Кирилл Шатилов
Многоликий странник

Хейзит остановился, как вкопанный, и стал ощупывать стены, проверяя свою сумасшедшую догадку. Ведь если из глины лепить не кувшины и чаши, а камни, которым можно заранее предать необходимые размеры, то, сложенные вместе и промазанные клейким раствором, они будут куда надежнее деревянных бревен. Тем более, что, однажды прошедшие через огонь обжига, они больше не будут подвластны пламени. Камни, рожденные огнем! Почему же он раньше до этого не додумался? Ведь вабоны давным-давно разрабатывают огромный глиняный карьер, вырытый вверх по течению Бехемы, но строители, пользовавшиеся плодами труда гончаров в повседневной жизни, никогда не брали этот их метод на вооружение. Хотя, так тоже нельзя сказать: ведь если сейчас Хейзит, сам того не желая, разгадал секрет постройки Меген’тора, это лишь означает, что о нем просто забыли. Кто же и когда возвел эту башню на самом деле?

– Ты так и будешь там стоят, лапая стену? – выглянул из-за поворота Фокдан. – Идем, еще успеешь насмотреться.

Хейзит поплелся следом, но мысли его были уже далеко. Он представил себе, как строители складывают лиг’бурны – он даже придумал подобающее название этим рожденным в пламени камням – в штабеля, обвязывают их веревками и погружают в повозки, чтобы везти через Пограничье на заставы. Новых камней так много, что те, которые не успевают отправлять, продают обитателям Вайла’туна, а они в свою очередь нанимают строителей, чтобы строить себе красивые дома, прохладные, как Меген’тор, летом и теплые зимой. Первым делом он отстроит матери новую таверну, в которой будет еще просторнее и уютнее, а сам поселится по соседству в маленькой башне, построенной специально для его любимой жены – той самой одинокой всадницы с загорелыми ногами и длинными каштановыми волосами. Ведь пусть она из эделей – у него появится столько денег с продажи лиг’бурнов и последующих заказов на строительство, что он сможет позволить себе приблизиться к ней и сделать предложение, не боясь быть отвергнутым. К тому времени он уже станет знаменитым строителем, наконец-то избавившим вабонов от угрозы нашествия шеважа, и любой отец согласится отдать за него свою дочь. Но ему нужна будет только она, смелая и независимая наездница в коротком платье.

Фокдан дернул его за руку.

– Что ты улыбаешься? Очнись! Если Ракли сейчас тебя увидит, он решит, что ты совершенно сбрендил и не будет нас даже слушать.

– Будет, – сказал Хейзит уверенно, скрывая, однако, охватившую его радость от неожиданного открытия, которое нельзя было назвать иначе как «внезапное озарение». – Только вас, а не меня. Так что лучше я постою и помолчу.

«Внезапное озарение» относилось к тем вещам, о которых любили упоминать проповедники того или иного культа. Герой оказывался лицом к лицу с войском неприятеля, в решающий миг его посещало озарение, и он обрушивался на врага с удесятеренной силой, громя превосходящие его по численности ряды шеважа и обращая их в позорное бегство. Проповедники описывали это ощущение как «знание победы». Не было у вабонов героя, хотя бы раз не испытавшего его. Вот и Хейзиту теперь мерещилось, что он безошибочно знает ответ на тот самый важный вопрос, которым никогда прежде даже не задавался.

Их провели по сумрачной галерее, занавешенной пыльными коврами и скупо освещаемой через узкие прорези в стенах под высоким потолком. Торчавшие из стен факелы были погашены.

Из галереи вело четыре двери, за которыми, как догадался Хейзит, находятся опочивальни для гостей, для хозяев, для прислуги и тронная зала для приемов и советов.

