не взяла. Тогда я тоже не взяла с нее ни копейки. В другой раз, мне опять поручили отнести ей продукты. Мне очень не хотелось этого делать, но я пошла. Она взяла только молоко, остальное не взяла. Прошло, наверное, полгода, когда она стала брать все, что я приношу. А когда возле Полиночки стал крутиться этот Стас, Стела Александровна сама предупредила меня о нем и заговорила браслетик, который я связала собственными руками. Вот такая дама.
– Этот браслет спас нас. При помощи него Полина смогла вернуться в свое тело, когда Рыков сбил его машиной. Та, другая сущность вылетела, а Полина заняла свое место. Потом их увезли. Но я не знаю куда. Это так мучает меня.
– Не думай об этом. Слышала, что сказала Стела Александровна? Или сегодня или завтра появится человек, который найдет нашу Полиночку. Мы с тобой будем его ждать. Только бы узнать, тот ли это человек.
За этими разговорами они подошли к своему дому. Из черного автомобиля вышел мужчина в офицерском кителе.
– Папа? – Милада остановилась как вкопанная.
– Здравствуй, Милада. – строго произнес мужчина. – Почему ты уехала и ничего не сказала мне? Я ведь твой отец.
Милада беспомощно посмотрела на Нину Михайловну.
– Здравствуйте, – обратилась к нему Нина Михайловна.– давайте поднимемся в квартиру. Не стоит разговаривать на улице.
Пока Нина Михайловна гостеприимно предлагала полковнику Журавлеву вымыть руки и пройти на кухню, Милада разложила купленные продукты в холодильник, налила в чайник воды и включила под ним газ. Потом она представила своему отцу хозяйку, а ей своего отца. Наступило неловкое молчание.
– И все же, Милада, почему ты сразу не рассказала мне о том, что с тобой случилось? Я твой отец, я имею широкие полномочия. Во всяком случае, защитить тебя я всегда смогу. Почему ты столько времени терпела? А теперь просто села в поезд и уехала в другой город, к чужим людям? Опять-таки, ничего не сказав мне? Я пытаюсь представить себе, понять тебя, но не могу. Выходит, ты всегда лгала? Что заставило тебя заниматься проституцией? Тебе не хватает денег? Ты плохо одета? У тебя нет современных гаджетов? Чего тебе не хватает, что ты связалась с двумя мерзавцами? – с каждым новым словом полковник все больше раздражался. Не замечая присутствия постороннего человека, он стал обвинять дочь, не стесняясь в выражениях.
Милада закрыла лицо руками, ей было трудно дышать, она только отрицательно качала головой, даже не пытаясь произнести хоть слово. Нина Михайловна не выдержала, подошла к девочке, крепко обняв ее, прижала к себе. Строго посмотрев на Журавлева, произнесла спокойным негромким голосом:
– Сейчас же замолчите. Как смеете вы, полковник, обвинять, а тем более навешивать ярлыки на ребенка, не разобравшись, в чем на самом деле оказалась замешана ваша дочь. Не смейте оскорблять ее. Разве вы, отец? Вы, который бросил ее, пять лет тому назад и ни разу даже не поинтересовался, как на самом деле живет его дочь? Это теперь, когда вашему благополучию пришел конец, вы ищите виновного. Нет ничего проще, чем назначить виноватой девочку, которая перенесла такое, что не под силу взрослой женщине. Вы зачем приехали? Чтобы унизить, оскорбить ребенка? Или разобраться? Ответьте мне. Давайте поговорим спокойно, без эмоций. Иди, Ладочка, полежи на диване. Я сейчас поговорю с твоим папой, а потом позову тебя. Успокойся, девочка, в этом доме тебя никто не обидит.
Милада, опустив низко голову, побрела в комнату Нины Михайловны. Взяла подушку и покрывало и легла на диван. Внутри себя она чувствовала пустоту, нет, пропасть, из которой выбраться просто невозможно. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете. За сутки она лишилась обоих родителей. Теперь она не нужна никому на всем белом свете. Как жалко, что Рыков не убил ее тогда, в саду. Сейчас бы не было этого ада.
