Жан Лавлейс
На обочине мироздания

– Дядя Хосе, вы ведь не позволите юным дамам оказаться обманутыми подлым обольстителем в маске добропорядочного юноши? – говорила рассудительно Иглесиас, добиваясь комментария умудренного опытом дворецкого, даже Мари было интересно услышать его слова.

– И вам не жаль своего старика? – поинтересовался с непринужденной усмешкой в голосе Леон, лимузин мчался у ближней к морю линии домов, первые этажи которых были заставлены шумными кафе и ресторанами, веранды под тканевыми зонтиками имелись и на чистых пляжах.

– Было бы и вправду очень интересно услышать ваше мнение, дядя Хосе, – прервала молчание, наконец, полная искренности Мари, своим веснушчатым носом приблизившись к окну возле себя, сразу за которым в тени липовой аллеи протянулись ряды магазинчиков с широкими витринами.

– Этот манерный юноша тоже произвел на меня приятное впечатление, но мне все еще трудно поверить, что ему хватило одного взгляда, чтобы решить нашу проблему, – признался просто Леон де Виньялес, засматриваясь на выстроившиеся в порту силуэты грозных эсминцев под трехцветными полотнищами флагов. – Хотя если я ошибаюсь, и этот подлец вознамериться сделать что-то очень нехорошее моим дорогим господам, то он будет вынужден встретиться с отставным разведчиком, – добавил с шутливой угрозой Хосе, заставив обеих подруг позади себя звонко рассмеяться.

Лимузин оставил центральный проспект, на вершине которого за пальмовой аллеей сада возвышался фасад губернаторского дворца, где с момента провозглашения независимости архипелага располагалась мэрия Руана, и в перерывах между отпусками и светскими приемами трудился старательно над благом островного народа Алехандро Иглесиас.

– Знаете, ведь Мари следует обязательно навестить папеньку, – сказала Исабель, думая прежде всего о том, как бы устроить встречу своей подруги и их нового знакомого, умудренный опытом дворецкий и Мари сразу распознали это в ее словах.

– Я ведь уже слышал о сегодняшней вечеринке, не думаю, что господин Леклер был бы рад об этом узнать, – уверял Хосе, в продолговатом боковом зеркале возле него нашли свое отражение удаляющиеся громады трех небоскребов, фигуры обелисков наливались отраженным от водной ряби лучами света.

– Сеньорита Исабель права, я так давно не появлялась в их доме, – призналась Мари, взгляд ее бездонных голубых глаз выражали доверие к словам дорогой подруги, и этот прием тоже был хорошо известен дворецкому еще по ее отцу.

– Надеюсь, господин мэр найдет время сообщить об этом визите моему шефу, – сдался на своих условиях Хосе, понимая, что шестнадцатилетняя Мари уже не ребенок, которого он все еще видел в ней.

– Для меня вы все еще волшебник, – заверила восторженно Леклер.

В следующие пару минут гротескный лимузин вскарабкался на правую оконечность бухты по извилистому серпантину, где над ровными рядами улиц в гордом одиночестве среди зеленых лугов возвышался двухэтажный особняк Леклеров в старом колониальном стиле. Каменные колонны на манер английских дворцов обрамляли пышные натянутые над чайными беседками бархатные полотнища, а в фасаде угадывались присущие готическим испанским церквям черты, дорога переднего двора между ухоженными лужайками за калиткой была вымощена песчаником.

– Ничего не поменялось в ваше отсутствие? – обратился с ласковой улыбкой к своей госпоже дворецкий.

– Даже фонтан работает исправно, – заметила удивленно из окон машины Мари, лимузин остановился в двадцати шагах от крыльца, обходительный Хосе, выйдя из машины, поспешил отворить задние двери.

– Дорогая, прислуга потрудилась даже выстричь траву и высадить сиреневые агератумы, – восторженно сообщила неравнодушная к цветам Исабель, зная, что Леклер не слишком в них разбирается, густые пятна крошечных лепестков колыхались прямо у ее ног.

