Роберт Джордан
Колесо Времени. Книга 3. Дракон Возрожденный

Братья и сестры дрались небольшими стаями, по трое-четверо, уворачиваясь от похожих на косы мечей и топоров с шипами на обухах; они, оскалив зубы, бросались на врагов и рвали клыками подколенные сухожилия, а после перегрызали горло упавшей добыче. Не было чести в такой битве, как не было в ней ни славы, ни пощады. Волки пришли не ради битвы, а для того, чтобы убивать. Юный Бык присоединился к одной из стай, и сталь топора заменяла ему клыки.

Он больше не думал о сражении, что шло вокруг. Был лишь троллок, которого он и его братья-волки отсекали от остальных и валили наземь. Потом будет следующий, и еще один, и еще, пока не останется ни одного Испорченного. Ни здесь, ни где бы то ни было. Перрин ощутил тягу отбросить топор и сражаться зубами, бегая на четырех лапах, как его братья. Нестись через высокие горные перевалы. Гнаться за оленем, утопая по брюхо в рыхлом снегу. Бежать наперегонки с холодным ветром, треплющим мех. Он рычал вместе с братьями, и троллоки под его желтоглазым взглядом выли от страха даже больше, чем перед другими волками.

Внезапно Перрин осознал, что в низине больше не осталось ни единого троллока, хотя и чувствовал, как братья преследуют сбежавших. Где-то там, в темноте, стая из семерых избрала иную добычу. Один из Нерожденных бежал к своему твердолапому четырехногому – своему коню, подсказала какая-то отдаленная часть Перрина, – и братья устремились следом за ним, носы были наполнены его чуждым запахом, духом самой смерти. Мысленно он был с ними, видел их глазами. Когда волки приблизились, Нерожденный развернулся, сыпля проклятиями. Его черный клинок и черное облачение были подобны ночи, но именно ночью охотятся братья и сестры Юного Быка.

Пал первый из собратьев, и Юный Бык зарычал, пронизанный его смертной мукой, однако остальные окружили Нерожденного, накинулись на него. Погибли еще братья и сестры, но, даже умирая, они, вцепившись челюстями, помогли повалить Нерожденного. Теперь тот отбивался, пустив в ход зубы, рвал глотки, ногтями полосовал шкуру и плоть не хуже твердых клыков, что носят двуногие, однако собратья терзали его даже в момент своей гибели. Наконец одинокая сестра высвободилась из груды еще содрогающихся тел и пошла прочь, скособочившись и пошатываясь. Утренняя Дымка, так ее звали, но, как то свойственно всем именам волков, оно было чем-то бо́льшим, нежели просто словами: в нем виделось морозное утро, когда налетающий спозаранку кусачий снег предвещает дневной снегопад и в долине завитки густого тумана, что кружит и уносит ветер, в резких порывах которого чуется предвестие доброй охоты. Вскинув голову, Утренняя Дымка взвыла на скрытую облаками луну, оплакивая погибших собратьев.

Юный Бык тоже запрокинул голову и завыл, скорбя вместе с ней.

Когда он опустил голову, на него смотрела Мин.

– Перрин, с тобой все в порядке? – спросила девушка нерешительно. На щеке у нее красовался синяк, а рукав куртки свисал наполовину оторванным. В одной руке она сжимала дубинку, в другой – кинжал. Дубинка и кинжал были в налипшей шерсти и испачканы в крови.

Перрин видел, что все смотрели на него, все, кто еще оставался на ногах. Лойал, устало опиравшийся на свой длинный посох. Шайнарцы, которые несли своих раненых, неспособных идти сами, вниз, где над одним из лежавших воинов уже склонилась Морейн и рядом с нею возвышался Лан. Даже Айз Седай повернула голову в сторону Перрина. Пылающие деревья, словно огромные факелы, заливали низину дрожащим светом. Везде валялись мертвые троллоки. Меньше половины шайнарцев стояли на ногах, остальные, погибшие и раненые, лежали на земле, и среди них там и тут виднелись тела его собратьев. Так много…

Перрин поймал себя на желании завыть снова. С неистовостью он отгородился от волков, мысленно возводя барьер между ними и собой, стремясь отсечь поток образов и эмоций, но те продолжали просачиваться. Однако в конце концов он перестал чувствовать волков, ощущать их боль и ярость, желание охотиться на Испорченных или бежать за… Перрин вздрогнул, встряхнулся. Огнем полыхала рана на спине, ободранное плечо словно побывало на наковальне под ударами молота. Босые ноги, исцарапанные и в ушибах, нещадно ныли. Повсюду был запах крови. Запах троллоков и смерти.