Олак подвел спутников к дальней двери, которая оказалась приоткрыта, и постучал. Ему не ответили. Заглянув внутрь, он поманил их пальцем, открыл дверь и вошел…

За дверью, как и предполагал Хейзит, оказалась круглая зала со сводчатым потолком. Посередине стоял вырезанный из цельного ствола дуба массивный стол, окруженный пятью креслами с высокими, обтянутыми мягким синим бархатом спинками. Все кресла были помечены отличными гербами, представлявшими собой сочетания доспехов, оружия, растений и животных. Они ярко выделялись на синем фоне и первыми привлекали к себе взгляд вошедшего. Затем гость обращал внимание на стулья попроще, выстроенные двумя рядами вдоль стен. Если кресла предназначались для наиболее приближенных советников Ракли, то стулья – для всех остальных, кто имел право участвовать в совете.

Было похоже, что Норлан, как и Хейзит, ступил на каменный пол легендарной тронной залы впервые. Он внимательно озирался по сторонам, не то вспоминая слышанные об этом месте истории, не то стараясь получше запомнить увиденное.

Из центра свода вниз опускалась цепь, на которой над самым столом висело здоровенное деревянное колесо, сплошь утыканное толстыми свечами. Сейчас свечи были погашены за ненадобностью, поскольку из единственного бокового окна на стол падал косой солнечный луч, показавшийся Хейзиту пыльной радугой. Пыль здесь происходила от мебели и растянутых по стенам шкур убитых хозяевами на охоте животных, а цвета радуги свет приобретал, проходя через затейливый витраж, больше похожий на распустившийся прямо в стене цветок, нежели на окно.

– Я привел их, – громко сказал Олак, но ему никто не ответил.

Тогда он по-хозяйски обогнул стол и направился к дальней от входа стене, в которой, поспешившие за ним гости, увидели еще одну дверь, прикрытую от посторонних глаз красивым желто-серым пологом. За ней находилась укромная комнатка с низким деревянным потолком, расписанным затейливыми разноцветными узорами, и стенами, сплошь затянутыми толстыми коврами. Ковер лежал и на полу, так что Хейзит, когда вошел, не услышал даже собственных шагов. Зато он увидел перед собой длинную лавку, заваленную подушками, на которой полулежал неопределенного возраста бородатый мужчина в просторной полотняной рубахе, закрывавшей его плотную фигуру по самые щиколотки и отличавшейся от одежды простого фолдита разве что богато вышитым воротом да тонкой работы медными бляшками на широких рукавах. Мужчина был босиком, что делало его еще более схожим с обитателем окраин Вайла’туна. Сидевший у него в ногах Локлан производил впечатление благородного эделя, снизошедшего до разговора с простолюдином. Волосы Ракли – а в роли «простолюдина», как нетрудно было догадаться, выступал именно он – всегда такие же пышные и кудрявые, как у сына, хотя и более темные, сегодня выглядели всклокоченными и отданными на откуп ветру, напоминавшему о своем существовании завыванием в трубе горевшего здесь же, у стены, очага. Воспаленные глаза с красными белками, недоверчивый взгляд которых встретил входящих, выдавали бессонную ночь. Нехитрое убранство комнаты довершали несколько железных канделябров, расставленных по углам. Если не считать пламени очага, они единственные разгоняли царивший здесь полумрак неровным, мерцающим светом.

– Ты можешь ступать, Олак, – сказал Локлан, вставая с лавки и делая несколько шагов навстречу гостям.

Слуга послушно, хотя и с некоторой неохотой, исчез за дверью.

– Вот те, о ком я тебе говорил, отец, и чьи смелые соображения заставили меня помешать твоему сну, – продолжал Локлан, ободряюще подмигивая Хейзиту. – Ты сам изъявил желание побеседовать с ними, и они явились по твоему зову.

– К чему такие сложные выражения, сын? – раздраженно отмахнулся Ракли, облокачиваясь на подушки и не предлагая гостям сесть, поскольку садиться было не на что. – С Фокданом я имел несчастье встретиться вчера, про Норлана я слышал от его отца с самых пеленок, а подмастерье Хейзит был надеждой и опорой безвременно ушедшего от нас мастера Хокана. Вспоминаешь его, мальчик?

Хейзит не сразу сообразил, что обращаются к нему, но незаметный шлепок Фокдана по ноге привел его в чувства, и он поклонился:

– Да, хевод Ракли. И теперь даже чаще, чем раньше.