– Прислугу сегодня я уже распорядился отпустить, чтобы у вас было время вновь привыкнуть к дому, – сказал своей госпоже внимательный дворецкий, Хосе хорошо помнил, насколько сильно Мари стеснялась прислуги, от чего при случайной встрече с кем-то из их числа часто робела.

Беспечные подруги подбежали к крыльцу дома, в то время как Леон за их спинами одним нажатием на экран смартфона открыл главные двери и зажег огни фонарей и люстр во всех помещениях. Леклер в однотонном платье на своих хрупких плечах повела за собой Иглесиас, и они, миновав лестницу главного холла перед гостиной, оказались у дверей комнаты Мари, словно бы эта сцена происходила много лет назад, когда они были совсем еще детьми.

– Словно весь Руан уместился в этой комнатке, – призналась гостья в пестром платье, предвосхитив тот миг, когда ее подруга откроет двери, и они вдвоем окажутся посреди продолговатого зала, сдержанное убранство которого нисколько не изменилось за прошедший год.

– Будто бы и не было этой вечности вдали от дома, – выговорила восторженно Мари, сделав несколько шагов к отглаженным шторам из роскошных тканей, и отворила высокое от самого паркетного пола окно с деревянными рамами, за которым находился милый балкончик с решетчатой оградкой, точно как в городах старого света.

– Дядя Хосе, – окликнула ребячески дворецкого на лужайке перед домом Леклер, тот в темном пиджаке на своих плечах помахал рукой в ответ.

– Он знал, что ты непременно выйдешь сюда, – заверила с ласковой усмешкой Исабель, стоя позади дорогой подруги, чьих локонов светлых волос коснулся робко теплый ветер.

Леклер и Иглесиас вернулись в комнату, где Мари не без помощи своенравной гостьи привела себя в порядок после перелета и сменила платье, позволив себе оголить плечи и собрать волосы.

– И еще восточные духи: папенька рассказывал, что мама предпочитала именно их, – сказала Исабель и в довершение выдуманного за несколько мгновений образа вытащила из шкафчика флакон с шафрановыми масляными духами, своей чрезмерной скрупулезностью заставив Леклер рассмеяться.

– Я правду говорю, – заверила повторно с фальшивой обидой в голосе Иглесиас, но продолжила прихорашивать свою подругу перед зеркалом, точно бы они находились в гримерной комнате.

– Верю, моя дорогая Исабель, – произнесла не сразу Мари, с интересом и неприкрытым восхищением разглядывая себя в зеркале, словно бы преображение не было для них частью забавы.

Гостья внесла последние штрихи и пропела своим ангельским голосом торжественный мотив, который ей приходилось слышать во время официальных мероприятий и частых дипломатических визитов в Руан, поскольку протокол часто предполагал присутствие дочери мэра на важных и не очень церемониях.

– Боюсь, твой папа теперь меня точно не узнает, – прокомментировала Мари, когда ладонь подруги легла ей ласково на заколку.

– Пусть так, – говорила легкомысленно Исабель. – Госсекретарь Мари Леклер нашла свободную минуту, чтобы уделить внимание родному архипелагу маркиза Ламберта и лично посетить Руан, – с наигранной торжественностью проговорила последовательно гостья, и подруги следом рассмеялись искренне. Мягкие огни ламп по периметру продолговатого зеркала налили их лица студийной бледностью, словно бы им обеим предстояло вскоре выйти под прицелы телекамер надоедливых журналистов.

Иглесиас, приняв задумчивый вид, отстранилась и произнесла:

– Кажется, чего-то не хватает.

– За прошедший час мы притронулись ко всем аспектам внешности, – возразила справедливо Мари, не вставая с кресла, по паркетному полу комнаты тянулся прохладный ветерок, что заставлял подолы штор перед приоткрытым окном извиваться в медленном танце.

– Платок, – вспомнила вдруг вслух Исабель, на что Леклер открыла ящик туалетного столика и потянула за один из свернутых в треугольником платков, после чего положила его в сумочку.