– Я… Со мной все в порядке, Мин.

– Ты славно бился, кузнец, – сказал Лан. Страж поднял над головой меч, все еще окровавленный. – Тай’шар Манетерен! Тай’шар Андор!

Истинная кровь Манетерен. Истинная кровь Андора.

Шайнарцы – те немногие, кто еще имел силы стоять, – воздели свои клинки и поддержали Лана:

– Тай’шар Манетерен! Тай’шар Андор!

Лойал кивнул и добавил:

– Та’верен.

Смутившись, Перрин опустил глаза. Лан уберег его от вопросов, на которые он не хотел отвечать, и воздал ему незаслуженные почести. Другие не поняли. Перрин задавался вопросом, что бы они сказали, если бы знали правду. Мин подошла ближе, и он пробормотал:

– Лея погибла. Я не смог… Самую малость не успел.

– Ничего бы не изменилось. Ты и сам это знаешь, – тихо сказала Мин. Она наклонилась, чтобы взглянуть на его спину, и скривилась. – Морейн займется тобой. Она Исцеляет тех, кого может.

Перрин кивнул. До пояса вся спина была липкой от подсыхающей крови, но, несмотря на боль, он едва обращал на это внимание.

«О Свет, на этот раз я едва вернулся. Нельзя допустить, чтобы такое повторилось. И я этого не хочу. Больше никогда!»

Но когда он был с волками, все было совсем иначе. Ему ведь даже не приходило в голову беспокоиться, что незнакомцы пугаются его большого роста. И никто не думал, что он тугодум, лишь потому, что он старается быть осторожным. Волки знали друг друга, даже если раньше никогда не встречались, и с ними он был волком среди волков.

«Нет! – Его руки сжали рукоять топора. – Нет!»

Перрин вздрогнул, когда неожиданно заговорил Масима.

– Это был знак, – заявил шайнарец, поворачиваясь кругом и обращаясь ко всем. На обнаженных руках и груди у него темнела кровь – сражался он в одних штанах, – и вдобавок Масима прихрамывал, но неистовый огонь в его взоре пылал сильнее, чем когда-либо прежде. Намного сильнее. – Знак, призванный укрепить нашу веру. Даже волки явились сражаться за Дракона Возрожденного. В час Последней битвы лорд Дракон призовет даже зверей лесных биться на нашей стороне. Это знак нам. Знак идти вперед. Лишь приспешникам Темного не по пути с нами.

Двое шайнарцев кивнули.

– Захлопни растреклятый рот, Масима! – рявкнул на него Уно. Похоже, он был цел и невредим, но ведь Уно сражался с троллоками еще до рождения Перрина. Все же и он едва не валился с ног от усталости, и лишь нарисованный глаз на его повязке выглядел бодро. – Мы выступим тогда, когда лорд Дракон нам прямо об этом скажет, и не растреклятой минутой раньше! И вы, ублюдочные овцеголовые фермеры, не смейте этого забывать! – Одноглазый посмотрел на возрастающее число солдат, которыми занималась Морейн, – даже после ее манипуляций мало кто из них был способен хотя бы на такую малость, как сесть, – и покачал головой. – По крайней мере, у нас найдется, чем согреть раненых, – тут в достатке проклятых волчьих шкур.

– Нет! – Горячность в голосе Перрина нескрываемо удивила шайнарцев. – Волки сражались за нас, и мы похороним их вместе с нашими павшими.

Уно нахмурился, открыл рот, словно собираясь возразить, но Перрин впился в него немигающим желтоглазым взглядом. Шайнарец первым опустил глаза и кивнул.

Снова сконфуженный, Перрин прочистил горло, в то время как Уно приказывал шайнарцам, кому позволяли раны, собрать мертвых волков. Мин поглядывала на Перрина искоса, как она поступала, когда видела вокруг кого-то знаки.

