Карл Август Виттфогель
Восточный деспотизм. Сравнительное исследование тотальной власти

Стяжательская мощь гидравлических государств

Организационные и бюрократические предпосылки

Человек, управляющий строительными и организационными мероприятиями гидравлического общества, может справиться со своей задачей только с помощью правильного регулирования доходов. Поэтому в этом обществе появляются особые методы получения доходов вместе с особыми способами строительства и организации.

Как только гидравлическое сообщество перерастает размер своей местности, получение постоянного крупного государственного дохода начинает включать в себя разнообразные организационные и бюрократические мероприятия. Нужда в подобных операциях становится особенно насущной, когда для выполнения административных и управленческих функций требуется очень большое число чиновников. С течением времени правители гидравлических государств начинают посвящать способам обогащения столько же времени, сколько и своим гидравлическим, коммуникационным и оборонным предприятиям. Как будет показано ниже, при определенных условиях сбор налогов и связанные с ним методы контроля над собственностью могут процветать вместе с интегрированной армией и государственной почтовой службой и без соответствующих гидравлических предприятий.

Труд на общественных полях и/или земельный налог

На начальной стадии гидравлическое сообщество может не предпринимать особых мер для поддержки того, кто им руководит. Тем не менее консолидация гидравлических условий обычно сопровождается стремлением освободить лидера от сельскохозяйственных работ, чтобы он мог бросить все силы на выполнение своих светских или религиозных функций. А люди его племени обрабатывают его землю, копают ирригационные каналы, строят военные укрепления и выполняют другие работы, требующие совместного труда.

Племя сак, которое посвящало лишь часть своего времени гидравлическому сельскому хозяйству, не имело общественной земли, зато в племени пуэбло жителей регулярно сгоняли на обработку полей касика (вождя). Это делалось в основном методом убеждения; но когда того требовала ситуация, в ход пускалось и принуждение^[5]. В крупных поселениях племени чагга правитель имел больше власти и владел более крупными участками земли. Совместный труд по ее обработке был очень тяжел, но соплеменники получали за него весьма скудную компенсацию или вообще никакой. Обычно после окончания работ им выдавалось немного мяса и пива, которого хватало лишь на несколько глотков. Поэтому бедняк из племени чагга, который говорил своему правителю: «Для тебя мы работаем как на барщине, а не как на своем собственном поле», имел в виду, что выполняет свои обязанности без особого усердия, спустя рукава.

Существование хозяев развитого гидравлического государства зависело от дополнительного труда населения или от дополнительной продукции в ее денежном выражении, а также от сочетания этих способов эксплуатации. Обработка правительственных (или храмовых) земель была регулярной практикой в Перу эпохи инков, ацтекской Мексики и на большей части Китая эпохи Чжоу. Огромные поля шумерских храмовых городов обрабатывали в основном солдаты – крестьяне, которые составляли основную часть храмового персонала, однако коммунальные фермеры, вероятно, отдавали лишь фиксированную часть своего урожая на склады, доставляя туда зерно лично.

Работа шумеров резко отличалась от скоординированного труда рабочих команд в деревнях инков, а также от «тысяч пар», которые, согласно древней китайской оде, совместно обрабатывали общественные поля во времена древней династии Чжоу. В Египте в эпоху фараонов основная часть всех пригодных для обработки земель, по-видимому, была разделена на крестьянские наделы, и крестьяне, собрав урожай, отдавали его часть соответствующим чиновникам.

Государственные хозяйства («домены»), на которых работали особые группы людей, имелись в целом ряде гидравлических цивилизаций; но за исключением Америки до открытия ее Колумбом и Китая династии Чжоу большинство гидравлических государств, по-видимому, предпочитало получать земельный налог, а не заставлять крестьян отрабатывать барщину на своих огромных полях. Почему?

Постоянной корреляции между преобладанием природной экономики и господством системы общественных земель не наблюдалось. Международная торговля и системы обмена, напоминавшие денежную, были лучше развиты в Мексике ацтеков, чем в Древнем и Среднем царствах Египта. Вполне возможно, что отсутствие – или наличие – сельскохозяйственных животных оказывало более сильное влияние. Крестьяне, не имевшие таких животных, вынуждены были обрабатывать землю палками (как в древнем Перу или в Центральной Америке) или мотыгами (как в большей части Китая Чжоу). Они могли быть объединены в полувоенные команды, которые работали скоординированно даже на обводненных полях, в то время как команды пахарей функционировали более эффективно, когда им позволялось трудиться в качестве отдельных единиц на разных полях.