Из кухни доносились невнятные голоса, то громче, то тише. Сначала она вслушивалась, пытаясь понять, о чем говорят взрослые. Отец горячился и требовал вернуть ему дочь, доказывая, что отныне сам будет заниматься ее воспитанием. На это Нина Михайловна просто спросила его:
– Простите, Алексей Сергеевич, а как к этому отнесется ваша молодая жена? Она ведь намного моложе вас? Я права? А еще, я думаю, что по большому счету, она ничем не отличается от вашей первой жены.
– Почему вы так решили? – явно опешив, громко воскликнул отец.
– Если бы было по-другому, Ладочка давно бы пришла к вам. Особенно в тот момент, когда ей больше всего нужна была ваша помощь. Но она испугалась. Я предполагаю, совершенно обосновано, что ей не только не помогут, но унизят еще больше. Я думаю, что я права…
Что ответил отец, Милада не расслышала. Он говорил долго и очень тихо. Милада задремала от переизбытка впечатлений и усталости, накатившей на нее, как снежный ком с горы. Она проснулась, когда вокруг сгустились сумерки.
Из кухни запахло чем-то вкусным. Милада поняла, что проголодалась. Она встала и побрела на кухню. Нина Михайловна жарила картошку. На столе на тарелочке лежали соленые огурцы и помидоры. На другую тарелочку отец выкладывал сало, нарезанное тоненькими кусочками.
– Проснулась, детка? – заботливо спросила Нина Михайловна.– Вот и отлично. Будем ужинать.
– Что вы решили? – со страхом спросила Милада.
– Сначала ужин. Разговоры потом. За чаем. – твердо произнесла Нина Михайловна, видя, что Журавлев собирается произносить речь. Он поперхнулся, но согласно кивнул.
После того, как все было съедено, Милада собрала со стола посуду и стала ее перемывать, словно всегда только этим и занималась. Алесей Сергеевич с удивлением смотрел на дочь.
Нина Михайловна, между тем, накрывала стол к чаю.
– Так вот, Ладочка, мы решили, что ты должна остаться здесь, в Москве. – спокойно произнесла Нина Михайловна.
Отец недовольно засопел, но спорить не стал, а только спросил:
– Скажи мне, только честно, Милада, неужели же ты хочешь остаться здесь, у чужих тебе людей? Может быть, ты, все же поедешь со мной? Ты бы могла жить с нами? Я ведь твой отец! У тебя еще есть маленький брат. Ты была бы не одна.
– Если можно, то я хочу остаться у Нины Михайловны. Мне здесь лучше. Я буду ей помогать. Мы найдем Полину. У меня будет старшая сестра. Правда? – Милада повернулась к хозяйке.
– Правда, Ладочка.
– Как же так? Ты можешь вот так, просто, взять и отказаться от отца, от матери? Неужели же ты нас совсем не любишь?
– Я люблю тебя, папа. Но жить в твоей семье я не хочу. Татьяна Максимовна не будет рада мне никогда. Она дала мне это понять еще тогда, когда я просто приходила посмотреть на тебя. А теперь, … после всего, что со мной произошло…, я думаю, не надо, чтобы в твоей семье были ссоры. Иначе твой маленький сын тоже может остаться без отца.
Полковник расстегнул верхнюю пуговицу кителя, ему стало трудно дышать. Он долго молчал, потом произнес совсем другим тоном:
– Я понял тебя, дочь. Я больше никогда, слышишь, никогда не откажусь от тебя. Если ты решила остаться в этой семье, то так тому и быть. Если уж быть честным до конца, я бы и сам отсюда никогда не ушел по своей воле. Только здесь я чувствую себя человеком. Тебе очень повезло встретить таких друзей на своем пути. За деньги можешь не переживать. Я буду помогать вам. Все, что необходимо для школы, купишь. Я открою на твое имя банковскую карту и буду туда ежемесячно перечислять по пятнадцать тысяч. Кроме этого, я куплю тебе смартфон и ноутбук. А если у меня появятся еще средства, я тебе еще перечислю.