– А где Ранд? – спросил он у девушки.

– Бродит там, в темноте, – ответила Мин, кивком указав на уходящий вверх склон и по-прежнему не отводя взора от Перрина. – Ни с кем не желает разговаривать. Просто сидит там и рявкает на каждого, кто к нему подходит.

– Со мной поговорит, – сказал Перрин.

Девушка последовала за ним, стараясь убедить, что сначала ему стоит показать свои раны Морейн.

«О Свет, что же видит Мин, когда смотрит на меня? Нет, не желаю этого знать».

Ранд сидел на земле, привалившись спиной к стволу низкорослого дуба, там, куда уже не доходил свет от пылающих деревьев. Глядя в пустоту, он обхватил себя руками, сунув ладони под красную куртку, словно страдал от холода. Он как будто и не заметил, как подошли Перрин и Мин. Девушка уселась рядом с ним, но Ранд не пошевелился, даже когда она положила ладонь ему на руку. И даже здесь Перрин чуял кровь, и не только свою.

– Ранд… – начал он, однако тот прервал его:

– Знаешь, что я делал во время битвы? – По-прежнему устремив взор куда-то вдаль, Ранд будто разговаривал с ночью. – Ничего! Ничего стоящего. Поначалу, как ни тянулся, я Истинного Источника коснуться не сумел, достать до него не мог. Он все время ускользал. Затем, когда наконец я ухватился за него, то решил поразить их всех огнем, спалить всех троллоков и Исчезающих. А что вышло? Я лишь сумел поджечь несколько деревьев. И все! – Ранд затрясся в горьком беззвучном смехе, потом перестал смеяться, и лицо его искривилось в гримасе боли. – Саидин наполняла меня, я уже думал – взорвусь, точно фейерверк. Мне нужно было направить ее куда-нибудь, избавиться от нее, пока она не выжгла меня… И тут мне пришла мысль обрушить гору и похоронить под ней троллоков. И я уже почти попытался это сделать. Вот какой была моя битва. Не с троллоками – а с самим собой, чтобы гора всех нас не похоронила под собой.

Мин послала Перрину исполненный боли взгляд, словно моля о помощи.

– Мы… разделались с ними, Ранд, – произнес Перрин. Он содрогнулся при мысли обо всех раненых – там, в низине. И о мертвых. «Лучше уж так, чем гора, рухнувшая нам на головы». – Ты нам не понадобился.

Ранд прислонился к дереву затылком, закрыл глаза.

– Я чувствовал их приближение, – сказал он едва слышно. – Только не знал, что это. От них ощущение – как от порчи на саидин. А саидин – она всегда там, взывает ко мне, поет мне. И когда я понял разницу, то уже кричал Лан, предупреждая нас. Если б я только умел контролировать это, я бы поднял тревогу раньше, они бы и близко подойти не успели. Но чаще всего, когда мне и в самом деле удается коснуться саидин, я совсем не понимаю, что делаю. Ее поток прямо-таки смывает меня. И все же я мог хотя бы предупредить всех.

Чувствуя себя неловко, Перрин переступил с ноги на ногу; ушибы и ссадины болели.

– Мы и так были предупреждены. – Он понимал, что этими словами словно пытается убедить самого себя.

«Я бы тоже мог поднять тревогу, если бы поговорил с волками. Они знали, что в горах появились троллоки и Исчезающие. Они пытались сообщить мне».

Но Перрин терялся в догадках: если бы он не удерживал волков за пределами своего разума, не случилось бы так, что теперь он бегал бы вместе с ними? Тот человек, Илайас Мачира, также способный говорить с волками, он-то постоянно был с ними, хотя в то же время, по-видимому, не забывал, что он человек. Но он так и не объяснил Перрину, как этого добился, да и не видел его Перрин уже давно.

Скрип камней под ногами возвестил о том, что сюда идут два человека, и завихрение воздуха донесло до Перрина их запах. Впрочем, он выказал достаточную осторожность и не называл имен, пока Лан и Морейн не подошли настолько, чтобы их узнал в сумраке и человек с обычным зрением.