Важно отметить, что пахота на быках распространилась в Китае в эпоху последних правителей династии Чжоу, когда система общественных полей была постепенно свернута. Крестьяне Лагаша, которые, по-видимому, обрабатывали храмовые земли в одиночку, уже использовали труд сельскохозяйственных животных. То же самое можно сказать и про крестьян Египта эпохи фараонов, а также про индуистскую и мусульманскую Индию. Таким образом, жители большинства гидравлических государств, в которых для обработки земли применяли животных, питались продуктами, произведенными индивидуальными фермерами, а не крестьянами, трудившимися на барщине.

В приведенной ниже таблице отображены различные формы, которые позволяли ряду репрезентативных гидравлических государств получать сельскохозяйственную продукцию.

Таблица 3

Сельскохозяйственные доходы гидравлических правительств

Обозначения:

+ хорошо развито

– недостаточно развито или вообще отсутствует

* Встречается кое-где.

** Индивидуальная ответственность.

Универсальный характер и размеры гидравлического налога

Тот факт, что на общественных полях работало все взрослое мужское население деревень, свидетельствует, что гидравлические лидеры обладали властью, позволявшей им заставить людей на них трудиться. Внедрение монетарной экономики шло рука об руку с еще большей дифференциацией собственности, классовой структуры и доходов страны. Тем не менее гидравлические государства, обладавшие огромным организационным аппаратом, продолжали навязывать простому народу свои финансовые требования. Сравнение показывает, что в этом отношении они были гораздо могущественнее, чем правительства других аграрных сообществ.

В Афинах классической эпохи персональные налоги считались унижением для гражданина (Глоц Г. Эгейская цивилизация). Когда этот прославленный город «уже обладал гегемонией в Греции, в нем не было ни регулярных налогов, ни казначейства», а деньги поступали в основном от таможенных пошлин и дани с заморских стран (там же). В республиканском Риме свободные граждане тоже стремились снизить свои расходы на общественные нужды. Существовал один главный прямой налог, называвшийся трибьютум, в размере 0,1–0,3 процента от стоимости собственности римлянина^[6], с которого взимался этот налог. В обоих городах неправительственные слои общества не позволяли разрастаться правительственному аппарату. Его персонал и бюджет были невелики, а чиновники, занимавшие крупные посты в правительстве, получали совсем небольшую зарплату или вообще работали даром.

Правители средневековой Европы жили в основном на доходы своего личного домена, который составлял лишь часть территории государства. Временная или регулярная дань, которую они взимали с населения страны, была столь мала, что свидетельствовала скорее о слабости, чем о силе фискального аппарата ее суверена. Завоевание Англии норманнами впервые в Европе позволило создать мощное государство, но по причинам, о которых будет сказано ниже, даже сами норманны могли обкладывать своих подданных налогами лишь временно (Стабс В. Конституционная история Англии). После целого века борьбы могущественные рыцари запретили королям собирать налоги без согласия Общего совета (парламента). Им дозволялось вводить налог только ради очень важных дел, как это было принято почти во всех феодальных государствах на континенте.

В связи с этим великие государства Востока следует сравнивать именно с подобными аграрными обществами, а не с доиндустриальным или индустриальным Западом. Владыки гидравлического сельского хозяйства раскидывали свои сети по сбору налогов не менее широко, чем органы регистрации и мобилизации людей. Все взрослые мужчины обязаны были обрабатывать землю, сражаться и платить, когда этого потребует государство. Таковы были правила. Исключения даровались только по особому приказу и даже в этом случае нередко отменялись после окончания оговоренного периода или после смерти или отставки правителя, который вводил этот налог.

Размер сельскохозяйственных налогов устанавливался разными путями. Этим занимались взрослые мужчины, иногда – главы семейств, а иногда специальные группы землевладельцев. В Вавилонии земельный налог взимали даже с тех солдат, которые держали служебные поля (Мейснер Б. Вавилон и Ассирия). Правительство могло требовать от них уплаты общего земельного налога в размере 20 процентов ежегодного урожая. Такой же размер имел налог и в новом или фараоновом Египте. В Индии во второй половине первого тысячелетия до нашей эры он составлял одну двенадцатую, одну шестую или одну четвертую часть урожая. «Арташастра» позволяла царю в крайних случаях забирать одну треть (вместо одной четверти) урожая, полученного крестьянином с плодородных орошаемых земель. В государстве Чжоу и имперском Китае существовало много различных налоговых шкал.