– Хорошо. О родителях надо помнить всегда. И стараться поступать так, как поступили бы они. – Ракли встал и подошел к очагу. Подол рубахи скрывал его босые ноги. – Как ты думаешь, твой отец предложил бы то, что, по словам Локлана, предлагаешь ты?

Хейзит безошибочно угадал в вопросе скрытый подвох. Вынужденный отвечать, он решил не юлить, а слушаться внутреннего голоса.

– Думаю, что нет.

– Вот и мне так кажется. – Ракли протянул к огню руки, как будто ему было холодно, хотя в комнате стояла удушливая жара. – Он был честным строителем, знавшим свои силы, и никогда не стал бы предлагать того, чего не смог бы осуществить сам.

– Я могу сделать то, что предлагаю, – окончательно осмелел Хейзит. – И готов это доказать.

Ракли оставил его замечание без ответа и повернулся к Фокдану.

– А ты почему не сказал мне вчера всей правды, виггер? Разве у тебя не было возможности убедить меня в том, что нужно отозвать наш отряд?

– Была, хелет Ракли, – поклонился в свою очередь Фокдан. – Но я не уверен в том, что это правильное решение даже сейчас.

– Не уверен? – Теперь Хейзит точно знал, что означает выражение «сверкнуть глазами».

– Мне представляется более разумным не отзывать отряд из Пограничья, а усилить его надежными людьми, которые знают, что их ждет в лесу.

– А что их там, по-твоему, ждет? – Ракли прищурился и стал похожим на загнанного в западню волка, сознающего свои силы и выбирающего, на кого из охотников наброситься первым.

– Мы не знаем, в каком состоянии осталась наша застава. Думаю, что на ее месте пепелище. Укрыться там будет негде: ни шеважа, ни нам. Зато без укреплений все пространство, которое она занимала раньше, слишком хорошо простреливается из-за деревьев, так что у шеважа, если они ждут нас в засаде, будет бесспорное преимущество. Мы не знаем наверняка, сколько их. Вероятно, ваши лазутчики докладывают вам более подробные сведения об их перемещениях. Что до меня, то я полагаю, племена шеважа начинают объединяться, чего никогда не было прежде.

– Почему ты делаешь такой вывод? – Ракли отошел от очага и остановился напротив собеседника. Руки он заложил за спину.

– Локлан участвовал в отражении первого штурма. Он видел, как все происходило. Шеважа напали на заставу среди бела дня, открыто. Их внезапность чуть не застала нас врасплох. По прошествию времени я прихожу к мысли, что с их стороны это была разведка боем. Нападавшие знали, что за ними идут более крупные силы.

– И обрекли себя на верную гибель? – Ракли покачал головой и посмотрел на Фокдана с сомнением, которому как будто подвергал все его последующие слова.

Однако тот не смутился и продолжал:

– Именно в этом-то все и дело. Может быть, я неправ, но мне кажется, что если бы их племена по-прежнему действовали разрозненно, как встарь, ни один вождь не обрек бы своих людей, как вы говорите, на верную гибель. Если же власть теперь не у отдельных вождей, а у кого-то одного, он мог бы пожертвовать частью своих сил, чтобы осуществить более важный замысел. Что, как мы теперь, увы, знаем, и произошло. А если судить по тому количеству дикарей, которыми таким образом было пожертвовано, но нетрудно прикинуть, сколько их осталось и рыскает сейчас по Пограничью в поисках наших застав.

Хейзита от всего услышанного пробирал озноб. Фокдан никогда не делился с ним подобными соображениями. Почему? Или, припертый к стенке суровым взглядом Ракли, он сочиняет их на ходу?

– С чего ты взял, что мои лазутчики… – начал Ракли, но остановился. – Хотя ладно, это к делу не относится. Локлан, – повернулся он к стоявшему поодаль сыну. – Та девица, что ты приволок из леса, все еще жива?

– Хотя ты распорядился ее казнить, отец, я подумал…

– Так ты ослушался меня?!

– Да. То есть, нет. Я просто не стал спешить.