Страж вел Айз Седай под руку, как будто пытаясь поддержать женщину, но так, чтобы она о том не догадалась. Лицо у Морейн осунулось, в глазах читалась усталость, в одной руке она несла небольшую, потемневшую от времени фигурку женщины, вырезанную из драгоценной поделочной кости. Перрин знал, что это ангриал, реликт Эпохи легенд, позволяющий Айз Седай без опаски направлять больше Силы, чем она сумела бы в одиночку. То, что Морейн воспользовалась им для Исцеления, красноречиво говорило о том, как сильно она устала.

Мин встала, желая помочь Морейн, но Айз Седай жестом остановила ее.

– Всех остальных я осмотрела, – сказала она Мин. – Когда закончу здесь, то смогу отдохнуть.

Стряхнув заодно и руку Лана, Морейн, сосредоточенно нахмурившись, провела прохладной ладонью по кровоточащему плечу Перрина, затем вдоль раны на спине. От ее прикосновения по коже у него пробежало покалывание.

– Все не так плохо, – сказала она. – Ушиб плеча глубок, но ранения поверхностные. Приготовься. Больно не будет, но…

Ему всегда было неуютно, когда он знал, что кто-то рядом направляет Единую Силу, и еще хуже он себя чувствовал, если при этом подобное действие как-то затрагивало его самого. Тем не менее пару раз такое бывало, поэтому Перрин полагал, что имеет представление о последствиях воздействия Единой Силы, однако тогда Исцеление было незначительным, Морейн просто избавила его от усталости, когда не могла допустить, чтобы он выбился из сил. Те случаи не имели ничего общего с этим.

Внезапно Перрину показалось, что взор Айз Седай проникает внутрь его, пронзает его насквозь. Силясь вздохнуть, он едва не выронил свой топор. Перрин чувствовал, как расползается кожа у него на спине, мышцы будто извиваются, растягиваются, снова сплетаясь заново воедино. Его плечи судорожно задрожали, глаза застлал туман. Холод обжег до костей, затем проник еще глубже. У него возникло такое чувство, словно он куда-то двигается, падает, летит; Перрин не взялся бы ответить, что именно это было, однако по ощущениям его как будто несло – невесть каким образом, невесть куда и с громадной скоростью. Минула целая вечность, пока мир вокруг него снова не обрел привычную четкость. Морейн отступила на шаг, пошатнулась, едва не упала, но Лан успел подхватить ее под руку.

Изумленно раскрыв рот, Перрин смотрел на свое плечо. Раны и синяки исчезли, боли поубавилось. Он осторожно повернулся, изогнулся, но боль в спине тоже утихла. Ноги перестали ныть; ему незачем было смотреть – он и так знал, что ссадин и синяков больше не было. В желудке у Перрина громко заурчало.

– Тебе нужно поскорее поесть, – сказала юноше Морейн. – Для этого Исцеления немалая часть сил была взята у тебя самого. Тебе необходимо их восстановить.

Голод – и образы пищи – уже занимал мысли Перрина. Добрый кусок говядины, непрожаренный, с кровью, оленина и баранина и… Усилием воли он заставил себя не думать о мясе. Лучше он раздобудет те корешки, которые в жареном виде пахли как репа. Его желудок протестующее заворчал.

– У тебя даже шрама не осталось, кузнец, – сказал позади него Лан.

– Большинство раненых волков сами ушли в лес, – сказала Морейн, разминая спину сжатыми в кулак руками и потягиваясь, – но тех, кого смогла отыскать, я Исцелила. – Перрин бросил на нее испытующий взгляд, но она, казалось, просто вела разговор. – Возможно, явились они сюда по своим собственным причинам, но без них, похоже, мы все были бы мертвы.

Перрин неловко переступил с ноги на ногу и опустил взгляд.

Айз Седай потянулась к синяку на щеке Мин, но девушка сделала шаг назад:

– Мне почти не больно, а вы устали. У меня и похуже бывало, когда я просто спотыкалась.

Морейн улыбнулась и опустила руку. Лан аккуратно, но крепко взял Айз Седай под локоть; ее слегка пошатывало.

– Очень хорошо. А как ты, Ранд? Не ранен? Даже малейшая царапина, нанесенная мечом мурддраала, способна привести к смерти, и порой троллочьи клинки почти так же опасны.

Перрин только сейчас заметил влажное пятно на одежде Ранда.

– Ранд, да у тебя куртка намокла, – промолвил он.