– Сеньорита Исабель, вы довольны? – поинтересовалась с шутливым высокомерием Мари, голубыми глазами смотря в отражение гостьи.

– Несомненно, а что скажет хозяйка дома?

– Следует запечатлеть реакцию верного дворецкого, – ответила Леклер, и поднялась с кресла, когда ее за собой потянула нетерпеливая Иглесиас.

Подруги миновали двери кабинета и спустились по лестнице в главном холле, на потолке переливалась чистым хрустальным сиянием громоздкая люстра, заставшая Американо-мексиканскую войну, изобретение радио и крушение «Титаника», а ее стерильный свет подчеркивал молочную бледность кожи Мари. Исабель под надуманным предлогом привела Леклер к гостиной, где застала за счетами смет Хосе.

– Санта Мария, да я вас не узнаю, моя госпожа, – удивленно сказал не сразу старый дворецкий, отстранившись от бумаг, чем заставил гостью рассмеяться, а Мари – покраснеть.

– И как вам? – спросила напрямую героиня, за место кроссовок на ее ногах теперь были туфли, во многом походившие на те, что носила Иглесиас.

– Выше всяких похвал, – заверил Леон де Виньялес, от чего на лице его госпожи засияла изящная полуулыбка, а его обняли омуты ее голубых глаз.

– Полагаю, этого будет достаточно, чтобы появиться в родовом имении Иглесиасов, – сказала вслух Мари, мысленно задумав, найти Алехандро в губернаторском дворце, чтобы поскорее освободиться от надзора со стороны дворецкого.

– Или чтобы найти того милого кавалера из Португалии, – не нашла в себе силы не произнести Исабель, когда уселась в кресле перед чайным столиком, пара бокалов была уже предусмотрительно поставлена Леоном.

– Прошу, ради блага дона Жозефа не попадите в неприятности, – сдался заботливо дядя Хосе, позволив господам быть свободными, чем даже удивил Леклер.

***

Подруги отказались от предложения дворецкого и спускались к улицам Руана пешком, гуляя по вымощенной брусчаткой дороге между каменными заборами частных домов. Солнце стояло в зените, островитяне свято блюли традицию сиесты, от чего Мари казалось, что кроме них на всем острове нет больше никого.

– В твоем образе не хватает шляпы, – жалобно говорила Леклер, пока ее спутница беспечно пританцовывала при каждом новом шаге, словно бы сейчас находилась на сцене, словно бы весь архипелаг в ее глазах был лишь сценой.

– Скоро мы скроемся в тени деревьев, – пропела ребячески Исабель, раскрытой ладонью прикрыв голову от прикосновений палящего солнца, горели мелодично красные черепичные крыши впереди, а силуэты грозных боевых кораблей под триколорами оставались молчаливы.

– Я и не думала, что забуду, насколько здесь бывает жарко, – призналась Мари, ее оголенной шеи под собранными изящно волосами время от времени настигала прохлада редких порывов ветра.

Наконец, Исабель и Мари достигли протянувшейся вдоль всей бухты по внешнему контуру Руана улицы и скрылись в блаженной тени под ветками завезенных из старого света лиственных деревьев, островитяне каждое утро терпеливо поливали их, чтобы чудесный сад продолжал существовать.

– Бальмонт, – насмешливо прочитала по буквам вывеску перед собой Исабель, в доме на противоположной стороне улочки за смешным трехколесным мотоциклом с крышей располагалась табачная лавка, одна из тех, что принадлежала семье давнего воздыхателя Мари.

– Прошу, перестань, дорогая моя, – отозвалась стеснительно Леклер, чем только позабавила спутницу в пестром платье, смуглый островитянин в мундире городской службы мирно спал под деревом и не слышал разговоров прохожих из другого мира.

– Прости, больше так не буду, – солгала Иглесиас, подыскивая новую причину позабавиться, Мари знала, что ее подруга с ней могла позволить себе быть легкомысленной, хотя выдающиеся умственные способности и природное обаяние по одному желанию Исабель могли сделать ее центром внимания, впрочем, на это хватало одной ее родословной.