В исламских странах первоначально представители разных вероучений платили разные налоги, но постепенно власти стали учитывать условия жизни налогоплательщиков, которые, разумеется, в разных местах и в разное время отличались друг от друга. Множество споров по поводу налогов свидетельствует о том, что во время исламского владычества земельный налог был не менее тяжелым, чем в других частях гидравлического мира; к тому же со временем он сделался всеобщим.

Правительства, которые придерживаются официального размера налогов, считаются справедливыми, но большая часть из них все-таки предпочитает моральному удовлетворению материальное. Многие суверены пренебрегали законами. Глиняные таблички Вавилона свидетельствуют о том, что государство, которое теоретически удовлетворялось налогом, составлявшим около 10 процентов доходов населения, время от времени повышало его «до 1/5, 1/4, 1/3 и даже до половины» полученного крестьянином урожая (Мейснер Б. Вавилон и Ассирия).

Но и это еще не все. Платежи, зафиксированные в официальных документах, во многих случаях занижены, и нередко очень сильно, по сравнению с тем, что реально платили жители страны. Даже в самых высокоорганизованных гидравлических государствах высшие эшелоны бюрократии не могли обеспечить полного контроля за своими подчиненными. А нередко они не предпринимали никаких усилий, чтобы весь налог поступил в казну. Фискальную мощь государства, имеющего гидравлический аппарат управления, следует оценивать по суммарному размеру налоговых поступлений, которые его бюрократическая машина способна извлечь из населения этой страны. Учитывая почти полное отсутствие всеобщего прямого налога в городах-государствах Древней Греции и Рима и в сравнении с удручающей слабостью фискальных органов феодальной Европы размер и мощь налоговых служб гидравлических государств поражает воображение.

Конфискация

Гидравлическое государство, столь эффектно демонстрирующее мощь своей фискальной власти в деревне, проводит аналогичную политику и по отношению к людям искусства, купцам и другим владельцам мобильной собственности, которые не защищены особыми законами. Этот факт столь очевиден, что в данном контексте мы воздержимся от описания методов налогообложения ремесел и торговли. Тем не менее заслуживает внимания другой метод пополнения казны в гидравлическом государстве: захват имущества путем прямой конфискации.

Ассоциация свободных людей может задуматься, какие жертвы оно способно принести ради общего блага; время от времени, в борьбе с преступниками или чересчур влиятельными людьми, оно может использовать оружие конфискации. Зато для настоящих абсолютных режимов незаконная конфискация является их самой характерной чертой. Установив неограниченные фискальные требования, подобные режимы меняют их, как им заблагорассудится. В добавление ко всему, они могут конфисковать частную собственность даже после того, как уплачены все постоянные и временные налоги.

При более простых условиях власти существует очень незначительная или даже совсем отсутствует крупная независимая собственность, на которой основывается бизнес, а любая конфискация наносит сильный удар по членам правящей элиты. При более дифференцированных условиях любимой целью государства становятся богатства бизнеса, но и атаки на собственность чиновников тоже не прекращаются.

Крупные земельные владения никоим образом не застрахованы от конфискации. Но они более доступны для налогообложения, чем драгоценные металлы, ювелирные изделия или деньги, которые их владельцы могут без особого труда утаить. Исключением в этом правиле являются самые влиятельные члены государственного аппарата, поэтому конфискации, проводимые в гидравлическом государстве, сильнее всего бьют по владельцам мобильной и спрятанной собственности.

Объявленные причины конфискации собственности у чиновников и других представителей правящего класса почти всегда носят политический или административный характер. Политические причины включают в себя: дипломатические ошибки, заговоры и измены, а административные – плохое управление и растраты средств. Серьезные преступления часто ведут к полному экономическому и политическому краху чиновника, а более мелкие – к временному или постоянному понижению в должности и тотальной или частичной конфискации имущества. Бизнесменов в основном наказывают за уклонение от налогов, а также за политические интриги. В первом случае они могут подвергнуться частичной конфискации, а во втором – лишиться не только собственности, но и самой жизни.