Ранд вытянул правую руку из-под куртки: ладонь была в крови.

– Это не мурддраал, – сказал он, с отсутствующим видом уставившись на свою руку. – Даже не троллок. Открылась рана, которую я получил в Фалме.

Морейн зашипела и, вырвав руку из хватки Лана, припала на колени возле Ранда. Откинув полу куртки, она изучала рану. Саму рану Перрин не видел, потому что Морейн заслонила ее головой, но сейчас запах крови стал сильнее. Руки Айз Седай сместились, и Ранд сморщился от боли.

– «Кровь Дракона Возрожденного на скалах Шайол Гул освободит человечество от Тени». Разве не так гласят пророчества о Драконе? – произнес он.

– Кто тебе это сказал? – требовательно спросила Морейн.

– Доставили бы меня сейчас к Шайол Гул, – вяло сказал Ранд, – с помощью Путевых врат или Портального камня, и можно всему положить конец. Не будет больше смертей. Не будет больше снов. Больше не будет.

– Будь все настолько просто, – угрюмо сказала Морейн, – я бы так или иначе это осуществила, но не все в Кариатонском цикле следует воспринимать буквально. На одно, о чем говорится прямо, приходится десять пророчеств, которые могут иметь сотни различных толкований. Не думай, что ты вообще что-то знаешь из того, что должно случиться, пусть даже кто-то пересказал тебе все пророчества до единого. – Она примолкла, будто собираясь с силами. Стиснув ангриал в кулаке, Айз Седай свободной рукой скользнула по раненому боку Ранда, как будто там не было крови. – Потерпи.

Вдруг Ранд широко распахнул глаза и сел, прямой, как натянутая струна. Он судорожно, задыхаясь, втягивал воздух, вздрагивая и глядя перед собой. Перрин, когда его Исцеляли, думал, что процедура длилась едва ли не вечность, но через несколько мгновений Морейн позволила Ранду прислониться спиной к дубу.

– Я сделала… все, что в моих силах, – промолвила она, едва шевеля губами. – Все, что могла. Но будь осторожен: рана может открыться вновь, если…

Голос ее затих, и Морейн стала заваливаться на землю.

Ранд поймал ее, но рядом в мгновение ока оказался Лан и подхватил Морейн. Когда она оказалась на руках Стража, на его лице на миг отразилось чувство столь близкое к нежности, какого Перрин и не ожидал увидеть у Лана.

– Вымоталась, – сказал Страж. – Она позаботилась обо всех, но нет никого, кто избавил бы от усталости ее. Пойду уложу ее в кровать.

– Есть Ранд, – нерешительно промолвила Мин, но Страж покачал головой:

– Нисколько не сомневаюсь, что ты готов попробовать, овечий пастух, – сказал Лан, – но тебе известно так мало, что с тем же успехом ты можешь как помочь ей, так и убить ее.

– Верно, – заметил Ранд с горечью. – Мне доверять нельзя. Льюс Тэрин Убийца Родичей сгубил всех близких. Быть может, и я натворю таких же бед под конец.

– Не раскисай, овечий пастух, – строгим тоном сказал ему Лан. – Твои плечи – опора всему миру. Помни: ты – мужчина, и делай то, что должно быть сделано.

Ранд поднял взгляд на Стража, и, как ни удивительно, вся его горечь словно исчезла.

– Я стану сражаться в полную силу, – сказал он. – Потому что, кроме меня, больше некому, и это должно быть сделано, и в этом – мой долг. Я буду биться, но не обязан любить то, чем я стал. – Он закрыл глаза, как будто засыпая. – Я буду сражаться. Сны…

Лан какое-то время пристально глядел на него, потом кивнул. Страж поднял голову и поверх лежащей у него на руках Морейн посмотрел на Перрина с Мин:

– Уложите его в постель, да и сами хоть немного поспите. Нам понадобится составить план, и одному Свету ведомо, что случится дальше.

Глава 6. Охота начинается

Перрин не надеялся уснуть, но желудок, набитый холодным рагу – его решимость по отношению к корешкам испарилась сразу, как в нос ударил запах остатков ужина, – и засевшая в костях усталость уложили юношу на кровать. Если он и видел сны, то не запомнил их. Проснулся Перрин оттого, что его тряс за плечи Лан, представший в лившемся через открытую дверь свете зари тенью в лучистом ореоле.