– А мне Густаво даже сначала очень понравился, пока трижды не разбил себе нос, стоя на доске, – не унималась Иглесиас, оттенок ее темных волос совпадал с протянутыми вдоль улицы между деревянными столбами проводами.

– Уже трижды? – усмехнулась Мари и поспешила добавить: – Только не думай, что я волнуюсь.

– Два раза на скейтборде, но об этом ты знаешь, и тремя месяцами ранее при занятии серфингом, тогда даже я присутствовала на берегу, – рассказала Иглесиас и, нахмурившись в сочувственной гримасе, после короткой паузы произнесла: – Верно, с твоего отъезда совсем себя не бережет.

– Если так волнуешься, то разрешаю тебе утешить его величество, – ответила Леклер, когда они вдвоем прошли мимо посудной лавки, основанной, по указанию под вывеской, в 1882 году выходцем из Ирландии.

– А вот так и сделаю, и милый Густаво Бальмонт на тебя больше не посмотрит, – пропела снова ребячески Исабель, взглянув многозначительно прямо в глаза своей дорогой подруге девства, они проходили неторопливо через зебру пешеходного перехода, откуда открывался удивительный вид на всю линию к самому побережью, где золотилась бликами пятен синева безмятежного моря.

Руан с указки колониальной администрации застраивался веерообразно, позволяя выпушенным из пушек ядрам пролетать через весь город к бухте, а по прошествии многих лет его облик, в действительности, во многом напоминал прибрежные города континентальной Франции.

– Помниться мне, когда мы были детьми, нам все обещали поездку на трамвае, пути которого должны были проложить по этим линиям, – сказала вдруг Леклер, приятный прерывистый топот невысоких каблуков обеих подруг по брусчатке был звонким, но не тревожил сна островитян.

– Прилетай через пятьдесят лет, – ответила с шутливой наивностью Исабель, она любила слушать из уст отца невинные сказки про то, как он планирует согласовать постройку точной копии Эйфелевой башни на центральной улице Руана, чтобы его дочь вместе с Мари могла к самому шпилю и запечатлеть весь остров или даже архипелаг.

– Обещаешь прокатить меня на трамвае?

– Конечно, дорогая моя сеньорита Мари, – с наивной легкостью в голосе, которую могла сыграть так убедительно только она, заверила ласково Иглесиас.

В следующее мгновенье обе подруги оказались на пороге ухоженной пальмовой аллеи перед фасадом величественного губернаторского дворца, на крыше реяли флаги государства архипелага маркиза Ламберта и пятой республики, а на широкой лестнице главного входа нежились под солнцем пушистые и откормленные горожанами и просителями коты, словно бы они были частью охраны. Сейчас, как и всегда во время сиесты, здесь было безлюдно и тихо, лишь фигуры французских солдат в камуфляжных одеждах с заряженными винтовками в руках наполняли одинокий пейзаж.

Мари отстранилась от подруги на несколько шагов, чтобы осторожно склониться к пушистому островитянину и одарить его лаской просто за его прилежный вид и хорошие кошачьи манеры, тот в ответ лишь замурчал блаженно.

– Неужели сам Гарсия Морел пожаловал к папеньке? – удивленно предположила вслух Иглесиас, завидев громоздкие фигуры припаркованных у дворца машин, чья марка особенно полюбилась главе семейства Морелов, точно бы по той причине, что на всем архипелаге подобных внедорожников более не встречалось, будто на их наличие был наложен негласный запрет.

– Обычно он предпочитает видеть гостей в своей резиденции, – рассказала Иглесиас, когда Мари перестала гладить кота и выпрямилась, французские солдаты из числа охраны оставались неподвижны, хотя своими взглядами издали наблюдали за умилительной сценой.

Беспечная Леклер догнала подругу, и они вдвоем изящными полушагами взобрались по ступеням широкой гранитной лестницы, как вдруг прямо перед ними из отворившихся дверей показался начальник караула одних лет с Хосе Леоном де Виньялесом.