Фокдан и Хейзит переглянулись. А они-то всю дорогу до Вайла’туна терялись в догадках о судьбе этой рыжей красотки! Кто бы сомневался, что Ракли не падет жертвой ее прелестей и не изменит себе! Странно, что он так спокойно выслушал признание сына в неповиновении приказу. В душе Хейзит обрадовался. И тому, что у Ракли появился наконец достойный противник, и тому, что девушка по-прежнему жива и ее можно будет когда-нибудь снова увидеть. Если только Ракли не отважится казнить ее собственноручно. Но он, похоже, возмутился лишь для острастки.

– Хорошо. Ты, наверное, прав: убрать ее с глаз долой мы всегда успеем. Не думаю, что завтра к нам пожалуют ее родственники. – Ракли даже позволил себе улыбнуться. Улыбка не предназначалась никому из присутствующих. – Надо бы ее как следует выспросить. Ты говорил, что пробовал с ней пообщаться?

Локлан кивнул, сдерживая радость от своей маленькой победы.

– Пробовал. Но она отказывается открывать рот. Как для еды, так и для разговоров. Только злобно шипит и зубами скрежещет. А потом теряет сознание.

– Значит, сама рано или поздно помрет. – Ракли подобный исход нисколько не трогал. – Где она сейчас, в каркере?

Он имел в виду одну из замковых башен, служивших временным пристанищем для тех, кто совершил ту или иную провинность. Из нее было только две дороги: в лапы палача или на свободу.

– Не совсем. – Локлан потупился. – Я перевел ее в свой чулан.

В комнате повисла тишина. Стал слышен треск ни о чем не подозревавших дров в очаге. Хейзит понятия не имел, в чем тут подвох, но догадывался, что Ракли готов взорваться, невзирая на присутствие посторонних.

– В чулан? Она тебе что, любимая собака? Думаешь, раз девица да еще смазлива, то чулан – самое безопасное для нее, то есть для тебя, место?

– За время переезда она очень ослабла, а там за ней присмотрят лучше, чем в каркере.

– Ну, еще бы! Может, ты ее еще и в постель к себе уложишь? Вот уж истинно кто-то сказал, что глупость неистребима. – Ракли повалился на подушки и расхохотался.

Хейзит решил, что он плачет, но когда понял, что ошибся, удивился еще больше. Раньше он представлял себе Ракли другим. Резким в словах, да, но сдержанным в проявлениях чувств. Теперь же перед ним сидел человек измученный бессонницей, усталый от постоянных забот и срывающийся, выходящий из себя по мелочам. Уж не усталость ли заставила его принять их сегодня в надежде услышать не просьбы о том, о сем, а готовые решения. Сколько же ему зим? Не такой уж он и старый? Вряд ли старше его отца, для которого грядущая зима стала бы пятьдесят первой по счету.

– Ладно, не хочу я этого обсуждать, – сказал Ракли, отсмеявшись и вытирая кулаком слезы. – Если она воткнет тебе нож в спину, сам будешь виноват. Но раз уж она по-прежнему жива, нужно ее использовать. Пусть ее заставят есть и залечат рану.

– Рана уже заживает, отец.

– Я хочу знать, что она может нам рассказать. Фокдан прав в одном: до меня из Пограничья доходят самые что ни на есть противоречивые слухи. Хорошо бы разобраться, как там обстоят дела с шеважа на самом деле. А пока ты будешь любезничать со своей красавицей, было бы неплохо поддержать наш отряд. Только ста мергов я для этого не дам. Норлан.

– Да, хевод Ракли, – вытянулся тот в струнку.

– Хотя Тиван мне этого и не простит, я думаю, тебе пора как следует проветриться и послужить своему народу.

– Да, хевод Ракли! – Щеки юноши зарделись. – Я готов, хевод Ракли!

– Ты в чьей десятке?

– Бегона Аларда, хевод Ракли.

– Сотня Ризи?

– Именно так, хевод Ракли.

– Вчера, как ты, вероятно, знаешь, мы совещались по этому поводу и в конце концов пришли к выводу, что сил послано в Пограничье достаточно.

– Ризи вызывал нас вчера, хевод Ракли. – Норлан с нетерпением ждал, в какую сторону подует ветер.