– Ранд пропал, – только и сказал Лан и спешно, почти бегом, ушел, но и этих слов было более чем достаточно.

Перрин, зевая, заставил себя сползти с кровати и торопливо оделся на утреннем холодке. Выйдя из хижины, он обнаружил снаружи лишь горстку шайнарцев, которые с помощью своих лошадей отволакивали тела троллоков в лес, и по тому, как двигалась бо́льшая часть солдат, было понятно, что им не помешало бы как следует отлежаться. Исцеление отбирает силы, и, чтобы восстановить их, телу нужно время.

Желудок у Перрина требовательно заворчал, и он заинтересованно принюхался к ветерку в надежде, что кто-то уже занялся стряпней. Он готов был слопать те похожие на репу коренья даже сырыми. Но нос Перрина обнаружил лишь застоялый смрад убитого мурддраала, вонь мертвых троллоков, запахи людей, живых и павших, лошадей и деревьев. И погибших волков.

Избушка Морейн, стоявшая на противоположном склоне низины-чаши, выглядела местом притяжения всех и вся. Вот внутрь забежала Мин, через пару-тройку мгновений оттуда вышел Масима, за ним – Уно. Одноглазый скрылся за деревьями, рысцой припустив к крутой скальной стене позади хижины, в то время как второй шайнарец стал, прихрамывая, спускаться по склону.

Перрин направился к избушке. Когда он шлепал вброд через мелкий ручей, то ему повстречался Масима. Лицо шайнарца было измученным, шрам на щеке стал заметнее, а глаза запали даже глубже обычного. Посреди ручья тот неожиданно поднял голову и схватил Перрина за рукав куртки.

– Ты из одной с ним деревни, – хрипло сказал Масима. – Ты должен знать. Почему лорд Дракон покинул нас? Какой грех мы совершили?

– Грех? О чем ты говоришь? Куда бы там Ранд ни отправился, это вовсе не из-за того, что вы что-то там сделали или не сделали.

Ответ ни в коей мере не удовлетворил Масиму; он не отпускал рукав Перрина и вглядывался ему в лицо, словно надеялся увидеть там ответы. Ледяная вода начала просачиваться в левый сапог Перрина.

– Масима, – произнес он осторожно, – что бы ни сделал лорд Дракон, это случилось согласно его замыслам. Лорд Дракон не оставил бы нас.

«Или оставил бы? Будь я на его месте, поступил бы так?» – подумал Перрин.

Масима медленно кивнул:

– Да. Да, теперь я все понял. Он в одиночку вышел в мир, чтобы разнеслась весть о его явлении. Мы тоже должны нести эту весть. Да. – Он похромал через ручей, бормоча что-то себе под нос.

Хлюпая через шаг, Перрин поднялся к избушке Морейн и постучал в дверь. Никто не откликнулся. Поколебавшись немного, он вошел.

Прихожая, где ночевал Лан, была столь же проста и аскетична, как и хижина самого Перрина: грубо сколоченная кровать у одной стены, несколько колышков, на которых обитатели избушки развешивали свои пожитки, и одна полка. Через открытую дверь проникало не так уж и много света, а кроме него, комнатку освещали лишь неказистые светильники на полке – лучины из маслянистой смолёнки, воткнутые в трещины обломков камней. От них поднимались тонкие струйки дыма, туманным облаком скапливающегося под крышей. Нос Перрина невольно сморщился от смолистого запаха горящего дерева.

Макушкой Перрин едва не доставал низкого потолка, а вот Лойал почти упирался в него головой, хотя и сидел в изножье кровати Лана. Стараясь занять поменьше места, огир даже подтянул колени. Увенчанные кисточками уши беспокойно подергивались. Мин сидела скрестив ноги на земляном полу рядом с дверью, ведущей в комнату Морейн, сама же Айз Седай в раздумьях ходила туда-сюда. Должно быть, то были мрачные думы. Доступное ей пространство укладывалось в три шага, но она решительно промеряла его вновь и вновь, и энергичность ее быстрой поступи шла вразрез со спокойствием, которое выражало ее лицо.