– Добрый день, госпожа Исабель, – выговорил офицер, ему в отличие от солдат было позволено отлучаться и разговаривать во время дежурства. – Несказанно рад встрече с вами, как и всегда, – добавил мужчина, завидев незнакомую ему героиню рядом с прекрасной дочерью охраняемого им мэра.

– Взаимно, подполковник Фош, – поклонилась Иглесиас, Леклер повторила следом, после чего Исабель представила спутницу, сказав: – Моя дорогая подруга, Мари Леклер.

– Какое чудесное имя, – отозвался европеец, стоя в паре шагов от юных дам. – Антуан Фош, кажется мне, мы знакомы с вашим отцом – Жозефом, – представился подполковник, на его ремне висела толстая кобура, хотя последние двадцать лет на всем архипелаге было спокойно, и участка всего из пяти полицейских хватало всецело.

Взъерошенные волосы под беретом на голове старого француза в мундире показались Мари довольно забавными, от чего она предположила, что прошлого начальника охраны, уделяющего больше внимания выпивке, местным женщинами и пышным балам, нежели своим непосредственным обязанностям, после гневной депеши Алехандро отозвали на материк.

– Вы, верно, решили нанести визит дорогому папеньке? – поинтересовался подполковник Фош, фасад роскошного дворца ясным летним днем выглядел еще более утонченно, словно бы загорелые лица молчаливых солдат с заряженными винтовками добавляли этому месту особенной почти церемониальной торжественности.

– Разве он отсутствует или занят настолько, что не может принять у себя дочь вместе с дорогой подругой? – спросила напрямую несколько надменно Исабель, ее очаровательная спутница с собранными волосами многозначительно молчала, ухоженная пальмовая аллея за ее спиной закрывала синюю полоску необъятного океана, три стеклянные башни вздымались к чистому небу у самого побережья.

– Сейчас вместе с господином мэром в кабинете находиться Гарсия Морел, – подтвердил изначальное предположение Иглесиас офицер, однако, будучи извещенным, что Исабель по материнской линии также принадлежала к роду Морелов, сказал: – Хотя не думаю, что для вас это будет проблемой.

– Вот и славно, дорогой Антуан, – улыбчиво произнесла принцесса затерянного архипелага, подполковник Фош отступил, и подруги, наконец, прошли в залы дворца колониального губернатора.

Пышные интерьеры здания, встретившие гостей молчанием, со времен французского владычества нисколько не изменились, лишь за место парадного портрета первого губернатора среди мраморных колонн главного холла стыдливо повисло полотнище флага островного государства. Своды грандиозного потолка в свете громоздких хрустальных люстр над головами юных дам сияли стерильной шелковой белизной, пока чистый мрамор пола перед высокими арочными окнами с изящными резными рамами золотился светом дня.

– Я ведь и не думала, что сиеста касается и сената архипелага, – призналась искренне Исабель, смуглая кожа на ее милом лице под прядями темных волос приобрела какой-то странный розоватый оттенок, словно бы девушка при появлении в стенах дворца всякий раз испытала легкое смущение, эта деталь показалась Мари особенно изящной.

– Быть может, чиновники тоже ушли на летние каникулы? – предположила шутливо Леклер, хорошо помня, как часто ей в далеком детстве приходилось бывать в этих залах, где они с Исабель так любили играть, прячась друг от друга и от охраны за роскошными тканями штор.

Гостьи в изящных одеждах ступили на безупречную ковровую дорожку и по длинной лестнице посреди длинного холла поднялись на второй этаж, сразу после полуденного зноя прохлада дворца подкупала.

– Помнишь, как однажды ты разбила бесценную египетскую вазу? – вспомнила вдруг забавный эпизод Мари, чем заставила подругу рассмеяться.

– Во времена французского мандата меня бы отдали под суд.

– Твой папенька тогда посчитал, что его слов будет вполне достаточно, – заверила Леклер, каждый их шаг отзывался в просторных залах дворца звонким эхом.