Хейзиту его рвение и откровенное подобострастие показались малоприятными. Обязательно надо будет рассказать об этом Велле. Едва ли ей стоит переживать, когда он отправится восвояси, к чему все как будто и идет, тем более что его, похоже, ничего здесь не держит. Пусть она знает.

– Локлан, ступай, позови Ризи, – продолжал Ракли, словно обретая в необходимости отдавать приказы свежие силы. – Я объясню ему свой замысел. Ты, Фокдан, полагаю, будешь только рад найти прах отца и отомстить за него.

Фокдан наклонил голову. Насколько же выигрывает человек дела, подумалось Хейзиту, в сравнении с человеком чина! Сразу видно, что выслуживаться перед начальством ему претит, да и привык он к тому, что Ракли далеко, а враг постоянно рядом. Хорошо бы он преподал при случае урок этому выскочке Норлану.

Локлан, замешкавшийся было на пороге, перехватил взгляд отца и торопливо вышел. Хейзиту показалось, что он даже рад возможности покинуть эту жаркую комнату. Сам Хейзит с удовольствием последовал бы за ним, если бы рассмотрение его вопроса ни было отложено на неопределенное время. Вот так всегда: сперва дела военные, потом – все остальное. Хейзит никак не мог решить для себя, стоит ли посвящать собравшихся – и в первую очередь Ракли – в идею с обжиганием глины. С одной стороны, она представлялась ему наиболее практичным решением, однако, с другой, Ракли вел себя так, что делиться с ним сокровенным, особенно сейчас, было сродни кощунству.

Не успел Хейзит собраться с мыслями и снова поймать нить разговора, завязавшегося между Ракли и Фокданом, как Локлан вернулся. Стало понятно, что он не собирался выполнять поручение отца буквально, а послал за Ризи своего слугу. Значит, ему все же важнее уличной прохлады – знать, о чем идет речь.

– Ваш незнакомец в шляпе не слишком мне нравится, – рассуждал вслух Ракли. – Я почти уверен, что это кто-то из шеважа, но в некоторых вещах я предпочел бы избегать «почти». Меня смущает его конь, хотя коня этот человек мог просто украсть. Что скажешь, Фокдан?

– Шеважа не ходят в одиночку. И уж тем более не сидят в седле так уверенно, как делал этот парень. Он не из наших мест.

Ракли поморщился.

До чего же наши правители не любят допускать даже мысли о том, что не они одни живут на этом свете, улыбнулся про себя Хейзит. Уж не боятся ли они, что кто-нибудь из пришлых отнимет у них власть? До сих пор чужаков среди вабонов было не больше одного на целое поколение, да и те становились героями изустных преданий настолько быстро, что про реальность их происхождения забывали.

Последним из их череды был силач Мали, человек с черной кожей, поселившийся среди вабонов, когда дед Хейзита еще не родился. Пришел этот Мали неведомо откуда, говорил так, как будто пел, черты лица имел странно приплюснутые, волосы носил кучерявые, длинные и никогда не мылся. Реки он боялся как огня, а потому вабоны решили, что пришел он не с другого берега, а откуда-то из Пограничья. В детстве Хейзит больше всего любил слушать историю о том, как Мали забрел в огород к какому-то фолдиту, и тот, позвав соседей, наверняка расправился бы с ним, если бы они ни увидели, что произошло с собакой, которая от удивления при виде черного человека, попыталась укусить его за ногу. Собака была поднята на вытянутых руках в воздух и разорвана пополам, причем Мали при этом с невинным выражением на лице улыбался потрясенным зрителям. Его на всякий случай не тронули, а он оказался совершенно не кровожадным, можно сказать, добряком, никогда не прибегавшим к силе, если этого удавалось избежать. Он так никогда не выучился языку вабонов, но зато научил их некоторым приемам рукопашного боя, которые впоследствии весьма им пригодились. После смерти Мали от стрелы шеважа, настигшей его, когда он помогал возводить укрепления той заставы, которой теперь руководил Тулли, появились даже сторонники дать его имя новому культу, однако возмущенные аолы не позволили этому случиться. Правда, до Хейзита доходили слухи, что некоторые строители до сих пор умудряются втайне поклоняться его памяти и даже обладают какими-то знаниями ремесла, которыми отказываются делиться с непосвященными.