В среде правящего класса заговоры, направленные на свержение правителя или какого-нибудь важного чиновника, случаются довольно часто, особенно во времена кризисов и волнений. Беспричинные казни тоже совсем не редкое явление. Власти, которые выполняют роль обвинителей и судей одновременно, могут объявить преступным любой вид деятельности, невзирая на факты. Регулярно встречается подтасовка улик; а политические преследования, организованные якобы по требованию закона, происходят тогда, когда руководители государственного аппарата считают, что обойтись без них совершенно невозможно.

Страх подвергнуться казни усиливается еще и тем, что в условиях самодержавного режима большинство чиновников и основная часть богатых предпринимателей стремятся совершать действия, которые с точки зрения закона являются преступными или могут быть истолкованы как таковые. При дворе и/или в правительстве всегда имеются отдельные люди или группы, которые стремятся продвинуться, добившись милости у государя или высокопоставленных придворных. Суверен и его ближайшие родственники или друзья, канцлер (визирь) или другие крупные бюрократы представляют собой потенциальные цели для политических интриг.

По этой причине в атмосфере абсолютной власти секретность и конспиративные методы являются совершенно нормальным делом, и доминантному центру не составляет особого труда прилепить ярлык заговорщика к тому, кого он стремится уничтожить.

Следует отметить, что многие люди, вовлеченные в подобные интриги, не подвергаются никакому наказанию, а большому числу удается отделаться лишь испугом. В периоды процветания и спокойствия это встречается довольно часто. Но обвинения по политическим мотивам являются неотъемлемой чертой абсолютистского режима, а в условиях непривычного напряжения это может стать для многих групп и отдельных личностей роковым.

В сфере управления граница столь же условна и возможности гибели весьма велики. Многим чиновникам по долгу службы приходится принимать решения, касающиеся денег и товаров, и в отсутствие эффективных методов организации и контроля нарушения предписанных правил столь же привычны, как и попытки увеличить личный доход. Классическое индийское руководство по управлению государством описывает почти неограниченное количество возможностей для обогащения, предоставляемое подобными условиями. В «Арташастре» упоминается около сорока способов присвоения государственных средств. Автор этой книги сомневается, существуют ли на свете люди, способные устоять перед таким искушением. «Подобно тому как нельзя не почувствовать вкус меда или отравы, попавшей на кончик языка, так и для правительственного чиновника невозможно не откусить хотя бы кусочек от царских доходов».

Богатые бизнесмены столь же уязвимы. Налоги составляют прерогативу правительства; их размеры велики, а сборщики этих налогов стремятся собрать больше этой суммы, поэтому люди, владеющие собственностью, вынуждены изыскивать разные способы для своей защиты. Они зарывают свои сокровища в землю, отдают их на хранение друзьям, отправляют за границу^[7]. Короче говоря, совершают действия, превращающие большинство из них в преступников. Но во многих случаях их усилия завершаются успехом, особенно если им удалось «подмазать» взятками нужного человека.

Впрочем, разрушить хрупкий баланс могли технические ошибки или смена бюрократического персонала, а надуманные обвинения приводили к действиям, которые влекли за собой не только разорение человека, но и его гибель.

В Египте эпохи фараонов главными жертвами конфискации становились чиновники. Бюрократов, которых признавали виновными в том или ином преступлении, подвергали жестокому наказанию – их лишали доходов и отбирали собственность, включая поля, которыми они владели, и те, что полагались им по службе или представляли собой синекуру. Когда к власти приходила очередная династия, новый правитель прибегал к подобным мерам, стремясь укрепить свое положение.

Непокорность фараону, даже если дело не доходило до заговора, наказывалась очень жестоко. Закон Пятой династии грозил «любому чиновнику, или любимцу фараона, или сельскохозяйственному офицеру», нарушившему приказ государя, конфискацией его «дома, полей, людей и всего, чем он владел, а сам преступник превращался в простого работника, обязанного работать на барщине» (Уилсон Д. Египетские мифы, сказки и посмертные тексты).