– Архипелаг и не заметил этой маленькой утраты, – оправдывалась Исабель, вновь своим обезоруживающим взглядом посмотрев на Мари.

В скором времени юные дамы в изящных платьях приблизились к высоким белым дверям центрального кабинета, стоявший возле нее французский солдат признал в Исабель дочь господина мэра и, коснувшись золотой ручки, безропотно приоткрыл двери исключительным посетителям.

Леклер вслед за подругой прошагала в знакомые апартаменты и, миновав пустующую после увольнения очередной секретарши приемную, встретилась взглядом с Алехандро в деловом костюме, тот встал из-за стола и, не скрывая своей радости, с характерным звуком поцеловал в обе щеки поочередно сначала свою дочь, а затем и Мари.

– Ведь даже без слов Исабель, я почувствовал нашу скорую встречу, сеньорита Мари, – сказал непринужденно на испанском мэр, длинные шторы за его спиной колыхались в прикосновениях робкого ветра.

– Прости, дорогая, я не могла не проговориться папеньке о твоем возвращении, – призналась ласково Исабель, Иглесиас старший стоял в полуметре от посетителей возле громоздкого письменного стола, заваленного бумагами с гербовыми печатями Французской республики.

– Вы не утомились в перелете, как вам Руан после жизни в Вашингтоне? – спрашивал мужчина, внешностью и даже манерами походивший на свою дочь.

– Цветет и хорошеет, господин Иглесиас, – заверила несколько официально Леклер, словно бы она находилась в роскошном кабинете в качестве просителя или подчиненного.

– Рад это слышать из ваших уст, сеньорита Мари, но без стеснения обращайся ко мне по имени, – сказал по-отечески мэр, дорогой пиджак с парой горизонтальных порезов для карманов выгодно скрывал легкую полноту его тела.

– Конечно, дядя, – поспешила поправиться Мари, когда Алехандро жестом руки предложил усесться в тканевом диване перед чайным столиком в углу.

– Не помню, чтобы ты когда-нибудь так лестно отзывалась о жемчужине архипелага, – заметила Исабель, подняв со стола забытый ей складной таиландский веер, и принялась неторопливо размахивать им возле своего лица, локоны ее темных волос сразу оживились.

Леклер, последовав предложению Алехандро, устроилась на диване и оправдывалась перед подругой:

– Кажется, тогда я еще не знала, что далеко за морем есть целый мир.

Улыбчивый мужчина по привычке потянулся к телефону, чтобы попросить у вечно молодой секретарши принести ему и дорогим гостьям чаю, однако он, вспомнив об очередном увольнении, был вынужден отказаться от этой идеи и попросить об услуге свою дочь.

– Знаю, что на большой земле все иначе, но я не смог отпустить Исабель в такую даль от дома, – признался снова Алехандро, хотя Мари догадывалась, что это решение было продиктовано, прежде всего, его нежеланием оставаться в одиночестве после смерти супруги, от чего мэр так ревностно оберегал единственную дочь.

– Искренне надеюсь, что этот остров навсегда останется таким, каким я его знаю и помню, дядя, – сказала мечтательно Леклер, в то время как Исабель удалилась из кабинета через двери личных апартаментов, где, впрочем, Иглесиас старший предпочитал не задерживаться: резиденция их семьи находилась в черте Руана и тоже охранялась французскими солдатами.

– И каким же ты его помнишь?

– Цветущим райским садом, где солнце восходит и садится в объятья теплого моря, где все, кто дорог моему сердцу, счастливы по-настоящему, – произнесла в ответ гостья с собранными светлыми волосами, Алехандро снова устроился в громоздком кресле, а на его смуглом лице засияла робко полуулыбка. Леклер нашла ее похожей на ту, что регулярно носила на своих тонких губах Исабель.

Вскоре мэр заметил длительное отсутствие дочери и предположил вслух, что она повстречала господина Морела.

– Подполковник Фош известил нас о визите главы семейства Морелов, однако почему же его нет в кабинете? – спросила напрямую Мари, зная, что ее слова могли показаться Алехандро излишне упрямыми.