– Спасибо, папа. Это было бы здорово. Ведь у Нины Михайловны, зарплата двадцать шесть тысяч. Твои пятнадцать будут очень кстати.
Просидев за столом еще пару часов, переговорив обо всем, о чем только можно, Журавлев стал прощаться.
– Оставайтесь на ночь, Алексей Сергеевич. У нас много места. Мы с Ладочкой, пока спим в одной комнате. Кроме Полиночкиной комнаты, у нас есть еще две. Могу постелить вам в общей, она у нас и зал и библиотека и просто гостиная.
– Спасибо вам, Нина Михайловна, за теплый прием. За дочь, особое спасибо. Но мне надо ехать. Завтра у меня серьезное совещание. Не буду скрывать от вас, в некотором роде, судьбоносное. Но теперь у меня, хотя бы на душе будет спокойно. Я буду знать, что у Милады, все в порядке.
– Но как же? Ночь на дворе. А дорога дальняя.
– Это хорошо. Водитель мой выспался, дожидаясь меня. А мне надо о многом очень крепко подумать. Кроме того, ночью хорошо ехать, машин не много, дорога свободна. До свидания, Нина Михайловна. До свидания, Милада.– Журавлев обнял дочь и поцеловал ее в лоб.
– Алексей Сергеевич, вы не будете против, если я Ладочку запишу в школу под нашей фамилией?
– А что так?
– Ну, это видео. Оно ведь только-только начало гулять по сети. А в школу – через месяц. Боюсь, что к этому времени, только и будет разговоров, что об этом. Я надумала изменить Ладочке прическу, подкрасить волосы, у нас сейчас все девочки ее возраста то фиолетовым, то зеленым, то малиновым подкрашиваются. Иногда даже ничего, смотрятся. А запишу ее как Ладу Бондаренко, ну скажем, что осталась одна, без матери. Вы как? Не против?
– А ты как? Ты хочешь поменять паспорт? – вместо ответа, спросил у дочери Журавлев.
Милада только кивнула. Ей было страшно представить себе травлю в школе и все последствия, если кто-нибудь догадается, что на видео она.
– Хорошо. Я распоряжусь, чтобы под предлогом защиты свидетеля от расправы, тебе оформили новый паспорт, московский, с регистрацией. Если Нина Михайловна, разрешит.
– Конечно. Я так и хотела.
– Значит, быть посему.– Журавлев еще раз обнял дочь и, кивнув хозяйке, закрыл за собой дверь.
–Что вы ему сказали, что он согласился на все ваши условия. Он бы никогда не поверил в мою историю. Отец ни за что не поверит в привидения, в бродячие души, в бездушные тела. Он посчитает это бредом умалишенных.
– Я ему этого и не говорила. Я просто убедила его, что должно пройти время, несколько лет. Ты подрастешь. Внешность твоя изменится, характер тоже. Ведь юность приходит к нам не навсегда. Она быстро заканчивается. Лучше остаться родными и любить друг друга, чем потерять навеки уважение и любовь. Он очень страдает, что не уберег тебя. Твой отец запутался в двух совершенно одинаковых женщинах.
– Это правда. Они даже внешне чем-то похожи. – согласилась Милада.
На следующее утро Нина Михайловна взяла Миладу с собой к своей, школьной еще, подруге.
– Не бойся. Элла Борисовна строгая, но справедливая. В школу, в которой она директорствует, устроить ребенка совсем непросто. Эта школа одна из лучших в городе. Так что, соберись и не бойся.
Милада так переживала, что почти ничего из того, что у нее спрашивала Элла Борисовна, не запомнила. Только поняла, что ее знания вполне приличны и ее берут в восьмой "а".
Вернувшись домой, они решили приступить к перестановке мебели в комнате, которая теперь значилась как "Ладочкина". Это была большая, светлая комната, не меньше чем четыре на четыре метра. Там уже была мебель: простая неширокая кровать с деревянными спинками, обыкновенный платяной шкаф, трельяж на ножках и пуфик. Но самым примечательным в комнате была швейная машинка фирмы "Singer" 1897 года выпуска. Чугунная станина и чугунная педаль, все в завитушках, а сама машинка черного цвета, разрисована золотыми узорами. Все это богатство обрамлял деревянный столик с откидной крышкой, на которой лежала выкройка и кусок какой-то ткани.