И вот за несколько дней – аж двое незваных гостей, если не считать попавшую в плен и все еще не казненную воительницу шеважа. Есть от чего прийти в замешательство и заподозрить неладное.

В комнату неспешной походкой вошел полноватый воин с короткой стрижкой и, как показалось Хейзиту, нарочито тщательно выбритым подбородком. Он приветствовал присутствующих едва заметными кивками и остановил спокойный взгляд по-рыбьи холодных глаз на Ракли. У Хейзита возникло ощущение, что он вот-вот зевнет со скуки.

– Ризи, – без чинов и вежливых обращений начал Ракли, – сколько у тебя осталось людей?

– Четыре десятка.

– Распорядись, чтобы сегодня же они покинули замок и отправились вслед за остальными. Сам-то сможешь с ними быть?

– Разумеется, хелет.

Было заметно, что он не слишком рад только что полученному приказу, хотя бы и отданному исподволь, под личиной вопроса.

– Эти люди, которых привел Норлан, принесли нам вести о том, что наш отряд может ожидать засада. Кроме того, есть опасность вмешательства в войну нового, неизвестного нам пока противника. Нужно быть начеку.

– Я понимаю.

– Никаких поблажек Норлану. Пора ему на деле испытать все то, чему он думает, что научился.

– Хорошо, хелет.

– С Тиваном я поговорю сам. – Ракли ходил взад-вперед, от очага к лавке. – Так, это еще не все. Сколько у нас свободных коней?

– Полсотни в стойлах. Еще столько же на пастбище. При необходимости, думаю, можно будет набрать сотни полторы.

– Возьми половину от того, сколько удастся найти. Посади на них самых опытных пехотинцев и поспешай за остальными. И еще. С тобой поедет вот этот эльгяр, которого зовут Фокдан и который неплохо разбирается в премудростях выживания в Пограничье. Во всяком случае, ему удалось спастись, и хоть этот поступок нельзя назвать героическим, проку от него живого будет куда больше, чем от мертвого. Все ясно?

– Судя по тому, что вы решили усилить отряд довольно серьезно, я понимаю так, что главной моей задачей будет уничтожение всех шеважа в той округе, а уж потом отстройка заставы?

Хейзиту показалось, что Ракли, прежде чем ответить, бросил взгляд на равнодушно слушающего их разговор Фокдана.

– Да, именно так. Если только не удастся быстрым возведением укреплений способствовать главной задаче. Но учти, что шеважа научились обращаться с огнем.

На лице Ризи не отражалось ничего, кроме полнейшей безучастности. Вероятно, Ракли слишком хорошо знал своего сотника, чтобы обращать на это внимание. Он сел на лавку, откинулся на подушки и, оглядев собравшихся, объявил:

– Жду хороших вестей из Пограничья. Вы все можете идти.

Хейзит, понявший, что военачальнику не до него, первым повернулся к двери, но на пороге услышал:

– Локлан и ты, подмастерье, задержитесь-ка.

Проходя мимо Хейзита, Фокдан дружески подмигнул ему и шепнул, что постарается дождаться снаружи. Сам он выглядел далеко не окрыленным новым назначением.

Когда комната опустела, с тонких губ Ракли слетел вздох облегчения. Оставшись наедине с сыном и безвестным юношей, он снова мог чувствовать себя так же раскованно, как если бы был один. Завалившись спиной на подушки, он вытянул ноги, поиграл босыми пальцами, заложил руки за голову и прикрыл глаза.

Хейзит решил, что собеседник собрался спать, но взгляд Локлана ободрил его.

– Так что ты там придумал, подмастерье? – не открывая глаз, спросил Ракли. – Если ты и в самом деле пошел в отца, то должен быть настоящим выдумщиком. Ведь если я не ошибаюсь, именно он придумал, как он говорил, «кормить» камень. Правда, я так и не понял, зачем.

– Ему казалось, что стены живые, – пробормотал Хейзит.