– Гарсия, наш старый приятель, давно намеревался изобразить в красках губернаторский вяз с балкона, – рассказал об увлекшемся живописью родственнике Иглесиас, стараясь без надобности не упоминать о родстве с семейством Морелов, словно бы это заставляло его вновь вспоминать обстоятельства давней трагедии, где погибла его супруга, а пятилетняя Исабель спаслась лишь чудом.

– Гость явился сюда без охраны?

Мужчина снова рассмеялся от наивности Мари, дочери его хорошего друга Жозефа Леклера, и следом объяснился: – Охрана привела в порядок запустевший сад внутреннего двора, чтобы дону Гарсии было проще переносить убранство дворца на холст, ведь он будет первым художником, вознамерившимся изобразить это место в красках.

Сказанные ранее из уст Алехандро слова оказались верными, ведь Исабель, найдя посуды в просторном зале апартаментов, почувствовала отчетливо аромат сигаретного дыма и, пройдя смело к подоконнику, выглянула в окно, откуда запечатлела на соседнем балкончике фигуру Гарсии Морела, супруга которого – Жозефина Лакруз де Морел, приходилась матери Исабель двоюродной сестрой.

– Дорогой дядя, – окликнула мужчину одних лет с Алехандро Исабель, когда тот в запятнанном цветными красками в безумной игре халате задумчиво сидел перед мольбертом, кисти и палитра лежали на парапете перед ним.

– Сеньорита Исабель, – улыбнулся Морел, оторвавшись от холста, зеленая листва векового дерева в центре квадратного сада, окруженного стенами колониального дворца, нежно шелестела на ветру, красная черепичная крыша в лучах полуденного солнца казалась раскаленной добела.

Гарсия в длинном халате поцеловал Исабель в обе щеки, точно бы они не виделись вчерашним вечером за семейным ужином в резиденции Морелов, где помимо прекрасной Жозефины, его супруги, присутствовала и еще более обворожительная Дарсия, их вернувшаяся из старого света дочь, ее старший брат, офицер генштаба мексиканской армии, явиться не смог.

В следующую минуту все четверо находились в кабинете, а Гарсия поприветствовал радостно Мари, поцеловав ее в обе щеки, от чего на секунду отвыкшая от такого рода приветствий Леклер даже покраснела, впрочем, остальные предпочли не обращать на это внимания, списав нежный багрянец бледной кожи на духоту. Исабель исполнила просьбу отца и принесла посуды, а, когда заварился чай, она наполнила им фарфоровые кружки на столике перед диваном и креслами. Морел все расспрашивал увлеченно Мари об ее жизни вдали от дома, а когда между всеми присутствующими завязалась дружеская беседа, Исабель принялась обмахивать себя изящно таиландским веером, тонкий бархатистый аромат шафрановых масляных духов от тонких запястий и шеи Леклер расходился по помещению.

– Вы, наверное, уже и не помните, но когда вы обе были совсем детьми, Дарсия любила приглядывать за вами за место прислуги на мероприятиях, хотя тогда она была немногим старше, – вспомнил вдруг умиленно Гарсия, обратившись к юным дамам, недопитый чай в фарфоровой кружке на столе перед ним совсем остыл.

– Чем старше мы становимся, тем разница в летах кажется меньше, – заверила Иглесиас, одним движением собрав веер в своих тонких пальцах, и добавила несколько стеснительно: – Кажется, сеньорита Дарсия и сама этого не помнит.

– Выходит, что детство детей наиболее полно остается в воспоминаниях их родителей, – заключил Алехандро, посмотрев на статного гостя в соседнем кресле, когда Леклер смогла обнаружить на его выпачканном в палитре теплых красок халате какой-то рисунок.