– Вот это, да! – воскликнула Милада. – Это что, правда, швейная машинка 1897 года? Настоящая?
– Конечно. Это еще от моей прабабушки осталось.
– И она еще работает?
– Конечно. А что ей будет? Она вечная. Шьет и шелк и кожу. Только иглу заменить.
– Ничего себе! А вы меня научите на ней шить?
– Научу, если захочешь.
– Еще бы. Вот это агрегат! – у Милады загорелись глаза. – Я и не подозревала, что у вас есть такое чудо.
– У нас еще есть старинное фортепиано. От моей бабушки осталось. Она в филармонии пианисткой была.
– Ничего себе. А можно мне на него посмотреть?
– Почему бы и нет. Ты еще не была в нашей самой большой комнате. Пойдем. Я тебе все покажу.
Самая большая комната напоминала бальный зал на три окна. В ней, единственной, сохранилась лепнина на стенах и потолке. Одна стена была полностью уставлена книгами на книжных полках. От самого пола до потолка, за прозрачными стеклами виднелись позолоченные корешки книг. Все это были раритетные издания, цены которым, в наше время нельзя было и представить. У другой стены стоял старинный инструмент цвета слоновой кости, с золоченой отделкой, завитушками по углам и в центре. Милада робко подняла крышку и попробовала наиграть мелодию.
– Как жалко. Оно расстроено. Нужен мастер-настройщик. Слышите, какой звук. Так не должно быть.
– Возможно. На нем уже много лет никто не играл. Мы с Полиночкой не умеем. Тетя Соня еще умела, но не любила. А больше никто к нему не подходил. А ты умеешь?
– Мне осталось два года, чтобы окончить музыкальную школу по классу фортепиано.
– Тогда ты и будешь на нем играть.– удовлетворенно проговорила Нина Михайловна. – Так и представляю себе: мы с Полиной сидим в красивых платьях на этих диванах и слушаем, как ты играешь, например, Бетховена или Рахманинова. Красиво!
– Мне тоже нравится. Удивительно, у вас по всей квартире стоит довольно заурядная мебель. Ничего особенного. Не обижайтесь. Я не в упрек. А в этой комнате все такое дорогое, старинное, подобранное с большим вкусом. И пол здесь паркетный, дорогой, а везде просто деревянные доски. Так странно…
– Ничего странного. Папа рассказывал, что во время войны в эту комнату ни разу не заходили. Она выглядит так, как выглядела во времена моего деда. В кухне стояла буржуйка. Все ютились возле нее. Топили, чем придется. Сначала сорвали паркет в одной комнате, потом в другой, потом в ход пошли стулья, столы, шкафы. А уже после войны покупали мебель по мере необходимости, какую придется. Дед настелил дощатые полы. Покрасил их масляной коричневой краской. Так с тех пор и повелось. Мы всегда небогато жили, лишних денег не было. Но нам никогда и в голову не приходило продать что-нибудь из большой комнаты. Она для нас как музей. Не только диваны, да и вся остальная мебель, еще дореволюционные. Им больше ста лет. Посуде тоже.
– Мне здесь так удивительно. Даже немного жутко.
– Ничего. Привыкнешь. Энергетика этого дома теплая, хорошая. Здесь тебе зла не причинят.
– Нина Михайловна, а почему вы меня оставили у себя? Не отдали отцу? Ведь вам совсем нелегко жить. Наверное, одни коммунальные услуги всю вашу зарплату съедают.
– Вовсе нет. Моя работа дает мне ряд льгот. Одна из них – субсидия на уплату ЖКХ. И электроэнергия тоже почти бесплатно обходится. А тебя я оставила потому, что ты очень похожа на нас. От тебя веет теплом. Мы нужны друг другу. Вот увидишь, когда Полиночка вернется, как нам будет хорошо вместе.