История китайской бюрократии изобилует описаниями случаев лишения должностей и конфискаций. Когда умер император Цяньлун, его всемогущий министр Хэшень тут же подвергся аресту, и, «хотя из уважения к памяти его господина, ему позволили самому покончить счеты с жизнью, все его огромные запасы серебра, золота, драгоценных камней и другие виды богатства подверглись конфискации».

Изъятие собственности у чиновников за их административные и финансовые преступления демонстрирует, насколько уязвимы были почти все представители этого класса. И снова «Арташастра» дает точную формулировку сути всей этой проблемы. Поскольку все чиновники, имеющие дело с прибылями царя, неизбежно подвергаются искушению присвоить себе их часть, правительство должно использовать опытных шпионов и информаторов, которые помогли бы ему вернуть украденные богатства в казну. В этой книге изложены жестокие критерии, которые помогают установить, виновен тот или иной чиновник или нет. Тот, кто уменьшает доходы государя, «поедает его богатства». Человек, наслаждающийся тем, что должно принадлежать королю, виновен. Тот, кто живет в бедности, а сам копит богатства, виновен. Царь может «выжать их после того, как они насытятся, он может перевести их с одной должности на другую, чтобы они не успели переварить его собственность или отрыгнули то, что было ими проглочено» (Арташастра).

Конечно, ко всем этим вопросам надо относиться с умом. Небольшие преступления царю следует прощать. И он должен проявить снисхождение, если обстоятельства позволяют, и отказаться от казни человека, даже в случае очень серьезного преступления, если он «пользуется поддержкой сильной партии», но «тот, у кого нет такой поддержки, должен быть схвачен» и, как добавляет комментарий, «лишен своей собственности» (там же). Это смелое утверждение даже не претендует на то, чтобы быть справедливым.

Конфискация может быть частичной или полной и проведена, пока жертва еще жива, или после ее смерти. Посмертная конфискация нередко облегчалась тем, что семья погибшего уже больше не пользовалась тем влиянием, которое имела раньше. В 934 году аббасидский халиф конфисковал в свою пользу все имущество казненного визиря аль-Мухаллаби, вытряся деньги даже из его слуг, конюхов и моряков (Мец А. Возрождение ислама). После смерти могущественного визиря Северной Персии ас-Сахиба «его дом был тут же окружен – халиф обыскал его, нашел мешок с расписками на сумму, превышавшую 150 тысяч динаров, которые были спрятаны за городом. По ним без задержки были получены деньги, а все, что находилось в доме и в комнате для сокровищ, было перенесено во дворец».

«В 941 году после смерти своего великого военачальника Бейкема правитель велел окружить его дом, обыскал его, нашел мешок с расписками, перекопал все, что можно, и набрал золота и серебра на два миллиона дирхем. После этого он приказал промыть всю землю, на которой стоял дом генерала, и получил еще 35 тысяч дирхем, но неизвестно, сумел ли он отыскать сундуки с деньгами, которые Бейкем зарыл в песок пустыни» (Арташастра).

Люди, которых подозревали в том, что они утаили деньги от владыки государства, подвергались разным видам наказания. Калиф аль-Квадир (991—1031) велел подвергнуть жестоким пыткам мать своего предшественника. Не выдержав, она сломалась и отдала своему мучителю все наличные деньги, а также те, что она получила, продав свои земли.

Конфискация состояний, нажитых торговлей, следует тем же образцам. Как уже говорилось выше, любое обвинение можно оправдать политическими причинами, а международные связи богатых купцов только способствуют политическим обвинениям. Но в большинстве случаев народу открыто говорилось, что наказуемый совершил преступление в сфере финансов. Очень часто бывает весьма непросто провести границу между специальным налогом (введенным для сбора средств на войну или по другим чрезвычайным причинам) и частичной конфискацией, но, каким бы ни был предлог, последствия для жертвы будут очень печальными. «Арташастра» рекомендует царю увеличивать свое богатство, требуя денег от зажиточных людей в соответствии со стоимостью их собственности. «Он может схватить их и обращаться с ними очень жестоко, не давая им возможности ускользнуть. Ибо они могут забрать то, что отдали другим на хранение, и продать» (там же).