– По-моему, Масима сходит с ума, – сказал Перрин.

– А когда-нибудь он был в здравом уме? – фыркнула Мин.

Морейн повернулась к Перрину, поджав губы.

– Неужели Масима – самое важное из того, о чем ты думаешь этим утром, Перрин Айбара? – сказала она тихим голосом. Слишком тихим.

– Нет. Мне бы знать, когда ушел Ранд и почему. Видел ли кто, как он уходил? Хоть кто-то знает, куда он отправился? – Перрин заставил себя взглянуть Айз Седай в глаза так же твердо и спокойно, как и она. Это оказалось не так-то просто. Пусть он превосходил ее ростом, но она-то была Айз Седай. – Не ваша ли тут вина, Морейн? Не вы ли держали его в узде, пока он не утратил всякое терпение и не решил идти куда угодно, делать хоть что-то, лишь бы не сидеть сиднем?

Уши у Лойала встали торчком, и он украдкой сделал толстым пальцем предостерегающий знак.

Слегка склонив голову набок, Морейн вонзила испытующий взгляд в Перрина, и он изо всех сил старался не опустить взор.

– Я здесь ни при чем, – промолвила Айз Седай. – Он ушел где-то среди ночи. Когда, как и почему – я еще надеюсь узнать.

Плечи Лойала расслабленно поникли – он испустил тихий вздох облегчения. Тихий для огира, а так звук походил на шипение, с каким взлетает пар, когда раскаленное докрасна железо охлаждают в чане с водой.

– Никогда не серди Айз Седай, – прошептал Лойал, очевидно себе под нос, но услышали его все. – «Лучше обнять солнце, чем разгневать Айз Седай».

Мин чуть склонилась вперед и протянула Перрину сложенный лист бумаги:

– Ночью, после того как мы уложили Ранда в постель, Лойал ходил его проведать, и тот попросил у него ручку, бумагу и чернила.

Огир дернул ушами и нахмурился так, что длинные его брови свесились до самых щек.

– Не знал я, что он задумал. Не знал.

– Мы это понимаем, – сказала Мин. – Лойал, никто тебя ни в чем не обвиняет.

Морейн нахмурилась, глядя на письмо, но не стала мешать Перрину, когда тот читал. Послание было написано рукой Ранда.

То, что я делаю, я делаю потому, что другого выхода нет. Он вновь преследует меня, и, думаю, в этот раз один из нас должен умереть. Но моим спутникам незачем погибать вместе со мной. Слишком многие уже отдали за меня жизнь. Я тоже умирать не желаю и, если у меня получится, постараюсь остаться в живых. Во снах кроется смерть и ложь, но в них есть также и правда.

На этом письмо заканчивалось, подписи не было. Перрину не было нужды гадать, кого имел в виду Ранд под словом «он». Для Ранда, для всех них им мог быть только один – Ба’алзамон.

– Ранд оставил записку там, подсунул под дверь, – сказала Мин напряженным голосом. – Взял кое-что из старой одежды, которую шайнарцы вывесили на просушку, а еще свою флейту и лошадь. Немного съестных припасов, и ничего больше, насколько нам известно. Никто из часовых не видел, как он ушел, а ведь прошлой ночью они бы не пропустили и крадущейся мыши.

– А если бы и заметили? Тогда что? – спокойно сказала Морейн. – Неужели кто-то из них встал бы на пути лорда Дракона? Или хотя бы окликнул его? Найдутся такие, кто – Масима, к примеру, – горло себе перережет, если так велит им лорд Дракон.

Настала очередь Перрина сверлить взглядом Айз Седай.

– А вы ждали чего-то другого? Они поклялись следовать за ним. Света ради, Морейн, он бы никогда не назвал себя Драконом, если бы не вы. Чего же вы от них ждете? – Она молчала, и дальше Перрин говорил уже тише: – Вы верите, Морейн? Верите, что он действительно Дракон Возрожденный? Или просто считаете, что он из тех, кого вы можете использовать, пока Единая Сила не убьет его или не сведет с ума?

– Спокойнее, Перрин, – сказал Лойал. – Не кипятись так.

– Я успокоюсь, когда она мне ответит. Ну так что же, Морейн?

– Он тот, кто он есть, – коротко ответила она.