– Нам остается только вспоминать об этих чудных мгновеньях: дети вырастают так быстро, и им становиться тесно в родных стенах, сколь бы не был велик отчий дом, – размышлял вслух с отчетливым испанским акцентом Гарсия Морел, Мари неоднократно доводилось слышать, что семья Морелов связана с ЦРУ и наркокартелями на своей Родине, хотя эти слухи зачастую не имели никаких подтверждений. – Моего сына редко можно увидеть дома, но мне не в чем его упрекать, ведь он уже в свои неполные двадцать два без всякой протекции дослужился до майора, а я его даже не заставлял надевать форму.

Беспечный мэр наполнял второй бокал игристым вином, чтобы следом подать его гостью и сказать:

– Возможно, одна его фамилия уже может послужить протекцией.

– Полагаю, родство с изгнанной знатью нисколько не потворствует карьерному росту, – возразил справедливо Гарсия, с характерным звоном своим бокалом коснувшись бокала Алехандро, и шутливо добавил: – Даже и не заметил, как дети разбежались по разные стороны Атлантики: сын служит в Мехико, а дочь учиться в Лиссабоне.

Последний комментарий вдруг заставил Леклер вспомнить о том галантном юноше европейской наружности, девушка знала, что Исабель накануне присутствовала на семейном ужине в резиденции Морелов и не могла не иметь разговора с Дарсией.

– Сеньорита Дарсия и не говорила, что учиться в Португалии, – заметила вдруг удивленно Исабель, точно бы услышав мысленные подозрения дорогой подруги.

– Последнее время она довольно немногословна, хотя возраст для упрямства уже вышел, – признался отвлеченно Гарсия, наслаждаясь сладковатым послевкусием. – Должно быть, она влюбилась, – отшутился искренне гость в халате, казалось, его грубые руки совсем не подходили, чтобы держать кисть.

– Вспомни себя в ее годы, – оправдывал Алехандро. – Двадцать два – чудесный возраст: все чувства и эмоции уже стали ясны, а молодость прощает много ошибок, ведь вся жизнь еще только впереди, – говорил мечтательно мэр, стеклянная бутылка шампанского стояла прямо на чайном столике, однако Иглесиас старался не замечать, каким безобидным увеселениям придается его дочь в компании друзей. Зачастую за него это исключительно по соображениям государственной безопасности делал специальный сотрудник администрации из числа военного контингента, но Исабель этого точно не видела.

– Знаешь, ведь нам не стоит задерживать прекрасных дам за скучными беседами, а сеньорита Мари только прибыла в родной Руан, и ей уже не терпится сполна насладиться цветущей юностью, – сказал вдруг справедливо Гарсия, зная, что его сын в эти годы уже числился в мексиканской военной академии.

– Наверное, в этом ты прав, – согласился Алехандро и следом обратился к посетительницам: – Ведь у вас уже есть планы?

– Конечно, – заверила удивленно Исабель, длинные шторы у приоткрытого окна ласкал нежно теплый ветер, а за рядами красных черепичных крыш зеленели бескрайние луга.

– Спасибо, что спросили, – сказала непринужденно Леклер, вспомнив свой первый бал в резиденции Морелов, когда к ним из старого света прибыл именитый оркестр, а с ней танцевал манерный в ту пору Густаво Бальмонт. И это стало поводом для дружеских усмешек со стороны тринадцатилетней Исабель, которую тогда с прошения Дарсии выбрали королевой бала.

– Спасибо, что навестили своих стариков, – заверил учтиво Гарсия.

Наконец, подруги оставили роскошные апартаменты губернаторского дворца и вышли к пальмовой аллее перед фасадом, теперь обжигающие прикосновения солнца не казались столь горячими, а загоревшие часовые с винтовками руках сменились в строгом соответствие с приказом Антуана Фоша. Исабель вместе Мари снизошли со ступеней лестницы и миновали несколько громоздких автомобилей дома Морелов, возле которых скучали бездейственно слуги в деловых костюмах из числа охраны, что не сразу признали в Иглесиас юную госпожу.

– Дон Гарсия взялся за такой чудный пейзаж, поэтому он еще долго не появиться, – шутливо рассказала Исабель, ответив на вопрос хорошо знакомого ей дворецкого, который поспешил поприветствовать формальным поклоном Леклер.