В случае обвинения в политических преступлениях для добычи сведений следует использовать шпионов и агентов. «Предателя» из среднего класса можно «прижать» несколькими способами. Агент правительства совершает убийство на пороге его дома; бизнесмена арестовывают, а его деньги и товары конфискуют. Агент может подбросить фальшивые деньги, инструменты для их фабрикации или яд в дом потенциальной жертвы. Можно также подбросить свидетельства того, что этот человек сделался шпионом другого государя, или даже сфабриковать «письмо», написанное якобы врагом государства. Теоретически эти меры рекомендуется применять только к тем, кто уже совершил какие-нибудь преступления, но в главе, посвященной способам увеличения богатства, этот метод «Арташастра» рекомендует использовать наравне с другими. История показывает нам, с какой готовностью обычные деспоты применяли их именно с этой целью. «Подобно тому как фрукты собирают, когда они созреют, так и дань следует собирать так же часто, как она созреет. Никогда не следует собирать дань или фрукты, когда они еще не поспели, ибо это нанесет вред их источникам, создав [для сборщика] огромные проблемы».

В исламском мире смерть богатого человека предоставляет правительству неисчислимые возможности для уменьшения или ликвидации его богатств. «Горе тому, чей отец умер богатым! – читаем в одной арабской книге IX века. – Долгое время его держали пленником в доме несчастья, и он [несправедливый чиновник] сказал [его сыну]: „Кто знает, что ты – его сын?“ И когда он сказал: „Мой сосед и многие другие это знают “, ему стали рвать усы, пока он почти лишился сознания. Его били и пинали ногами. Держали в заключении до тех пор, пока он не бросил им свой кошелек». В отдельные периоды Аббасидского халифата «смерть богатого частного лица становилась катастрофой для всего круга его близких; его банкиры и друзья прятались, где могли, а правительству запрещали проверять его завещание… и, в конце концов, его семья выкупала себя на свободу за огромные деньги» (Мец А. Возрождение ислама).

Жестокость и грабеж не являются монополией какого-либо одного общества, но гидравлический способ конфискации качественным образом отличается от произвола других аграрных цивилизаций, находящихся на более высоком уровне развития. В классической Греции не чрезмерно сильное правительство, а сообщество горожан, владеющих собственностью, а позже и не имеющих ее вовсе, избавлялось от лидера, который мог стать всемогущим, отправив его в ссылку или отобрав у него богатство. В средневековой Европе у правителей был совсем небольшой штат чиновников, такой крошечный, что они не имели никаких шансов устроить внутрибюрократическую борьбу по образцу восточной. Конфликты между феодальными центрами власти были весьма многочисленными и нередко отличались крайней жестокостью, но противники сражались не в помещениях, а на поле боя. И те люди, которые желали уничтожить своих врагов, предпочитали засады, а не судебные слушания. Возможностей для второго способа было столь же много, но случаи решения дела в суде были крайне редкими.

Богачи, жившие в классической Греции, не облагались непосильными прямыми налогами, а их средневековые коллеги были отлично защищены от фискальных требований территориальных и национальных владык. Как и первые, бюргеры полунезависимых гильдейских городов не ощущали постоянной опасности быть арестованными, допрошенными, пытаемыми или лишенными собственности по приказу чиновников столичной бюрократии. Да, средневековые торговые караваны задерживали и грабили по дороге; но за стенами городов ремесленники и купцы ощущали себя в безопасности и не дрожали за свою жизнь и собственность.

Европейские абсолютные монархи интриговали и убивали людей столь же безжалостно, как и их восточные коллеги. Однако их власть казнить и подвергать своих подданных конфискациям была ограничена владельцами земель, церковью и городами, автономию которых самодержавные монархи могли ослабить, но никак не уничтожить. Кроме того, представители новых централизованных правительств хорошо понимали преимущества развития новых, капиталистических форм мобильной собственности. Вырастая из аграрного порядка, который они не могли ни контролировать, ни эксплуатировать гидравлическим способом, западные государи охотно защищали коммерческих и промышленных капиталистов, постоянно увеличивающееся богатство которых все больше и больше способствовало процветанию их защитников.

Владыки же гидравлического общества, наоборот, опутывали своей фискальной сетью всю страну и ее аграрную экономику. И у них не было особых причин поддерживать капиталистов, живших в городе, как это делали западные государи постфеодальной эпохи. В лучшем случае они относились к капиталистическим предприятиям в своих городах как к полезному злу. А в худшем – стригли и обдирали капиталистический бизнес, как липку.