– Вы говорили, что Узор в конце концов вынудит Дракона выйти на верный путь. Не это ли случилось, или же он всего лишь пытается от вас удрать? – На какое-то мгновение Перрин подумал, что зашел слишком далеко – темные глаза Айз Седай блеснули гневом, – но и сдавать назад он был не намерен. – Так что?

Морейн глубоко вздохнула:

– Вполне возможно, что все предначертано Узором, однако я не предполагала, что ему суждено уйти в одиночку. Он владеет огромной мощью, но, несмотря на это, во многих отношениях Ранд беззащитен, как дитя, и столь же мало знает мир вокруг. Да, направлять он способен, но не всегда ему удается призвать Единую Силу, и, даже обратившись к ней, нередко он не знает, что ему делать с ее потоком, как его контролировать. И если он не научится управлять Силой, то сойти с ума не успеет – прежде она сама уничтожит его. Но ему еще столь многому нужно учиться. Ранд желает бегать, не обучившись ходить.

– Вы играете словами, Морейн, и уводите по ложным следам, – фыркнул Перрин. – Если он, как вы выразились, тот, кто он есть, разве вам не приходило в голову, что он лучше вас знает, как ему поступать?

– Он тот, кто он есть, – повторила она твердо, – но я должна сохранить ему жизнь, раз ему предопределено что-то осуществить. Мертвым ему не исполнить пророчеств, и даже если он сумеет избежать приспешников Тьмы и отродий Тени, есть тысячи других, готовых убить его. Все сказанное – лишь намек на сотую часть того, кто он есть. Но если это все, с чем он может столкнуться, я бы и вполовину так не беспокоилась, как сейчас. Нельзя сбрасывать со счетов Отрекшихся.

В углу раздался стон Лойала; Перрин вздрогнул и по привычке забормотал:

– «Темный и все Отрекшиеся заточены в Шайол Гул…»

Однако Морейн не дала ему закончить:

– Печати слабеют, Перрин. Некоторые из них сломаны, хотя об этом мир не знает. Не должен знать. Отец Лжи не на свободе. Пока еще. Но поскольку печати поддались и все больше ослабевают, кто из Отрекшихся уже смог вырваться? Ланфир? Саммаэль? Асмодиан? Или Бе’лал, или Равин? Или сам Ишамаэль, Предавший Надежду? Всего их было тринадцать, Перрин, и они были скованы печатями, а не стенами узилища, в котором удерживается Темный. Тринадцать самых могучих Айз Седай, что жили в Эпоху легенд, и слабейший из них сильнее десятка сильнейших Айз Седай наших дней, а самый невежественный владеет всеми знаниями Эпохи легенд. И все они, каждый мужчина, каждая женщина, отринули Свет и предали свои души Тени. Что, если они освободились и поджидают его? Я не позволю им его заполучить.

Перрин вздрогнул – отчасти из-за ледяной стали в ее последних словах, отчасти из-за мыслей об Отрекшихся. Он и мысли допускать не желал хотя бы об одном Отрекшемся, который свободно разгуливает по миру. Этими именами пугала мать, когда он был маленьким. «За мальчиками, которые матерям не говорят правду, приходит Ишамаэль. А тех мальчиков, которые не ложатся спать, когда положено, в ночи подстерегает Ланфир». И то, что он стал взрослым, не сильно умеряло страхи – не теперь, когда он узнал, что все они реальны. Не теперь, когда Морейн сказала, что они, быть может, освободились.

– Заточены в Шайол Гул, – прошептал Перрин, мечтая верить в это, как прежде. Снедаемый тревогой, он перечитал письмо Ранда. – Сны. Он и вчера о снах говорил.

Шагнув к Перрину, Морейн впилась взглядом ему в лицо:

– Сны?

Вошли Лан и Уно, но Морейн жестом велела им молчать. В маленькой комнатушке стало совсем тесно: пять человек, да еще и огир вдобавок.

– Что за сны снились тебе в последние несколько дней, Перрин? – Все его уверения, что с его снами все было в порядке, она пропустила мимо ушей. – Рассказывай, – настаивала Морейн. – У тебя были необычные сны? Какие именно? Говори! – Айз Седай впилась в юношу взглядом, вытягивая из него слова, словно кузнечными клещами.