– А ты как считаешь?

– Я считаю, что здесь они хорошие и надежные, а на заставах – теперь совсем никчемные.

Ракли приоткрыл один глаз, словно хотел убедиться в том, что с ним по-прежнему разговаривает желторотый подмастерье, а убедившись, вновь прикрыл.

– Ну и что ты предлагаешь?

Локлан едва заметно наклонил голову.

– Я не вижу другого выхода, как только укреплять наши заставы. Если мы этого не сделаем, рано или поздно их сожгут.

– Это и ребенку понятно. Скажи – как? Камнем? У нас его нет. Как еще?

– Камень можно найти. – Хейзит все еще не знал, стоит ли делиться с Ракли своими сокровенными мыслями, но, судя по всему, иного выхода не оставалось. – Одну каменоломню я нашел прямо напротив Вайла’туна.

– Это где же? – встрепенулся медленно погружающийся в сон главный виггер Торлона. – Если ты не врешь, мне будет впору казнить моих каменщиков за то, что проглядели.

– Много камней находится на той стороне Бехемы.

Ракли присвистнул и досадливо махнул рукой, будто прогоняя собеседника.

– Великое открытие! На той стороне! Может, ты еще расскажешь, как собираешься их оттуда доставлять?

– Если нельзя переправиться через реку, то можно выкопать подземный ход. – Заметив, что теперь на него внимательно смотрят все четыре глаза, Хейзит осмелел: – Я сумею сделать так, что потолок не провалится под тяжестью воды. Можно рыть не ровный проход, а со сводами, как в этой башне. Такой потолок будет прочнее. Да и дерева на подпорки жалеть не стоит.

– А время? Ты прикинул, сколько на твой проход уйдет зим?

– Смотря, как глубоко рыть и сколько людей вы сможете на это выделить, хелет Ракли.

– Мало, потому что мы не можем забывать о заставах. Пока ты будешь копать яму, их, как ты справедливо заметил, сожгут. Как видишь, каменоломня близко, да только камня нам не видать.

– Тогда я смогу его сделать. – Вот оно, сорвалось.

– Сделать? – Ракли аж подскочил от такой наглости. – Локлан, ты слышал, что он говорит? И ты настаивал на том, чтобы я его выслушал? Знаете что, друзья хорошие, дайте-ка мне лучше поспать! Ступайте! Оба!

Хейзит отпрянул так, словно ему влепили пощечину.

– Из камня, который я готов сделать собственными руками и показать вам, построена эта башня. Только ведь она слишком древняя, чтобы найти строителя, который ее возводил. Он давно умер, никому так и не передав своего секрета. Когда мы сегодня шли сюда, я его разгадал.

Ракли недоверчиво погрозил Хейзиту пальцем, спустил ноги с лавки, подошел к ближайшему ковру и, отогнув его край, внимательно изучил стену. Локлан стоял у него за спиной, подсвечивая отцу факелом.

– Это настоящий камень, – наконец заключил Ракли, оглядываясь на Хейзита. Локлан утвердительно кивнул.

– Нет, – сказал Хейзит. – То есть, это камень, но я тоже смогу такой сделать.

Надо ли пояснять, что творилось в эти мгновения в его душе. Он совершенно не был уверен в том, что говорит. Он чувствовал, что у него получится, если ему дадут время и глину, но ведь сейчас он стоял перед самим Ракли и настаивал на своей правоте, так что если, в конце концов, он не справится, кто знает, какова будет расплата за подобную дерзость? Да еще допущенную в присутствии свидетеля.

– И ты придумал этот способ только что?!

– Да, на лестнице.

– Расскажи.

Больше всего он боялся именно этого естественного приказа. Естественного со стороны того, кто владеет Вайла’туном, и от кого зависит слишком многое, чтобы он церемонился. Для тех, кто привык зарабатывать на жизнь не поборами, а ремеслом, сохранение некоторых особенностей своей работы считалось само собой разумеющимся. Даже Ротрам никогда не делился с Хейзитом подробностями мастерства торговца, заключавшегося всего лишь в том, чтобы знать где, у кого и когда купить подешевле, а кому и когда продать подороже. Что уж тут говорить об оружейниках, пивоварах или строителях, соревнующихся друг с другом в легкости, аромате и прочности? Их секрет можно было иногда выкупить, но никогда – выспросить.

