Ирина Югансон
Керстин и сын Хозяина Долгого Фьорда
Керстин сразу поняла, что это Хозяева Долгого Фьорда. Стоит она, глаз поднять не смеет, будто жжёт её тряпье с чужого плеча, где заплата из-под заплаты видна. Неловко ей, стыдно вида своего нищенского.
Склонились низко служанки молодые, а перед нянькой старой хозяева сами головы склонили. – Как он? Что он?
– Не плачьте, Хозяева Водяные, не печальтесь, минула беда горькая, жив наш мальчик и здоров, а спасла его эта земная девушка по имени Керстин.
А тут и Магнус проснулся, попытался с постели встать
Кинулись к нему отец с матерью – обо всём на свете забыли.
– Бабушка, а, бабушка! – Керстин тронула старушку за плечо. – Всё, что надо было, я сделала, чем могла помочь – помогла, а теперь выведи меня, как обещала, из-под воды на землю.
– Не бойся, милая, раз обещала, значит, выведу, только куда же ты без награды?
– Зачем мне награда, бабушка? Я не ради награды старалась.
Тут и Хозяева Фьорда как очнулись:
Ты уж прости нас, Керстин, что мы от радости головы потеряли, даже доброго слова тебе не сказали. Что ты так спешишь уйти от нас? Или кто тебя дома ждёт, волнуется?
– Никто меня не ждёт, только и здесь я лишняя.
Тут и Магнус взмолился:
– Не уходи, Керстин, погости у нас немного, дай мне хоть на ноги встать, дай словом с тобой перемолвиться, налюбоваться на тебя, – говорит он а сам глядит на девушку так, что краснеет она, словно маков цвет:
– Зачем смеёшься ты надо мной, Магнус, хозяйский сын? Хоть и одета я в обноски, а гордости своей не потеряла.
– Как мог бы я смеяться над тобой? Не вижу я никаких обносков, вижу лицо твоё доброе, вижу глаза твои ясные. А одежды у нас во дворце – хоть парчовой, хоть бархатной – счёту нет, захочешь, хоть каждый день меняй.
– И мы просим тебя, не спеши на землю, погости у нас, – стали уговаривать её Хозяева Водяные. – По душе ты нам пришлась. А платье и в самом деле надо бы тебе другое, достойное красоты твоей, ну да это дело поправимое.
Кивнули они служанкам молодым, те отвели Керстин в комнатку, где на стене вместо зеркала большая рыба-камбала висела, сняли с девушки рванину старую, до дыр застиранную, умыли мылом душистым, надели рубаху батиста тонкого, сверху платье бархата зелёного, как волна морская, золотой чешуёй расшитое. Да на ножки чулкочки шёлковые, туфельки атласные. Да волосы расчесали, украсили обручем золотым . Кто б узнал в красавице гордой батрачку нищую?
Глянула Керстен в рыбу-камбалу – Я ли это? Уж не колдовство ли тут какое?
Увидел её Магнус – о чём сказать хотел, все слова позабыл, дышать не смеет – только молча любуется да вздыхает тяжко.
Стала Керстен жить под водой гостьей дорогой – и пиры в её честь и праздники – и треска для неё поёт и лосось пляшет, угри фокусы показывают, морские коньки по волнам катают. День так хорошо, два весело, а не третий заскучала Керстин по земле, по ясну солнышку.
И Магнус вслед за ней заскучал: Не пришёлся я тебе по сердцу, не мил я тебе, раз так скоро покинуть меня хочешь.
Потупилась Керстин: – По сердцу ты мне пришёлся, Магнус, хозяйский сын, никто мне, кроме тебя на всём свете не нужен – только разве пара мы с тобой? Мне под водой тяжко с непривычки, а тебе на земле не легче. Как же мы вместе жить будем? Да и не отпустят тебя на землю отец с матерью.
– Ну а коли отпустят?
– Что гадать – коли отпустят, тогда и поговорим. Да и не это главное – лежит меж нами обида старая, незажившая, не перейти мне через неё.
– Что за обида, Керстин, скажи?
Но молчит Керстин: – Не сейчас, позже скажу.
Вот и настало время расставания, не хотят Хозяева Форда отпускать гостью, да приходится.
– А теперь проси Керстин в награду всё, что ни вздумаешь – лежат в гротах каменных в сундуках кованных дары хозяев ста морей – жемчуга окатные, янтари медовые, кораллы алые, монеты старинные золота червоного – на что ни взглянешь, всё твоим станет.
– Не нужны мне ни янтари медовые ни золото червоное, а ответьте мне, Хозяева Водяные, не прогневайтесь:
Часты ли бури на Долгом Фьорде? Часто ли тонут в нём лодки рыбацкие?
– Что вдруг спросила ты об этом, Керстин?
– Оттого я спросила, хозяева дорогие, что уж больше десяти лет прошло, а у меня всё душа болит – ушли однажды рыбачить мои отец с матерью, да домой не вернулись, одну меня на белом свете сиротой оставили. Не ты ли, Хозяин Фьорда, погубил их?