– Давайте я вам лучше покажу, когда у меня получится, – не веря, что отважился на такие слова, пробормотал Хейзит.

Если он теперь уступит, то навсегда останется жалким подмастерьем. Если нет – ему могут открыться такие горизонты, о которых он и не мечтал.

– А ты, я вижу, не так прост, как прикидываешься, – задумчиво покачал головой Ракли, кладя ладонь на плечо сына. – Как ты полагаешь, чего он добивается?

Локлан улыбнулся, давая Хейзиту понять, что никто не собирается на него сердиться.

– Обычно люди хотят славы или денег. Не удивлюсь, если он не прочь подзаработать.

– Ты ошибаешься: обычно люди хотят и славы, и денег. Чего же хочешь ты, подмастерье?

Ему предлагали сделать выбор. Вернее, назвать свою цену. И Хейзиту внезапно сделалось так спокойно и нестрашно, словно он всю жизнь ждал это мгновение. Почему бы не ответить, когда тебя спрашивают?

– Я хочу стать строителем. А если мне удастся с вашей помощью наладить изготовление камней, то зачем отказываться от лишних денег?

Ракли оставил плечо Локлана в покое. Подойдя к очагу, он положил в него толстое полено из тех, что лежали тут же, и некоторое время наблюдал, как языки пламени облизывают сухое дерево.

– Вот видишь, теперь он заговорил по-взрослому! – Ракли поковырял в очаге кочергой. – И что тебе нужно, чтобы начать?

Хейзит ответил сразу, не задумываясь.

– Я знаю, что при замке есть своя гончарная мастерская. Мне понадобится глина, но я не могу пока позволить себе ее купить. Одолжите мне ее для работы, а через несколько дней я принесу вам готовые камни.

– А потом?

Он похож на Ротрама, когда тот слышит о готовящейся вылазке в Пограничье, мелькнуло у Хейзита в голове. Деньги, жадность и расчет. А я-то что делаю? Неужели торгуюсь с самим Ракли?

– Потом вы дадите мне еще глины, а я сделаю еще камней.

– А потом – еще?

– Да.

Ракли отставил кочергу в сторону, отряхнул ладони и скрестил руки на груди. Когда он повернулся к собеседнику, лицо его не выражало ничего, кроме усталости.

– Ты думаешь, твой секрет изготовления камней из глины надолго останется секретом для других строителей? Не скрою, я приятно удивлен тем, что мой молодой подмастерье умеет рассуждать здраво и придумывать новые средства строительства, а также достаточно дерзок, чтобы делать из них тайну от своего правителя, коим меня по-прежнему считают в этих местах. Однако я не менее огорчен тем, что он лишен дальновидности и не понимает, что желание обогатиться за счет неведения других еще ни к чему хорошему никого не приводило.

Хейзит мысленно прощался с родными и не спускал глаз с бороды Ракли. Он поспешил, конечно, поспешил с изложением своего замысла, а тем более в такой неприемлемой форме да к тому же сейчас, когда Ракли явно мается после бессонной ночи под грузом навалившихся забот.

– Поэтому, – продолжал тот, не меняя позы и глядя то на одного, то на другого юношу, словно сравнивая, – я предлагаю тебе покровительство Меген’тора. Вижу, что ты удивлен, но зато теперь ты будешь знать, как делаются у нас важные дела. Я говорю с тобой так откровенно потому, что нас не может услышать никто из посторонних. А Локлан будет тому свидетелем. Он, кстати, рассказывал мне о тебе и до поездки в Пограничье, и после. А поскольку я знавал старого Хокана, то мне известно, откуда ты родом. Мои люди, особенно виггеры, частенько бывают у вас в таверне. Так что я надеюсь, что могу на тебя полагаться и считать, что твое молчание не требует лишних клятв – оно в твоих же интересах. Ты пока все понимаешь, что я говорю?